Я разбирала содержимое папки, которую он передал мне. Мотивы предательства исключительно разнообразны, и отделить правду от лжи, которая содержалась в сведениях источников, обозначенных цифрами или буквенными шифрами, было задачей, практически не выполнимой. Чего здесь только не было: деловые контакты Гурджиева с преступными группировками, подробный донжуанский список Обнорского, компромат на губернатора и его помощников, кляузы на сексопатолога Дятлова, который отказал какому-то гею в признании его истинным гомосексуалистом.
      — Вникаете? — раздался за моей спиной голос Поришевича. — Вот и отлично, а я к вам с хорошей вестью. Завтра мы собираемся отметить маленькую, но весьма убедительную победу. Наши праздники мы обычно проводим вместе. Для вас, Валентина, это будет хорошей возможностью влиться в коллектив. Вы, конечно, знаете, где находится центральный яхт-клуб? «Фетида» уходит ровно в двадцать один час. Прошу не опаздывать.
      После того как он удалился, Виктор Эммануилович выключил свой компьютер и со словами: «Полноценный отдых — залог успеха журналиста-расследователя», — стал собираться домой. «Не засиживайтесь, Валечка», — бросил он мне на прощание.
      На часах было семь часов вечера. В «Золотой пуле» рабочий день так рано не заканчивался. Я решила сходить к Агеевой, чтобы поделиться с ней событиями дня. Марины Борисовны в агентстве уже не было. Для того чтобы она покинула рабочее место ранее половины девятого, должно было случиться нечто экстраординарное, Обнорского искать было бесполезно, вместе с Повзло и Шаховским он еще утром уехал в Пушкин на семинар. Я собралась было уходить, но неожиданно наткнулась на Скрипку.
      — Классно выглядишь, — сказал Алексей.
      — Эту фразу я уже слышала сегодня.
      Волнения этого дня дали себя знать: в носу уже предательски щипало, а слезы готовились пролиться из накрашенных несмываемой тушью глаз.
      — Ты что, Горностаева? Если ты про Ингу… — начал было он.
      Но слушать Скрипку было выше моих сил, слезы уже катились по щекам, и я рассказала ему все. Про свое дурацкое решение внедриться в БРР, про Женьку, Виктора Эммануиловича и Славика Поришевича, про яхту, на которой мне предстоит куда-то там плыть, и что все это из-за него и его Инги, и что знать его больше не желаю.
      — Я знал одну женщину, которая очень любила совершать морские прогулки на яхтах…
      — Не трудись, — прервала его я. — Конец этой истории известен только мне.
      Под эту фразу, которая даже мне показалась излишне театральной, я пулей выскочила из агентства, захлопнув за собой дверь.
      Дома была одна Сашка, которая поинтересовалась, как прошел мой первый рабочий день в Бюро Региональных Расследований. Я сказала ей, что ощущаю себя Гюнтером Вальрафом, который обманным путем проник в газету «Бильд». Вряд ли Сашка знала про неистового репортера Вальрафа, но других расспросов не последовало.
 

* * *

      Подходя к яхт-клубу, я ожидала увидеть нечто поражающее воображение. Но «Фетида» оказалась обыкновенной одномачтовой яхтой, возле которой на пирсе уже толпились люди. Бахтенко среди них не было.
      Заметив мой ищущий взгляд, Виктор Эммануилович сказал:
      — Женечка повез в родильный дом жену, но надеюсь, что скучать без него вам сегодня не придется.
      Это известие меня расстроило, все-таки Женька был своим человеком, и при случае на него можно было положиться,
      Количество приглашенных на морскую прогулку явно превосходило число сотрудников БРР. Я насчитала уже двадцать пять человек, а гости продолжали собираться. Женщины были здесь явно в меньшинстве, они стояли отдельной стайкой, о чем-то оживленно переговариваясь. Среди мужчин особенно выделялся один, лет сорока — сорока пяти, с крупной яйцевидной головой, к которой бережно прижимались маленькие ушки. Судя по тому, как внимательно слушал его Поришевич, он был важной персоной.
      — Кто это? — спросила я у Виктора Эммануиловича.
      — Его, Валечка, зовут Алексеем Роландовичем, и советую вам хорошенько запомнить это, — ответил он в своей обычной манере.
      Несколько секунд это имя будило во мне какие-то странные ассоциации, потом сознание мое прояснилось: Калугин! Момент был самый удачный — Поришевич почтительно внимал Лехе Склепу, и, прикуривая сигарету, я сумела воспользоваться фотоаппаратом Спозаранника. Чрезвычайно гордая собой, я уже представляла себе этот снимок в «Явке с повинной» и была занята тем, что придумывала заголовок для будущей статьи, когда нас пригласили на яхту.
      На «Фетиде» мои ожидания оправдались сполна. Она была более вместительной, чем казалось с берега, и достигала в длину метров тринадцати. Палуба сверкала чистотой, а каюты внутри были отделаны красным деревом.
      Капитан занял место у руля, и при западном ветре на дизельном ходу яхта медленно двинулась вдоль фарватера. Я стояла на палубе и, держась за леера, любовалась заходящим солнцем и наблюдала за слаженными действиями команды, которая поднимала грот. Лодка постепенно набирала ход, спустя некоторое время на ней появился и стаксель, и уже под парусами «Фетида» вошла в залив.
      Внизу уже вовсю веселились. Стол ломился от деликатесов и количества выставленных бутылок.
      — А, Валечка, где вы бродите?! — приветствовал меня Виктор Эммануилович. — Идите к нам, будем знакомиться ближе.
      Близкое знакомство с этим генетическим уродом менее всего входило в мои планы, но, продрогнув на палубе, я с удовольствием выпила водки, съела два бутерброда с черной икрой и решила, что морская прогулка может стать прекрасным средством для отвлечения от грустных мыслей. «Скрипка еще пожалеет о том, что предпочел меня этой кикиморе», — думала я, разглядывая сидящих в каюте мужчин. Застолье уже перешло в ту стадию, когда все говорят громко, стараясь привлечь к себе внимание. Женщины визгливо смеялись и не противились объятиям. Калугин казался трезвее других, обществу пышногрудой блондинки он пока предпочитал лобстера, которого уверенно разделывал холеными руками. Количество золотых перстней на его пальцах не поддавалось исчислению.
      Глядя на него, я вспомнила про сайт в интернете, а заодно и про то, что мне следует не заедать водку икрой, размышляя о мести Скрипке, а изучать обстановку. Между тем обстановка все более накалялась, и оставаться здесь становилось уже небезопасно. Не то чтобы я так сильно тревожилась за свою честь, но принимать участие в свальном грехе, которым грозила завершиться эта пирушка, мне не хотелось. Улучив момент, я сделала еще пару снимков, красноречиво свидетельствующих о том, как именно привыкли отдыхать сотрудники БРР вместе с господином Калугиным, и поднялась на палубу.
      Там было уже темно. Я достала сигарету, но курить не хотелось, от духоты внизу у меня разболелась голова. Пробравшись на носовую часть яхты, я присела на корточки возле стакселя и стала смотреть на темное небо.
      — Не может быть! — донесся вдруг до меня голос Поришевича. — Ты наверняка ошиблась.
      Дух расследователя снова проснулся во мне, и, почти вплотную прижавшись к парусу, я вся превратилась в слух.
      — Уверяю тебя, это она. Я видела ее в «Золотой пуле».
      Узнав жеманный голос Инги, я похолодела от страха. И как только я не заметила ее сразу в толпе гостей? Где были мои глаза? Впрочем, в «Золотую пулю» она явилась в глубоком декольте, которое мне запомнилось больше всего остального.
      — У, сука рыжая… — услышала я голос Поришевича.
      «А все мои рыжие волосы, — думала я в ужасе, переползая с носа на борт, — если бы не они, эта чертова кукла ни в жизнь бы меня не узнала. Рыжие, они такие заметные…»
      Нужно было срочно что-то придумать. В надежде спрятаться я спустилась в каюту.
      — Валечка, хотите мидий? — Виктор Эммануилович едва ворочал языком.
      «Только мидий мне сейчас и не хватало», — подумала я, поймала на себе взгляд Алексея Роландовича Калугина. Сейчас сюда явится Поришевич, и тогда все. Меня ждет участь лобстера, останки которого мирно покоились на тарелке Лехи Склепа.
      Я снова поднялась наверх и села на кормовую банку позади капитана. «Может, обратиться к нему? — пришла в голову мысль. — Но у Славика Поришевича небось и команда вся купленная». Из печальных раздумий меня вывел сам капитан.
      — Девушка, сидеть здесь ночью без спасательных средств не полагается, наденьте вот это, — он бросил к моим ногам спасательный жилет.
      Решение сверкнуло молнией. Нацепив на себя жилет и воспользовавшись тем, что команда яхты была занята сменой галса, я перекинулась через корму и по транцу почти бесшумно соскользнула вниз.
 

* * *

      Очутившись в воде, я моментально протрезвела и, глядя вслед удаляющейся «Фетиде», поняла, что совершила непростительную глупость. Вряд ли пьяный Славик имел серьезное намерение лишить меня жизни. В худшем случае съездил бы по физиономии, хорошего в этом тоже, конечно, немного, но все лучше, чем ночью оказаться в Финском заливе в полном одиночестве и кромешной тьме.
      В более идиотской ситуации мне еще не приходилось оказываться. Добраться до берега была практически не реально, тем более что я понятия не имела о том, где этот берег находится. Я и на суше-то ориентировалась с трудом и умудрилась заблудиться даже в Кавголове на лыжном кроссе. Одна надежда на то, что спасательный жилет не даст мне возможности утонуть и на рассвете меня кто-нибудь заметит.
      Возблагодарив Бога и судьбу за то, что в Финском заливе не водятся акулы и что мне, подобно пассажирам «Титаника», не довелось очутиться в холодных водах Атлантики, я вертикально повисла в своем жилете, отчаянно пытаясь думать. Но мысли, которые лезли в мою голову, были исключительно мрачные. В спасательном жилете вполне может оказаться дырка, а плавать я почти не умею. Стометровка в бассейне на стадионе имени Ленина была моим единственным рекордом, да и то совершенным в силу необходимости скинуть зачет.
      Я представила свой некролог в «Явке с повинной», написанный Скрипкой, потом вспомнила Манюню, которой не с кем будет играть в день рождения, и хотела заплакать, но ввиду огромного количества воды, которое меня окружало, это было бы совсем глупо. Вдруг меня словно током ударило — фотоаппарат!!! К счастью, он был здесь, в верхнем кармане куртки, и даже в относительно сухом состоянии, и гнев Спозаранника мне не грозил. А впрочем, что мне до Глеба, ведь если я и не утону, то непременно умру от воспаления легких, потому что уже замерзла. «Пусть хоть пленка останется», — обреченно подумала я и приготовилась к верной смерти.
      Длинная светлая дорожка, внезапно возникшая на темной воде, напомнила мне о том, что, наверное, так души восходят к Богу. Однако в следующую минуту я поняла, что все еще жива, а таинственный свет шел от фонаря, которым светили с маленькой яхты, идущей мне навстречу. Я отчаянно закричала, пытаясь привлечь к себе внимание, и, избавившись от сковывающей движения юбки, попыталась плыть. Слава Богу, говорила себя я, что на свете существуют еще влюбленные, которые катаются ночью по заливу.
      — Хватайся, Горностаева, — услышала я вдруг голос Скрипки. — Я знал историю про одну придурковатую журналистку, которая, не умея плавать, ночью сиганула в Финский залив, — продолжал он, затаскивая меня внутрь.
      — Леша, — сказала я, стуча зубами от холода, — это самая лучшая из всех твоих историй. Только ты забыл добавить, что это была хорошая журналистка. — С этими словами я вытащила из кармана куртки чудо японской фототехники.