Но в сюжете история выглядела до предела романтичной и мне в общем понравилась. Ну ее, Оксанку эту — один грех с ней…
      Тем временем красная лампочка погасла. Из эфирной аппаратной вывалилась выпускающая бригада во главе с Шилькиным, который выглядел как грузчик, только что в одиночку таскавший корабельные контейнеры.
      Я подошел к нему и осторожно спросил:
      — Илья, кто монтировал убийство утром?
      — Майкл, — безучастно ответил он.
      — Где искать?
      — Там…
      И он обессиленно махнул рукой в сторону. Я пошел в указанном направлении, изумляясь перемене, произошедшей в редакции после эфира. Главное, было тихо. Люди двигались по ньюс-руму медленно, негромко переговаривались, улыбались друг другу и вообще наслаждались спокойствием. До последнего выпуска оставалось три часа, и я уже знал, что это затишье — перед бурей, но все равно было приятно.
      Дойдя до монтажной аппаратной, на дверях которой красовалась надпись: «Осторожно — Майкл!», я заглянул внутрь. Никого. Надо бы позвонить Обнорскому, пока есть время…
 

***

 
      Обнорский был «временно недоступен». Спозаранник перманентно занят, Шах на минутку вышел, Модестов говорил по другому телефону, а Железняк пошла в женскую консультацию. Поэтому, сделав несколько пустых звонков и наговорив Ксюше кучу любезностей, я связался с Зудинцевым и выяснил, что он находится в архивном отделе, поэтому прямо сейчас мы устроим «конференц-колл» с присутствующими там же Обнорским и Агеевой.
      — Где ты набрался этих буржуазных штучек, Михалыч? — спросил я.
      В трубке щелкнуло, и голос Обнорского гордо сказал:
      — Где надо, там и набрался. Сейчас не каменный век.
      Конференц-колл двадцать первого века, в понимании Обнорского, состоял в том, что они включили телефон на громкую связь, дабы меня было всем слышно, а я, в свою очередь, не слышал бы почти ни хрена, кроме звяканья кофейных чашек да простуженного покашливания Агеевой. Судя по звуку, Обнорский по обыкновению расшагивал по кабинету, поэтому голос его то удалялся, то приближался.
      — Давай, Михалыч! — торжественно сказал он.
      — Мне кажется, — начал Зудинцев, — Козлова не собирались убивать, во всяком случае, это можно было бы сделать проще. Но они, видимо, не договорились. Убивали уголовники, это точно.
      — Что у нас есть на Козлова, Марина Борисовна?
      — По моей части немного, — просипела Агеева. — Поднялся на черном металле, потом исчез на несколько лет. Есть сведения, что у него был какой-то нефтяной бизнес в Ингушетии, потом прогорел, вернулся. Стал заниматься здесь строительством и сумел подняться. Фирма «Спешиал Билдинг компани» — в основном долевое строительство. Женат, взрослый сын.
      — Скандалы, судимости?..
      — Да так, ничего существенного, — послышался шорох бумаг. — Жалобы обманутых дольщиков — впоследствии удовлетворены… Проходил свидетелем по антикварному делу Крагина, но там все чисто. В политику он не лез. Так что…
      — Нужно поплотней заняться его семьей…— подал голос Зудинцев.
      — Георгий Михайлович, как всегда, за бытовую версию. — Простуда не мешала Марине Борисовне говорить с предельно ядовитой интонацией.
      — А ты меня не подкалывай, Марина, — привычно обиделся Зудинцев. — Я, между прочим…
      — Брек! — прервал бой Обнорский. — Дал же Бог характер… Есть зацепка — эта несчастная видеокассета.
      — Прямо «Блоу ап»! — блеснула образованностью Агеева.
      — Какой еще «ап»? — не выдержал я. — «Рыжий», что ли? Чем вы там вообще занимаетесь, коллеги? Вот я, например, на пожар съездил…
      На том конце провода повисла пауза. Видимо, обо мне они забыли.
      — На пожар? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, поинтересовался Обнорский. — Ну и как там, на пожаре?
      — Попахивает…— сказал я.
      — А что с кассетой?
      — С какой кассетой? — невинно переспросил я. — Ах, с кассетой… Пока ничего.
      Говорить о том, что я вообще пока что смутно представляю, о какой кассете идет речь, я не стал.
      — Ничего, значит, — протянул Обнорский. — А скоро будет «чего»?
      — Вот-вот! — пообещал я. — Мне тут не очень удобно разговаривать…
      — Ну и заткнись! — оборвал меня шеф. — Так вот… По крайней мере кому-то понадобилось ее выкрасть. И этого «кого-то» необходимо вычислить… Решаем так: Михалыч, проверяй семью, вы, Марина Борисовна, все-таки покопайте, что там с дольщиками, и подождем новостей от Кононова.
      — Из вытрезвителя…— пробурчала Агеева.
      Я мудро промолчал.
      — Из новостей! ~ поправил ее Обнорский. — Слышь, Макс? Новостей из «новостей». Завтра в десять жду тебя в Агентстве с подробным отчетом. И не идиотничай! Я за тебя поручился.
      — Не подведу, вашество! — сказал я. — Извините, дела…
      Повесив трубку, я побрел в буфет — нужно было подумать. И начать хоть что-нибудь делать по этой истории.
 

***

 
      Прежде всего нужно было выяснить, о какой кассете все они говорят — ведь насколько я понял, здесь ее стерли. Получалось, что сама кассета никому уже не нужна. Тогда что же они, собственно, ищут? Интересно, конечно, вычислить, кто это сделал, но мало ли какие мотивы были у человека? Да и потом, в таком бардаке вполне возможно стереть материал случайно. Для начала нам нужен Майкл…
      Кофе безнадежно остыл. «Вот так ты всегда, Кононов, — сказал я себе. — Вместо того, чтобы встать и что-нибудь сделать, играешь в Спозаранника — думу думаешь… А ну встал и пошел искать Майкла!»
      И я встал. И заказал себе еще кофе. Потому что торопиться было все еще выше моих сил. Но о моих силах никто тут, похоже, не заботился, поэтому горячего кофе я так и не попил. Влетевший в буфет Махмуд отправил меня принимать какой-то материал из Москвы. Не успел я с грехом пополам записать все, что меня просили, субтильный корреспондент Лыжков потребовал, чтобы я договорился о какой-то срочной съемке в Эрмитаже. Потом я полчаса носился по редакции, выясняя, где может быть спрятана бумага для факса, а затем составил график ночной развозки для такси, попутно умудрившись продиктовать нескольким операторам, во сколько и с кем у них завтра выезд.
      Башка у меня трещала — будь здоров, и я уже серьезно подумывал потребовать от Обнорского компенсации за вредную работу. Но тут примчалась со съемки очередная бригада, и давешняя брюнетка Аня напихала мне в руки кучу кассет, отправив на монтаж к тому самому Майклу. В редакции к этому времени снова начался девятибалльный шторм, и мне ничего не оставалось, как мчаться рысцой в монтажную, подстраиваясь под общий темп.
      Влетев в аппаратную, я увидел, что за магнитофонами колдует толстенький, небритый человечек. Дымчатые очки двигались на его носу как живые, а руки мелькали с такой скоростью, что у меня зарябило в глазах.
      — Вторая аппаратная тут? Вы Миша? — пытаясь отдышаться, выпалил я.
      — Падай! Будешь кассеты подавать. Давай триста восьмую!
      — Меня Макс зовут, — сказал я, пихая ему кассету.
      — Меня — Майкл. — Кассета исчезла в чреве магнитофона и зажужжала. — Кретин…
      — Кто? — обиделся я.
      — Да оператор! Ни одного живого плана! Давай двести девятнадцатую!
      Протягивая кассету, я завороженно следил за тем, как быстро мелькали руки Майкла, то нажимая какие-то кнопочки, то крутя какое-то колесико. На экране менялись картинки, и наконец что-то начало складываться.
      — Красиво…— попробовал я «влиться в процесс».
      — Говно! — отрезал Майкл. — Не срастается…
      Из висящего на стене динамика раздался голос Шилькина:
      — Полторы минуты до эфира!
      — Иди в жопу! — отозвался Майкл, не переставая «клеить».
      — На себя посмотри! — парировал динамик.
      — Он нас слышит? — удивился я.
      — Нет. Но и так знает…
      — Ты вчера убийство клеил? — ни с того ни с сего бухнул я.
      Майкл бросил на меня быстрый взгляд.
      — Допустим. И чего?
      В аппаратную заглянула рыжая девушка и взвизгнула:
      — Майкл, финальный код!
      — Две — тридцать три! — отозвался Майкл. — Так в чем дело?
      Момент для разговора был явно неподходящий, но деваться было некуда.
      — Да вот, некоторые говорят, что ты случайно…— замямлил я.
      — Материал затер? — криво усмехнулся Майкл. Нажав какую-то кнопку, он вскочил, выхватил кассету из магнитофона и побежал к выходу. — Здесь сиди, я сейчас!
      Из открытой двери послышались уже знакомые команды: «Внимание, первый… Мотор!!! Внимание третий… Видео „Смольный“ со второго! Третий, мотор!»
      Вернулся Майкл и прикрыл дверь. Сев на свое кресло, он что-то пробормотал, потом повернулся ко мне.
      — Объясняю для тупых. — Он вставил в магнитофон кассету. — Вот кассета, которая пошла на эфир. Чтобы стереть материал так, как он был стерт, нужно было вот так…— он показал на экран, где появилась утренняя картинка с набережной, — промотать первый кадр, поставить метку входа… вот так… и нажать на запись. То есть сделать это специально! А на хрена мне это делать специально?
      — Да вроде и ни к чему, — пожал плечами я. — А вот ты говоришь: «Кассета, которая пошла на эфир». А что, была еще какая-то кассета?
      — Конечно. Кассета-исходник, которую записывает камера, а мастер-кассета — та, на которую материал монтируется.
      — Но тогда в чем проблема? — совсем запутался я. — Взяли бы этот самый исходник и смонтировали бы еще раз!
      — Правильно мыслишь. Но в том-то и подлость, что эта сука затерла не весь материал, а оставила первый кадр — он вновь отмотался на самое начало.
      — Зачем?
      — А затем, чтобы никто до самого последнего момента не понял, что сюжет стерт. Режиссер, перед тем как выдать материал, всегда видит его первый кадр. И только убедившись в том, что это именно он, дает команду «Мотор!».
      — И что?
      — А то, что когда все поняли, что мастер-кассета затерта, исходника на студии уже не было.
      У меня в голове что-то стало проясняться. Так вот какую кассету нужно найти! Значит, убийство на видеопленке до сих пор существует… Я взял след, и меня понесло.
      — А когда ты видел исходник в последний раз?
      Майкл моего энтузиазма не разделял и встал.
      — Слушай, а тебе не кажется, что это не твое собачье дело?
      — Просто помочь хочу, — сказал я, понимая, что разговор уже закончен.
      — Обойдусь. — Майкл пошел к дверям. — А сперли его во время эфира.
      — А кто же тогда затер мастер? — затараторил я вдогонку. Майкл задержался в дверях. — Главное, когда успел?
      — Ты, по-моему, не очень-то администратор, — сказал он, внимательно меня разглядывая. — И неспроста тут появился. Так?
      — Неспроста, — согласился я. — Работы нет совсем.
      Хотя работы-то как раз было навалом.
      Окончание последнего эфира сопровождалось такой же умиротворенной расслабухой. Первым из аппаратной вышел Градин. Оказалось, что элегантность его была, как бы это выразиться, половинчатой, что ли. Поскольку пиджак, рубашка и галстук резко контрастировали с разбитными шортами и видавшими виды кроссовками. Перехватив мой удивленный взгляд, он ухмыльнулся и пошел в гримерку.
      Потом появился обессилевший Шилькин, за ним потянулись ассистенты.
      — Пи-ива…— томно протянул главный режиссер, и сопровождающие его лица согласно закивали. У меня, как у собаки Павлова, немедленно проснулся условный рефлекс, и я сглотнул слюну, что не укрылось от Шилькина, который поманил меня жестом и шепнул:
      — Пошли с нами в «Пушкаря». Этот кровавый денек надо запить…
      Я мысленно нарисовал себе картину активного сбора информации за кружечкой-другой пивка и остался ей удовлетворен. О том, что завтра утром скажет мне Обнорский, я старался не думать.
      В баре на Большой Пушкарской было пустынно. Официанты, похоже, уже привыкли к телевизионщикам и не обращали особого внимания на громогласное обсуждение местных звезд эфира и тонкостей телевизионной технологии.
      Сам я после третьей кружки перестал вздрагивать от словосочетаний типа «склейка в стык» и «немонтажный переход». Пора было переходить к делу, пока я еще был в состоянии шевелить мозгами.
      Майкл сидел строго напротив и делал вид, что абсолютно не замечает моего присутствия. Зато Шилькин, заметно охмелев, постоянно обращался ко мне, вновь и вновь возвращаясь к утреннему происшествию.
      — Макс, да ты пойми, — страдальчески гудел он, — кто-то ведь предал нас, просто предал! А ведь среди наших — некому! А кто-то все-таки предал… И раз уж ты с нами, то…
      — Да брось ты, Илья, — перебил я его, опасаясь, что он сболтнет про меня лишнего. — Сколько народу эту пленку видело — соблазн перепродать конкурентам, тем же бандитам, ментам, в конце концов… Думаешь, у вас никто не может быть завербован?
      — Никто, — он пристукнул кружкой по столу. — Ручаюсь. За своих ребят — за всех р-ручаюсь.
      — За всех, за всех?
      Неожиданно встрепенулся Майкл:
      — Точно! Вертелся же этот… Стажер! Коль, ну помнишь, такой худенький!
      — А разве он на этой неделе приходил? — с сомнением отозвался Норвежцев, отвлекаясь от пространного объяснения Полтешку, как надо и как не надо монтировать.
      — Был, — настаивал Майкл. — Точно был! Возле монтажной крутился…
      — Кто такой? — меня очень смущала горячность Майкла.
      — А хрен его знает, студент какой-то.
      — Их к нам толпами присылают…— неожиданно поддержал его Шилькин. — Да у нас такое творится — себя не помнишь!
      — Да уж, у вас шумновато, — согласился я.
      — А ты-то где раньше работал? — поинтересовался Норвежцев.
      — Я-то? — мне вспомнились последние полчаса перед эфиром. — Практически в самом тихом и спокойном месте на земле.
 

***

 
      Я сидел на любимом диванчике шефа, потирая виски. Обнорский смотрел на меня без сострадания.
      — Налаживаешь личные контакты? — язвительно принюхался он. — Молодец…
      — Сами просили шифроваться, Андрей Викторович, — буркнул я. — Объявили бы на НТВ честно, так, мол, и так, вот вам великий сыщик Кононов Макс. А то — «новый администра-а-атор…»
      — Ладно, не ной. Есть результаты?
      Я многозначительно посмотрел в потолок и поморщился — двигать глазами было больно. «Нет у меня никаких результатов, дорогой шеф», — подумал я. И сказал:
      — Есть один след. Стажер. Никто его не запомнил. Возможно, профессионал. Буду разрабатывать. Кассету найду.
      — Послушай, великий сыщик, — Обнорский присел передо мной на корточки, как воспитательница в детском саду перед клопом, кидающимся камнями на прогулке. — Ты как думаешь, зачем тебя в эти новости послали?
      — Кассету искать, — послушно промямлил я.
      Обнорский посмотрел на меня брезгливо.
      — Кассету?.. И для чего же нам, по-твоему, кассета?
      — Так это… Коллегам помогаем. И вообще…— я очень старался на него не дышать.
      — Да ты, Кононов, вконец все мозги пропил! — взорвался Обнорский и, встав, шваркнул кулаком по столу. — Ты хоть помнишь, что на кассете этой — убийство! Резонансное, настоящее! Тебе вообще кто-нибудь говорил, чем занимается Агентство, в котором ты работаешь?!
      — А…— Плохо мне было, плохо. — Это вы… намекаете, что я должен… То есть, мы убийство раскручиваем… Короче, мне надо…
      — Если короче, — процедил шеф, — дело это, Макс, твой последний шанс. Вышибу за пьянку из Агентства к чертовой матери. Пойдешь «администра-а-атором», там такие нужны.
      Я собрал последние силы и бодро, как мне показалось, встал.
      — Так бы и сказали. Убийство, значит убийство. Формулировать же надо…
      Я потихоньку пополз к выходу, но инквизитор не собирался меня отпускать.
      — Погоди. Ты этот «первый кадр» внимательно посмотрел?
      Я кивнул и поморщился: резких движений моя голова не одобряла.
      — Пусто. Козлов и два мужика на общем плане. Ничего не разглядеть. И черный «опель».
      — Номер?
      — Хрена с два.
      — Пустой?
      — Номер-то? — не понял я.
      — «Опель»!!! — заревел шеф, и я физически почувствовал, как моя бедная голова трещит по швам.
      — Вроде пустой…
      — Вро-о-оде…— передразнил Обнорский. — Вроде — у бабки на огороде: то ли сморчок, то ли дедок без порток! Катись! И запомни, нам нужна не только кассета, а тот, кому она понадобилась.
      Я побрел к дверям, мысленно умоляя кого-нибудь позвонить Обнорскому и отвлечь его от моей жалкой фигуры. С бухлом надо завязывать. Это была моя самая частая мысль за последние несколько лет.
 

***

 
      На НТВ все было так же, как накануне — народ сидел за компьютерами и ожесточенно печатал, Лариса тарахтела по телефонам, Петров ломал принтер. Придумав какую-то дурацкую байку, я осторожно расспросил их о стажере — никто его не вспомнил. При этом оказалось, что в данный момент на студии стажировалось несколько человек. После непродолжительной консультации с Ларисой выяснилось, что все они — студентки журфака.
      Я подошел к Шилькину, яростно ругающемуся о чем-то с Махмудом, и, дождавшись бурного финала, поздоровался:
      — А, ты…— Илья явно чувствовал себя не лучше меня. — Привет.
      — Материал еще нигде не всплывал? Ну у конкурентов каких-нибудь?
      — Нет. А у тебя как успехи?
      — Пока никак. Илья, что за стажер здесь крутился в день убийства? Вчера был разговор.
      — Стажер? Вчера? — Ему не очень хотелось вспоминать про «вчера». — Не помню… А что, напал на след?
      — Есть одна версия…— солидно обронил я, хотя все это пока было чепухой.
      Я поинтересовался у присутствующих, не нужны ли кому мои услуги, был отпущен до поры до времени и поплелся в видеотеку.
      — Помощь не нужна? — спросил я у Воробьевой.
      — Угу, — неопределенно отозвалась она, что-то помечая в блокноте..
      — «Угу» в смысле «нет» или «угу» в смысле «да»?
      — «Угу» в смысле «чего надо»? — Она посмотрела на меня как на кретина.
      — Консультация, — мирно сказал я.
      — Легко! — Она подошла к компьютеру и, что-то пролистав, нажала на кнопку. Из принтера вылез листок, который она тут же сунула мне.
      — Это что? — спросил я.
      — Как что? — Она сверилась с информацией на мониторе. — Сюжет «Консультация» Андрея Фурцева. Мастер 311, код 14.35. Что, не так?
      Мне потребовалось некоторое время, чтобы оценить ее профессионализм и не разоржаться.
      — Да нет, я не то имел в виду. У меня пара вопросов.
      — А. Ну давай. Только побыстрее.
      — Все, работающие тут, могут держать в руках кассету, не вызывая вопросов?
      Она немного подумала.
      — Да нет. Кассеты в руках может держать либо монтажер, либо оператор, либо корреспондент. Остальным они вроде без надобности. Хотя и редактор может что-то отсмотреть, да и режиссер. С другой стороны — перед самым эфиром? Не знаю. Выходит, что все…
      — Может, стажер какой-нибудь? — ужасно мне хотелось, чтобы хоть кто-то вспомнил этого стажера. — Просто я вот думаю: человек взял кассету перед выпуском и пошел с ней в аппаратную, перемонтировать. Туда мог зайти в этот момент кто угодно. И спросить, чего это ты, мол, тут делаешь?
      — Если это не монтажер. Или не оператор, который может сказать, что отсматривает снятый материал.
      Значит, все-таки монтажер или оператор…— Понятно, что из двух подозреваемых — Майкла и Дениса — мне меньше нравился Майкл. — А вот стажер, тот, худенький. До меня здесь был…
      Воробьева прищурилась.
      — Не нравится мне этот разговор. Ты что — сыщик, что ли?
      — Я хочу найти кассету. А вы?
      — Я тоже, — сказала она, вздохнув.
      — Тогда дайте мне еще разок посмотреть то, что осталось на пленке. Ну тот «первый кадр».
      Воробьева сняла с полки кассету и протянула мне:
      — На, — и убежденно добавила: — Сыщик!
      По дороге в аппаратную я разыскал Шилькина и заставил его оторваться от увлекательного просмотра выпуска новостей конкурентов. Мне нужен был список всех стажеров, которые могли находиться на студии вчера утром, охранник послал меня куда подальше, и мне уже порядком надоело «работать под прикрытием». Илья долго не мог понять, о чем идет речь, поскольку все время косился на экран и то и дело вскрикивал: «Хрен вам!», «А мы это три дня назад дали!», «Тухляк!» и что-то еще в том же духе. После чего, вникнув, наконец, в суть дела, потащил меня к охраннику и так наорал на бедного старика, что через полминуты у меня на руках был листок с четырьмя фамилиями. Ни одной мужской среди них не было. Нужно было идти к Майклу.
      Лично я от предстоящей с ним встречи никакой радости не испытывал, да и он, увидев, что я вхожу в монтажку, помрачнел.
      — Чего еще? — вежливо спросил он.
      — Нужно найти этого стажера, — сказал я.
      — Какого стажера?
      — Ты вчера говорил…
      Майкл помолчал. Выглядел он свежим, как огурец, что вызывало у меня тихую, но злобную зависть.
      — Ну говорил, — неохотно согласился он. — И чего? Где ж его найдешь? Толпами ходят…
      — Ну ладно, с кассетой поможешь? — я решил сменить тему.
      — Могу, — неохотно протянул Майкл. — Пока не началось.
      Я протянул ему кассету, и он вставил ее в магнитофон. На экране появилась та самая злополучная картинка. Через секунду она погасла.
      — Эх, растянуть бы эту секунду…— сказал я, вглядываясь в монитор.
      — Говно вопрос…— небрежно бросил Майкл и, медленно поворачивая круглый джойстик, стал показывать материал по кадрам, надолго задерживаясь на каждой фазе движения камеры.
      — Стоп! — крикнул я. — Ты можешь определить — есть кто-то в машине или нет?
      Майкл придвинулся к монитору, и очки его зашевелились.
      — Стекла тонированные, фиг разглядишь. Хотя… Кажется, там окно приоткрыто. Так… Вот! Есть там водила.
      — Из чего следует? — спросил я, так как абсолютно ничего не увидел.
      — Да вот, — Майкл ткнул в экран, — смотри: видишь, дымок из окна? Курит кто-то.
      — Точно! — заорал я радостно.
      — А что это дает? — Майкл покосился на меня недоуменно.
      — А фиг его знает, — беззаботно сказал я. — Все-таки теперь известно, что их было трое. Теперь разберемся с номером…
      — Хрен! Он грязью заляпан, да еще снято в движении — ни фига не видно…
      — Слушай, но ты же профи! — заныл я. — Ну хоть буковку, хоть цифирку, а?
      Майкл беззвучно выругался и стал снова мотать пленку.
      — Ну…— неуверенно сказал он. — Возможно, последние буквы «КУ» или «ХУ». Но это так, предположение…
      — А модель «опеля» не знаешь случайно?
      — Случайно знаю, — буркнул он.-«Вектра», девяносто второго, скорее всего, года. — Переходный кузов — видишь шильдик на радиаторе?
      — Ну ты мастер! — с искренним восхищением сказал я.
      — Благодарю…— зло отрезал Майкл, и мне в голову пришла одна идея.
      Не откладывая в долгий ящик ее воплощение, я положил руку ему на плечо и проникновенно спросил:
      — На кого обиженный?
      Реакция на это была более чем ожидаемой. Майкл резко сбросил мою руку и замороженным голосом молвил:
      — Обиженных опускают…
      Я даже невольно рассмеялся — до того все было просто.
      — Где сидел? — спросил я, мысленно расхваливая себя за внимание к урокам Зудинцева. Давным-давно Михалыч учил нас особенностям речи и повадкам осужденных. «Например, — поучал он нас, — бывший сиделец чаще всего скажет „благодарю“, а не „спасибо“. А также выдаст себя отношением к слову „обиженный“ — синонимом слова „опущенный“», ну и так далее. Аи да Макс, аи да сукин сын!
      Майкл тем временем смотрел на меня с ненавистью и сопел:
      — Я же говорил — мент.
      И я подумал, что навряд ли пленку потер он. Хотя бы потому, что при детальной разработке все равно всплыла бы его судимость. Следовательно, он все равно стал бы главным подозреваемым и, будь он виноват, доказать это не составило бы труда. На идиота он был не похож, а вот на человека, который обреченно ждет, когда его обвинят — даже очень.
      — Не было никакого стажера, — констатировал я. — Дурак ты, Майкл. А я — никакой не мент. И вешать на тебя всех собак я совершенно не собираюсь. Мне бы «опель» вычислить… Бедный Родик…
      — Какой еще Родик? — спросил ничего не понимающий Майкл.
      — Да так, ты его не знаешь…— сказал я, уже репетируя разговор с Кашириным.
      Распахнулась дверь, и в нее влетел взлохмаченный репортер Фурцев.
      — Майкл!!! Три минуты до перегона — горю!!! — заорал он, ломая руки.
      — Чтоб ты уже сгорел поскорее! — заворчал Майкл и отдал мне кассету. — Слабонервных просят покинуть зал.
      Я не стал возражать и смылся.
 

***

 
      — Ты что, офонарел, Макс? — орал в трубку Каширин. — Да этих «опелей» по Питеру — тысячи три, не меньше! А если он вообще не питерский?! Регион-то ты не знаешь!
      Стоя в центре ньюс-рума, наорать на него в ответ я не мог и сказал как можно спокойней:
      — Не вопи. Пока единственная зацепка — этот «опель». К тому же меня интересуют только черные, определенного года. Ну плюс-минус… И еще, на всякий случай запиши: Низинин Майкл… тьфу ты, Михаил Вадимович, семидесятого года рождения, судимый. Шли мне все, что найдешь… Вдруг выгорит.
      Мне пришлось подождать минуточку, пока Каширин выговорит весь свой фирменный «малый матросский загиб», в котором самым цензурным было слово «хрен». Улучив секунду, я вставил:
      — А если — хрен, то Обнорский с тебя семь шкур снимет, понял?
      В ответ Каширин разразился еще более цветистыми фразами, и я не удержался.
      — Телевизор! — сказал я.
      — Что «телевизор?» — не понял Родик.
      — Между «твою» и «мать» вставь «телевизор». Вчера научился. Ну все, жду информации.
      Повесив трубку, я увидел Аню Пончеву, сидевшую в углу перед просмотровым плеером. На ее безупречном лице застыло выражение такой скорби, что я был убежден — она только что потеряла близкого человека.
      — Привет, — безразлично сказала она, когда я подошел. — Как себя чувствуешь на новом месте?
      — Привыкаю, — сказал я. — Сегодня уже один раз договорился насчет съемки в морге и целых два раза дозвонился до фан-клуба «Зенита».
      — Молодец…— загробным голосом сказала Аня. — А у меня… У меня…— Я вытащил платок и приготовился к потоку слез. — Текст не срастается с видео у меня! Привезли полкассеты в браке!
      — А кто виноват? — спросил я, сдерживаясь.
      — Славка Шляпников. Видеоинженер, помнишь? Какой-то он опущенный в последнее время. Тормозит на каждом выезде. — Аня поджала губы.
      — Ну а как он-то мог набраковать? — не понял я. — Он ведь только оператора страхует да машину водит, разве не так?
      — Ну в первую очередь они за камерой следят и вообще — технари! А Славка вообще — ас. Но сегодня вот за балансом не уследил. Все зеленое получилось. Главное, я смотрю…— Распаляясь, она становилась еще красивее, но в данном случае это было не ко времени, и я ее перебил:
      — Подожди. А монтировать они умеют?
      — Видеоинженеры-то? Ну не как Майкл, конечно, но на элементарном уровне — еще бы! А Славка как-то раз из монтажеров…
      — Интересно, — сказал я…— Извини, я отойду.
      Идя по коридору, я почувствовал, что утихшая, было, голова вновь заныла. И на кой хрен Шляпникову было стирать этот материал, если это действительно сделал он? И кого мне теперь проверять первым, скажите на милость, его или все-таки Дениса?
      Когда я зашел в операторскую, там были оба. Что сразу навело меня на мысль о возможном сговоре. Хотя через минуту я понял, что это — бред: если бы они договорились, на кой черт нужно было вообще везти эту пленку в редакцию?
      Денис мирно разговаривал по телефону, а Шляпников, спиной к входу, возился с камерой. Я решил немножко «побутафорить» и громко сказал:
      — Ребят, там из милиции звонили, просили список свидетелей вчерашнего убийства…
      Плечи Шляпникова вздрогнули, но он не обернулся:
      — Лично я не видел ни фига. И ни в какую милицию не пойду.
      — Я так им и сказал. — Мне нужно было посмотреть на его лицо, но он все не оборачивался. — Просто, если вызовут, чтоб вы не удивлялись…
      — Ну, бли-ин, — протянул Денис. Шляпников швырнул отвертку и пошел к выходу. — Нам только этого не хватало! Славка, ты куда, у нас же выезд!
      — Покурить успею, — буркнул инженер и, смерив меня взглядом, вышел.
      Физиономия его ровным счетом ничего не выражала. «Ломброзо отдыхает», — подумал я и спросил у Дениса:
      — Чего это он?
      — Переживает, — вздохнул тот. — Мы же вместе все это снимали. Славка так на студию несся… И все впустую.
      — Да. Новости — это сплошной драйв, — сказал я и пошел звонить Обнорскому.
      Тем временем драйв усиливался прямо пропорционально приближению эфира. Сумасшедший дом настигало очередное обострение, и я волей-неволей включился в процесс. Рассовав по монтажкам десяток кассет, дозвонившись в сто контор и распечатав триста пресс-релизов, я даже удостоился похвалы редактора, сменившего Махмуда. Редактора звали Марианной, и она была роскошной белозубой и загорелой красоткой, которая, как я успел услышать, вышла на работу после скромного средиземноморского круиза. Она источала прямо-таки сокрушительные улыбки всем и каждому, и когда я, мысленно помирая со смеху, ознакомил ее с несколькими срочными сообщениями из «Золотой пули» (явно высосанными из пальца беременной Горностаевой), она одарила этой улыбкой и меня. Улыбнувшись ей в ответ, я побежал в эфирную аппаратную и услышал за спиной: «Не такой кретин, как кажется». Обернувшись, я увидел на лице Марианны такое невинное выражение, что сомнений в том, что это сказала именно она, у меня не осталось. «Ну ладно, красавица, я тебе покажу кретина», — мысленно пообещал я, быстренько подсчитав, когда у меня последний раз ночевала женщина. Но возбуждение тут же сменилось злостью — перед глазами всплыла Юлька, да еще в таком виде, что я чуть не зашатался. «Вот она какая, белая-то горячка», — подумалось мне…
      — Минутку подождите. Макс!!! — оторвалась от трубки Лариса, выдернув меня из опасных грез. — Тебе там почта пришла из «Золотой пули», я запустила на печать сдуру, а там сорок страниц!!!
      — Ты это, завязывай с такими объемами, — тут же подключились все присутствующие. — Нам бумагу и так под завязку выдают!