— Фамилия профессора случайно не Румянцев?
      Шах задумался.
      — Слушай, Михалыч, я тебе завтра притараню диктофонную кассету, и ты все сам послушаешь. Ладно? А сейчас давай уже разбежимся: а го боюсь, как бы нас с тобой здесь, — Шах кивнул в сторону двери кабинки, — за гомиков не приняли.
      Я утвердительно кивнул, и мы молча разошлись. Конспиративно: сначала Шах, а где-то через минуту — я.
      Я вернулся к нашему столику и застал Галину в одиночестве. Она рассказала, что уже порядком поднабравшийся Базилевич заказал бутылку виски и направился к собеседникам Шаха с ответным алаверды. Вскорости вернулся и сам Сергей. Выглядел он несколько обескураженным.
      — Ты знаешь, Георгий, я где-то уже видел этого человека.
      — Какого из них? — попытался уточнить я.
      — Того, который пониже. Светловолосого.
      — Его зовут Сева. Это имя тебе ничего не говорит?
      Базилевич задумался.
      — Нет. Но я точно помню, что где-то его видел. Знаешь, Георгий, у меня очень хорошая память на лица…
      — А ты его самого не спрашивал?
      — Да я как-то постеснялся. И потом… у них, у обоих — такие лица…
      — Какие?
      — Ну такие, что спрашивать о чем-либо почему-то расхотелось.
      — Понятно… Ладно, не переживай, Сережа. Давай-ка я лучше покажу тебе, как готовится коктейль «Белая медведица». Будешь там у себя в Германии знакомых бюргеров шокировать…
      Завершение вечера помню смутно. Пели песни. Запомнились «Москва златоглавая» и «По долинам и по взгорьям». Вторую песню бог весть откуда взявшиеся и подсевшие к нам за столик русские эмигранты знали как «Марш дроздовцев», правда, с незнакомыми словами. «Из Румынии с походом шел дроздовский славный полк», — подпевал Базилевич эмигрантам. «Чтобы с боем взять Приморье, белой армии оплот», — дружно подхватывали остальные.
      Получалось здорово. Главное — громко…
 

***

 
      На следующий день я смог добрести до Агентства лишь во втором часу дня. Голова болела неимоверно. Я медленно перемещал свое тело по улице Зодчего Росси и явственно ощущал, как сзади нагоняет меня моя смерть. Как ни странно — ласковая и добрая, шепчущая на ухо: «Ну что, устал, Жора? Так отдохни, поспи. Хочешь — вот прямо здесь, на тротуарчике?» Как мог, я пытался сопротивляться этим сладостным искушениям и упорно волочил тело к заветной цели. Помнится, в последний раз я так напивался аж пять лет назад, когда в ментовке мы обмывали мои подполковничьи звезды.
      У финишной арки я наткнулся на худокормовских киношников. Они тащили на себе свое барахло и загружали его в чрево стоящего неподалеку автобуса. «Слава Богу! — подумал я. — Хоть одной проблемой меньше. Никто уже сегодня не будет громыхать в коридоре, хлопать дверьми и ругаться матом в мегафон».
      Актер Юра Птичкин, играющий в сериале роль журналиста Олега Дудинцева (по замыслу Обнорского, прототипом Олега Дудинцева выступал именно я), увидев меня, поставил на землю какую-то коробку и полез в карман за папиросами.
      — Гению сыска, привет! Вот видишь, Георгий Михайлович, вживаюсь потихоньку в твой образ. — Он смял в руках «Беломорину». — Боюсь, как бы язву не нажить… Ты чего такой мрачный?
      — Да нет, Юра, все нормально, — ответил я, стараясь не дышать в его сторону. — Просто вчера у меня был тяжелый день.
      — Понимаю, — гоготнул догадливый Птичкин.
      Я предпочел не реагировать на его иронию и сменил тему:
      — Смотрю, на сегодня уже закончили?
      — Да, теперь только через пару деньков у вас нарисуемся. Будем снимать сцену убийства. Кстати, не хочешь поработать консультантом?
      — Нет, Юра, спасибо. Я, вообще-то, на раскрытии убийств специализировался, а вот по части их организации, признаться, полный дилетант.
      — Ладно, Михалыч, еще увидимся. — Мы пожали друг другу руки, и Птичкин, подхватив коробку, побежал догонять своих.
      «Блин, мне бы вашим заботы», — подумал я, посмотрев вслед своему, скрывшемуся в автобусе, высокохудожественному воплощению и печально вздохнув, поднялся в контору.
 

***

 
      Шаха на месте не было. Что ж, возможно, сегодня ему было еще хуже, чем мне. Я добрел до своего кабинета, плюхнулся в кресло и разложил перед собой все имеющиеся в настоящий момент материалы по моргу. В любой момент мог нагрянуть Спозаранник и поинтересоваться тем, как идет расследование по санитарам.
      Еще раз ознакомившись с содержимым всех имеющихся документов, я вынужден был признать, что до сих пор ничего существенного нарыть не удалось. Была одна более-менее реальная зацепка: какая-то «терка» между Умновым и Твердохлебовым. Я еще раз набрал местный Шаха — у репортеров никто не отвечал. Помедитировав в течение десяти минут над холодного чашкой кофе, я принял решение поговорить с сыном Твердохлебова. Во-первых, других близких родственников у покойного не было; во-вторых, я чувствовал, что мне крайне необходимо проветриться, и, наконец, в-третьих, мне очень не хотелось, чтобы в моем нынешнем состоянии меня застукал кто-то из наших.
      Володя Твердохлебов, симпатичный парнишка семнадцати лет. похоже, еще до конца не оправился от шока. Ему было крайне необходимо выговориться, и — не стану скрывать — в моем лице он нашел весьма благодарного слушателя.
      Из Володиного рассказа мне удалось выяснить, что Александр Твердохлебов попал на работу в морг по приглашению своего бывшего научного руководителя — профессора Румянцева. Должность была не бог весть какой, но отец согласился. Возможно, из-за денег. И действительно, получать он стал гораздо больше. Некоторое время спустя Твердохлебов уже занял должность старшего санитара, купил машину, а впоследствии обменял ее на более престижную «БМВ».
      Карьерный рост покойного, конечно, интересовал меня, но гораздо в меньшей степени. Поэтому я ненавязчиво пытался склонить Володю к более приземленным морговским делам. Однако тот, казалось, уже не слышал моих вопросов. Он достал из шкафа альбом, и мы стали внимательно рассматривать семейные фотографии. На одном из групповых снимков я без труда узнал и своего давешнего знакомого — экспрессивного профессора Румянцева. Надо признать, в то время он выглядел весьма импозантно. Неподалеку от него стояла улыбающаяся, обалденно красивая девушка с роскошной темной гривой, которая держала за руку скромного белобрысого паренька в мешковато сидевшем на нем пиджаке.
      Володя уловил мой заинтересованный взгляд и пояснил:
      — Это Ира Михайлова. Отец мне иногда рассказывал про нее. Она была его первой любовью и, как мне кажется, он любил ее всегда. Она потом стала женой профессора Румянцева. Не представляю, как можно выйти замуж за человека, который старше, как минимум, лет на двадцать…
      Я снова попытался направить наш разговор к более грустным, нынешним вещам, но тут Володя, устав сдерживаться, заплакал. Я сочувственно потрепал парня по плечу (по-моему, получилось немного фальшиво) и торопливо попрощался. Однако ж оперское начало взяло свое: прощаясь, я попросил Володю дать мне на время ту самую групповую фотку… И удалился, кляня себя за наглость и неприкрытый цинизм.
      Нет, все-таки в ментовке подобные вещи можно было объяснить хотя бы возможностью реально помочь попавшим в беду людям. А здесь… Жора, ради чего ты все это делаешь? Ради двухполосного материала в очередном номере газеты? Для того, чтобы, как сказал Спозаранник, этот номер был интересен читателям? Как ни верти, Георгий Михайлович, а определение всему этому только одно — блядство.
 

***

 
      Когда вечером я снова объявился в Агентстве — Шаховского на месте все еще не было. Я решительно отправился на его поиски по кабинетам и от вездесущей Агеевой узнал, что Шах, оказывается, какое-то время сегодня был в конторе (видимо, мы с ним разминулись), но потом уехал. И не просто уехал, а внезапно отбыл в отпуск. Причем в неизвестном направлении. Это уже была подлянка! В сердцах я плюнул на все и поехал домой.
      Сразу же с порога Галина объявила, что в течение всего вечера мне названивал Базилевич. Час назад он улетел обратно на родину и напоследок просил передать, что вспомнил-таки, где мог видеть вчерашнего Витькиного собеседника. Со слов Сергея, блондин из «Тройки» был автором недавно вышедшего в Германии бестселлера «Кости для Запада». По крайней мере именно его фотография якобы была помешена на задней обложке этой книги, речь в которой идет о русских, занимающихся контрабандой из России на Запад человеческих органов для пересадки. Как сказал Базилевич, эта книга, написанная в жанре документального детектива, произвела большой фурор в Германии.
      Слова Сергея я не воспринял всерьез, прекрасно представляя, что там за границей пишут о «русской мафии». Опять же, несмотря на свою хваленую фотографическую память на лица, Базилевич, будучи вчера здорово пьян, в данном случае мог и ошибиться. Но с другой стороны, как версия, объясняющая происхождение крутых бабок, делаемых в морге, это тема выглядит вполне логично. А ведь, как не устает повторять живой классик Обнорский, почти за каждым убийством, не считая бытовухи, лежат большие или не очень, но — деньги.
 

***

 
      Утро началось с небольшого облома, который мне преподнес Вадик Резаков. Он позвонил мне на трубу и, узнав, что я хотел поговорить с ним о деле санитаров, исключительно по старой дружбе слил мне конфиденциальную информацию.
      Оказывается, экспертизой установлено, что Твердохлебов застрелился из того самого ствола, из которого днем раньше замочили санитара Умнова. Милицейское начальство жутко обрадовалось, распорядилось объединить эти два дела в одно и поскорее прекратить их на хрен. Мол, картина ясная: старший поссорился с подчиненным, шмальнул в него, а потом, по причине тонкой душевной конституции, пошел и застрелился. Не вынесла душа поэта…
      Я, признаться, даже расстроился. В принципе, сказанное Вадимом отчасти соотносилось с информацией источников Шаха из «Тройки». Но ведь у меня вчера вечером только-только стала вычерчиваться эдакая изящная схема контрабанды трансплантантов, в которой нашлось бы место и давешним покойникам, и вспыльчивому профессору. А теперь получается, все пошло прахом?
      Вадим куда-то торопился по своим ментовским делам, и мы договорились пересечься вечерком, чтобы поговорить в менее суетливой обстановке.
      Избежать встречи с вышестоящим начальством мне уже не удалось. Я вкратце доложил о том, что мне удалось собрать. Приговор оказался скор и суров.
      Спозаранник высказался в том духе, что последние несколько дней его подчиненными (то бишь мной) были отработаны вхолостую. Скрипка потребовал вычесть из зарплаты Шаховского пятьсот рублей, которые были истрачены им на личные нужды, а именно — на распитие спиртных напитков. В общем, почти все присутствовавшие на совещании посчитали резонным морговскую тему закрыть.
      Словом, в «Пуле» уже никто из начальства не верил в то, что смерти в морге могут быть подняты и раскручены. Не скрою, что таким образом мое ментовское самолюбие было здорово задето, потому я решил продолжить свое расследование, что называется, в частном порядке и, вернувшись в свой кабинет, полез во всемирную паутину.
      Нет, что бы ни говорили, Интернет — убойная штука. Меньше чем через час в ходе моих дилетантских поисков Николай Гаврилович Румянцев превратился из незначимой было фигуры в главного подозреваемого. На медицинских сайтах я прочел, что Румянцев получил докторскую степень за труды именно по трансплантологии. При этом в нескольких работах Румянцева, суть которых постигнуть мне было не дано, давались сноски на монографии и господина Твердохлебова. На нескольких страницах проскочило и упоминание книги «Кости для Запада». В свете полученной информации эта книга интересовала меня все больше. Поэтому я нанес визит Агеевой и буквально вымолил у нее согласие поискать этот фолиант в недрах иностранного фонда главной городской библиотеки.
      Ну а ближе к вечеру снова объявился Резаков. Место встречи было традиционным — пивная, где мы когда-то коротали вечера.
      — Слыхал, Михалыч, последние недели доживаем в этом здании, — сказал Резаков, пожав мне руку и качнув головой в сторону старинного особняка, где размещался УБОП, — выселяют нас к едрене фене.
      — Кто выселяет?
      — Ты что, правда не в курсе? Теперь здесь будет Главное управление МВД по Северо-Западу, а нам нашли какое-то аварийное здание на Римского-Корсакова. Ты бы видел эту развалюху времен царя Гороха! Ну, что там у тебя, Жора? — Резаков поднял бокал с пивом и посмотрел его на свет.
      — Меня, признаться, больше интересует, что там у вас, Вадим? Как ты понимаешь, я имею в виду санитаров морга. И, естественно, версию кулуарную, а не официальную, про которую ты мне рассказал утром.
      Резаков тяжело вздохнул:
      — Знаешь, Михалыч. Будь сейчас на твоем месте любой другой журналюга, я бы его откровенно послал. И ты сам знаешь куда…
      — Во-первых, я не журналюга. Я онером был, опером и остался… Ну не томи, выкладывай. Я же по глазам вижу, что сам-то ты не больно веришь в эту бредятину с самоубийством на почве убийства. Вот скажи мне, откуда у этого ботаника в очках мог быть ПМ?
      — Ну чего ты цепляешься, Михалыч? По мне — так нормальный расклад. Да, дело явно шитое, явно белыми, но с другой стороны — сейчас этих убиенных по десять штук на дню. Работать некому, а показатели требуют такие же, как и в старые добрые комсомольские времена. Ты вон. я так понимаю, этими санитарами исключительно из любознательности занимаешься? Эксклюзива ищешь? Ну потратишь неделю-другую, не раскопаешь ничего — да и фиг-то с ним. За новенькое что-нибудь возьмешься?..
      Хреновый у нас получился с Вадимом разговор: он ответил — я вспылил. Хорошо еще, не подрались, та еще была бы картина. Однако минут через пять все устаканилось. Взяли мы еще по кружечке пивка, раскурили по «Беломорине». Да и что нам в сущности с Вадькой делить? Уж с кем-с кем, а с ним мы всегда понимали друг друга. Но, если честно, задели меня слова его. Ох, как задели! К тому же он и еще мне соли на хвост подсыпал: сказал, что в Главке сейчас усиленно человека ищут на должность начальника убойного в УУР. Мол, по слухам, и меня в связи с этим вспоминали.
      В общем, разбередил душу по самое некуда. Что же касается морга, то кое-что интересное он мне все ж таки подбросил.
      — Ладно, вот тебе для сведения… Только я этого не говорил! Из ствола этого, который рядом с Твердохлебовым нашли, стреляли в 97-м на Южном, когда местная братва с «казанскими» разбиралась. Одного татарчонка тогда завалили, а вот сам ствол так и не нашли. Только на днях в морге он и объявился, а откуда… хуй знает. Словом, тут ты прав, Михалыч. Логичнее было бы, если б этот ствол Умнову принадлежал.
      — Слушай, это была та самая разборка, где еще главного землекопа убили?
      — Та самая. Я, между прочим, в свое время Кулыгина плотно отрабатывал, интересный был человек…
      — Верю. Вот только действительно — был…
      Надо сказать, что после разговора с Мишкой Лякиным я заинтересовался этим бывшим начальником Умнова, но, пробив его по ЦАБу, выяснил, что он действительно был убит в 1997 году. (Вернее, говоря официальным языком: убыл из адреса прописки по причине смерти.)
      — Не, Михалыч, тут все не так просто, — покачал головой Резаков. — Пару лет назад мне один человечек при случае нашептал, что тогда Кулыгин якобы живой остался.
      — Это как?
      — А вот так. То, что стреляли, — это факт. Стреляли, да, говорят, недострелили. Ну а с официальной регистрацией смерти… Жора, тебе ли не знать, что такие вопросы решаются элементарно. В общем, это, конечно, слухи, к делу их не подошьешь, но говорят, что успели тогда Кулыгина куда-то за границу переправить раны зализывать.
      — И кто же это о его здоровье так пекся? Что-то я не припомню случаев столь трогательной заботы о каком-то там землекопе. Пусть даже и старшем бригадире.
      — Я ж тебе говорю, Михалыч, Кулыгин очень непростым парнем был. С одной стороны, к быкам он никакого отношения не имел, однако у братвы явно в почете ходил. Шибко умный был, между прочим, высшее медицинское образование имел. Видать, нужен он был местным авторитетам, потому и берегли его… Ты о чем задумался, Жора?
      — Да так, размышляю о превратностях человеческих судеб. Был человек аспирантом — стал землекопом. Был вроде мертвым, а теперь — вроде как и живой.
      — Да какие там превратности, обычное дело — бабки. Молодой парень, стипендия, как водится, небольшая, помнится, жена у него была молодая. Ну и пошел человек подхалтурить, а там… затянуло, засосало…
      Вадик засобирался. Это мне сегодня уже на работе можно не появляться, а у ребят в ментовке вечером самая служба начинается.
      Пожали мы друг другу лапы. Резаков ушел, а— я заказал себе еще кружечку и в ожидании заказа полез в карман за очередной «Беломориной». Ну вот, теперь еще и некто «восставший из ада» объявился. Нехреновая подобралась компания: кладбище, морг, мертвые с косами стоят и… тишина. В смысле — ну ни одной толковой идеи.
 

***

 
      Марина Борисовна совершила настоящий гражданский подвиг, сумев-таки достать мне экземпляр книги «Кости для Запада». Правда, в оригинале и всего на один день. И хотя языками я не владею еще со школы, разве такая малость теперь могла служить для меня препятствием? Кстати, Базилевич не ошибся — на обложке действительно была помещена фотография автора, некоего Ивана Дьякова. (Что ж, фамилия вполне созвучная морговской тематике.)
      Нет, все-таки Галка у меня — мировая жена! А умная… Жуть! Конечно, когда я попросил ее взять отгулы, чтобы заняться переводом с немецкого, Галина сказала мне пару ласковых. Естественно, по-русски. И все же… Жена моя — мент, причем мент не по странному стечению обстоятельств, а так же, как и я, — по жизни. Ведь только такой мент способен пойти на подобную авантюру: посвятить несколько дней переводу со словарем трехсотстраничного немецкого текста.
      С каждой, с трудом переводимой страницей моя версия о контрабанде трансплантантов получала все большее подтверждение. Фамилии персонажей книги оказались лишь слегка измененными, и я без труда узнавал некоторых героев нашего морговского расследования. Главным действующим лицом был профессор Ротвангиг (нем. Rotwangig — румяный), непосредственно руководивший санитарами и организовывавший отправку человеческих органов в Западную Европу. Схема нелегального бизнеса была расписана довольно подробно. Переправка трансплантатов осуществлялась в специальных контейнерах, обложенных льдом, из порта Прибалтийск на берегу Финского залива в Германию. Только туда, ибо срок консервации этих материалов не превышал двух суток.
      Несмотря на то, что книга была художественной, содержащаяся в ней информация красноречиво указывала на возможную причастность профессора Румянцева к этим преступлением. А отсюда цепочка напрямую вела уже и к недавним убийствам санитаров морга. Что ж, мои титанические усилия следовало вознаградить рюмочкой-другой чего-нибудь благородно-вкусного.
      Галка же всерьез увлеклась этой книгой. С чисто женским любопытством она занялась переводом тех мест, где была прописана сквозная любовная история. На мой взгляд, эта линия была нужна автору исключительно для внешнего антуража и не несла в себе никакой смысловой нагрузки. Или хотя бы эротической.
      Я удобно устроился на кухне, включил видик и погрузился в любимую всеми мужчинами триединую нирвану — «на бочок — коньячок — боевичок». Однако от этого занятия меня вскоре оторвала жена, настойчиво штудировавшая книжицу.
      — Послушай, Жора, это же интересно, — она ткнула меня носом в книгу, — вот здесь. Престарелый профессор Ротвангиг, его молодая жена и ее любовник, симпатичный врач-эксперт. Если перевести на русский, его фамилия будет звучать как Сухарников. Или Сухариков.
      Занятно! Кто мог быть прототипом Сухарникова? Без вариантов — Твердохлебов. Что ж, теперь у меня появился хороший повод подкатиться к Ирине Сергеевне Румянцевой.
 

***

 
      Салон мадам Румянцевой размещался на первом этаже «сталинского» дома неподалеку от станции метро «Парк Победы». Я расплатился с водителем, поднялся по мраморным ступенькам к входной двери и нажал На кнопку звонка. Где-то вдалеке послышалось традиционное для наших дней бездарное треньканье «а-ля Моцарт», и некоторое время спустя стройная ухоженная блондинка открыла мне дверь и томно спросила о цели моего визита. Я назвал свою фамилию и сказал, что мне нужно к Ирине Сергеевне и что мне назначено. Блондинка утвердительно кивнула и поманила меня за собой на второй этаж. (Я не лукавил — мне действительно было назначено: примерно два часа назад я позвонил в салон и, представившись эдаким нуворишем, затребовал личную аудиенцию у хозяйки на предмет консультации по вопросам стоимости мероприятий по превращению своей жены-лягушки — прости, родная! — в Василису Прекрасную.)
      В просторном представительском помещении, где за большим столом восседала Ирина Сергеевна, была еще одна дверь, которая вела в соседнюю комнату. Судя по всему, там хозяйка принимала исключительно VIP— персон, либо просто отдыхала от трудов своих праведных. В. любом случае меня туда не пригласили.
      Надо сказать, что Румянцева совсем не производила впечатление бизнес-леди. Маленькая, смуглая, с короткой стрижкой, в очках без оправы, она больше походила на школьную учительницу. Однако после того, как в ответ на мое приветствие Ирина Сергеевна улыбнулась, сравнение с училкой улетучилось. Улыбка была потрясающей. Хотя… Все женщины, как известно, прирожденные актрисы.
      Я присел в любезно указанное мне кресло:
      — Прошу прощения, Ирина Сергеевна! Я вынужден сразу же признаться вам в маленькой лжи: я не являюсь потенциальным клиентом вашего салона. Я всего лишь журналист, — с этими словами я вытащил из кармана красную книжицу удостоверения, — и мне крайне необходимо побеседовать с вами. Еще раз прошу прощения, просто во время нашего телефонного разговора у меня не было полной уверенности в том, что вы захотите пообщаться с прессой.
      — Что ж, вы не ошиблись, Георгий Михайлович, такого желания у меня действительно не было, — произнесла Румянцева после того, как внимательно изучила мою ксиву. — Согласитесь, вы повели себя не слишком достойно. Как журналист и… как мужчина. Поэтому мне ничего не остается, как попросить вас удалиться. Тем более что у меня сейчас должна состоятся очень важная встреча.
      — То есть, как понимаю, если бы я был вашим потенциальным клиентом, пару минут вы все-таки смогли бы мне уделить.
      — Ну хорошо… Я готова уступить вашей настойчивости и уделить вам немного времени. Но не более пяти минут. Что вас интересует? «Отлично, — подумал я, пряча удостоверение. — По крайней мере не придется снова, как в морге, разбираться с местными вышибалами. И это уже радует».
      — Спасибо. Я хотел бы побеседовать с вами о вашем муже, а также об Алексее Твердохлебове. Вы в курсе, что недавно с ним случилось, э… несчастье? Она машинально кивнула и, заметно побледнев, взяла со стола пачку легкого «Винстона». Прикурила, при этом пальцы ее предательски дрожали.
      — И что же вы хотели узнать?
      — Вы знакомы с содержанием книги «Кости для Запада»? Какие из фактов, изложенных в ней, соответствуют действительности?
      Румянцева не ответила, однако я понял, что о книге она, безусловно, знает. Я достал из папки фотографию институтского выпуска и положил ее на стол перед ней.
      — Ирина Сергеевна, скажите, Александр Твердохлебов действительно был вашим… другом?
      Она злобно посмотрела на меня и машинально стала щелкать зажигалкой. Красный огонек появился лишь на пятый раз, после чего она все-таки решилась:
      — Где вы взяли эту фотографию? Впрочем, объяснять не нужно. Я так понимаю, что вы почерпнули эти… сведения исключительно из грязной немецкой книжонки?
      Тут я, признаться, сблефовал, намекнув ей, что в тайну ее взаимоотношений с Твердохлебовым меня посвятили также некоторые работники морга. Она поморщилась:
      — Скоты… Да, Саша был моим другом. Больше чем другом. Если хотите — любовником, хотя это слово звучит весьма вульгарно… Словом, он был единственным мужчиной в моей жизни, которого я по-настоящему любила. Это-то вы можете понять?
      Теперь уже наступила очередь кивать мне.
      — И все-таки, чего вы хотите? Все равно Сашу уже не вернуть…
      — Понимаете, Ирина Сергеевна, я не верю, что Твердохлебов покончил с жизнью сам. У меня есть подозрение, что его убили.
      Она вздрогнула:
      — Ну что ж… Саша влюбился в меня сразу, еще на первом курсе. А я… Я была глупая, взбалмошная, непутевая девчонка. Уже на пятом курсе я вышла за его друга, за Лешку… Это был такой удар для него. Саша очень переживал, хотел даже бросить институт, а потом, назло мне, взял и женился на моей подруге Светке.
      — А я думал, что вы сразу вышли замуж за Румянцева…
      — Нет, это у меня второй брак. Мой первый муж тоже учился с нами в одной группе. Вот он, — она показала пальцем на белобрысого паренька, который на фотографии держал ее за руку. — Леша был очень умный мальчик, ему предрекали блестящую медицинскую карьеру…
      — А почему был?
      — Потому что его уже нет в живых. Он умер.
      — Извините…
      — Ничего страшного, — Румянцева снова потянулась за сигаретой. — Но, по-моему, мы несколько отошли от интересующей вас темы. Вы сказали, что считаете, что Сашу убили? У вас есть какие-то доказательства?
      Я, естественно, ничего не стал говорить ей о своих умозаключениях и информации, скинутой мне Резаковым, и попытался перевести наш разговор в несколько иную плоскость.
      — Скажите, Ирина Сергеевна, то, что писалось в книге о злодеяниях профессора Ротвангига, — насколько это все правдоподобно? Я имею в виду: ваш муж, он действительно может быть причастен к контрабанде человеческих органов?.. Хотя вы вправе не отвечать на этот вопрос…
      — Нет, отчего же, — перебила меня Румянцева. — Я отвечу вам честно: теперь я уже ничего не могу знать наверняка. Сначала, когда я прочитала эту книгу, я подумала, что все это полный бред. Но потом, по реакции мужа… Словом, мне стало казаться, что какая-то доля правды во всем этом может быть. Вы удивлены моей откровенностью?
      Я неопределенно пожал плечами, и она продолжила:
      — Знаете, сейчас, после смерти Саши, мне уже все равно.
      — Я очень благодарен вам, Ирина Сергеевна, за то, что вы со мной столь откровенны. Тогда еще один вопрос: как вы думаете, кто мог быть автором этой самой книги?
      На этот раз Румянцева задумалась надолго. Глядя на нее, мне показалось, что она и сама уже не раз задавалась подобным вопросом. Но тут неожиданно у нее на столе зазвонил телефон. Она взяла трубку:
      — Слушаю… Это вы?… Да-да, конечно…— (Я отметил, что Ирина Сергеевна была чрезмерно взволнована). — Хорошо… только у меня здесь посетитель. Подождите, мы сейчас закончим разговор…
      Она положила трубку, снова потянулась за сигаретой и с явной растерянностью в голосе произнесла:
      — Прошу прощения, Георгий Михайлович, но я вынуждена просить вас удалиться. Ко мне сейчас придет очень важный клиент. К тому же, — она посмотрела на часы, — мы, кажется, и так уже чрезмерно превысили нашу с вами первоначальную договоренность.
      Мне ничего не оставалось, как распрощаться. Я закрыл за собой дверь кабинета, отметив, что за какие-то полчаса получил возможность наблюдать эту странную женщину в совершенно разных, непохожих друг на друга ипостасях. Она была ранимой, беспомощной, злой, решительной, циничной, кокетливой… Словом, разной. Вот только улыбку напоследок она мне все-таки не подарила.
      Да и ладно, как-нибудь обойдусь.
      В полутемном коридоре я неожиданно столкнулся с мужчиной, который явно чего-то ожидал здесь. Завидев меня, он стремительно шагнул в сторону, куда рассеянный неоновый свет не попадал совсем, и я лишь на долю секунды успел увидеть его лицо, которое показалось мне знакомым.
      Мужчина без стука вошел в кабинет Ирины Сергеевны и закрыл за собою дверь. Видимо, это и был тот самый, напугавший Румянцеву, посетитель, из-за визита которого она столь внезапно прервала нашу задушевную беседу. Я прислушался — звука защелкиваваемого замка не последовало. Любопытство распирало меня, и под надуманным предлогом («Ох, извините, не у вас ли я случайно оставил свои перчатки?»), я решил вернуться и тихонько открыл дверь. В кабинете никого не было. Дверь в соседнюю комнату была закрыта, и это означало, что данный посетитель, в отличие от меня, под статус супер-VIP, безусловно, подпадал. Я на цыпочках пересек кабинет и прильнул ухом к двери.
      «Н-да, дожил, Георгий Михайлович! Седина, блин, в бороду… Ну а бес, соответственно, в табло».
      — Я так понимаю, Ирина Сергеевна, после произошедших событий заказ подлежит аннулированию? Но поскольку договором форс-мажор предумотрен не был, я имею право не возвращать полученный аванс… Ну что вы молчите?
      После долгой паузы голос мадам Румянцевой решительно произнес:
      — Заказ остается в силе.
      — Я вас правильно понял?
      — Вы меня правильно поняли. Когда? Вы затянули уже на целых два дня.
      — Согласитесь, что при сложившихся обстоятельствах спешить было бы неразумно. Впрочем, завтра, я думаю, это будет реально… Вы можете гарантировать, что к трем часам дня клиент будет вести себя согласно оговоренного распорядка?
      — Да. Я постараюсь. А вы подготовили все необходимое?
      — Об этом можете не беспокоиться. Что касается вашего алиби, то у вас будет две минуты. Пожалуйста, заранее продумайте причину своего возвращения. Не суетитесь, но и особо не медлите. Две минуты я вам гарантирую твердо.
      — Вы уверены в результате?
      — Уверен. И вы сами сможете в этом убедиться. Завтра мы с вами опровергнем тезис о том, что люди не летают. Еще как летают. Да и «мерседесы» тоже. Причем очень высоко. Хотя недолго.
      — Перестаньте, это не смешно.
      — Полностью согласен с вами, Ирина Сергеевна, какой уж тут смех…
      Невидимый собеседник Румянцевой слишком близко подошел к двери, поэтому я счел разумным от греха подальше незамедлительно ретироваться. По-моему, я и так уже услышал слишком много.