Рассказывает Светлана Завгородняя
До прихода в Агентство журналистских расследований пять лет работала фотомоделью и манекенщицей. Сверхкоммуникабельна, обладает бесценными возможностями для добывания оперативной информации. Натура творческая, поэтому часто увлеченность Светланы той или иной темой сказывается на ее дисциплине…
(Из служебной характеристики)
Да, одета я сегодня была действительно не для пресс-конференции в Главке… Так-то вроде все очень в порядке: беленькая блузочка, темненькая юбочка, — но при ближайшем рассмотрении меня коллеги и сотрудники Главка почему-тo начинают терять нить беседы, путать фамилии, звания и статьи Уголовного кодекса. Дело в том, что мой любимый не признает на мне никаких колготок (только чулки!) и никакого нижнего белья, особенно бюстгальтера. И сегодня у меня не было выбора, сегодня днем Аркаша прилетал из длительной заграничной командировки.
Четыре месяца без любимого; темная тоскливая питерская зима в одиночестве, холодная постель, ожидание звонка. Ночью мне снились его нежные руки, запах его одеколона. Я то считала дни до его приезда, то снимала со стены календарь, чтобы не видеть тоскливой череды бесконечных цифр. Впервые в жизни я понимала, что отсутствие этого человека — это отсутствие жизненно важной части меня самой.
Сочувствующие взгляды подруг и вздохи мамы: «Поехала бы ты куда-нибудь, что ли?» Впрочем, Пенелопа из меня вышла никудышная. Когда в конце января — в феврале я уже полезла на стены, подруга моя Василиса, великий психолог, сказала мне:
— Ну, мать, надо как-то сублимировать…
Очевидно, она имела в виду что-то другое, но в тот же день я взяла в оборот Соболина.
С Соболиным у меня давно была какая-то неясность. Вообще, это не мой тип. Внешне, да и внутренне. И потом, я привыкла к близким отношениям с мужчинами, как бы это помягче сказать… другого социального слоя. И мои страшно милые, нежно любимые коллеги к этому слою не принадлежали и принадлежать не могли никогда. Собственно, это не мешало мне их любить, но вот о серьезных отношениях думать было просто смешно: мне вовсе не хотелось разделить судьбу Анюты Соболиной с ее сумками, стирками, мужниными изменами, работой до ночи, красными от усталости глазами.
Но, с другой стороны, в Володьке (как и, в разной степени, — во всех наших ребятах) есть что-то такое, что не давало мне пройти мимо, а может быть, и уйти из агентства. Этим-то не могут похвастаться мои вполне успешные ухажеры: это простота и ясность жизненных позиций. И какая-то странная для меня радость жизни в самом центре ее мерзостей: сам процесс жизни, работа, проблемы, запарки доставляют им неописуемое удовольствие «так жить».
А если учесть, что Володька как бывший актер (или бывшим актером быть невозможно, как бывшим кэгэбэшником?) себя подать умеет, я смотрела на него с самого начала моей работы с восхищением. Я просто не могла пропустить такого мужчину в своей жизни! Правда, что с ним делать в жизни, я тоже не знала…
Ну, если в плане жизненных позиций и высоких идей у нас все в порядке, то по части личной жизни у наших сотрудников — полный провал. Все агентство полгода с интересом наблюдало, как чета Соболиных и Коля Повзло хороводами по агентству ходят. Гуляет Коля по агентству и на каждом углу во всеуслышание объявляет, что надо-де ему кое-что в интернете посмотреть и, видимо, придется ему Анну Соболину попросить. Вот и все агентство в курсе: пошел Повзло к Соболиной по важному делу. «Иди, Коленька, конечно, спроси у Анюты», — скажет добрая Агеева и встанет под Анькиной дверью с сигаретой наперевес, чтобы никто не помешал их совместной работе. А тут по коридору летит Соболин и кричит, например: «Где Повзло, к нему с телевидения приехали!» Марина Борисовна плечами пожимает, и все остальные, как дураки, тоже пожимают плечами, потому что все (и Соболин в том числе) знают, где Повзло, но сказать стесняются. И тут открывается дверь и выходит Повзло. Взъерошенный, глаза обалдевшие. «К тебе приехали». — «Спасибо, Володя». — «Анют, обедать будешь?» — «Спасибо, Вова, я не хочу есть». Смотреть на все это было смешно и грустно.
Володька был уставший, одинокий… как я. И я почувствовала, что просто не могу, как хочу быть с ним. Весь рабочий день я смотрела на него из-за компьютера и думала, как это устроить, а вечером, когда уже почти никого не было, пригласила его поужинать. Ну, не предлагать же ему сразу разделить со мной диван в офисе?
Ужинали мы недалеко от работы, в трактире, говорили о всяких глупостях попросту, как-то легко пили, как-то незаметно стали хихикать над глупыми анекдотами, а потом печалиться о нескладной личной жизни, но время шло, и я понимала: сейчас расплатимся, встанем, Соболин проводит меня до метро по-дружески и… и все. И тогда я заявила, что хочу водки.
Потом мы шли действительно к метро, было темно и очень скользко, поэтому я висела на Володе. Метро приближалось неминуемо. И тут я сказала, что мне очень надо в агентство. Очень-очень. И мы побрели к агентству. Ну, если Соболин не догадывался — зачем, то я сильно преувеличивала умственные способности моих коллег.
Меня понесло уже в коридоре. Было темно, только где-то синим светом горел экран телевизора. Я схватила его, прижалась к нему, пытаясь сквозь мою шубу и его куртку зажечь его, забормотала что-то, что должно было хоть как-то смягчить мой сексуальный напор. Володя ответил так, как отвечают мужчины, — он сжал меня до хруста и задышал как марафонец. Мы ввалились в темный, пустой репортерский отдел, — Соболин уже целовал меня, коля бородой и срывая шубу нам под ноги. Меня трясло, стоять Мы уже не могли и неминуемо клонились к дивану. Такого со мной не было никогда. Я знала, что такого со мной больше никогда и ни с кем не случится. Гори все ясным огнем! Вот сейчас…
Я даже не поняла, что случилось. Вспыхнул свет, в дверном проеме появился и заорал страшным голосом некто бритый в кожаной куртке, и Соболин разжал руки. Я с воплем ухнула вниз, на распластанную шубу, и почему-то подумала, что сейчас будут стрелять. Кажется, я недолго была в обмороке. «Обнорский?» — пронеслось у меня в голове, когда я услышала голоса. Я почему то подумала, что очень хорошо, что Соболин не успел снять джинсы…
— Это что еще за дом свиданий! Пошла вон!!! — заорал действительно Андрей Викторович.
Я отреагировала не сразу, потому что не сразу смогла отождествить знакомый зычный голос и то, что явилось перед моими глазами: лысый бандит в очках с золотой оправой и с неуловимо знакомыми чертами лица. Господи, и молнию на платье заело, надо же было ее так рвануть в порыве страсти!
— Завгородняя, завтра на работу к девяти! — заорал Обнорский.
Я выскочила из кабинета, волоча за собой бедную шубку и пытаясь одернуть платье, обвившееся винтом вокруг тела. А Соболин остался в кабинете.
Не знаю, что шеф там ему сказал, но в течение следующих нескольких дней Обнорский провел воспитательные беседы со всеми участниками этой запутанной семейно-служебной драмы: с Володькой, Анной и Повзло. Только меня шеф проигнорировал: на следующий день только окинул меня мрачным взглядом и сказал что-то невнятно про ноги и мозги. Вот так я чуть не изменила любимому со своим непосредственным начальником, можно сказать — на рабочем месте.
Так вот сегодня, в день пресс-конференции в Главке на тему «Итоги работы участковых инспекторов за первый квартал текущего года», Ар каша наконец прилетал из Канады. Конечно, коллеги мои (особенно женского пола) отнеслись с пониманием к этому моменту, но отменить поход на пресс-конференцию с неизбежным написанием отчета по оной в ленту новостей никто не мог. Соболин и не подумал дать мне отгул. Но я летела в Большой дом как на крыльях, и ничто не могло бы испортить мне настроение в этот пасмурный день конца февраля. Ни тягостная конференция, ни бравые доклады об увеличении числа намордников (интересно, на ком?) и уменьшении числа лиц БОМЖиЗ (интересно, куда они делись?), ни статистика, которая напрочь опровергала вышесказанное, ни обстоятельная лекция о беспризорниках.
Я механически чиркала в блокнотике ручкой, не к месту улыбалась и представляла себе, что будет через несколько часов в аэропорту… а потом у Арка-ши дома… а потом в каком-нибудь ресторане, а потом снова в Аркашинои спальне при свете свечей и тихих звуках саксофона. Уф… Нет, надо собраться. Где тут пресс-релиз? Ага, отлично, в нем все ясно и понятно.
Только одно на всём свете могло мне испортить настроение. Это встреча с Тимуром Тимуровичем Иратовым. Я прогнала эту мысль от себя, но когда после окончания конференции я, в окружении восхищенных сотрудников ГУВД и СМИ, стала спускаться по лестнице, — он уже был там. Он стоял на площадке ниже этажом, и дружная компания коллег несла меня прямо к нему в руки. Я чуть не споткнулась, повернула было назад, но сзади подпирала группа курсантов, и мне пришлось спуститься прямо к галантно протянутой руке Тимур Тимурыча.
— Здравствуйте, Светочка. Что-то давно вы ко мне не заглядывали, — ласково сказал он, слегка пожимая мою руку. Глаза его, холодные, серые, смотрели прямо в вырез моей блузки. Бесстрастно и цепко.
Это началось около полугода назад. Мы познакомились на фуршете в честь очередного профессионального милицейского праздника в ГУВД. Иратов, начальник одного из убойных отделов, был галантен и блистал остроумием. Иметь такой источник — мечта любого криминального репортера, и я с удовольствием позволила Тимур Тимурычу считать наши отношения «дружбой». Что и сказать, информацию я от него получала качественную, горяченькую, с пылу с жару. Иногда даже Соболин руками разводил, а Обнорский несколько раз мрачно заметил, что «за удовольствия надо платить». Прозорливому нашему шефу я тогда не поверила, но где-то через пару месяцев нашего сотрудничества Тимурыч стал все чаще и настойчивее предлагать познакомиться поближе и приглашать то на дачу, то «к друзьям». Приглашения были так настойчивы и откровенны, что вызывали и негодование, и страх. От моих отказов в его глазах появлялось это страшное выражение холодной злобы и насмешки, словно он видел меня насквозь, и читал мой страх, смешанный с брезгливостью, и знал свою власть надо мной.
Примерно в это же время до меня стали доходить слухи о том, что Иратов пользуется в ГУВД властью почти фантастической и многих в Главке держит в страхе. В выборе средств достижения своих целей он не церемонится, жесток, всегда спокоен и ироничен, корректен и неуловим… Серый кардинал. Сильные связи, и не только в Питере. Страшный человек. Я стала реже бывать у него: начались телефонные звонки, «случайные встречи», даже визиты в агентство. Потом Иратов «наказал» меня, не рассказав об одном шумном убийстве, и мне пришлось искать другие источники.
Источники молчали, как партизаны на допросе. Во всем ведомстве я могла теперь получать информацию только от Иратова. Это была ловушка. И я попала в нее.
— Вы прелестно выглядите сегодня, — сказал Иратов, не отводя взгляда от моей груди. Я чувствовала, как краснею. Мне было противно и страшно.
— Спасибо, — сказала я, — сегодня приезжает мой жених. — Я старалась говорить твердо и даже с вызовом.
— Жених? — усмехнулся Тимур Тимурыч, переводя взгляд мне в глаза. «Жаба, мерзкая жаба», — подумала я, пытаясь сохранить самообладание. Но Тимурыч неожиданно улыбнулся обаятельно и открыто, немного по-мальчишески, радостно:
— Светочка, я вас поздравляю! Значит, вы торопитесь? Как жаль! А я-то, старик, надеялся вас порадовать. Знаете, буквально сегодня утром доложили — героиновое убийство, крупная партия.
Я буквально подпрыгнула на месте. Такой случай бывает раз в полгода: отличный материал, с хорошими перспективами, из первых рук… Но я колебалась. Посмотрела на часы. Все мои коллеги уже ушли, я стояла на лестнице одна с Иратовым.
— Надолго не задержу, Светочка. Пойдемте ко мне в кабинет, успеете к жениху.
Он мягко, но цепко, по-кошачьи, взял меня под локоть, и мы пошли обратно, вверх по лестнице. Всю дорогу до кабинета он говорил мне о всяких малозначительных происшествиях по городу и не отпускал ни на секунду моей руки.
— Садитесь, Светочка. — Иратов усадил меня в кресло напротив себя, из рабочего стола извлек фляжку с коньяком и две серебряные стопочки.
— Очень хороший, дагестанский, привезли неделю назад наши ребятки. Пейте, Светочка.
— Благодарю, Тимур Тимурович. Я все-таки на работе. Так что же случилось?
— Да, как жаль, что такая красивая девушка все время думает о работе. — Иратов поднял стопку, пристально на меня глядя, и, увидев, что я не последовала его примеру, резко поставил ее на стол. — Давайте поговорим о вас.
— Обо мне? — Я встала и накинула сумку на плечо. — Вы извините, Тимур Тимурович, если у вас ничего нет про убийство, я лучше побегу.
— Сядьте! — Звучало как приказ. Меня словно ударили под коленки, и я рухнула обратно в кресло, с ужасом глядя на побелевшего Иратова. — Сегодня утром гражданка Улаева М. Д., уроженка Таджикистана, 1965 года рождения, вошла в ванную однокомнатной квартиры, которую их семья снимала по адресу улица Никитиных, дом 15, и обнаружила своего мужа, Улаева Т. Г., 1960 года рождения, лежащим в ванне, с многочисленными ножевыми ранениями грудной клетки, перерезанной шеей, без признаков жизни. Сотрудниками органов милиции в квартире обнаружен мешок с тремя килограммами героина. Предполагается, что убийство Улаева произошло на почве раздела сфер влияния в оптовой наркоторговле. Вы довольны?
— Ух, спасибо, Тимур Тимурович, — пробурчала я, дописывая в блокнот последние слова. Материал и впрямь был отличным.
— Ну, теперь мы можем поговорить о вас?
— Тимур Тимурович, мне надо бежать. Я опаздываю.
— Значит, наше свидание опять откладывается?
Я глубоко вздохнула, набираясь мужества, и ответила:
— Отменяется, Тимур Тимурович.
Тимурыч улыбнулся одними губами: морщинки вокруг глаз были веселые, смешливые, а сами глаза остались непроницаемы.
— А вы не пожалеете об этом, Светочка? — Он продолжал улыбаться, только не надо было смотреть ему в глаза, только не смотреть ему в глаза…
— Всего доброго, Тимур Тимурович.
Я выскочила из его кабинета пулей, почти побежала по коридору, пронеслась по лестнице, схватила пальто и отдышалась только на улице. Господи, какая гадость. Ладно, хоть материал стоящий. Интересно, было ли что-нибудь в том дагестанском коньяке? Запросто могло быть.
В агентстве я кинулась к компьютеру, чтобы отписать пресс-конференцию и рассказ Тимурыча.
— Что-то сегодня Завгородняя скромна не по годам! — сказал Шаховской, подходя сзади ко мне. Я колотила по клавишам в надежде нагнать хоть пару драгоценных минут. Самолет уже должен был заходить на посадку. Шаховской подошел и затих.
— Светлана, что за матримониальные слухи расползаются по агентству? — спросил Соболин, подходя с другой стороны, и тоже замолк. Я обернулась. Шах безмолвно пялился на вырез блузки. Соболин напряженно смотрел на экран компьютера.
— Откуда это? — спросил он, почесывая в бороде. Всем мил Соболин, но привычки у него…
— Иратов сегодня рассказал, — ответила я, застегивая верхнюю пуговку блузки. Шах с облегчением вздохнул и отправился курить. Соболин все еще смотрел на текст.
— На прошлой неделе это было, Валентина отписала. Нам ребята из наркоотдела слили. И не 60-го года рождения, а 61-го, — сказал он поучительно. — Ходила бы на работу — знала бы.
Иратов, сукин сын! Поймал на тухлую, прошлой недели информацию! И Соболин хорош, только и знает, как на меня докладные строчить, Гамлет хренов! Мстит, что ли, за несостоявшуюся любовь? Я выкинула информашку про Улаева, быстро подкрасилась перед зеркалом и, надевая пальто на ходу, выскочили из агентства.
— Счастливая! — крикнула мне вдогонку Марина Борисовна в коридоре. Ну, хоть кто-то меня понимает в этом доме!
Я действительно была счастлива. Я забыла все неприятности, я купалась в лучах Аркашиной любви. Вернулось забытое ощущение постоянного пьянящего праздника, когда весь мир, со всеми его удивительными штуками, принадлежал нам двоим. Мы то ехали играть в казино, то неслись за город кататься по заливу на «Буранах», то ели палочками суши в японском ресторане. Мы разговаривали и разговаривали, и мне никогда не было так интересно с ним, как после этой разлуки, и нам не хватало времени любить друг друга и разговаривать друг с другом… Мы утром разбегались каждый по своим делам, я ехала на работу сонная, счастливая, усталая.
— Зайчишка, давай поедем в теплую далекую страну на пару недель. На Кипр или в Испанию, — как тебе?
— У-у-у! Аркашенька, поедем, поедем. Знаешь, как я зиму ненавижу?
— Отлично, вот я тут свои дела немного поделаю,
отпразднуем мой день рождения и поедем.
Я поцеловала его красивую холеную ладонь, он пощекотал меня бородкой (я вдруг мимолетно вспомнила Володю, и мне стало неприятно). Вспомнила Со-болина, потом работу, потом Тимурыча… Аркаша, словно прочитав мои мысли, вдруг сказал:
— Зайчишка, а тебе обязательно работать в этой шарашкиной конторе имени Обнорского?
— Да нет…
— Ты ведь не по идейным соображениям там во всей этой мерзости копаешься?
— Нет. Конечно, нет. — Аркаша смотрел на меня нежно и перебирал мои волосы. — А что тебе подарить на день рождения?
— Себя.
—
Этот день рождения Аркадий решил отпраздновать на даче, в первое воскресенье марта. Собственно, дачей это можно было назвать лишь условно. В сосновом лесу, на самом берегу Финского залива, стоял за капитальным забором трехэтажный особняк красного кирпича с подземным гаражом, сауной, солярием и бассейном. Гости собирались в гостиной на первом этаже, — в огромном камине горел огонь, на стенах висели шкуры, и сидели на деревянных притолоках тетерева со стеклянными глазами.
В новом алом платье с открытой спиной мне было тепло, а атласные алые же туфли я сняла, чтобы насладиться теплым длинноворсовым ковром под ногами. Платье и туфли мне привез Аркаша, и изящный браслет, который сверкал на моей руке, и колье, и серьги. Он хотел, чтобы на его дне рождения я была неотразима. Кто бы сомневался!
Правда, сравнивать было практически не с кем. Гости подъезжали к воротам, охрана открывала, и Аркашины друзья входили в дом. Это были мужчины всех возрастов и видов: от откровенных бандитов до людей вполне интеллигентного вида. С одним из бандитов приехала сестра Аркаши — лет тридцати пяти, невысокая, со спортивной крепкой фигурой. С ней приехал сын, племянник Аркаши, о котором он заботился как о собственном чаде. Катя чмокнула брата, поздоровалась со мной и удалилась наверх.
А среди гостей я не без удивления узнавала героев как светской, так и криминальной хроник. Было несколько явных «южан», которых Аркаша представлял мне: «Тофик… Рафик… Рустам Улаев…»
— Улаев? — переспросила я любимого очень тихо. — Знакомая фамилия. Что-то из оперативной ленты. Три килограмма героина и труп в ванной. Информация Иратова.
— Да, а что?
— Да нет, ничего.
Рустам был красивым высоким парнем лет тридцати, с очень смуглым лицом. Такой темной коже золото очень идет. И Рустам это знал. Золота на нем было ровно столько, сколько может себе позволить мужчина. Очень сладкий, похожий на женский, пар-фюм. Идеальный дорогой костюм. Идеальный галстук. Он улыбнулся белоснежной улыбкой, похлопал по плечу Аркадия, вручая сверток, пошел к камину, к землякам.
— Это твой друг? — спросила я, пока не подошли другие гости.
— Нет, просто работали вместе. А почему ты спрашиваешь?
— Фамилия знакомая.
— У них половина республики — Улаевы. — Без особого почтения сказал Аркаша.
К нам шли новые друзья и партнеры по бизнесу.
— Откуда ты слышала фамилию — Улаев? — спросил Аркаша, когда мы снова ненадолго оказались вне плотного кольца гостей. Мне не хотелось отвечать, особенно после того разговора про «шарашкину контору имени Обнорского».
— Не помню. Где-то слышала.
Мне показалось, что Аркаша хочет еще что-то сказать или спросить, но тут вошел высокий темноволосый мужчина с волевым лицом, за ним в зале появился гориллообразный парень и забегал глазами по сторонам. Оглянувшись, темноволосый жестом велел ему удалиться и, раскинув руки для объятий, направился к Аркаше.
— Аркашка, старик, здорово! Мадам… — он галантно приник к моей руке, — представишь королеве?
— Светочка, это Вадим, мой партнер по бизнесу. — Аркаша без энтузиазма представил меня: — Это Светлана.
— Светлана! Вы — божественны! — заявил Вадим. — Аркаша, друг, мой тебе подарок. — И он сунул в руки имениннику не коробку и не сверток, а папку.
— Береги такое сокровище… — сказал он походя, направляясь с приветственным жестом к другим гостям. Мне-то не привыкать к таким пассажам, а вот Аркаша, похоже, был не готов. Впрочем, все гости так или иначе стремились мне продемонстрировать свое восхищение. Ох, тяжело быть красивой женщиной!
Повинуясь широкому жесту хозяина (да, была в Аркаше барственная и вальяжная манера, которая заставляла мужчин слушать его, а женщин — умирать от любви), народ устремился в столовую, отделанную также с особым шиком в стиле шале, где на столах сверкал хрусталь и призывно источали ароматы изысканные закуски. Расселись, загомонили, заговорили про Аркашу. Гости напивались стремительно и вели себя все более раскованно. Зазвучала музыка — блатняк вперемежку с Булановой и Апиной, гости желали танцевать. Вечер стремительно катился к полуночи.
Однако я заметила, что не все гости были одинаково пьяны: некоторые небольшими группами поднимались по винтовой лестнице на второй (или третий?) этаж и возвращались через некоторое время, захватывая «сверху» обрывки деловых разговоров. А кто-то уже парился в сауне, и среди костюмов и смокингов появились вдруг банные простыни. Аркаша был в ударе: он шутил, кружился по столовой, обнимая меня, и пил.
— Котик… Мне бы домой, — осторожно потрепала я его по плечу. Завтра, как ни крути, был понедельник, и надо было появиться на работе в полном порядке. Мне бы хотелось провести ночь с Аркашей в этом прекрасном доме среди сосен, посидеть в сауне, поплескаться в бассейне…
— Зайчишка, через час я сам отвезу тебя домой. — Аркаша поцеловал меня и потянулся к бокалу. За его спиной стоял Вадим.
— Мне жаль, мадам, чертовски жаль, приятель, но я отбываю.
Едва он покинул столовую, Аркаша буркнул: «Скатертью дорога», и снова потянулся к вину. Через полчаса положение стало критическим. Аркаша, конечно, был не безобразно пьян, но не в состоянии везти меня домой и категорически отказывался от предложений гостей «подкинуть» меня до города. Наконец появилась Катя.
— Аркаша, дай ключи от машины. Пусть Володя отвезет Толика домой на твоей машине, я останусь. — Володя, Катин шофер, телохранитель, друг и бог знает кто еще, протянул руку за блестящим маленьким ключиком.
— Вот-вот, и отвези Светочку домой. Держи. Мне еще тут поговорить кое с кем надо. В сауне. Давай, зайчишка, поезжай.
Аркаша проводил меня до машины, усадил в свой серебристый «мерседес.
— Зайчишка, не забывай, у тебя есть я и мобильный телефон. Я жду звоночка. Пока, любимая. Володя, отвечаешь головой за обоих, и аккуратнее, у меня на тормозе люфт небольшой есть. Все. — Он захлопнул за мной дверцу, Володя сел за руль, Толик, — рядом со мной на заднем сиденье, и мы тронулись. Ворота бесшумно открылись, Аркаша махнул рукой нам вслед, за тонированными окнами смутно замелькали сосны, и я прикрыла глаза. В голове мягко шумело, хотелось спать… Плавный ход машины убаюкивал, пахло елочкой-ароматизатором. Сквозь прикрытые ресницы я видела, как Толян, не отрываясь, смотрит в разрез моего платья. Да, Аркаша-то обрадовался, что я с племянничком поеду, а не с мужиками! Вот смеху-то будет, если этот полезет…
Я не помню, сколько мы проехали, когда вдруг машина резко затормозила. Нас замотало по салону, машину крутило на мокрой дороге, Володя крикнул: «Держитесь, вашу мать!» Толик навалился на меня всем телом, и машина встала.
— Что случилось? — сдавленным голосом спросила я. Несмотря на ужас момента, Толик не торопился слезть с меня и тяжело сопел мне в лицо.
— Да вот мудаки какие-то… встали…
Мы стояли почти поперек дороги. Прямо нам в лицо светили фары.
— Сейчас, разберусь, — сказал Володя, с трудом отстегивая ремень и вылезая из «мерса».
Сбросив раскрасневшегося тинэйджера, я прилипла к окну, пытаясь разглядеть за тонированными стеклами и в кромешной темноте. В свете встречных фар я увидела, как к Володе с обеих обочин подскочили дюжие ребята, Володя резко согнулся в три погибели, его с двух сторон подхватили под белы руки и поволокли к другой машине. Вот это да! Свет фар стал менее ярким (переключили на ближний свет), и я увидела, что от машины к нам приближается человек. В руке его ясно был виден пистолет, а вот лица его было не видно, — он был в вязаной маске.
— Надо это — кнопки, — срывающимся на детский фальцет голосом сказал Толик. Мы заблокировали двери и сжались на сиденье, ровно посерединке. Мужчина постучал дулом в стекло. Я приоткрыла окно на полпальца и спросила:
— Что это значит, вы кто? — Несмотря на мои старания говорить сердито и грозно, получилось истерично.
— Ничего страшного. Мы вашего друга хотим не много покатать, не возражаете?
— Возражаю! — пискнула я малоубедительно.
— Из машины не выходите, глупостей не делайте, — сказал на прощанье «мистер Икс» и удалился.
Тронулась от обочины машина, увозя Володю с неизвестными, и стало темно. Но все-таки я разглядела на обочине еще две припаркованые иномарки. В них ярко вспыхивали сигаретные огоньки, в каждой было по два курильщика. Итого — минимум четыре дюжих мужика, наверняка вооруженные, на беззащитную девушку и подростка.
— Что теперь делать? — почему-то шепотом спросил Толик.
— Сиди. — Я сползла почти под сиденье и нашарила в темноте сумочку. В ней был спасительный телефон. Я привычно набрала Аркашин номер. — Сейчас я позвоню дяде Аркаше, и все будет хорошо.
Но видимо, в сауну дядя Аркаша ходит без мобильника. Ну же, ну же! Нет. Телефон вообще отключен. О, черт! Обнорскому! Чудо!
— А-але!
— Андрей… Андрей Викторович, это Завгородняя! Я в машине сижу! Нас люди в масках остановили, с пистолетами! Где? Я не знаю где!!! Из Репино! По какому шоссе? Не знаю, темно очень, Андрей Викторыч… Машина? Какая машина? А, «мерседес», шестисотый, серебристый, я тут с мальчиком. Да нет же, нет, с маленьким! Ну, не маленьким, ну… Номер? Чей номер? Я не знаю номера… А что мне делать? Они водителя увезли. Не знаю куда, на машине. Не знаю на какой! — Тут я судорожно сжала рукой крошечную коробочку телефона (руки тряслись), что-то пискнуло, и Обнорский пропал.
— Ну что? — спросил Толик, даже простившиймне «маленького мальчика».
— Все в порядке, — соврала я, — ждем подмоги.
А что, если проскользнуть на переднее сиденье, ключ-то остался в замке зажигания? Только я вряд ли смогу управиться с «мерсом». Аркаща меня учил прошлым летом, но у меня, видно, таланта такого нет. Нет, лучше не рисковать.
До Обнорского я больше не дозвонилась, у него было занято. Аркаша был «вне зоны обслуживания». Было начало третьего. Я начала замерзать в бальном платье и легком пальтишке, как вдруг на шоссе появились огни. Машина остановилась, как и раньше, метрах в десяти от «мерседеса», захлопали двери, и в свете фар появился Володя. Рядом с ним, держа руку на его плече, шел здоровый парень в маске.
— Просим прощения, — сказал он, усаживая Володю в машину. — Ошибочка вышла. Счастливого пути. — Он хлопнул по крыше ладонью и хмыкнул в маску.
Пока наш водитель приходил в себя, давясь ругательствами и пытаясь непослушными руками повернуть ключ зажигания, машины с обочины стремительно сорвались с места, развернулась и та, что стояла посреди дороги.
— Володя, что случилось?
— Да отвезли в лес тут недалеко, говорят, мол, разбираться будем, потом какой-то прибегает бритый, говорит: «Это не он, мудаки (это он им говорит), отпускайте». Посмотрели документы, извинились, привезли обратно.
До города мы доехали в гробовой тишине. Я была в таком шоке, что даже не смогла объяснить маме, что случилось. Я стояла в прихожей, трясясь, а мама раздевала меня, поила таблетками и наконец повела в комнату, уговаривая: «Спать, спать, спать…»
Утром меня разбудил звонок телефона. Я с трудом оторвала чугунную голову от манящей пуховой подушки и подняла трубку.
— Завгородняя, ты?!!! — раздался в трубке вопль Соболина.
— А сколько времени? — спросила я, пытаясь сфокусировать взгляд на будильнике. Голова раскалывалась. Циферблат расплывался.
— Какое время! Ты знаешь, что уже весь город тебя ищет!!! Я все морги обзвонил! Расследователи на машине все пригородные шоссе объездили, Обнорский всех ментов на уши поставил, а ты спишь!!!
— Ой, Володечка, не кричи, пожалуйста, у меня голова…
— Не будет у тебя головы! Чтобы через час была в агентстве, тебе Обнорский ее сам откручивать будет!
Тут я вспомнила обстоятельства этой ночи и ужаснулась. Конечно, я же не отзвонилась никому, придя домой, а мама имеет обыкновение выключать на ночь телефон. Да, ничего доброго меня на работе не ожидало.
Оказалось — после моего сумбурного звонка, имевшего место в половине второго ночи, Обнорский поднял по тревоге все агентство. Когда он не смог связаться со мной по мобильнику (а я в полном беспамятстве нажала какую-то не ту кнопку), все его знакомые из всех силовых структур были брошены на поиски серебристого «шестисотого» и меня в нем. Зудинцев с Повзло на двух машинах колесили по всем проселкам в районе Репина, а Зураб и Модестов прочесывали прибрежную полосу в поисках моего коченеющего тельца. К утру был готов обширный план, который, слава Богу, не был претворен в жизнь.
Обнорский орал так, что у меня в голове еще долго перекатывалось матерное эхо. Едкий Повзло вставлял убийственные реплики. Основную их мысль можно было выразить следующим образом: «Свои личные проблемы со своими мужиками — решай сама». Какие «мои мужики»? Да никто из них не посмел бы меня и пальцем тронуть! Конечно, дикая ситуация, но я-то тут при чем? Да, со звонком как-то неудобно получилось. Коллеги в отделе встретили меня гробовым молчанием. Неделя начиналась просто отлично.
