Комаров отозвался на следующее утро.
      Он назначил встречу на восемь вечера справа от входа в метро «Спортивная». Комаров коротко описал свою одежду.
 
      День прошел в каком-то тумане. Даже огромное задание от Спозаранника не вызвало у меня никакой реакции: он просил подробную, с начала года, справку по самоубийствам студентов.
      Я рассеянно его выслушала, машинально записывая по пунктам, что ему требуется.
      Эта встреча с Комаровым. Уж очень она была похожа на сцену из плохого фильма про шпионов. Мне захотелось отменить встречу, рассказать все кому-нибудь — Обнорскому, Повзло, Соболину.
      Не рассказала. Вышла на улицу, добрела до Катькиного садика, опустилась на скамейку. Рядом сидела парочка студентов. Он что-то страстно говорил ей, она слушала, чуть наморщив ясный лоб.
      «Не верит, — машинально подумала я. — И правильно. Так ему и надо…»
      Я решительно потушила сигарету и заторопилась в агентство: я отсутствовала почти сорок минут. Марина Борисовна этого не одобряла.
      В четверть восьмого я вышла из агентства, на Невском села в маршрутку.
 
      Я подошла к спуску в подземный переход, мгновение помедлила и заставила себя спуститься вниз. Повернула налево, ко входу в метро. Встала справа от прозрачных дверей. На моих часах было ровно восемь вечера.
      Через двери проходили редкие пассажиры. В будни «Спортивная» была немноголюдна. Кто-то мне говорил, что во время матчей на «Петровском» ее вообще закрывают: от греха.
      Я почувствовала, что кто-то тронул меня за руку, подняла глаза от гранитных плиток пола.

      Александр Петрович Комаров не выглядел на свои двадцать восемь. Никакого костюма. Слаксы, рубашка, пестрый галстук и просторный пиджак. Комаров, вопреки моим ожиданиям, не выглядел ни испуганным, ни подавленным.
      — Вы, — Русалка? — спросил он. Его голос мне понравился.
      — Да, — я чуть улыбнулась. — Привет, Batman.
      — Пойдемте.
      — Куда?
      — Вы хотели поговорить?
      — Да, но…
      — Разговаривать в подземном переходе не совсем удобно, — голос Комарова стал язвительным.
      Я не могла с ним не согласиться. Комаров взял меня под руку:
      — Здесь недалеко есть неплохой бар.
      С Большого проспекта мы свернули на какую-то боковую улицу и зашли в полутемный просторный зал. Комаров заказал пиво и чипсы. Сел напротив меня.
      Я молчала. Вроде бы я добилась, чего хотела. И теперь не знала, что с этим счастьем делать. Комаров заговорил первым:
      — Меня зовут Саша.
      — Знаю.
      — А вас?
      — Анна.
      — Как вы меня нашли?
      — Всего я рассказать не смогу, — ответила я как можно тверже.
      — По крайней мере, где я допустил ошибку? — из голоса Комарова пропала ирония. Он просил.
      — Сбой в одном из почтовых ящиков. Копия послания попала ко мне.
      — Итак, что вы хотите знать?
      — Что такое «Белая стрела»?
      Комаров молчал. Я уже приготовилась к тому, что он встанет и уйдет.
      Но он заговорил. Сначала неуверенно, потом быстрее. Я слушала внимательно и не перебивала. В кармане моего плаща работал диктофон, я надеялась только, что звук «пропишется» хорошо, что пленки хватит на весь разговор.
      Через сорок минут мы вышли из бара, Комаров зашагал в сторону «Петроградской», а я повернула к « Юбилейному».

      Кассету с рассказом Комарова я стала слушать, как только вернулась домой. Не было слышно практически ничего. Надо было взять у Спозаранника его сверхчувствительный диктофон или прикреплять на одежду микрофон. Я расстроилась, Потом решила по памяти — пока не забыла — записать все, что рассказал Комаров.
 
      Комаров начал свой рассказ «от яйца», как в романах Диккенса: родился я…
      Детский сад. Школа, последние два года — в одном из первых в городе усиленных натематических классов. Прямая дорога на экономический факультет университета. Но Саша пошел в Военмех. Первые четыре года — обычная жизнь. Перед началом восьмой сессии его пригласили для беседы двое мужчин. Осторожно порасспрашивали о житье-бытье, об интересах, о военной кафедре… Таких встреч было еще четыре. Всякий раз собеседники начинали издалека. Только на последней встрече один из них спросил:
      — Вы бы хотели работать в Комитете?
      Саша попросил время подумать. Потом все же согласился.
      Когда учиться Саше оставалось всего несколько месяцев, случился путч. Его «знакомые» куда-то запропали.
      Комаров защитил диплом, по распределению попал в «почтовый ящик». И тут о нем вспомнили. Он стал работать в ФАПСИ — в инженерно-техническом отделе.
      Он работал в ФАПСИ уже четвертый год, получил звание старшего лейтенанта, когда его завербовали в «Белую стрелу». К Комарову пришел немолодой мужчина — около шестидесяти, — представился как Виктор Палыч и показал компромат.
      (На мой взгляд, компромат этот был и не компромат вовсе, а так — сплошная ерунда. А может быть, Комаров рассказал мне не всю правду.)
      Итак, за полгода до встречи с отставным полковником случилась с Сашей одна история. Жена уехала к родителям. А он не утерпел, захотел экзотику попробовать. И пригласил к себе двух барышень. Чтобы они эту самую экзотику организовали. Но барышни оказались не простыми штучками: они Саше в шампанское сыпанули клофелину и квартиру обнесли. Это полбеды. Главное — удостоверение с собой прихватили.
      Саша проспался, обнаружил пропажу и кинулся звонить приятелю в Федеральную службу охраны: помоги! по гроб жизни обязан буду!.. Удостоверение и барышень нашли к вечеру. С ними Саша разобрался сам. «По команде» или в милицию о казусе заявлять не стал.
      Вот эту-то историю Саше и предъявили. Виктор Палыч объяснил, что может случиться, если о потерянном удостоверении узнают начальники Саши, а о барышнях — жена.
      Саша сломался. Отставной полковник был удивлен, как быстро это случилось.
      И завертелась двойная жизнь Саши Комарова: между ФАПСИ и «Белой стрелой». Правда, в организации многого не требовали, а деньги платили исправно. Раз в неделю или чаще Саша пересылал в «Белую стрелу» отчеты по громким — резонансным — делам и случаям, обзоры по кримобстановке в Питере.
      Один из таких отчетов и попал в электронную почту агентства.
 
      Прежде чем мы расстались, я потребовала — зачем, этого я себе объяснить сейчас уже не могла, — чтобы Комаров организовал мне встречу с этим отставным полковником Виктором Палычем. Или с кем-нибудь еще.
      Я задумалась: почему Комаров не удивился и не испугался этого требования? Похоже, он знал: этим наш разговор и должен был закончиться.
      Он сказал, что позвонит дня через два, может — три. Я предупредила, что на четвертый день найду его сама или…
      Оставалось только ждать.

      — Внимание! Поезд «Санкт-Петербург — Москва» отправляется. Провожающих просим выйти из вагонов…
      Меня никто не провожал.
      Точно так же, как никто не знал, что я уехала в Москву. Марине Борисовне, Володе и Коле я сказала, что поеду к подруге под Новгород. Что хочу хоть раз — пока Антошка в Пустошках — отдохнуть без мужа и родственников. В агентстве мне поверили.
 
      На исходе срока — вечером третьего дня — Комаров прислал сообщение. Он снова вызывал меня в тот чат, где мы разговаривали в первый раз.
      «Завтра вы должны ехать в Москву. Поезд 23.50. На Ленинградском вокзале вас встретят».
      «Как я узнаю, кто меня встречает?»
      «Они сами к вам подойдут».
      Он ушел из чата первым.
 
      Моей соседкой по купе оказалась девушка-переводчица. Она вбежала в купе минуты за две до отправления поезда.
      — Добрый вечер, — обворожительно улыбнулась. Я посмотрела на попутчицу и почему-то вспомнила, как Володя уходил из агентства со Светой Завгородней.
      — Татьяна, — представилась девушка.
      — Анна.
      — Очень приятно. — Девушка раскрыла свою дорожную сумку, достала джинсы и футболку. — Вы не будете возражать, если я переоденусь?
      — Мне выйти? — спросила я.
      — Если вас не затруднит… Знаете, я очень стесняюсь.
      — Нет проблем, — сказала я, достала из кармана куртки сигареты и отправилась в тамбур.
      Когда я была маленькой, мне нравилось ездить на поездах. Это было настоящее путешествие, со своим особым ритмом — перестуком колес. В тамбуре, разглядывая тающие кольца дыма, я вспоминала наши с родителями поездки.
      Все закончилось, когда я встретила Соболина. Я сама выбрала роль домохозяйки, которая больше похожа на суетливую курицу-наседку, чем на женщину.
      История с Комаровым что-то изменила во мне. Хотя я не могла сказать, что именно.
      Вдруг я очень захотела, чтобы Соболин был рядом, чтобы он крепко обнял меня, поцеловал. Именно Володя, а не Коля Повзло. Я потушила сигарету в консервной банке-пепельнице и вернулась в купе.
      Татьяна, словно извиняясь за казус с переодеванием, пригласила меня распить бутылочку коньяка:
      — Мне мой друг на дорожку дал. Сказал, что это принесет мне удачу.
      Обычно я коньяк не пью, но тут согласилась.
      Попутчица немного рассказала о себе. Оказалось, что мы закончили один и тот же вуз — пединститут Герцена. Только Татьяна училась на инязе. После института поработала учительницей в гимназии, но через год уволилась.
      — Когда поступала, казалось, что учитель — мое призвание. Но за год я поняла, что либо дети меня возненавидят, либо я сама их ненавидеть начну.
      Она стала переводчиком. Ее постоянно приглашали на сдельщину: в Москву, в Калининград, в Таллинн… Татьяна показала мне свой загранпаспорт, в котором пестрели разные визы.
      Я больше молчала. Сказала только, что еду я в Москву к подруге. Что у меня есть муж и сын, которых я очень люблю.
 
      Я не знаю, что меня разбудило. В купе было уже не темно — сумрачно. Татьяна спала, отвернувшись к стенке.
      Желание закурить было настолько острым, что я поднялась с полки, торопливо, путаясь в рукавах и штанинах, натянула джинсы и футболку. Защелка на двери предательски громко щелкнула, когда я ее повернула.
      Вышла в тамбур. Мне было страшно и одиноко. Хотелось плакать. Хотелось к маме, к Володе, к Коле. К кому-нибудь, кто скажет, что вся история — сон.
      Впервые я поняла, что может статься… Может статься, я никогда не увижу Антошку.

      Поезд, замедляя ход, втянулся в перепутья Ленинградского вокзала, уже катил к перрону. В коридоре слышались торопливые шаги пассажиров, готовящихся к выходу. Я натянула куртку, повернулась к Татьяне, которая уже переоделась в свой деловой костюм:
      — Всего доброго.
      — До свидания, — моя попутчица возилась с молнией на сумке.
      Я уже взялась за ручку двери, когда чьи-то руки (почему «чьи-то»? Кроме Татьяны, в купе никого не было) схватили меня за плечи, лицо накрыла влажная тряпка, я выронила сумку, села прямо на пол и провалилась в темноту.
 
      Я пришла в чувство уже в машине.
      Кто-то уложил меня на медицинскую каталку, пристегнул руки и ноги ремнями. Вроде бы так возят буйных пациентов. Чтобы они сами себе не навредили. Голова гудела.
      Я открыла глаза. Немного повернула голову: занавески закрывали стекла машины.
      — Здравствуйте, Анна, — услышала я мужской голос. Но увидеть его смогла, только когда машина остановилась, меня отстегнули от каталки и помогли выбраться на улицу. Немолодой мужчина в светлом костюме поддержал меня за руку. Наверное, это и есть бывший полковник?
      — Виктор Палыч?
      — Вы чрезвычайно догадливы. Для…
      — …домохозяйки? — закончила я за него.
      — Для женщины.
      Машина — настоящая «скорая» — стояла перед подъездом пятиэтажного длинного дома. Метрах в ста от здания виднелся забор.
      — Где я?
      — Там, куда так хотели попасть. — Голос Виктора Палыча приобрел некоторую напыщенность. — Добро пожаловать в «Белую стрелу».
      — Это вам я должна сказать «спасибо»?
      — Зачем? — улыбнулся. Виктор Палыч. — Зачем обижать Сашу Комарова? Он хорошо поработал.
      — Значит, его история — ложь?
      — Не вся.
      — Так он действовал по вашим указаниям?
      — Конечно.
      — А три дня — это он с вами советовался?
      — Это мы вас проверяли.
      — Проверили?
      — Проверили.
      — А зачем это похищение? Я ведь и так к вам ехала. Добровольно. Сама…
      — Чтобы продемонстрировать вам, что мы серьезная организация. Решительная — если надо, конечно. Что нам нельзя угрожать. Что правила игры устанавливаем мы.
      Мы вошли в двери, рядом с которыми я заметила табличку — ОАО «Стрела».
      Почему-то мне не было страшно. Было любопытно.
      Лифт остановился на четвертом этаже: на электронном табло над дверью высветилась цифра. От лифта мы повернули направо, зашагали по длинному коридору. Двери были закрыты. Кроме одной. Я заглянула. Простая мебель, компьютер. Ничего необычного.
      Наконец мы вошли в просторный зал. Вдоль стен стояли стеллажи с компакт-дисками, в центре штук десять компьютеров…
      — И это все? — неожиданно для самой себя спросила я.
      — Что «все»? — не понял Виктор Палыч.
      — Это и есть «Белая стрела»?
      — Здесь хранится информация.
      — Зачем? — задала я идиотский вопрос.
      — Информация — это власть.
      — Это банально.
      — Это правда.
      — Вы знаете, что рассказывают о «Белой стреле»?
      — Пусть рассказывают. На самом деле мы, возможно, единственная реальная разумная сила в нашей стране.
      — А кто определил разумность?
      — Мы сами. Кто же еще? — Виктор Палыч казался обиженным.
      Мы помолчали.
      — Что еще вы хотите знать о «Белой стреле»? — спросил Виктор Палыч.
      Я задумалась и поняла, что азарт пропал. Я ничего не хочу знать об этой «Стреле». Я хочу домой.
      Наконец я решилась спросить:
      — Что дальше? Вы меня убьете?
      — Зачем? — удивился Виктор Палыч.
      — Я слишком много знаю.
      — Мы уже поняли, что вы ничего не знаете.
      — Я слишком много видела.
      — Вы видели офис акционерного общества «Стрела», одной из специализаций которого является обработка и анализ информации.
      — Значит, вы меня не боитесь?
      — Мы вас будем контролировать. Кроме того, вы же любите своего сына?
      Я кивнула.
      — Вы же хотите, чтобы он вернулся из Пустошек живым и здоровым?..

      Полтора месяца спустя я встречала на Витебском вокзале поезд из Великих Лук: мама и Антошка возвращались из Пустошек.
      Я никому не рассказала о том, куда ездила. Впрочем, меня никто и не спрашивал.
 
      Ночь я провела у Повзло.
      Это была наша последняя ночь. Я так решила, но сказать ему не смогла.
      Коля разбудил меня в шесть. Пока я принимала душ, он приготовил кофе и бутерброды. Полчаса спустя мы уже спустились вниз, к машине.
      Перед входом на Витебский вокзал Повзло остановил машину.
      — Ты пойдешь со мной? — вдруг, неожиданно
      для самой себя, спросила я.
      — Нет.
      Я вышла из машины.
      Витебский вокзал всегда напоминал мне джентльмена-викторианца, который с тоской смотрит на неузнаваемый уже мир. Модный костюм перестал быть модным, манишка посерела, а сюртук протерся на локтях, трость потемнела…
      Я поднялась на платформу. До прихода поезда оставалось десять минут. Я опять вспомнила…
 
      …Я возвращалась из Москвы, от Виктора Палыча, на дневном проезде, в сидячем вагоне.
      Вопросов в голове было много. Ответов — мало. Зачем Комаров пошел со мной на контакт? Испугался, что кто-то перехватывает его сообщения. Зачем меня вызвали в Москву, когда поняли, что я ничего толком не знаю? Хотели, чтобы я прекратила возню вокруг «Белой стрелы». Почему не убили? Потому что я не опасна.
      Но ведь я узнала довольно много. Может быть, мне, как только выйду из поезда на Московском вокзале, пойти в прокуратуру, в ФСБ, в милицию? Нет, не пойду — меня, наверное, выслушают, но ничего делать не будут: собирать информацию в нашей стране не преступление…
      И все-таки почему меня отпустили?
 
      — Внимание! К платформе номер четыре, правая сторона, прибывает поезд «Великие Луки — Санкт-Петербург»…
      Я вышла на середину платформы, чтобы Антошка меня сразу увидел.
      — Мама! — Антошка мчался ко мне по платформе. Я подхватила его на руки. Как он потяжелел и подрос.
      — Привет, сынок.
      — Знаешь, мы с бабушкой…
      О своих летних похождениях — рыбалка, раки, грибы, ягоды, поездка в Псков, поездка в Печоры — Антошка рассказывал всю дорогу до дома. Перескакивал с одного на другое, сбивался, хватал меня за руку.
      Мама поехала с нами: она хотела отдохнуть с дороги, прежде чем возвращаться во Всеволожск.
 
      На работу я добралась к полудню. Заглянула в репортерский отдел.
      — Что нового?
      Витя Шаховской оторвался от компьютера:
      — Сегодня утром в собственной квартире убили инженера из ФАПСИ. Комаров его звали.
      На меня накатила слабость, я услышала свой голос — далекий и чужой:
      — Почему?
      — Ограбление. Комаров получил три пули в голову.
      За что убили Комарова? Почему отпустили меня?
      Я включила компьютер. Пока он запускался, закурила. Руки дрожали. Заглянула в электронную почту.
      Первое послание было адресовано лично мне.
      «Встреча сегодня, в 20.00. Метро „Спортивная". Справа от входа».
      Я знала, что пойду на эту встречу.