Рассказывает Анна Соболина

      Соболина Анна Владимировна, 25 лет, сотрудник архивно-аналитического отдела.
      Замужем. Муж — начальник репортерского отдела Соболин В. А.
      Исполнительна, неконфликтна, но малоинициативна. Перспективы служебного роста — минимальны.
      В прошлом году у Соболиной был похищен сын — Соболин А. В. В результате проведенных оперативно-розыскных мероприятий ребенка удалось вернуть родителям. Косвенно причиной похищения стала интимная связь Соболина В. А. с сотрудницей городской прокуратуры.
      …Соболина А. В. поддерживает внеслужебные контакты с замдиректора агентства Повзло Н.
Из служебной характеристики

      Это Володя предложил.
      Как-то утром, когда молчание стало невыносимым, Соболин решительно отодвинул от себя пустую чашку и сказал:
      — Послушай, — Володя помедлил. — Может… Я тут подумал. Пока у нас с тобой не наладится. Может быть, стоит отправить Антошку куда-нибудь?
      — Куда? — я вытерла последнюю тарелку, поставила в сушилку и повернулась к Соболину.
      — Помнишь, твоя мама как-то говорила, что давно не была в Пустошках?
      — Да, — я машинально достала из пачки сигарету, закурила.
      — Если им с Антошкой вместе поехать? На месяц или два? — Володя поднял на меня глаза.
      — Что такое «Пустошках»? — Антон стоял на пороге кухни, одна кроссовка уже обута, вторая — в руках. Он смотрел на нас — «предков» — с удивлением и любопытством.
      — Пустошки, — машинально поправила я его. Хо
      тя я уже давно не работала в школе, но все равно педагога из себя полностью изжить не удавалось. — Это деревня в Псковской области. Там сестра твоей бабушки живет.
      — А-а-а, — Антон немного успокоился и ушлепал в прихожую.
      Володя посмотрел на часы, заторопился, спросил уже из дверей кухни:
      — Ты подумаешь?
      — Хорошо.
      Я слышала, как он что-то сказал сыну, Антошка ответил, потом хлопнула входная дверь квартиры. Ушел. Точнее — убежал. Это не изменилось: Володя, сколько я его знала, всегда торопился. На встречу, на работу, позвонить, встретить-проводить кого-то. Только домой он, похоже, не спешил никогда.
      Разве только один раз, когда я уже вот-вот должна была родить, а наш одинокий и выпивающий время от времени сосед этажом выше забылся беспокойным сном и забыл выключить кран в ванной. Я пыталась дозвониться до аварийки, отчаялась и — позвонила Соболину в агентство. Он примчался домой через двадцать минут. Хотя, даже если очень торопиться, с работы до нашего дома добираться минут сорок, если не больше…
      После истории с прокуроршей я уже сомневалась, что Володя захочет так быстро добраться до дома. Я вспомнила кассету с экспериментами супруга. Вспомнила, как мне было страшно за Антошку, когда его похитили…
      — Мама, мы идем или нет? — сын переминался с ноги на ногу в дверях кухни.
      — Минуту, — я потушила сигарету, поставила в раковину грязные чашки. — Надевай пока куртку.
      — На молнии или пуговицах? — занудством Антошка был похож на отца.
      — На молнии. — Я торопливо привела кухню в порядок, натянула туфли, плащ. — Пойдем?
      — Ага.
      Пока мы добирались до Антошкиного садика на Фонтанке, я успела обдумать предложение Соболина. Днем, когда он появился в агентстве, я отозвала его в сторону и сказала, что согласна. Мне показалось, что Володя просиял.
      Вечером я позвонила родителям во Всеволожск. Мама была удивлена, минут пять говорила, что не может поехать. Мол, нужно помогать отцу на даче: после пятнадцати лет владения участком мой родители занялись-таки капитальным строительством. Я пообещала, что Володя будет приезжать на выходных. Мама еще минут пять посомневалась и согласилась.
      Неделя прошла в суете и хлопотах. Соболин добыл билеты, я бегала по магазинам, покупая Антошке одежку и все самое необходимое.
 
      Коля Повзло, замдиректора агентства, наблюдал за нашей с Соболиным суетой с иронией и легкой обидой.
      Со всеми предотъездными хлопотами я смогла только раз приехать к Повзло домой. Мы встретились как тайные любовники в дешевых романах-мелодрамах: демонстративно распрощались друг с другом и коллегами в агентстве и вышли на улицу. Повзло сел в машину, а я вышла на Зодчего России и повернула к «ватрушке» — площади Ломоносова. Здесь я дождалась Повзло и села к нему в машину.
      В самом начале нашего… романа мне казалось, что это лишь мимолетное увлечение и скоро все закончиться. Но в тот вечер, за ужином при свечах, поняла, что соскучилась по Коле, что мне его не хватает.
      Похоже, он все это понял. Но сказать — ничего не сказал. Может, и к лучшему. Говорили мы только о чем-то легком и постороннем. О том, что не касается ни нас, ни агентства.
      После ужина мы вышли на балкон — покурить. Воздух уже был по-летнему теплым. Небо, казалось, придвинулось совсем низко: еще немного, и коснешься ладонью звезд.
      — Лето, — вздохнула я.
      Коля коснулся моего плеча, поцеловал в висок. Я выронила сигарету и повернулась к нему.
      — Скучал? — спросила я. Он не ответил, только жадно впился губами в мои губы.
      …Часа через три он отвез меня домой. В машине, прежде чем выйти на улицу, я поцеловала его. Мне было немного страшно, что Соболин выглянет в окно, увидит машину Повзло и все поймет. И я хотела, чтобы он увидел машину Коли и все понял.

      В эту хлопотно-суетливую неделю случилось еще одно маленькое происшествие. Но я не обратила на него внимания. Слишком была занята отъездом сына.
      Как-то утром я обнаружила в электронной почте агентства письмо без адреса. Там вообще не было данных ни отправителя, ни получателя. Только текст, который я быстро просмотрела.
      Послание было похоже на те отчеты, что заставлял писать своих подчиненных Спозаранник. Та же обстоятельность и строгая логика. И речь там шла о совсем недавнем событии: об автокатастрофе, в которой погиб некто Бритва, парень лет тридцати, который надзирал за пятью ларьками у метро «Ленинский проспект».
      На это происшествие ездили Соболин и Витя Восьмеренко. На следующий день они в красках, перебивая друг друга, рассказывали подробности.
 
      Вечером Бритва, как обычно, обошел «свои» ларьки — с последним, так сказать, дозором.
      И заторопился к машине, где его уже ждала какая-то девица. По крайней мере, о ней упоминали почти все свидетели, с которыми на месте разговаривали Соболин и Володя Восьмеренко.
      А через пятнадцать минут машина Бритвы угодила под колеса большого трейлера где-то в начала Таллиннского шоссе. В машине он был один, таинственная незнакомка, которую в тот вечер видели на «Ленинском проспекте», исчезла.
 
      Я перечитала послание и решила, что в почту агентства залетел кусок из отчета кого-нибудь из расследователей. Положила файл отдельно, чтобы потом переговорить с Глебом Спозаранником.
      Но забегалась и забыла.
      Наверное, все было бы иначе, если б я в тот же день показала текст Спозараннику.
 
      Неожиданно для самой себя я обнаружила, что стою на платформе Витебского вокзала. Что поезд «Санкт-Петербург — Великие Луки» постепенно набирает ход. Что мой сын — удивленный, радостный и заплаканный — смотрит на меня из окна вагона. Что сама я с трудом сдерживаю слезы: впервые с рождения Антошки мы с ним расставались так надолго.
      Поезд быстро набрал ход и скрылся из виду. Я медленно повернулась и зашагала к выходу на улицу. Мне стало совсем одиноко и очень-очень грустно.
      Уже на первом этаже вокзала я вспомнила, что когда-то, еще студенткой-второкурсницей, ходила в вокзальное кафе. В ту пору мы пили кофе, курили и увлеченно обсуждали, в какой бы идеальной школе хотели работать. Счастливое было время. Только закончилось оно быстро: в начале третьего курсамои подружки уже знали, что в школе работать не будут. Ну, если только нужда заставит.
      Конечно, с той поры многое изменилось. Из мрачноватой забегаловки, которая единственная работала допоздна, кафе превратилось в довольно приличное заведение.
      Я взяла кофе, села за дальний от входа столик и закурила.
      Хотя моя начальница — Марина Борисовна — и сказала, что после вокзала я могу быть свободна, я знала, что поехать домой не смогу. Не выдержу тишины. Оставалось пойти на работу. Там, наверное, на какое-то время я смогу забыться.

      Еще два послания.
      Я обнаружила их в электронной почте агентства, как только запустила программу. Одно пришло накануне поздно вечером, второе — днем, когда я провожала маму и Антошку на Витебском вокзале. На обоих стояла ремарка: «From WA3». Ни адреса отправителя, ни адреса получателя.
      Я просмотрела тексты. Короткие — ровно на одну компьютерную страницу. Говорилось в них о двух убийствах, которые произошли в городе с интервалом в двенадцать — четырнадцать часов.
      От агентства на первое — на Гражданский проспект — ездила Света Завгородняя. Вечером в подъезде одного из домов застрелили бригадира по кличке Волчонок. Детали Света рассказала как-то между делом, когда забежала ко мне в комнатушку перекурить.
 
      Волчонок оставил машину у станции метро «Гражданский проспект» и не спеша направился в сторону дома-«книжки». В руке он нес цветы и бутылку испанского вина.
      Ом вошел в подъезд, вызвал лифт.
      Последнее, что он сделал в жизни, — закурил сигарету.
      В него выстрелили три раза: две пули попали в спину, одна — в голову. Первая пуля бросила его вперед, на двери лифта.
      Волчонок выронил цветы и бутылку, медленно осел. Его кровь смешалась с разлившимся вином.
      В таком виде его и нашли жильцы дома минут через тридцать.
 
      Второе убийство случилось на следующий день утром, в районе, который курировал Соболин: в собственной машине расстреляли молодого бизнесмена, опять-таки имевшего не только фамилию, но и кличку — Малыш. Володя узнал об убийстве, когда по дороге в агентство зашел по делам к знакомому оперу. На место Соболин выехал вместе с милиционерами. Вечером, уже дома, он все не мог успокоиться и рвался рассказать, как было дело.
 
      Около девяти Малыш, как обычно, вышел из подъезда своего дома-новостройки. Уже от дверей «снял» с машины сигнализацию, отпер дверцу, кинул на пассажирское сиденье кейс с бумагами. Снял и аккуратно свернул плащ.
      Сел в машину и включил зажигание.
      Он не обратил внимания на помятую «копейку», которая въехала в двор и повернула в его сторону.
      Малыш захлопнул дверцу, включил радио (он всегда слушал за рулем «Мелодию»).
      Его машина уже тронулась с места, когда из «копейки» начали стрелять. Автоматная очередь разнесла лобовое стекло, прошила дверцу со стороны водителя. «Жигуленок» притормозил. Оттуда выскочил парень в джинсах и спортивной куртке. Быстро подошел к Малышу и выстрелил ему в голову из пистолета. Мгновение спустя «копейка», взвизгнув тормозами, сорвалась с места и выехала со двора.
      «Копейку» нашли через два часа во дворе в пяти кварталах от дома Малыша.
 
      В странных файлах подробностей было не в пример больше, чем смогли добыть Света и Володя.
      Во-первых, по данным неизвестного (я окрестила его Анонимом), несколько лет назад Волчонок и Малыш проходили по делу объединенной преступной группы. Оба полгода «парились» в «Крестах», прежде чем дело благополучно добралось до суда и не менее благополучно там развалилось. Малыш, похоже, сделал правильные выводы и постарался уйти в «легальный» бизнес, занялся автоперевозками. Волчонок тоже набрался ума и подался в одну из группировок, которая держала часть Калининского района. После выхода из «Крестов» ни тот, ни другой не были замечены в чем-либо порочащем.
      Во-вторых, Аноним указал, из какого оружия стреляли в Малыша и Волчонка. Бизнесмена убили из АКМ и ТТ, а в Волчонка стреляли из автоматического «Кольта» образца 1911 года. Кто-то мне говорил, что этот пистолет до сих пор находится на вооружении в американской армии.
      В-третьих, Аноним приводил список возможных исполнителей. Только клички, никаких имен. Напротив каждого имени в скобках была проставлена (с точностью до второго после запятой знака!!!) вероятность совершения убийства.
 
      Я создала новую папку и спрятала все три файла туда.
      Потом отпила уже остывший кофе и закурила.
      Первый мой порыв — показать файлы Спозараннику, Соболину или Повзло — прошел как-то сам собой. Он словно таял вместе с каждой новой затяжкой.
      Конечно, я знала, что мне скажут «большое спасибо». Так всегда бывало. Но, пожалуй, впервые с того дня, когда Володя привел меня в агентство, я поняла, что могу сделать что-то сама.
      Сама… Это слово звучало так волшебно.
      Не надо спешить, — сказала я себе, — показать файлы я всегда успею. Но мне самой было интересно, что за всем этим стоит.
      Пожалуй, я могла бы сказать, что мне хочется лично вложить свой кирпичик в «общий дом».
      Это была любимая фраза Андрея Обнорского:
      — Мы все строим общий дом.
      Поначалу мне казалось, что Обнорский вкладывает в эту фразу нерастраченный комсомольский задор. Но, проработав в агентстве примерно полгода, я поняла, что он искренне верит в эти слова, хотя от частого употребления они стали немного банальными.
      Что я могу сделать? Узнать, кто отправляет файлы и — главное — кому.
      То есть выяснить, что значит «from WA3».
      Я сходила в приемную и взяла большой англо-русский словарь. Вариантов было всего два: W. А. — West Africa и W. А. — width average.
      Ни Западная Африка, ни средняя ширина явно не годились.
      Сигарета обожгла мне пальцы. Я потушила ее в пепельнице и почти сразу машинально взяла новую. Прикурила.
      Расшифровать аббревиатуру «WA3» я смогу после того, как узнаю, кто и кому отправляет файлы. И, попутно, как их занесло в почту нашего агентства.
 
      Как-то весной, где-то в конце марта, Глеб Спозаранник получил по нашей электронной почте письмо с угрозами. В этом не было ничего удивительного: время от времени в агентство приходили грозные послания. Они предназначались либо всем, либо кому-то из журналистов. Чаще — Обнорскому, реже — кому-нибудь из репортеров.
      Однако на этот раз письмо пришло по электронной почте. И к тому же содержало много подробностей из личной жизни Спозаранника: время, когда жена отводит дочек в детский сад, и дорогу, которой его сын ходит в школу.
      Через два дня пришло новое послание, в котором неизвестный подробно описал, как можно открыть дверь в квартиру Спозаранника.
      Обнорский решил, что дело серьезное. Коля Повзло разыскал своего давнишнего приятеля-компьютерщика Пашу. Его и попросили о помощи: найти неизвестного «писателя».
      Работал Паша в моей комнате. Я наблюдала за тем, как и что он делает. И кое-что запомнила. Тогда я спросила у Паши:
      — Так любого человека можно найти?
      — Следы есть всегда. Нужно только знать, где искать. Смотри… — Паша вывел на экран текст последнего послания. — Здесь не указан адрес отправителя. В принципе, это несложно: в программе электронной почты нужно заблокировать несколько элементов. И все-таки следы остаются.
      Паша вышел на сервер нашего провайдера, вскрыл какой-то служебный элемент:
      — Здесь фиксируются адреса, с которых пришли сообщения. А дальше уже нетрудно. Только сохранить терпение, чтобы «размотать» все сайты, через которые проходило сообщение, прежде чем попасть к нам.
      Тот весенний аноним оказался хитрым и увертливым, но Паша все-таки его разыскал. А уж потом довольно быстро наши расследователи установили, что анонимками баловался пятнадцатилетний сосед Спозаранника по подъезду, который почему-то решил, что Глеб Егорович обижает великого писателя Обнорского. Подросток видел их вдвоем в какой-то телепередаче, где Глеб и Андрей жарко о чем-то спорили.
 
      Теперь пришло время проверить, сумею ли я хотя бы частично повторить интеллектуальные подвиги компьютерщика Паши.
      Я загадала: получится — пойду до конца, нет — расскажу все Спозараннику. Или Повзло. Или даже Обнорскому.

      Следы двух посланий на сайте провайдера я нашла без затруднений. Посмотрела на адрес отправителя, он показался мне смутно знакомым.
      Я заглянула в распечатку наших респондентов: так и есть. Пресс-служба городской налоговой полиции.
      С сайтом провайдера налоговой полиции я провозилась долго. Уже была готова отступить, когда вдруг стало понятно, как два «мои» файла попали на почтовый ящик полиции.
      Надо было идти дальше. Откуда же эти файлы пришли?
      Еще через два часа, когда у меня болели глаза и ныла спина, я знала настоящий адрес отправителя. Но это мне практически ничего не дало. Набор букв латиницей.
      Что скрывается за ними?
 
      Утром я позвонила Паше. Его телефон был в записной книжке Соболина: Володя консультировался у него, когда вел собственные расследования по делам о детской порнографии в интернете.
      — Паша, это Аня Соболина из «Золотой пули». Мне нужна твоя помощь. Нужно знать, кто пользуется одним электронным адресом.
      — Хорошо, — вздохнул Паша, — давай адрес. Я продиктовала ему адрес, объяснила, как его нашла. Паша пообещал зайти в агентство к вечеру.

      Обычно к восьми вечера большинство репортеров уже уходили из агентства. Дольше других засиживался только Витя Восьмеренко.
      Примерно в половине восьмого Соболин ушел вместе со Светой Завгородней. Оба выглядели как кладоискатели, которые вот-вот выкопают немереное сокровище. Пару месяцев назад я бы почувствовала болезненный укол ревности. Но в этот вечер я была слишком занята разгадкой аббревиатуры «WA».
      На листке бумаги я выписывала все новые варианты, искала в англо-русском словаре подходящие термины. К половине девятого, когда в агентстве появился Паша, голова у меня гудела. Но ничего умнее «Вайоминга» или «warrior» я подобрать не смогла.
      Я курила сигарету за сигаретой и пила уже девятую чашку кофе.
      — Ну, как? — я вскочила ему навстречу, когда Паша появился в дверях.
      — Порядок. Интересная была задачка. — Паша прикрыл за собой дверь, сел за компьютер, запустил программу электронной почты.
      — Прежде всего, как получилось, что послания к вам попали? — Паша говорил и, одновременно набирал какие-то команды на клавиатуре. — На одном из серверов, через которые шли эти файлы, произошел сбой. Вот они и попали к вам вместе с другой почтой. А шли они вот на этот адрес, — он показал на экран, где высветилось:
      wa3@whitearrow. com.
      — Белая… — я мучительно пыталась вспомнить, что значит «arrow».
      — Стрела. Белая стрела.
      — А отправитель? — осторожно спросила я. — Ты знаешь, кто он?
      — Нет. Только номер телефона, с которого он посылал сообщения. — Паша записал семь цифр на листочке.
      — Спасибо.
      — Не за что. Мне самому было интересно. Пока.
 
      Я знала, что дальше делать.
      Набрала домашний номер Зудинцева из отдела расследований, бывшего оперативника уголовного розыска.
      — Георгий Михайлович, — попросила я, — вы не могли бы выяснить, кому принадлежит один номер телефона?
      Зудинцев не стал задавать вопросов. Я продиктовала ему цифры. Он пообещал перезвонить в течение получаса.
      Звонок раздался через двадцать минут:
      — Записывайте, Анна Владимировна. Принадлежит этот телефончик Комарову Александру Петровичу. Двадцать восемь лет. Живет вместе с супругой. Детей нет. Адрес: проспект Стачек. Судя по номеру дома — где-то в сталинских кварталах…

      Не густо, подумала я. Ну, и что я узнала: какой-то Комаров — и все.
      Неожиданно мне вдруг стало страшно. Это был совершенно иррациональный страх. Как в детстве: идешь по темному коридору и внезапно тебе мерещится, что сзади кто-то есть.
      Может, рассказать обо всем Повзло?
      Похоже, Коля редко сомневался, как поступить правильно. Или, по крайней мере, хорошо скрывал свои сомнения. Пожалуй, только в постели он иногда позволял себе приподнять свою маску. За ней проглядывал человек с комплексами. Сильный и решительный на людях, Коля, как и многие занятые мужчины, нуждался в ласке и нежности. А уже утром он снова был «на коне»…
      Зазвонил телефон на моем столе. Я вздрогнула от резкого перехода к действительности. Сняла трубку. Это был Соболин.
      — Я звонил домой, но там никто не ответил, — сказал он.
      — Что-то стряслось?
      — Знаешь, тут ребята из Центрального РУВД на операцию пригласили. Они притон один раскрыли. Работа на всю ночь…
      Я знала, что Володя врет. Что никакой операции нет. А если даже есть, то он не будет всю ночь болтаться в каком-то притоне, пока опера занимаются писаниной и опрашивают еще теплых задержанных.
      Но ловить мужа на лжи я не собиралась.
      Я знала, что сейчас, когда Соболин мне солгал, я могу поехать к Повзло и впервые за последние недели остаться у него на всю ночь.
      — Не жди меня, — сказал Володя. — Увидимся завтра утром.
      — Конечно. Будь осторожен.
      — Нет проблем. — Я почти увидела, как Соболин облегченно вздохнул. — Увидимся утром.
      На меня опять навалился страх — теперь вполне понятный: а вдруг с Повзло ничего не получится? Вдруг мне придется ехать домой в одиночестве? Перспектива была самая безрадостная: ужин, немного телевизора, сон. Утром будильник меня поднимет на ноги в пустой квартире. Начнется новый безрадостный день…
      — Ты чего так поздно? — Повзло, уже в куртке, остановился в дверях моего кабинета. Я посмотрела на большие настенные часы: начало десятого. В редкие вечера я засиживалась так долго.
      — Работы было много, — ответила я. Нашла в себе силы посмотреть Коле в глаза. — Поедем к тебе?
      Повзло молчал почти минуту:
      — А Соболин?
      — Володя сегодня занят. Ему не до меня.
      — Поехали.
      Я торопливо засобиралась, выключила компьютер, дрожащими руками натянула плащ.
 
      Уже далеко за полночь, когда мы — обессиленные — лежали рядом, я спросила Колю о «Белой стреле».
      — Почему ты спрашиваешь? — Он приподнялся на локте, дотянулся до пачки сигарет на полу, рядом с кроватью. Коля раскурил две сигареты, протянул одну мне.
      — В интернете наткнулась на название, — неопределенно ответила я. — Зацепило…
      — Это легенда, — сказал Коля. Он тщательно подбирал слова и подбирал паузы по своему усмотрению. — Помнишь 1991? Месяц-другой после путча. Когда уже запретили КПСС, а Союз еще не развалился. Из КГБ уволилось много народу. Кто-то сейчас бизнесом занимается, кто-то в политику ушел.
      Повзло потушил сигарету и достал из пачки новую, чиркнул зажигалкой.
      — Обнорский только что пришел в «Молодежку». Как-то он услышал, что бывшие офицеры КГБ создали свою организацию. Нечто вроде клуба. И назвали ее «Белая стрела».
      — Так и было? — спросила я.
      — Может быть. Мы искали «Белую стрелу» не сколько лет. Но не нашли. Хотя кто-то и говорил, что именно «Белая стрела» стоит за рядом громких убийств в стране. Не только в Питере. Мы собрали большую коллекцию слухов и мифов-версий, но дальше не пошли — да и некогда было этим заниматься. Правда, недавно я слышал, что Макс Ленский из «Газеты» что-то про эту стрелу копал. В общем, не забивай себе голову. — Коля губами легко коснулся моих губы, едва слышно прошептал мне в лицо: «Белая стрела» — это легенда.
      — Хорошо, — ответила я таким же шепотом.
      Я проснулась, когда рассвет только-только заглянул в окно. Коля спал рядом, во сне его лицо становилось детским.
      Осторожно, стараясь не разбудить Повзло, я выбралась из-под одеяла, накинула рубашку, которую Коля выдал мне вместо халата. Прошла на кухню, села у маленького стола, закурила. Я знала, что мне нужно делать.

      Утром, уже с работы, я позвонила Максиму Ленскому.
      — Привет, беспокоит Аня Соболина из «Золотой пули». Нас Володя познакомил на Рождественском балу прессы в Доме журналиста…
      — Я помню.
      На Рождество в Домжуре был сначала капустник, потом дартс, много пива и пьяных разговоров.
      — Макс, мне нужна помощь. Но я не хотела бы говорить об этом по телефону. Мы можем встретиться?
      — Можем, — сказал он удивленно. — В три часа в бистро на Малой Садовой подойдет?
      — Вполне.
      Ленский работал старшим репортером в отделе новостей «Газеты». По словам Соболина, Ленский не пропускал ни одной симпатичной женщины и постоянно искал приключений. Но, главное, имел выходы на спецслужбы.
      В бистро Макс опоздал на пять минут.
      — Хорошо выглядишь, — сказал он. — Как дела у Володи? — спросил Макс.
      — Как всегда в бегах.
      Я еще колебалась. Хотя за пятнадцать минут до встречи, когда я выходила из агентства, мне казалось, что все уже решено. Я приду в бистро и сразу попрошу помощи у Макса. Но когда он появился, моя решимость куда-то делась. Может быть, потому, что Макс пришел на встречу не в костюме, а в полинялых джинсах и свободном джемпере. Он словно помолодел лет на пять и выглядел скорее как студент, чем репортер солидного издания.
      — Проблемы? — вдруг спросил Макс. Его лицо стало серьезным.
      — Не то чтобы проблемы… — Я наконец решилась: — Говорят, ты что-то раскопал о «Белой стреле».
      — Слухами земля полнится. Не верь, Аня, всему, что говорят.
      — Я серьезно. Это очень валено.
      — Важно? — переспросил Макс.
      — Да.
      — Почему?
      Вопрос поставил меня в тупик.
      — Просто у меня появилась — впервые появилась — возможность сделать кое-что самой. И для этого мне нужно знать о «Белой стреле» как можно больше.
      — Аргумент, — пробормотал Макс.
      Я рассказала ему, опуская подробности, о странных файлах, о том, как несколько часов пробивалась через ложные «ящики». Добавила кое-что из рассказа Коли Повзло.
      — Почему ты занимаешься этим? — спросил Макс.
      Макс снова заставил меня задуматься. Наверное, дня за три до нашей встречи я могла бы повторить слова Обнорского об общем доме, сказала бы, что хочу вложиться в это строительство. Но уже не была уверена в этом. Действительно — почему я хочу добраться до этой «Белой стрелы», зачем мне она?
      — Я хочу сделать что-то сама, — ответила я Ленскому и себе. — Сейчас в агентстве я работаю кем-то вроде справочника на все случаи жизни. Помнишь, как в рассказе «Справочник Гименея». По-моему, его О. Генри написал. — Макс кивнул. — Я не самая плохая мать. Может быть, не лучшая жена для Соболина. Но я хочу знать, способна ли на что-то большее. Я смотрю на тебя, на Соболина, на Колю Повзло — у вас настоящая работа, настоящая жизнь. Вы живете. Я тоже хочу попробовать «жить».
      — Странная это жизнь… — пробормотал Макс. — Журналисты же ничего реально не делают. Информация — это такая абстрактная штука. Кто-то совершает какие-то реальные действия, а мы их только описываем.
      — Все не так, Макс, — решила поспорить я, испугавшись, что в итоге этого разговора Ленский мне ничего не расскажет. — Именно журналисты создают ту реальность, в которой живут люди. И никакой другой реальности, кроме той, о которой рассказали в новостях, нет.
      Макс неопределенно пожал плечами: мол, может быть. Мой порыв иссяк, я спросила усталым голосом:
      — Ты мне поможешь?
      Макс обреченно кивнул:
      — На самом деле о «Белой стреле» толком ничего не известно. Один знающий человек сказал мне, что такая организация действительно есть, но они, вопреки ходившим когда-то слухам, никого не убивают. Эта организация собирает информацию. Там работают бывшие офицеры КГБ. Разведка, контрразведка… Они предлагают свои услуги тем, кто может заплатить. Но особенно себя не афишируют. Есть и другая версия: «Белая стрела» — это что-то вроде закрытого клуба. Можно предположить, что бывшие сотрудники органов не теряют друг друга из виду. Собираются раз в месяц или в полгода. Выпивают, молодость чекистскую вспоминают.
      — А Коля Повзло говорил мне, что эту «Белую стрелу» подозревали в организации нескольких громких убийств.
      — Это все не доказано. Когда у нас происходит какое-нибудь очередное заказное убийство, если совершено оно профессионально и если убийц не находят, сразу появляется версия о том, что оно организовано спецслужбами — или бывшими сотрудниками спецслужб.
      — Ты сам-то как думаешь?
      — Я думаю, что убийств эта «Белая стрела», если она существует на самом деле, не совершает. Другое дело — аналитика. Представь: сидят где-то в Москве или, скажем, Урюпинске несколько человек и принимают данные со всей страны. Не спеша анализируют, делают прогнозы… Ну, работают примерно как ваше агентство.
      — А может, у них есть штат наемников-профессионалов.
      — Может, и есть. Но их никто никогда не видел…
      Разговор с Ленским мало что мне дал. В общем, он не сказал ничего такого, о чем бы я уже не слышала от Повзло.
      Вечером я села за компьютер, посмотрела на записанный адрес электронной почты Комарова. И вдруг торопливо, словно боялась, что сама себя могу остановить, отстучала короткое послание:
      «Уважаемый Александр Петрович!
      Ваша информация, безусловно, представляет интерес. Если не затруднит, не могли бы Вы сообщить дополнительные сведения?»
      Послание я отослала с подставного «ящика».
      И только после того, как текст ушел, я осознала, какую глупость совершила.
 
      Ответ пришел через четверть часа. Комаров приглашал меня на один из чатов для прямого разговора. Он указал свое кодовое имя — Batman.
      Да, сказала я себе, человек посылает серьезные отчеты об убийствах, а выбирает для виртуального диалога такое идиотское имя.
      Нужный чат я разыскала без труда. Двое — Хоб-бит и Гном — уже заканчивали «разговор». Я набрала первые строки:
      «Batman, я здесь. Русалка».
      Когда мы только познакомились, Соболин меня так называл. Давно это было. И теперь уже никто меня так не зовет…
      Комаров отозвался:
      «Кто вы?»
      «Не так быстро».
      «Как вы узнали обо мне?»
      «Не так быстро».
      «Чего вы хотите?»
      «Личной встречи».
      «Зачем?»
      «Это в ваших интересах».
      «Кто вы?» — опять спросил Комаров.
      Вот зануда, подумала я. Хотя нет: Комаров напуган. Он пытается узнать, как я на него вышла. Я решила его успокоить:
      «Я не причиню вам вреда. Мне нужно только поговорить».
      «Как вы меня нашли?»
      «Расскажу при встрече».
      «Встречи не будет».
      «Александр Петрович, я думаю, ваши файлы смогут заинтересовать кого-нибудь еще. Например…»
      «Вы угрожаете?»
      « Размы шляю ».
      «Файлы ничего не доказывают».
      «Они доказывают многое».
      Комаров сдаваться не хотел:
      «Мне нужно подумать».
      «Думайте, — разрешила я. — Но недолго».

      Комаров отозвался на следующее утро.
      Он назначил встречу на восемь вечера справа от входа в метро «Спортивная». Комаров коротко описал свою одежду.
 
      День прошел в каком-то тумане. Даже огромное задание от Спозаранника не вызвало у меня никакой реакции: он просил подробную, с начала года, справку по самоубийствам студентов.
      Я рассеянно его выслушала, машинально записывая по пунктам, что ему требуется.
      Эта встреча с Комаровым. Уж очень она была похожа на сцену из плохого фильма про шпионов. Мне захотелось отменить встречу, рассказать все кому-нибудь — Обнорскому, Повзло, Соболину.
      Не рассказала. Вышла на улицу, добрела до Катькиного садика, опустилась на скамейку. Рядом сидела парочка студентов. Он что-то страстно говорил ей, она слушала, чуть наморщив ясный лоб.
      «Не верит, — машинально подумала я. — И правильно. Так ему и надо…»
      Я решительно потушила сигарету и заторопилась в агентство: я отсутствовала почти сорок минут. Марина Борисовна этого не одобряла.
      В четверть восьмого я вышла из агентства, на Невском села в маршрутку.
 
      Я подошла к спуску в подземный переход, мгновение помедлила и заставила себя спуститься вниз. Повернула налево, ко входу в метро. Встала справа от прозрачных дверей. На моих часах было ровно восемь вечера.
      Через двери проходили редкие пассажиры. В будни «Спортивная» была немноголюдна. Кто-то мне говорил, что во время матчей на «Петровском» ее вообще закрывают: от греха.
      Я почувствовала, что кто-то тронул меня за руку, подняла глаза от гранитных плиток пола.

      Александр Петрович Комаров не выглядел на свои двадцать восемь. Никакого костюма. Слаксы, рубашка, пестрый галстук и просторный пиджак. Комаров, вопреки моим ожиданиям, не выглядел ни испуганным, ни подавленным.
      — Вы, — Русалка? — спросил он. Его голос мне понравился.
      — Да, — я чуть улыбнулась. — Привет, Batman.
      — Пойдемте.
      — Куда?
      — Вы хотели поговорить?
      — Да, но…
      — Разговаривать в подземном переходе не совсем удобно, — голос Комарова стал язвительным.
      Я не могла с ним не согласиться. Комаров взял меня под руку:
      — Здесь недалеко есть неплохой бар.
      С Большого проспекта мы свернули на какую-то боковую улицу и зашли в полутемный просторный зал. Комаров заказал пиво и чипсы. Сел напротив меня.
      Я молчала. Вроде бы я добилась, чего хотела. И теперь не знала, что с этим счастьем делать. Комаров заговорил первым:
      — Меня зовут Саша.
      — Знаю.
      — А вас?
      — Анна.
      — Как вы меня нашли?
      — Всего я рассказать не смогу, — ответила я как можно тверже.
      — По крайней мере, где я допустил ошибку? — из голоса Комарова пропала ирония. Он просил.
      — Сбой в одном из почтовых ящиков. Копия послания попала ко мне.
      — Итак, что вы хотите знать?
      — Что такое «Белая стрела»?
      Комаров молчал. Я уже приготовилась к тому, что он встанет и уйдет.
      Но он заговорил. Сначала неуверенно, потом быстрее. Я слушала внимательно и не перебивала. В кармане моего плаща работал диктофон, я надеялась только, что звук «пропишется» хорошо, что пленки хватит на весь разговор.
      Через сорок минут мы вышли из бара, Комаров зашагал в сторону «Петроградской», а я повернула к « Юбилейному».

      Кассету с рассказом Комарова я стала слушать, как только вернулась домой. Не было слышно практически ничего. Надо было взять у Спозаранника его сверхчувствительный диктофон или прикреплять на одежду микрофон. Я расстроилась, Потом решила по памяти — пока не забыла — записать все, что рассказал Комаров.
 
      Комаров начал свой рассказ «от яйца», как в романах Диккенса: родился я…
      Детский сад. Школа, последние два года — в одном из первых в городе усиленных натематических классов. Прямая дорога на экономический факультет университета. Но Саша пошел в Военмех. Первые четыре года — обычная жизнь. Перед началом восьмой сессии его пригласили для беседы двое мужчин. Осторожно порасспрашивали о житье-бытье, об интересах, о военной кафедре… Таких встреч было еще четыре. Всякий раз собеседники начинали издалека. Только на последней встрече один из них спросил:
      — Вы бы хотели работать в Комитете?
      Саша попросил время подумать. Потом все же согласился.
      Когда учиться Саше оставалось всего несколько месяцев, случился путч. Его «знакомые» куда-то запропали.
      Комаров защитил диплом, по распределению попал в «почтовый ящик». И тут о нем вспомнили. Он стал работать в ФАПСИ — в инженерно-техническом отделе.
      Он работал в ФАПСИ уже четвертый год, получил звание старшего лейтенанта, когда его завербовали в «Белую стрелу». К Комарову пришел немолодой мужчина — около шестидесяти, — представился как Виктор Палыч и показал компромат.
      (На мой взгляд, компромат этот был и не компромат вовсе, а так — сплошная ерунда. А может быть, Комаров рассказал мне не всю правду.)
      Итак, за полгода до встречи с отставным полковником случилась с Сашей одна история. Жена уехала к родителям. А он не утерпел, захотел экзотику попробовать. И пригласил к себе двух барышень. Чтобы они эту самую экзотику организовали. Но барышни оказались не простыми штучками: они Саше в шампанское сыпанули клофелину и квартиру обнесли. Это полбеды. Главное — удостоверение с собой прихватили.
      Саша проспался, обнаружил пропажу и кинулся звонить приятелю в Федеральную службу охраны: помоги! по гроб жизни обязан буду!.. Удостоверение и барышень нашли к вечеру. С ними Саша разобрался сам. «По команде» или в милицию о казусе заявлять не стал.
      Вот эту-то историю Саше и предъявили. Виктор Палыч объяснил, что может случиться, если о потерянном удостоверении узнают начальники Саши, а о барышнях — жена.
      Саша сломался. Отставной полковник был удивлен, как быстро это случилось.
      И завертелась двойная жизнь Саши Комарова: между ФАПСИ и «Белой стрелой». Правда, в организации многого не требовали, а деньги платили исправно. Раз в неделю или чаще Саша пересылал в «Белую стрелу» отчеты по громким — резонансным — делам и случаям, обзоры по кримобстановке в Питере.
      Один из таких отчетов и попал в электронную почту агентства.
 
      Прежде чем мы расстались, я потребовала — зачем, этого я себе объяснить сейчас уже не могла, — чтобы Комаров организовал мне встречу с этим отставным полковником Виктором Палычем. Или с кем-нибудь еще.
      Я задумалась: почему Комаров не удивился и не испугался этого требования? Похоже, он знал: этим наш разговор и должен был закончиться.
      Он сказал, что позвонит дня через два, может — три. Я предупредила, что на четвертый день найду его сама или…
      Оставалось только ждать.

      — Внимание! Поезд «Санкт-Петербург — Москва» отправляется. Провожающих просим выйти из вагонов…
      Меня никто не провожал.
      Точно так же, как никто не знал, что я уехала в Москву. Марине Борисовне, Володе и Коле я сказала, что поеду к подруге под Новгород. Что хочу хоть раз — пока Антошка в Пустошках — отдохнуть без мужа и родственников. В агентстве мне поверили.
 
      На исходе срока — вечером третьего дня — Комаров прислал сообщение. Он снова вызывал меня в тот чат, где мы разговаривали в первый раз.
      «Завтра вы должны ехать в Москву. Поезд 23.50. На Ленинградском вокзале вас встретят».
      «Как я узнаю, кто меня встречает?»
      «Они сами к вам подойдут».
      Он ушел из чата первым.
 
      Моей соседкой по купе оказалась девушка-переводчица. Она вбежала в купе минуты за две до отправления поезда.
      — Добрый вечер, — обворожительно улыбнулась. Я посмотрела на попутчицу и почему-то вспомнила, как Володя уходил из агентства со Светой Завгородней.
      — Татьяна, — представилась девушка.
      — Анна.
      — Очень приятно. — Девушка раскрыла свою дорожную сумку, достала джинсы и футболку. — Вы не будете возражать, если я переоденусь?
      — Мне выйти? — спросила я.
      — Если вас не затруднит… Знаете, я очень стесняюсь.
      — Нет проблем, — сказала я, достала из кармана куртки сигареты и отправилась в тамбур.
      Когда я была маленькой, мне нравилось ездить на поездах. Это было настоящее путешествие, со своим особым ритмом — перестуком колес. В тамбуре, разглядывая тающие кольца дыма, я вспоминала наши с родителями поездки.
      Все закончилось, когда я встретила Соболина. Я сама выбрала роль домохозяйки, которая больше похожа на суетливую курицу-наседку, чем на женщину.
      История с Комаровым что-то изменила во мне. Хотя я не могла сказать, что именно.
      Вдруг я очень захотела, чтобы Соболин был рядом, чтобы он крепко обнял меня, поцеловал. Именно Володя, а не Коля Повзло. Я потушила сигарету в консервной банке-пепельнице и вернулась в купе.
      Татьяна, словно извиняясь за казус с переодеванием, пригласила меня распить бутылочку коньяка:
      — Мне мой друг на дорожку дал. Сказал, что это принесет мне удачу.
      Обычно я коньяк не пью, но тут согласилась.
      Попутчица немного рассказала о себе. Оказалось, что мы закончили один и тот же вуз — пединститут Герцена. Только Татьяна училась на инязе. После института поработала учительницей в гимназии, но через год уволилась.
      — Когда поступала, казалось, что учитель — мое призвание. Но за год я поняла, что либо дети меня возненавидят, либо я сама их ненавидеть начну.
      Она стала переводчиком. Ее постоянно приглашали на сдельщину: в Москву, в Калининград, в Таллинн… Татьяна показала мне свой загранпаспорт, в котором пестрели разные визы.
      Я больше молчала. Сказала только, что еду я в Москву к подруге. Что у меня есть муж и сын, которых я очень люблю.
 
      Я не знаю, что меня разбудило. В купе было уже не темно — сумрачно. Татьяна спала, отвернувшись к стенке.
      Желание закурить было настолько острым, что я поднялась с полки, торопливо, путаясь в рукавах и штанинах, натянула джинсы и футболку. Защелка на двери предательски громко щелкнула, когда я ее повернула.
      Вышла в тамбур. Мне было страшно и одиноко. Хотелось плакать. Хотелось к маме, к Володе, к Коле. К кому-нибудь, кто скажет, что вся история — сон.
      Впервые я поняла, что может статься… Может статься, я никогда не увижу Антошку.

      Поезд, замедляя ход, втянулся в перепутья Ленинградского вокзала, уже катил к перрону. В коридоре слышались торопливые шаги пассажиров, готовящихся к выходу. Я натянула куртку, повернулась к Татьяне, которая уже переоделась в свой деловой костюм:
      — Всего доброго.
      — До свидания, — моя попутчица возилась с молнией на сумке.
      Я уже взялась за ручку двери, когда чьи-то руки (почему «чьи-то»? Кроме Татьяны, в купе никого не было) схватили меня за плечи, лицо накрыла влажная тряпка, я выронила сумку, села прямо на пол и провалилась в темноту.
 
      Я пришла в чувство уже в машине.
      Кто-то уложил меня на медицинскую каталку, пристегнул руки и ноги ремнями. Вроде бы так возят буйных пациентов. Чтобы они сами себе не навредили. Голова гудела.
      Я открыла глаза. Немного повернула голову: занавески закрывали стекла машины.
      — Здравствуйте, Анна, — услышала я мужской голос. Но увидеть его смогла, только когда машина остановилась, меня отстегнули от каталки и помогли выбраться на улицу. Немолодой мужчина в светлом костюме поддержал меня за руку. Наверное, это и есть бывший полковник?
      — Виктор Палыч?
      — Вы чрезвычайно догадливы. Для…
      — …домохозяйки? — закончила я за него.
      — Для женщины.
      Машина — настоящая «скорая» — стояла перед подъездом пятиэтажного длинного дома. Метрах в ста от здания виднелся забор.
      — Где я?
      — Там, куда так хотели попасть. — Голос Виктора Палыча приобрел некоторую напыщенность. — Добро пожаловать в «Белую стрелу».
      — Это вам я должна сказать «спасибо»?
      — Зачем? — улыбнулся. Виктор Палыч. — Зачем обижать Сашу Комарова? Он хорошо поработал.
      — Значит, его история — ложь?
      — Не вся.
      — Так он действовал по вашим указаниям?
      — Конечно.
      — А три дня — это он с вами советовался?
      — Это мы вас проверяли.
      — Проверили?
      — Проверили.
      — А зачем это похищение? Я ведь и так к вам ехала. Добровольно. Сама…
      — Чтобы продемонстрировать вам, что мы серьезная организация. Решительная — если надо, конечно. Что нам нельзя угрожать. Что правила игры устанавливаем мы.
      Мы вошли в двери, рядом с которыми я заметила табличку — ОАО «Стрела».
      Почему-то мне не было страшно. Было любопытно.
      Лифт остановился на четвертом этаже: на электронном табло над дверью высветилась цифра. От лифта мы повернули направо, зашагали по длинному коридору. Двери были закрыты. Кроме одной. Я заглянула. Простая мебель, компьютер. Ничего необычного.
      Наконец мы вошли в просторный зал. Вдоль стен стояли стеллажи с компакт-дисками, в центре штук десять компьютеров…
      — И это все? — неожиданно для самой себя спросила я.
      — Что «все»? — не понял Виктор Палыч.
      — Это и есть «Белая стрела»?
      — Здесь хранится информация.
      — Зачем? — задала я идиотский вопрос.
      — Информация — это власть.
      — Это банально.
      — Это правда.
      — Вы знаете, что рассказывают о «Белой стреле»?
      — Пусть рассказывают. На самом деле мы, возможно, единственная реальная разумная сила в нашей стране.
      — А кто определил разумность?
      — Мы сами. Кто же еще? — Виктор Палыч казался обиженным.
      Мы помолчали.
      — Что еще вы хотите знать о «Белой стреле»? — спросил Виктор Палыч.
      Я задумалась и поняла, что азарт пропал. Я ничего не хочу знать об этой «Стреле». Я хочу домой.
      Наконец я решилась спросить:
      — Что дальше? Вы меня убьете?
      — Зачем? — удивился Виктор Палыч.
      — Я слишком много знаю.
      — Мы уже поняли, что вы ничего не знаете.
      — Я слишком много видела.
      — Вы видели офис акционерного общества «Стрела», одной из специализаций которого является обработка и анализ информации.
      — Значит, вы меня не боитесь?
      — Мы вас будем контролировать. Кроме того, вы же любите своего сына?
      Я кивнула.
      — Вы же хотите, чтобы он вернулся из Пустошек живым и здоровым?..

      Полтора месяца спустя я встречала на Витебском вокзале поезд из Великих Лук: мама и Антошка возвращались из Пустошек.
      Я никому не рассказала о том, куда ездила. Впрочем, меня никто и не спрашивал.
 
      Ночь я провела у Повзло.
      Это была наша последняя ночь. Я так решила, но сказать ему не смогла.
      Коля разбудил меня в шесть. Пока я принимала душ, он приготовил кофе и бутерброды. Полчаса спустя мы уже спустились вниз, к машине.
      Перед входом на Витебский вокзал Повзло остановил машину.
      — Ты пойдешь со мной? — вдруг, неожиданно
      для самой себя, спросила я.
      — Нет.
      Я вышла из машины.
      Витебский вокзал всегда напоминал мне джентльмена-викторианца, который с тоской смотрит на неузнаваемый уже мир. Модный костюм перестал быть модным, манишка посерела, а сюртук протерся на локтях, трость потемнела…
      Я поднялась на платформу. До прихода поезда оставалось десять минут. Я опять вспомнила…
 
      …Я возвращалась из Москвы, от Виктора Палыча, на дневном проезде, в сидячем вагоне.
      Вопросов в голове было много. Ответов — мало. Зачем Комаров пошел со мной на контакт? Испугался, что кто-то перехватывает его сообщения. Зачем меня вызвали в Москву, когда поняли, что я ничего толком не знаю? Хотели, чтобы я прекратила возню вокруг «Белой стрелы». Почему не убили? Потому что я не опасна.
      Но ведь я узнала довольно много. Может быть, мне, как только выйду из поезда на Московском вокзале, пойти в прокуратуру, в ФСБ, в милицию? Нет, не пойду — меня, наверное, выслушают, но ничего делать не будут: собирать информацию в нашей стране не преступление…
      И все-таки почему меня отпустили?
 
      — Внимание! К платформе номер четыре, правая сторона, прибывает поезд «Великие Луки — Санкт-Петербург»…
      Я вышла на середину платформы, чтобы Антошка меня сразу увидел.
      — Мама! — Антошка мчался ко мне по платформе. Я подхватила его на руки. Как он потяжелел и подрос.
      — Привет, сынок.
      — Знаешь, мы с бабушкой…
      О своих летних похождениях — рыбалка, раки, грибы, ягоды, поездка в Псков, поездка в Печоры — Антошка рассказывал всю дорогу до дома. Перескакивал с одного на другое, сбивался, хватал меня за руку.
      Мама поехала с нами: она хотела отдохнуть с дороги, прежде чем возвращаться во Всеволожск.
 
      На работу я добралась к полудню. Заглянула в репортерский отдел.
      — Что нового?
      Витя Шаховской оторвался от компьютера:
      — Сегодня утром в собственной квартире убили инженера из ФАПСИ. Комаров его звали.
      На меня накатила слабость, я услышала свой голос — далекий и чужой:
      — Почему?
      — Ограбление. Комаров получил три пули в голову.
      За что убили Комарова? Почему отпустили меня?
      Я включила компьютер. Пока он запускался, закурила. Руки дрожали. Заглянула в электронную почту.
      Первое послание было адресовано лично мне.
      «Встреча сегодня, в 20.00. Метро „Спортивная". Справа от входа».
      Я знала, что пойду на эту встречу.