IV

Ничто — все-таки программа. Даже нигилизм — это догма.

Чоран.

В июне 1999 года Комитет ООН по продовольствию и сельскому хозяйству (FAO) сообщил, что тридцать стран — шестнадцать из которых находятся в Африке — испытывают серьезную нехватку продовольствия. Примечательно, что в этом списке присутствовала и Югославия.

Обычно говорят, что пустыни расстилаются. Однако по планете расстилается не пустыня, а пустошь окраин, где проживает, не перемешиваясь между собой, множество этнических микрокосмов — в бараках, в поселках для переселенцев, в дешевых домах…

Когда недавно у юных алжирцев спросили, почему они не желают остаться в Северной Африке и предпочли бы иммигрировать, они с убедительной простотой отвечали: «Потому что взять здесь нечего.» С таким же успехом они могли бы сказать: «По тому что все здесь уже похоже на пустыню i» Депортированные люди, проживающие в лагерях предместий, не являются, как любят повторять наши министры, «дикарями» или же «новыми варварами». На самом деле, их существование лишь свидетельствует о неумолимо возникающей человеческой нищете и ничтожестве, доселе нам практически неведомых.

Отбросы военно-промышленной и научной цивилизации, которая почти два века занималась избавлением индивида от познаний и навыков, накопленных поколение за поколением в течение тысячелетий, ожидают возникновения постиндустриального движения, каковое сегодня намеревается вытеснить их, как решительно непригодных, в зоны бесправия, где они будут оставлены без защиты и предоставлены бесчинствам kapos1 нового типа.

Таким образом, бесполезно размышлять о региональных аспектах конфликта в Югославии, поскольку очевидно, что не Град-Мир, но огромная Окраина Мира уже достигла восточных ворот Европы.1 Огромная окраина, наполненная бандами .хищников вроде Национальной армии освобождения Косова или нерегулярных сербских формирований, методы и злодейства которых (похищение людей, рэкет, пытки, убийства, торговля наркотиками и оружием и т. д.) тревожно напоминают действия мафиозных кланов и прочих европейских, американских, азиатских «уважаемых сообществ»…

Во время наступления на Сербию, союзники, впрочем, смогли ощутить это на собственной шкуре: полувоенные группировки, когда-то ими вооруженные, мало заботились о том, чтобы воевать, и гораздо больше о том, чтобы, нигде не сосредотачиваясь, издеваться над войной.2 Более того, когда с конца июня албанские беженцы начали возвращаться в Косово, стало понятно, что «открытая граница» способствует проникновению в страну главарей мафии и мафиозных преступников из района Кукеса и Тропойе.

«На дорогах, — пишет один корреспондент, — появляется все больше тяжелых машин с затем-160 ненными стеклами из Албании, и даже без каких-либо номеров. Уже два дня, как люди, занимающиеся теневым бизнесом и торговлей наркотиками, достигли Митровицы и Приштины, после того, как они были заброшены в район Печа».3 Быстротой такого рода криминального проникновения во многом объясняется распространение хаоса и разрушений в Латинской Америке и Африке, где, как заметил Джимми Картер: «Пересекая континент, путешественник видит череду стран, охваченных войнами, в которых никто не заинтересован» … К сказанному можно было бы добавить: «и которые уже никогда не прекратятся».

Балканизация, сицилизация, эндоколониза-ция — всего лишь устаревшие именования перманентной войны, уже не гражданской, но затеянной для гражданских лиц, — именования постоянно возникающей угрозы, которая рано или поздно вызовет паническую эмиграцию местного населения — обобранного, ограбленного, подвергнутого насилию, — в оставшиеся земли обетованные, где еще существует правовое государство.

Трагическое урезание прав людей говорит о фундаментальном перевороте, происходящем на разрушенной планете, где скоро уже будет нечего взять. Можно не сомневаться, в XXI веке преодоление старого доброго антропоцентризма будет как никогда актуальным.

С появлением новой биополитической обработки общественного мнения иной не будет уже рассматриваться ни как alter ego, ни даже как вероятный враг, с которым всегда возможно примирение, но именно как синоним слова «добыча». В свое время Ницше предсказал скорое появление новой мизантропии, антропофагии без определенного ритуала.

Если только… если только революционные новшества в биотехнологии, отменив последние табу выродившегося гуманизма, уже не привели нас, без нашего ведома, к новой биократии.

Новый характерный аспект неминуемой мутации проявился на Балканах — спустя десять лет поеле идеологического распада Советского Союза — в разрыве морального фронта, который вплоть до недавнего времени оправдывал военное вмешательство Запада «защитой ценностей свободного мира»4.

Неявным отказом от прежних «программ за мир во всем мире» сороковых годов объясняется тот факт, что пост пресс-секретаря или, хуже того, комментатора американского военного парада на Балканах был, как сообщают нам, самым провальным местом в штатном расписании НАТО: «За сорок дней вооруженного конфликта три высоких чина сгорели в информационном огне. Никто не справлялся со своим делом: путаные комментарии, противоречивые объяснения, бросающаяся в глаза ложь — из-за отсутствия правдоподобия приходилось прерывать их речи… Хочется надеяться, что следующий глава фронта масс-медиа продержится больше недели».5 Как сказал один журналист с 1 —го канала французского телевидения (TF1): «В этом деле они не знают, за какой конец уцепиться».

Для того, чтобы в глазах международного сообщества странная война в Косове не превратилась в грязную войну, следовательно, настоятельно необходимо, как заметил Пьер-Люк Сегийон 28 мая на LCI: «…чтобы обвинение, предъявленное Слободану Милошевичу Международным уголовным трибуналом по Югославии, наконец-таки, сделало законными борьбу союзников и войну, развязанную НАТО в нарушение не только Хартии Объединенных наций, но и Хартии Северо-Атлантического альянса. Первая разрешает применять военную силу только согласно решению Совета безопасности. Вторая провозглашает, что альянс является оборонительной организацией и что его члены обязаны разрешать всевозможные разногласия мирными способами».

На деле, уже 2 июня, когда сразу же после вынесения приговора Милошевичу прокурором Луизой Арбор6 Международный суд в Гааге объявил неприемлемой жалобу, поданную Сербией, за-162 требовавшей приостановки союзнических бомбардировок, от этих идеалистических положений ничего не осталось. Этот отказ старого правого органа Объединенных наций практически не получил отклика в западных медиа.

Из ряда вон выходящее событие состоит в том, что «справедливость наций» незаметно уступает место Международному трибуналу — наскоро сколоченной судебной инстанции, призванной на скорую руку узаконить незаконную войну, но в то же время остро нуждающейся в легитимации собственного существования, что 7 июня 1999 года на коллоквиуме, организованном факультетом права в Нанте, было подчеркнуто Жан-Жаком Хайнцем.

Суть выступления этого французского чиновника, ведающего делами отдела Международного трибунала по преступлениям в бывшей Югославии, заключалась в заявлении того, что эта инстанция была создана как своего рода «правовая лаборатория», которая для оправдания собственного существования поначалу должна была разбирать «ряд малозначительных случаев», не будучи наделенной правом привлечения обвиняемых к суду.

В тот же день, однако, стало известно, что двое боснийских сербов, обвиненных этим «судом экспериментального правосудия», задержаны британскими военными из KFOR в Приедоре на северо-западе Боснии. Число обвиненных по «небольшим делам», попавших в лапы полиции, сразу и военной, и межнациональной, доходит до 31 человека (из 66), что 18 июня подтвердила НАТО, дав задание развернутым в Косове военным силам сопровождать следователей Международного трибунала… ожидая заранее объявленного прибытия ФБР.

Осадное положение, чрезвычайные суды — находясь между неисчислимыми бесчинствами одних и «правовыми лабораториями» других, спрашиваешь себя, подобно господину Оуэну у Джека Лондона: будет ли в ближайшем будущем еще существовать на планете «то, что называют гражданским правом.»

По поводу этого «моря разливанного мнений», по которому кое-как пытается плыть новое международное законодательство, возникает следующий вопрос: отчего один вид агрессии (примитивной, то есть агрессии Милошевича) признается Международным трибуналом уголовно наказуемым, тогда как другой (высокотехнологичная агрессия НАТО) даже не принимается в расчет международным судом вроде суда в Гааге? Не из-за того ли, что после конфликта в Персидском заливе американские военные силы непрестанно похваляются «хирургической точностью» своих ударов?

Отсюда можно предположить, что справедливой (juste) войной будет та война, где точно (juste) целятся, и высокий технологический уровень нападения сразу же становится его моральной и правовой гарантией… Однако с середины сербской операции НАТО утратила презумпцию высокотехнологичной невиновности, когда жестоко усилила бомбардировки, тем самым обнаруживая желание причинить долгосрочный ущерб всему гражданскому населению региона путем систематического разрушения условий его обитания.

С этих пор общественное мнение стало оборачиваться против союзников, и каждый с опозданием стал спрашивать себя, не является ли, на самом деле, гуманитарная война и ее высокотехнологичный арсенал парой близнецов-антиподов вроде Джекила и Хайда.

Если придерживаться высокотехнологичного кредо «доброго» доктора Джекила, то любой метод рассредоточения насильственных действий, предназначенный принести населению максимум страданий, в этой войне следовало бы заранее отбросить. Речь идет о косвенных долгосрочных стратегиях, к которым Хайд, по несчастию, пристрастился, как-то: экономическая блокада (Кубы, Ливии, Ирака…), ведущая к социальному, санитарному, институциональному застою… или поддержка вооруженных до зубов провоенных формирований (восставшие в Катанге во времена Джозефа Кен-164 неди, красные кхмеры, талибы, Национальная армия освобождения Косова), что ведет к расширению внеправовых зон мировой окраины. Все понимают, что любые правовые тонкости сегодня являются лишь способом обмана, — дезинформацией, поставленной на поток, — призванным скрыть развал видимой справедливости, которая вплоть до операции в Косове, на первый взгляд, царила в великих демократических нациях. Адвокаты без границ, судьи без границ, попытка создания в Гааге Международного уголовного суда, подобно насекомому, принявшему форму Международного трибунала по делам Югославии и Руанды, в котором отказываются участвовать три важнейшие мировые державы, две из которых — постоянные члены Совета безопасности, а именно, Соединенные Штаты и Китай …

Прежние международные отношения прекратятся с исчезновением беспристрастности — моральной справедливости, не зависящей от права, — каковой пытались обосновывать военные действия, запланированные союзниками из старого доброго Совета безопасности Организации Объединенных наций.

Когда система законов, должных защищать, превращается в угрозу, то трудно даже сразу поверить в явную неправоспособность судебных инстанций — наследия уже давно установленного порядка. На Балканах Соединенные Штаты уже решали вопрос не о справедливой войне, а войне легитимной, и даже ригористской — в том, что касается интересов последней сверхдержавы мира и ее абсолютного превосходства, особенно в области спутникового слежения и спутниковой разведки.

Как и во времена древнеримского идолопоклонничества — которое американцы всегда усиленно копировали, — любая деятельность, любой глава государства или режима должны преследоваться, отстраняться, подвергаться разорению и наказанию как виновные в антиамериканизме, если они признаны опасными этим новым односторонним ригоризмом, представление о котором нам дал маккартизм 50-х годов, а многочисленные, произведенные без мандата, бомбардировки Ирака и других стран еще больше прояснили ситуацию.

Ригоризм в стиле Тита Ливия, новое кадастровое право, осуществляемое в космосе Соединенными Штатами по образу древнего правления центурионов: «неизгладимая отметина о вступлении во владение Землей, разделяющая, чтобы властвовать, — основа воспитания масс».7 «Трепещи и повинуйся!» Конец равновесия ядерного устрашения и новое мировое превосходство Соединенных Штатов требуют восстановления древнего состояния страха.

После падения Берлинской стены мы наблюдали развитие странной «защиты рода человеческого», популяризированной в масс-медиа с помощью многочисленных шоу в прямом эфире, телемарафонов и прочих интерактивных шоу (на социальные, медицинские, экологические темы…). В действительности, они были предназначены для того, чтобы подготовить умы к будущим великим гуманитарным маневрам, гораздо менее пацифистским, как, например, маневры в Косове. Эти маневры удались, поскольку в последнем случае можно было констатировать «зарождение неохватного подъема солидарности к косоварам, поддержанного звездами шоу-бизнеса, кино, бизнеса…»

Так гуманитарий встает на место миссионера в колониальной резне, а мессианизм мировых боен переворачивает все вплоть до религиозных воззрений, бытовавших у жителей Запада, спешащих сейчас на помощь мусульманским народам, в принципе, им враждебным. «Вера начинается со страха», — это правило теолога сегодня оказывается как никогда актуальным, а пропаганда войны как propaganda fide (возникшая из распространения религиозной веры) представляются наиболее древними формами рекламного маркетинга.

Поэтому после исчезновения равновесия страха следовало бы заменить общий для всех страх166 перед ядерными взрывами — то, что я называю атомной верой, — управлением многообразными личными и повседневными страхами. Наряду с все более активизирующимся «заурядным» терроризмом в течение последнего десятилетия этого века общественность имела возможность пережить отталкивающую рекламу в духе «Бенеттона» или грандиозные спектакли в поддержку борьбы со СПИДом, раком и т. д. с выставленными перед камерами инвалидами и неизлечимыми больными… «Предвидеть значит вылечить\» Завуалированные тревоги, подкрадывающиеся евгенические настроения, тайные страхи, причины подозрительности, отвращения, взаимной ненависти.

А вскоре появились часто повторяемые ролики, показывающие нищету злосчастных косоваров, невольных носителей одного и того же подсознательного передаваемого сообщения: Смотрите, никто из нас не был защищен: женщины, дети, старики, бедные или богатые — мы бежим, все потеряв, и вам надо к этому быть готовыми, если вы не примете меры, завтра это произойдет с вами\ В глазах общественности осуществление новоявленного долга вмешательства во внутренние дела суверенного народа, несомненно, было бы невозможно без долгой психологической подготовки, этого тотального кино, зародившегося во время холодной войны одновременно с взаимным подавлением медиа Восток/Запад и с подписанием актером-президентом Рональдом Рейганом «Постановления по национальной безопасности» в марте 1983 года — Директивы No 75, первого наброска проекта «Демократия», призвавшего американцев усилить пропаганду, «сопровождающую экономические репрессии и военное давление, проводимые Соединенными Штатами» — манну, распределяемую преимущественно в Центральной и Восточной Европе в целях поддержки действий меньшинств и свободных объединений внутри наций Восточного блока.

Когда в апреле 1999 года в начале операции в Косове англичанин Тони Блэр заявил, что в этом конфликте защита «новых ценностей» должна заменить оборону исторических границ наций, он буквально воспроизвел слова старой рейганов-ской Директивы No75.

В мае 1999 года Теодор Пангалос, министр иностранных дел Греции, заметил по поводу топологического переворота наций, задуманного Вашингтоном: «Сейчас это Балканы. И никто не может сказать, какими будут границы завтра, если сегодня хотя бы одна из них оказалась нарушенной».

Умудренный собственным опытом, греческий министр понял, что в Косове было положено незаконное начало не «точечной» операции, но долгому процессу географического распада наций в Европе и во всем мире.

Неоднократно заданный в продолжение конфликта вопрос: «Ну чего же надо Соединенным Штатам на Балканах?» — сегодня можно было бы заменить другим: «Что ищет на Балканах НАТО?»

Многие американцы, не одобряющие этой военной операции, довольствуются размышлениями в духе старого доброго президента Картера: «Чтобы сохранить достойный вид, НАТО не должна менять того, что уже сделано!» Другими словами, каждый так или иначе осознавал, что он поставлен перед свершившимся фактом.

Кажется, уже настала пора назвать вещи своими именами и строго придерживаться конкретных фактов случившегося: в Косове мы наблюдали глобалистский путч. То есть взятие власти вооруженной а-национальной группой (НАТО), ускользание из-под политического контроля демократических наций (ООН) — от их осторожной дипломатии и особых судебных органов.

Поэтому становится понятно, в какой степени легитимизация ситуации явного переворота нуждалась в предназначенной для широкой публики версии событий, что обеспечила достижение всеобщего консенсуса. Сначала слегка бестолковая168 гуманитарная стратагема, потом — показательное осуждение действующего главы государства, западный вариант фетвы11, предоставляющий двойную выгоду: убедить общественность в справедливости военного вмешательства союзников и послужить полезным предупреждением для любого главы правительства, кто не усвоит таинственных новых ценностей, предложенных Международным трибуналом…

Новые воины/гуманитарии замещают воина/освободителя, рискуя быть замещенными, в свою очередь, благородной фигурой вооруженного поборника справедливости. Во многом из предусмотрительности в первую неделю июля объявили, что английские войска KFOR обнаружили в Приштине сербские документы, доказывающие «тщательное планирование этнических чисток белградским руководством». Для усиления эффекта от удачной находки и придания факту должной огласки в этот же момент из сейфа небольшого музея в окрестностях Лос-Анджелеса извлекли секретный документ, хранившийся там в течение пятидесяти четырех лет.

Как нам сообщили, речь идет об оригинале «Нюрнбергских законов», собственноручно подписанных Гитлером накануне нацистских сборищ 1935 года, где он уже формулирует «окончательное решение»111.

По этому поводу одни журналист написал: «Диктаторы всегда ощущали необходимость придавать законный вид своим самым черным замыслам».8 Как если бы подобные «разоблачения» не оправдывали, главным образом, путч НАТО и ряд внутренних и внешних государственных переворотов, которые подстерегают теперь старые национальные объединения.

Аналогично этому, албанская трагедия a posteriori проясняет внешне абсурдное возбуждение дела Клинтон/Левински, могущее показаться сейчас подготовкой общественного мнения к новому военному перевороту.

В 1998 году непристойные нападки Кеннета Старра и распространение по всей планете признаний Клинтона превратили президента в посмешище для всего мира, но особенно — в игрушку Пентагона. Однако оказалось столь же необходимым, чтобы в 1999 году уличенный в адюльтере и презираемый считающей себя пуританской американской армией президент, который в прошлом уклонялся от воинской повинности и защищал геев, пока еще не был смещен с должности.

Во время косовского конфликта рейтинг президента Клинтона достиг упал до самой низкой отметки по итогам опросов общественного мнения, поскольку многие из его соотечественников начали понимать, что политическую власть, какую президенту предстояло защищать, из-за него же самого не только осмеяли, но и отняли у него, и что для демократической модели общества операция на Балканах, вероятно, стала началом конца.

«То, что предшествует событию, не обязательно является его причиной»,

— утверждала свободолюбивая античная мудрость. Завершающееся столетие, как правило, доказывало нам противоположное, и никто сейчас не может сказать, что он достаточно защищен от детерминизма и от военно-промышленной и научной обусловленности событий.

От гонки за абсолютной сущностью войны, о которой мечтал еще Клаузевиц: «Единственная операция с одной определенной конечной целью, в коей объединяются все частные цели». От стремления к единому мировому государству, непосредственному результату ядерного статус-кво, как его показал физик Вернер Гейзенберг в Physics and Philosophy9 или, несколько позже, Эрнст Юнгер.10 Может быть, в этой тоталитарной драматургии всякую информацию и любое событие стоит рассматривать как частные цели, привходящие в единственную операцию?

Спустя два месяца после начала натовских бомбардировок спутниковая трансляция Серб-170 ского радиотелевидения оказалась прерванной — в нарушение принципа отсутствия дискриминации, до сих пор соблюдавшегося Eutelsat, и в качестве очередной насмешки над резолюциями Совета безопасности ООН.

В то же самое время официальный представитель Госдепартемента США официально опроверг слухи о неминуемом вмешательстве Соединенных Штатов с целью прекращения связи по Интернету между Югославией и остальным миром.

В отличие от традиционного локального телевидения, Сеть, с окончанием войны в Персидском заливе продвигаемая с помощью многих миллионов долларов, заняла свое законное место в конфликте на Балканах.

Созданный в военных целях, Интернет имеет военные цели и в сфере информации играет практически ту же роль, что и глушение неприятельских передач в течение предшествовавших мировых войн. Как справедливо отметил Негропонте: после «освобождения информации» в Сети, более всего ей недостает осмысленности, иными словами, контекста, который помог бы интер-навтам упорядочивать факты и тем самым отличать Истинное от Ложного.

Как знает каждый, в Сети, где соблазн террористических действий постоянен, и хакеры в силу неопределенности законов наносят убытки совершенно безнаказанно, различие между информацией (истинным) и обманом (ложным) с каждым днем все более стирается.

Прохождение через зеркала телевизоров и домашних компьютеров поставило нас, в конце концов, в положение древних воинов на Королевском озере, для которых поле боя, видимое невооруженным глазом, не имело ни структуры, ни ширины, ни длины, ни глубины, ни размера, ни формы, и вообще ни из чего не состояло. «Втаких условиях каждый продолжает вести собственный маленький бой в блаженном и удобном неведении ситуации в целом и, хотите — верьте, хотите — нет, весьма часто даже не зная того, что бушует большая битва».