Сталин перестал ходить, остановился у стола, внимательно слушая командующего ВВС Военно-Морского Флота. Иногда он задавал вопросы, и если ответ удовлетворял его, слегка склонял голову. Неудача с ФАБ-1000 несколько обеспокоила его. Он не настаивал больше на применении в дальнейшем авиабомб только крупного калибра; главное - сохранить экипажи для будущих воздушных боев.
      Кузнецов предложил командование морской и армейской авиагрупп особого назначения возложить на командира 1-го минно-торпедного авиационного полка полковника Преображенского; генерал-лейтенанту Жаворонкову в связи с ухудшением оперативной обстановки целесообразнее было приступить к исполнению своих обязанностей командующего военно-воздушными силами Военно-Морского Флота.
      Сталин согласился с мнением наркома ВМФ.
      Неудавшийся налет
      Полковник Преображенский, ставший вместо генерала Жаворонкова руководителем "Операции Б", приказал капитану Комарову, военинженеру 2 ранга Баранову и командиру авиабазы готовить экипажи, материальную часть и вооружение к очередному, восьмому налету советской авиации на Берлин. Каково же было его удивление, когда майор Георгиади доложил об отсутствии на складах авиабомб основного для бомбардировки Берлина среднего калибра ФАБ-250, ФАБ-100, и ЗАБ-50. Зато имелись в достаточном количестве ФАБ-1000, не применяемые летчиками, да еще несколько ФАБ-500.
      - Чего же вы молчали до сих пор, товарищ майор? - вскипел, обычно спокойный, Преображенский.
      Георгиади поджал нижнюю губу, с обидой ответил:
      - Я не молчал, товарищ полковник. Я своевременно доложил обо всем генералу Жаворонкову. И о нехватке бензина тоже.
      - И что же командующий?
      - Генерал Жаворонков послал два запроса командующему Балтийским флотом вице-адмиралу Трибуцу.
      - Почему я не знал об этом?
      - Генерал Жаворонков приказал вас не беспокоить. Вы заняты боевой работой...
      Преображенский задумался. Раньше ему и в голову не приходило, откуда берутся для ДБ-3 авиабомбы и бензин, их запасы, оказывается, скудны, не пополнялись, и сейчас морская и армейская авиагруппы особого назначения сидят на голодном пайке. Командир авиабазы пояснил, что часть боеприпасов и горючего вынуждены были перевезти на аэродром Асте для бомбардировщиков майора Щелкунова и капитана Тихонова, которые прилетели с Большой земли с пустыми люками и наполовину заполненными баками.
      Действительно, прибывшая на Сааремаа армейская авиагруппа встала на обеспечение морской авиагруппы, никто раньше не брал их в расчет. Вот почему так быстро кончился запас авиабомб и бензина.
      - Что ответил командующий Балтфлотом? - спросил Преображенский.
      - Вице-адмирал Трибуц приказал командиру главной военно-морской базы в Таллинне и коменданту Кронштадтской крепости бесперебойно обеспечивать нас всем необходимым, не срывать налеты на Берлин,- ответил Георгиади.- Из Таллинна вчера вышли торпедовоз с авиабомбами на борту и танкер с бензином, но...- он беспомощно развел руки в стороны, тяжко вздохнул.- Не дошли до нас, товарищ полковник. Потопили их немцы. Из Кронштадта тоже, видимо, выходили к нам корабли. И тоже пока не дошли...
      Преображенский вспомнил недавний разговор со своим новым другом начальником штаба Береговой обороны Балтийского района подполковником Охтинским о резком осложнении обстановки в районе островов Моонзундского архипелага. Сааремаа, Хиуму, Муху, Вормси и Осмуссаар немцы блокировали с суши, моря и воздуха. Они никого не впускают и не выпускают из Моонзунда. Тогда он, занятый налетами на Берлин, не придал этому особого значения, полностью полагаясь на генерала Жаворонкова, а вот теперь, оставшись за него, с первого же дня на себе почувствовал остроту создавшегося почти критического положения. К тому же начинало мучить уязвленное самолюбие: при командующем ВВС флота налеты на Берлин осуществлялись регулярно, а вот при нем все вдруг изменилось в худшую сторону.
      - Что будем делать, командир авиабазы? - с надеждой спросил Преображенский.
      Георгиади усмехнулся, хитро прищурил черные глаза.
      - Я передал в Беззаботное, в нашу авиабригаду, чтобы ни один самолет не прилетал к нам с пустыми бомболюками. В основном брать ФАБ-сто и ЗАБ-пятьдесят.
      - Правильно сделали, товарищ майор! - похвалил Преображенский, хотя и понимал, что это не надежный способ доставлять авиабомбы, ведь теперь ДБ-3 летали на замену моторов редко. Но, как говорится, на безрыбье и рак рыба. Молодец командир авиабазы, не сидит сложа руки, не ждет у моря погоды.
      - С бензином пока терпимо,- продолжал Георгиади.- Я забрал все запасы у местного гарнизона.
      - И отдали безоговорочно? - удивился Преображенский, понимая, что Береговой обороне Балтийского района самой нужен бензин.
      Георгиади заразительно рассмеялся.
      - Именем вице-адмирала Трибуца я действовал. Пусть попробуют не выполнить приказ командующего Балтийским флотом!..
      Разговор с командиром авиабазы угнетающе подействовал на Преображенского. Такая тяжесть теперь легла на его плечи, ведь отныне лично он, он один отвечает за продолжение "Операции Б", за которой пристально следит сам товарищ Сталин. Хотел вызвать военкома полка Оганезова, чтобы посоветоваться с ним обо всем, поговорить, как тот сам с газетой в руке зашел к нему в землянку.
      - Вот прочтите, командир,- протянул он газету.
      Преображенский поморщился, до газет ли ему сейчас, когда из-за отсутствия авиабомб срывается восьмой налет на Берлин?
      - О Берлине пишут, значит, и о нас,- пояснил Оганезов.- Официальное сообщение...
      Преображенский сразу же насторожился, взял газету, впился глазами в текст на первой полосе, обведенный военкомом полка карандашом. По мере чтения глаза его хмурились, лоб покрылся сетью мелких морщин.
      "...Советская авиация имела полную возможность бомбить Берлин в начале и ходе войны. Но командование Красной Армии не делало этого, считая, что Берлин является большим столичным городом с большим количеством трудящегося населения, в Берлине расположены иностранные посольства и миссии, и бомбежка такого города могла привести к серьезным жертвам гражданского населения.
      Мы полагали, что фашисты, в свою очередь, будут воздерживаться от бомбежки нашей столицы Москвы. Но оказалось, что для фашистских извергов законы не писаны и правила войны не существуют. В течение месяца, с 22 июля по 22 августа, немецкая авиация 24 раза произвела налеты на Москву. Жертвами этих налетов явились не военные объекты, а жилые здания в центре и на окраинах Москвы, больница, 2 поликлиники, 3 детских сада, театр имени Вахтангова, одно из зданий Академии наук СССР и другие. Разумеется, Советское командование не могло оставить безнаказанными эти зверские налеты немецкой авиации на Москву. На бомбежку мирного населения Москвы советская авиация ответит систематическими налетами на военные и промышленные объекты Берлина и других городов Германии..."
      - Наращивать нам надо удары по Берлину, командир, наращивать! - подытожил Оганезов, когда Преображенский закончил читать.
      - Чем наращивать, комиссар?! - с болью в сердце вырвалось у Преображенского, и он рассказал военкому полка о своем разговоре с командиром авиабазы майором Георгиади.
      - Да-а,- протянул Оганезов,- положение серьезное. Я сделаю в Ленинграде все возможное, чтобы авиабомбы немедленно доставили на Сааремаа...- Он виновато улыбнулся, неопределенно пожал плечами.- Собственно, Евгений Николаевич, я проститься зашел к вам. Сейчас уезжаю в Асте и оттуда с последним самолетом из эскадрильи капитана Тихонова лечу в Беззаботное...
      В сутолоке новых забот Преображенский забыл, что батальонный комиссар должен возвратиться под Ленинград в самое ближайшее время. 1-й минно-торпедный авиационный полк совершал систематические налеты на тыловые военные и промышленные объекты и военно-морские базы Германии и Финляндии, и военкому полка целесообразнее было находиться и вести политическую работу на основной базе. За него оставался на острове старший политрук Поляков, опытный, инициативный, всеми уважаемый в полку политработник.
      После проводов военкома полка Преображенский еще раз прочел в газете официальное сообщение о продолжении налетов на Берлин в ответ на непрекращающуюся бомбардировку немецкой авиацией Москвы. Он согласен, наращивать удары по Берлину надо, но вверенные ему морская и армейская авиагруппы особого назначения не в состоянии, к сожалению, этого сделать. Нужны новые, дополнительные авиационные части или даже соединения для продолжения "Операции Б".
      К его радости, вечером пришла шифровка от командующего ВВС флота генерала Жаворонкова, из которой он узнал, что Верховный Главнокомандующий нацелил на Берлин вновь сформированную 81-ю авиационную дивизию под командованием известного советского летчика Героя Советского Союза Михаила Водопьянова. На вооружении дивизии были мощные четырехмоторные бомбардировщики Пе-8.
      Морской и армейской авиагруппам особого назначения предписывалось самостоятельно продолжать налеты на Берлин.
      Перед самым отбоем к Преображенскому зашел старший политрук Поляков.
      - Интересное письмецо хочу вам показать, Евгений Николаевич. С той стороны, так сказать. О результатах нашей работы...
      По примеру своего начальника военкома полка батальонного комиссара Оганезова старший политрук Поляков считал первейшей обязанностью сообщать летному и техническому составу авиагруппы о результатах бомбардировок Берлина. Это оказывало огромное воспитательное воздействие на людей, находящихся на крайней западной точке советской земли, в глубоком тылу врага. Он связался с Беззаботным, и ему сообщили содержание письма мужу на фронт от жительницы Берлина Анни Реннинг. Солдат Реннинг воевал недолго, он был убит под Ленинградом.
      - Вот что пишут на фронт немецкие жены своим мужьям,- протянул Поляков текст полковнику.
      - Любопытно, любопытно.- Преображенский взял, письмо, начал читать...
      "Дорогой мой Эрнст! Война с Россией уже стоит нам многих сотен тысяч убитых. Мрачные мысли не оставляют меня. Последнее время днем и ночью к нам прилетают бомбардировщики. Нам всем говорят, что нас бомбили англичане. Но нам точно известно, что в эту ночь нас бомбили русские. Они мстят за Москву. Берлин от разрывов бомб весь сотрясается... И вообще, я скажу тебе: с тех пор как появились над нашими головами русские, ты не можешь себе представить, как теперь нам стало скверно.
      Родные Вилли Фюрстенберга, ты это хорошо знаешь, служили на артиллерийском заводе. Завода больше не существует! Родные Вилли Фюрстенберга погибли под его развалинами...
      Ах, Эрнст, когда русские бомбы падали на заводы Симменса, мне казалось, все проваливается сквозь землю.
      Зачем вы, Эрнст, связались с русскими! Неужели нельзя было найти что-либо поспокойнее.
      Я знаю, Эрнст, ты скажешь мне, что это не мое дело, что ты убежденный социалист... Но знай, мой дорогой, что здесь, возле этих проклятых заводов, жить невозможно! Мы все находимся словно в аду. Пишу я серьезно и открыто, ибо мне теперь ничего не страшно! Я ничего не боюсь...
      Предчувствую, Эрнст, пока дойдет до тебя мое письмо (если мне удастся донести его к почтовому ящику), меня не будет в живых. Эрнст... Уже гудят! Я несу письмо. Прощай! Всего хорошего. Твоя Анни".
      - Разумная женщина эта Анни Реннинг! - возвратил Преображенский лист Полякову.- Вот чего не хватает ее фюреру!
      - Да, простые берлинцы уже начинают понимать, к чему приведет авантюра их Гитлера,- согласился Поляков.- Аккредитованные в Берлине корреспонденты нейтральных стран сообщают о растущей панике в Берлине перед ударами советской и английской авиации. И что характерно, на развалинах наиболее отчаянные стали писать мелом: "За эти бомбардировки мы благодарим нашего фюрера!"
      - Надо, чтобы экипажи перед вылетом успели познакомиться с содержанием этого письма,- сказал Преображенский.
      Поляков показал на пачку копий.
      - Я отпечатал на машинке двадцать экземпляров. Хватит всем.
      Письмо немецкой женщины Анни Реннинг заставило Преображенского вспомнить о пришедшей еще днем почте, в которой оказались и два конверта на его имя со знакомыми почерками отца и жены. Работы было по горло, он все время находился среди сослуживцев, и вот теперь, оставшись один после ухода старшего политрука Полякова, с волнением вскрыл первым конверт от отца, вынул вчетверо сложенный лист и начал читать:
      "Родной мой сын Евгений! Наверное, ты в капусту крошишь гитлеровцев?! "Не будет им мало" - это твои слова. Я знаю хорошо, что они не разойдутся с делом. Будь хладнокровен, будь спокоен. О своих детях не беспокойся. Мы с мамой по мере сил своих ведем колхозную работу.
      Война всерьез! Ненависть наша к врагу растет.
      Но вот беда - я стар. Хотелось бы винтовку взять... Желаю тебе, мой родной сын, больших успехов, удач и счастья. Твой отец".
      Письмо жены особо растрогало Преображенского, глаза его потеплели, он расслабился, почувствовал радостное облегчение, которого всегда не хватало при напряженной работе.
      "...Где ты, Евгений, отзовись! Напиши мне коротенькое письмецо в два слова: "Я здоров". Оно меня успокоит. Галюська книжки читает. Малютка Ольга при встрече, пожалуй, назовет тебя "Евгений". Ей скоро четыре месяца. А Вовка очень часто требует от меня, чтобы я взяла на ручки Оленьку. В семье у нас пошли знаменитые художники. Смотри, читай, любуйся!.."
      К письму было приложено с десяток рисунков старшей дочери и сына. На них, увиденные детскими глазами, плывущие по реке пароходы, летящие самолеты, цветы, деревья, домики. Под деревянным домиком с высокой дымящейся трубой трогательная надпись, от которой защемило сердце: "Милый папа. Я жду тебя. Твоя Галя".
      Долго не мог заснуть в эту неспокойную ночь Преображенский, думал о самых дорогих для него и любимых жене, детях, отце и матери...
      Прежде чем отправить дальние бомбардировщики на Берлин, Преображенский еще раз проверил все расчеты. Теперь он нес ответственность за выполнение "Операции Б". Значит, надо подготовиться как следует. Необходимо снова проанализировать всевозможные варианты подхода к цели с учетом метеоусловий, бомбовой нагрузки, зон зенитного огня противника, барражирования немецких ночных истребителей-перехватчиков.
      Летели самолеты только морской авиагруппы. Двигатели ДБ-3ф эскадрильи капитана Тихонова нуждались в замене, и машины пришлось отправить на Большую землю. На оставшихся в группе майора Щелкунова трех самолетах производился текущий ремонт моторов силами технического состава, и они не могли пока принять участие в операции.
      Нуждались в ремонте и моторы всех дальних бомбардировщиков морской авиагруппы, о чем Преображенскому доложил старший инженер Баранов. К тому же не хватало на все машины авиабомб среднего калибра. Лететь же на Берлин даже с одной ФАБ-500 на внешней подвеске стало трудно; сказывалась изношенность моторов, они перегревались и выходили из строя.
      Решено было послать в очередной налет на Берлин одно звено. Ведь нельзя же было срывать "Операцию Б", тем более что немецкая авиация почти каждый день бомбит Москву. В Ставке не поймут пассивность морских летчиков и их командира. Когда "Операцией Б" руководил командующий ВВС флота генерал Жаворонков, налеты на Берлин осуществлялись регулярно, теперь же, при командире 1-го минно-торпедного авиационного полка полковнике Преображенском, они прекратились. Никакие ссылки на слабое техническое состояние ДБ-3, отсутствие должного комплекта авиабомб и нехватки бензина в Москве принимать не будут.
      Звено возглавил командир 1-й авиаэскадрильи капитан Ефремов. Его ведомыми были назначены экипажи летчиков старшего лейтенанта Трычкова, лейтенантов Дашковского и Мильгунова. Вылет Преображенский назначил за полчаса до захода солнца. Теперь ему самому, как это делал раньше генерал Жаворонков, приходилось на старте отправлять экипажи в полет.
      Летчики не любят провожать своих товарищей на боевые задания. Лучше было бы для каждого самому вести машину, чем глядеть вслед уходящему в небо самолету. Такое же состояние испытывал и Преображенский, вместе с капитаном Комаровым, давая разрешение на взлет. Он сейчас сожалел, что сам не возглавил звено, ведь задание Верховного Главнокомандующего по бомбардировке особо важной цели - резиденции Гитлера - с него не снято.
      Над аэродромом разнесся гул моторов, бомбардировщики выруливали на старт. К Преображенскому подбежал запыхавшийся старший инженер Баранов.
      - На машине старшего лейтенанта Трычкова греется левый мотор,- доложил он.- Выпускать ее нельзя. Не взлетит...
      Преображенский поморщился, сжал зубы. Первая неприятность еще до начала взлета. Захотелось отругать Баранова за плохую подготовку материальной части, но усилием воли сдержал себя, старший инженер ведь докладывал ему о необходимости ремонта моторов на всех машинах.
      На Берлин пошли три самолета. Преображенский приложил руку к козырьку фуражки, провожая капитана Ефремова. Следом, хотя и тяжело, поднялись в воздух ДБ-3 лейтенантов Дашковского и Мильгунова.
      В ночь налета на Берлин обычно на аэродроме никто не спал. Бодрствовал в землянке и Преображенский. Перед ним на столе лежала карта с акваторией Балтийского моря, на которой изломанной красной линией пролегал маршрут полета от Кагула до Берлина. По времени, зная скорость ДБ-3, он отмечал, где примерно сейчас должны были находиться экипажи Ефремова, Дашковского и Мильгунова.
      В землянку зашел капитан Хохлов.
      - Что, Петр Ильич, тяжко нам сегодня? - посочувствовал Преображенский.
      - Да уж лучше бы там сейчас быть,- показал Хохлов на излом линии на траверзе шведского острова Готланд и тяжело задышал.
      - Не вешай носа, штурман, не печаль командира,- улыбнулся Преображенский.Еще будем над Берлином и не раз. На-ка, полюбуйся, что мои выкамаривают,- он достал из кармана конверт, вынул из него рисунки старшей дочери и сына и с гордостью рассыпал перед штурманом.
      Хохлов подносил каждый лист к электрической лампочке и подолгу, внимательно рассматривал детские рисунки. В памяти невольно всплыл и его сынишка Борька. Где он сейчас? Перед перебазированием на остров Сааремаа жену и сына вместе с семьями летного и технического состава эвакуировали в тыл. Валентина решила ехать к своим родным на Кавказ в город Грозный. Последнюю весточку она прислала из Ростова-на-Дону, куда ее привели запутанные войной пути-дороги. Писала, что с парадного кителя сняла орден Ленина, которым он был награжден за зимнюю войну с Финляндией, положила его в сумочку и теперь не знает, что с ним делать. Тяжко же ей сейчас с младенцем Борькой на руках. Вот, бедная, попала в пекло, ведь у Ростова-на-Дону уже немецкие войска, идут бои за город...
      От горестного раздумья Хохлова оторвал звонкий голос вошедшего в землянку капитана Комарова.
      - Посты ВНОС доложили о шуме моторов самолета,- доложил он.- Нашего самолета, товарищ полковник.
      Преображенский посмотрел на часы, уж слишком быстро что-то возвращается один из экипажей. Выходит, не долетел до цели, отбомбился по запасной.
      Он вместе с Комаровым и Хохловым вышел из душной землянки. Знакомый звук моторов ДБ-3 донесся с юга, со стороны районного центра Курессаре. Появился в зоне видимости и сам самолет, над ним взвилась зеленая ракета: просьба о посадке. С аэродрома ответили красной ракетой, и бомбардировщик пошел на посадку.
      Приземлился ДБ-3 капитана Ефремова. Доклад его был не утешителен. Моторы перегрелись в полете, пришлось идти на запасную цель Виндаву и сбросить бомбы на стоящие в порту немецкие корабли. Самолет был обстрелян зенитной артиллерией, но огонь ее оказался, мало эффективен.
      Преображенский болезненно переживал возвращение экипажа капитана Ефремова. Вторая неудача! А когда капитан Комаров сообщил, что еще один дальний бомбардировщик возвращается раньше времени, его негодованию, казалось, не было предела. Так неудачно он начал руководить "Операцией Б", что теперь о нем подумает командующий ВВС флота генерал Жаворонков?
      Вернулся экипаж лейтенанта Мильгунова. Причина та же, что и у капитана Ефремова. Моторы перегревались, а правый потом совсем отказал. Вынужден был развернуться на Либаву и сбросить ФАБ-500 и две ЗАБ-50 на порт.
      Оставался в воздухе экипаж лейтенанта Дашковского. Что с ним? Долетел ли до Берлина или тоже вынужден будет отбомбиться по запасной цели? В сложившейся ситуации лучше бы он возвратился. Ведь вся противовоздушная оборона немцев набросится на него одного и трудно, ох как трудно будет лейтенанту выбраться из моря огня.
      Время тянулось медленно, в землянке тишина, говорить не хотелось. Давно уже наступил рассвет, пора бы уж появиться самолету Дашковского, но его все нет и нет. И наконец, как гром с неба, радостная для каждого летчика весть:
      - Летит, летит! Летит наш лейтенант Дашковский!
      Землянка быстро опустела. Преображенский устремил взгляд на юг. Действительно, со стороны Курессаре летел ДБ-3. Возвращается! Но почему так поздно? Случилось что или штурман заблудился в облаках? Молодец все же лейтенант! Один летал на Берлин, а вот дотянул ли до него - сейчас он расскажет.
      Все с нетерпением ждали посадки. Однако самолет перед самым аэродромом вдруг резко снизился и скрылся за кромкой леса. Может быть, кончился бензин, и Дашковский пошел на вынужденную посадку?
      Мощный взрыв донесся до аэродрома глухим эхом, нестерпимой болью отозвался в сердцах...
      Лейтенант Дашковский погиб на глазах. Его смерть мгновенная - особая смерть летчиков. Что знал Преображенский о лейтенанте? Имя - Николай, отчество - Феодосьевич, фамилия - Дашковский. Родился в крестьянской семье в Черкасской области. Закончил техникум, по комсомольскому набору попал в Одесское военно-авиационное училище. Был направлен вначале на Тихоокеанский флот, а затем уже перед самой войной переведен на Балтику в 1-й минно-торпедный авиационный полк. Женат. Есть сын. Летчик опытный, смелый. За налеты на Берлин награжден орденом Ленина. Вот и все, пожалуй. А как это мало знать о человеке, с которым вместе водили бомбардировщики на Берлин?! И даже сейчас не знаешь, дошел ли он до Берлина или сбросил бомбы на Штеттин, Данциг или еще на какую запасную цель?
      Вечером погибший экипаж похоронили рядом с экипажами старшего лейтенанта Финягина, лейтенантов Александрова и Кравченко на местном кладбище, ставшем своеобразным пантеоном вечной славы морских летчиков-балтийцев. Дружно прогремел винтовочный залп - салютовали тем, кто ценой жизни выполнил свой воинский долг перед Родиной.
      Капитан Комаров, скрепя сердце, выводил пером в журнале боевых действий авиагруппы:
      "24.08.41 ДБ-3 No 391401. Дашковский, лейтенант - летчик. Николаев, ст. лейтенант - штурман. Элькин, мл. сержант - стрелок-радист.
      Самолет разбит при посадке после выполнения боевого задания (бомбоудар по г. Берлин) в районе Курессаре. Экипаж погиб".
      Из записки фюрера от 23 августа 1941 года по вопросу продолжения операций на советско-германском фронте:
      "...Кроме того, необходимо учесть моменты, имеющие значение для Германии вследствие ее собственного положения:
      а) возможно быстрое занятие Прибалтики с целью обеспечения Германии от ударов русской авиации и военно-морского флота из этих районов..."
      Из сообщения ТАСС:
      "Лондон, 27 августа (ТАСС). Из достоверных источников сообщают, что германские власти начали эвакуацию населения из районов, подвергающихся бомбардировкам. Из северной, северозападной и северо-восточной части Германии большое количество немцев выехало в Норвегию, Данию, Люксембург и южную часть Германии. В южной Германии не хватает жилищ, и прибывающие из других частей страны размещаются за городом во временных постройках. Около Линца вырос целый городок из палаток".
      На пороховой бочке
      По приказу командующего Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирала Трибуца комендант Кронштадтской крепости направил на остров Сааремаа первую группу кораблей с авиационными бомбами для морских летчиков, участвующих в "Операции Б". В группу вошли быстроходные тральщики БТЩ-209 "Кнехт" и БТЩ-214 "Бугель". Несколько позднее к ним присоединился и БТЩ-206 "Верп".
      Из Кронштадта вышли рано утром, к полудню быстроходные тральщики достигли района Юминданины. На траверзе маяка Кери они встретили конвой боевых кораблей и транспортных судов, шедших из осажденного Таллинна в Кронштадт. Конвой втянулся на выставленное немецкими кораблями минное поле и потому шел очень медленно, опасаясь столкновения с морскими минами. С эстонского берега неожиданно появились немецкие бомбардировщики и начали атаки на попавшие в ловушку советские корабли. Особо доставалось флагману конвоя эсминцу "Энгельс" и шедшему в кильватере танкеру No 11. Маневр их на минном поле был стеснен до предела. "Юнкерсы" на малой высоте прицельно сбрасывали бомбы, эсминец "Энгельс" отклонился несколько влево и наскочил на мину. Подорвался на мине и танкер No 11 и вскоре затонул.
      Шедшим навстречу быстроходным тральщикам нелегко было проскочить минное поле, да еще под ударами немецких бомбардировщиков. Неудача первым постигла БТЩ-209 "Кнехт". Обходя подорвавшийся эсминец "Энгельс", он напоролся на мину, от взрыва которой сдетонировали лежащие на палубе авиационные бомбы. Огромный столб воды и огня поднялся на том месте, где только что был "Кнехт". Спустя несколько минут такая же участь постигла и БТЩ-214 "Бугель". Он тоже подорвался на мине и затонул. Лишь потрепанному немецкими бомбардировщиками БТЩ-206 "Верп" с трудом удалось добраться до Таллинна.
      Первая попытка доставить авиабомбы на остров Сааремаа для морских летчиков окончилась полной неудачей.
      Комендант Кронштадтской крепости в срочном порядке направил вторую группу кораблей из Ораниенбаума. В нее вошли быстроходный тральщик БТЩ-203 "Патрон" под командованием старшего лейтенанта Ефимова, тихоходный тральщик Т-289 лейтенанта Соколова и сторожевой корабль "Коралл" капитан-лейтенанта Подсевалова. Их сопровождал патрульный катер лейтенанта Сажнева.
      С учетом неудачного опыта тральщиков "Кнехт" и "Бугель", закончившегося трагически, старший лейтенант Ефимов, назначенный старшим в группе кораблей, решил выйти в море с наступлением темноты и за ночь постараться пройти нашпигованный минами Финский залив.
      Погрузка на палубы авиационных бомб среднего калибра закончилась вовремя, и с наступлением темноты "Патрон" первым отвалил от стенки Ораниенбаумского причала. За ним последовали тральщик Т-289 и патрульный катер. Лишь почему-то замешкался сторожевой корабль "Коралл", пришлось на большом кронштадтском рейде застопорить ход и лечь в дрейф. Световым семафором Ефимов поторопил "Коралл" с выходом в море; каково же было его удивление, когда капитан-лейтенант Подсевалов ответил, что его сторожевой корабль не сможет участвовать в переходе на остров Сааремаа из-за неисправности машин, а отремонтировать их в ближайшие часы не представляется возможным.
      На запад через весь Финский залив взяли курс тральщики "Патрон", Т-289 и сопровождавший их патрульный катер.
      Ефимов отдавал себе отчет, что далеко не всем сегодня доведется благополучно закончить тяжелейший переход с полным грузом авиабомб на борту. Тральщик, на палубе которого лежали ряды закрепленных фугасных и зажигательных бомб, представлял бочку с порохом в десятки тонн весом. Достаточно взрыва контактной или магнитной мины, даже осколка от бомбы при бомбардировке немцами с воздуха, как опасный груз сдетонирует и разнесет "Патрон" на куски. Так произошло с БТЩ-209 "Кнехт". Вне всякого сомнения, немцы сделают все возможное, чтобы не пропустить советские корабли в блокированный с моря Моонзунд. С рассвета они начнут обстреливать их из тяжелой артиллерии с занятого эстонского берега. Финны, в свою очередь, могут пустить в дело батареи береговой обороны, особенно с острова Макелуотто. Ожидает их днем встреча с немецкими подводными лодками, стоящими на позициях перед выходом из Финского залива в Балтийское море, торпедными катерами и даже с легкими крейсерами, курсирующими вдоль побережья. Но особенно опасна авиация противника, которая практически будет безнаказанно наносить бомбовые удары. Вооружение на тральщике слабое: две малокалиберные пушки и зенитные пулеметы. Ведь он по своей конструкции предназначен для траления вражеских мин, а не ведения морского боя.
      Встреча с противником ожидалась в дневное время суток, а пока надо еще пройти заминированный Финский залив, благо погода благоприятствовала: морось, туман, ночная мгла. Основные выставленные противником минные поля Ефимову были известны, они нанесены на штурманскую карту. Но за последние сутки немцы с подлодок или самолетами могли перекрыть фарватер.
      Шли без огней средним для "Патрона" ходом, так как Т-289 развить большую скорость не мог. По карте Ефимов определил, что только еще достигли острова Лавенсаари; намеченный им заранее график движения срывался из-за отказа выйти в море сторожевого корабля "Коралл".
      Неожиданно донесся тревожный голос вахтенного сигнальщика краснофлотца Харламова:
      - Слева по курсу сорок пять слышу шум моторов самолета!
      - Чей самолет? - спросил Ефимов находящегося в боевой рубке командира отделения сигнальщиков старшину 2-й статьи Большакова.
      - Сейчас выясню, товарищ командир,- отозвался Большаков и быстро поднялся на верхний ходовой мостик. Неизвестный самолет проскочил в темноте над "Патроном". По характерному завывающему звуку моторов Большаков безошибочно определил, что над Финским заливом появился немецкий самолет. И как бы в подтверждение справа по курсу в темном небе вспыхнул яркий свет от сброшенной световой авиабомбы - "люстры", как ее метко окрестили балтийцы.
      - Немецкий разведчик, товарищ командир,- доложил Большаков.- Ушел в сторону Финляндии.
      - Выходит, засек нас, старшина? - с досадой произнес Ефимов.- Здорово это у них поставлено.
      - Не думаю, товарищ командир. В такой темнотище заметить наш "Патрон" невозможно,- по-своему рассудил командир отделения сигнальщиков.- Просто для порядка "люстру" повесил фашист...
      Старшина оказался прав, остаток ночи прошел спокойно, тральщики благополучно проходили мимо минных полей, медленно, но настойчиво приближаясь к Балтийскому морю.