"...Личный состав королевских военно-воздушных сил шлет личному составу Советских Военно-Воздушных Сил самые теплые приветствия. Мы восхищаемся упорством и мужеством советских летчиков..."
      - Сегодня, именно сегодня, в наш прекрасный праздник День Воздушного Флота страны мы нанесем очередной, шестой удар по Берлину! - сказал в заключение Жаворонков.- И я уверен, что экипажи, идущие на столицу фашистской Германии, с честью и достоинством выполнят это боевое задание товарища Сталина!
      После торжественного построения состоялся праздничный концерт группы артистов драматического театра Краснознаменного Балтийского флота. Эта группа артистов, возглавляемая ленинградским поэтом Соломоном Фогельсоном, прибыла на остров Сааремаа в начале войны. В ее составе находилась и киноактриса Валентина Телегина, известная всем советским кинозрителям по любимому в стране кинофильму "Учитель". "Гвоздем" концертной программы артистов драмтеатра Балтфлота были неизменные частушки, исполняемые Валентиной Телегиной и ее подругой артисткой Верой Богдановой. Этих актрис знали и горячо любили на острове все и всегда с нетерпением ждали их появления на импровизированной сцене. Частушки, сочиняемые почти всеми артистами, обычно посвящались бойцам тех подразделений и частей, где проходил концерт. Конечно, они были далеки до совершенства литературных форм, но зато шли от души, что нравилось зрителям. Сочиняли и сами исполняли артисты короткие скетчи, сатирические куплеты и пародии на немцев.
      Наряду с ежедневными концертами артистам драмтеатра Балтфлота приходилось, и довольно часто, сопровождать машины с боеприпасами, помогать строить оборонительные сооружения, нести вахту по охране складов. Ведь положение на островах осложнялось, они были блокированы с суши, моря и воздуха. И потому каждый человек вне зависимости от ранга, занимаемой должности и профессии, сознавая личную ответственность, делал все возможное для защиты ставшего родным Моонзунда.
      С импровизированной сцены, созданной из поставленных в ряд трех грузовых автомашин с открытыми бортами, ведущий поздравил летчиков с Днем Воздушного Флота и объявил первый номер праздничного концерта.
      Артисты исполняли отрывки из пьес, читали стихи, пели народные песни, танцевали. Каждое их выступление встречалось громкими аплодисментами и неизменным требованием повторить на бис. Когда же ведущий концерт объявил об исполнении "Маркизы-Гитлеризы" - пародии на Гитлера и его генералов и адмиралов, зрители повскакали с мест, бурно приветствуя предстоящий номер хлопками и выкриками:
      - Даешь "Маркизу-Гитлеризу"! Даешь!..
      "Маркиза-Гитлериза" была, пожалуй, самой популярной на Сааремаа, без нее не проходил ни один концерт. Она исполнялась на мотив всем хорошо известной песенки Леонида Утесова и его дочери Эдит "Все хорошо, прекрасная маркиза". Артисты, удачно загримированные под Гитлера, начальника штаба верховного главнокомандования вооруженных сил фельдмаршала Кейтеля, главнокомандующего военно-морским флотом гррс-адмирала Редера и командующего авиацией рейхсмаршала Геринга, своей талантливой игрой сглаживали сочиненные ими же слабые, подчас примитивные стихи, и под аккомпанемент баяниста с завидным юмором доносили их до восторженных зрителей.
      Первым своему "фюреру" о ходе войны с русскими докладывал "фельдмаршал Кейтель". Подергивая черные усики и без конца поправляя челку, "Маркиза-Гитлериза" спрашивал:
      Фельдмаршал мой! Я жду доклада,
      На фронте как дела идут?
      И скоро ли Москвы осада?
      Когда солдаты в Москву войдут?
      "Фельдмаршал", смешно перекладывая монокль с одного глаза на другой и гарцуя, восхищенно докладывал о "достижении" сухопутных войск на восточном фронте.
      Все хорошо, "Маркиза-Гитлериза"!
      Все хорошо! Война - легка.
      Ни одного печального сюрприза,
      За исключеньем пустяка:
      Земля российская жадна!
      Пять армий слопала сполна,
      В расход пустила сто бригад...
      Кресты на ней везде стоят,
      А вместо свечек - танки жгут.
      И артиллерии капут!
      Под зад коленом больно бьют,
      В Москву войти нам не дают
      И говорят: "Даешь Берлин!
      Вобьем фашистам в пузо клин!"
      Молниеносный план трещит...
      Солдат "Хайль Гитлер!" не кричит
      Иван нас лупит в гриву, в хвост;
      Фриц удирает во весь рост...
      А в остальном, "Маркиза-Гитлериза",
      Все хорошо, все хорошо!
      В таком же ключе, под беспрерывный хохот зрителей, докладывал об "успехах" своего военно-морского флота "грос-адмирал Редер". Но больше всего авиаторам понравилась, конечно, сцена с "рейхсмаршалом Герингом".
      Рейхсмаршал мой! Необходимо
      И о люфтваффе дать доклад.
      Мои асы непобедимы!
      Летают словно на парад!
      Хвастливый "рейхсмаршал", весь обвешанный крестами, петухом ходил по сцене, обвораживая своего "фюрера".
      Все хорошо, "Маркиза-Гитлериза"!
      Все хорошо! Война - легка.
      Ни одного печального сюрприза,
      За исключеньем пустяка:
      Мы в синем небе не одни
      Нас заклевали "ястребки",
      И "чайки" тоже - вот беда!
      Все щиплют наши "мессера"!
      А "птички" эти хоть малы,
      Но так отважны и смелы,
      Что дерзко в небе голубом
      Грозят нам русским кулаком!
      И с ними "илы" заодно
      Пускают "юнкерсы" на дно.
      Твои хваленые асы
      Хвосты поджали, словно псы,
      И лишь взлетят - кричат: "Сдаюсь!
      О фаттер, муттер, я боюсь..."
      А в остальном, "Маркиза-Гитлериза",
      Все хорошо, все хорошо!
      Ведущему концерт стоило большого труда успокоить возбужденных зрителей.
      - Бис! Браво! Давай еще! Бис!..- неслось со всех сторон.
      - А теперь, дорогие товарищи, в заключение нашего праздничного концерта специально для вас... вас, героев-летчиков, бомбивших столицу фашистской Германии - Берлин, частушки на бис! - объявил ведущий, когда краснофлотцы и офицеры несколько приутихли.
      На самодельную сцену поднялся баянист, следом за ним вспорхнули бойкие подружки в ситцевых цветастых платьях - актрисы Валентина Телегина и Вера Богданова. Баянист лихо заиграл, притопывая в такт правой ногой, и веселые подружки, сменяя друг друга, с озорным переплясом запели только что сочиненные частушки.
      Жаворонкова генерала
      Страна на остров провожала.
      И оттуда, со всех сторон
      Шлет на Берлин ДэБэ-три он,
      Жутко стало жить берлинцам:
      Бомбы воют поутру.
      Ведь налеты на столицу
      Им совсем не по нутру.
      Наш Гречишников Василий
      Клином вышибает клин.
      Пятисотками своими
      Точно он бомбит Берлин.
      Сменил Геринг три рубашки,
      Маршала бросает в жар.
      В небе кружатся "букашки",
      А на земле - большой пожар.
      Ефремов, Плоткин, Есин, Фокин
      Пилоты - просто мастера!
      Летают смело над Берлином,
      Боится их вся немчура.
      Ночью мучается Геббельс,
      Пересохло все во рту.
      Он страшится бомб советских,
      Просыпаясь весь в поту.
      Гитлер стонет на постели,
      Не дает заснуть кошмар.
      Преображенский над Берлином
      Мощный надо ждать удар.
      Наши соколы-балтийцы,
      Примите вы от нас привет.
      Смелей летайте над Берлином,
      Затмите гитлеровцам свет!
      Подружек-исполнительниц благодарные зрители долго не отпускали со сцены. К ним поднимались краснофлотцы с охапками полевых цветов, сорванных на аэродроме, и буквально заваливали ими Валентину Телегину и Веру Богданову.
      Праздничный концерт группы артистов драматического театра Краснознаменного Балтийского флота надолго запомнится каждому авиатору и особенно тем, кто сегодня, в День Воздушного Флота страны, летит на Берлин.
      Флагманский дальний бомбардировщик медленно набирал высоту, пробивая многокилометровую толщу кучевых облаков, нависших над Балтийским морем. Моторы гудели натужно, особенно надрывался правый, что обеспокоило Преображенского. Скорее бы перейти в горизонтальный полет, тогда можно было бы несколько сбавить обороты правого мотора, дать ему передохнуть. И взлетали они на этот раз с аэродрома труднее обычного; все же пятисоткилограммовая авиабомба на внешней подвеске влияет на скорость и довольно сильно.
      Сказывалась, и значительно, мягкая грунтовая взлетная полоса и, конечно же, изношенность моторов.
      Слева, внизу за облаками, осталась Виндава. Невольно вспомнил Преображенский прошлый вынужденный налет на порт. "Неужели и сегодня откажет один из моторов? - обожгла его мысль. - Нет, нет и нет! Тяните, моторчики, тяните, милые..."
      - Штурман, Петр Ильич, мы должны дойти до нашей новой цели, - передал Преображенский Хохлову. - Дойти во что бы то ни стало!
      - Дойдем, командир, обязательно дойдем, Евгений Николаевич, - весело отозвался Хохлов. У него было хорошее, приподнятое настроение, вызванное прекрасным концертом группы артистов драматического театра Краснознаменного Балтийского флота, данным специально для летчиков в их профессиональный праздник. Правда, сегодня вечером надо было бы по традиции поднять бокал вина в честь праздника, но генерал Жаворонков посчитал, что именно в этот знаменательный для летчиков день праздничные подарки в виде пятисоткилограммовых авиационных бомб с добавлением соток должны быть отправлены фашистам в Берлин.
      - А свой праздник, День советской авиации, завершите завтра, - сказал на прощание Жаворонков. - Праздничный обед с поросенком будет ждать вас.
      - Какой же это поросенок без вина? - высказался за всех Хохлов.
      - Угостим вас и кое-чем покрепче, - пообещал генерал.
      Бомбардировщик пробил облачность лишь на высоте пяти с половиной тысяч метров. Преображенский еще поднялся на полкилометра и перевел самолет в горизонтальный полет. Прислушался к рокоту моторов, кажется, тянут пока нормально, правда, правый все же чуточку сдает.
      - Не беспокойтесь, Евгений Николаевич, сегодня свои праздничные подарки мы точно адресуем новой, особо важной цели, - продолжал Хохлов.- Получайте, господа-фашисты, от морских летчиков Краснознаменной Балтики! Прямо с доставкой. Хотя, не сегодня, а уже завтра, - поправился он. - Через один час пять минут наступит девятнадцатое августа тысяча девятьсот сорок первого года...
      - К цели будем подходить на высоте шести тысяч метров,- перебил Преображенский разошедшегося штурмана.
      - Добро! Точность попадания подарков прямо в руки адресата от этого только увеличится. А если еще снизиться на километрик, тогда... Нет, отставить, командир, сталкиваться с аэростатами заграждения нету никакой охоты...
      Преображенский не обращал внимания на разглагольствование штурмана, его все больше и больше беспокоило состояние правого мотора. Сбавил ему обороты, давая поостыть, передохнуть. Но и левый мотор начал гудеть более натужно.
      Спад рокота правого мотора уловил, наконец, и штурман.
      - Командир, что с правым? - поинтересовался он. В его голосе уже появились тревожные нотки.
      - Греется, чертяга,- как можно равнодушнее произнес Преображенский.
      - Как и в прошлый раз?
      - Примерно...
      - А левый?
      - И левый начинает капризничать.
      - Что с ним происходит?
      - Тоже перегрелся малость...
      Минут двадцать каждый из членов экипажа с беспокойством вслушивался в рокот моторов самолета. Улучшения не намечалось, особенно в правом, хотя летчик все время и щадил его, снижая обороты. Но от этого сильнее грелся левый мотор, получавший большую нагрузку, а если начнет резко сдавать и тот, тогда до Берлина не дотянуть.
      - Командир, может... может, опять по запасной цели ударим? - предложил Хохлов, понимая, что кому-то из экипажа первому приходится предлагать запасной вариант.- На траверзе немецкий военный порт Пиллау. Кораблей там предостаточно, как в бочке сельдей...
      - Ключ у тебя на месте, Петр Ильич? - вместо ответа спросил Преображенский.- Не забыл в Кагуле?
      - Как же, забуду я теперь. Вот он, рядом. В полетной сумке. Отныне и навсегда он от меня никуда,- отозвался Хохлов, не понимая, к чему клонит полковник.
      - Так ключ-талисман чего тебе, лично тебе говорит? На запаску свернуть или продолжать идти на Берлин?
      - Вон вы о чем,- засмеялся Хохлов.- Мой ключ всегда за Берлин, но моторы же, командир, моторы...
      - Стрелок-радист? - спросил Преображенский.
      - На Берлин, товарищ полковник! - ответил сержант Кротенко.
      - Воздушный стрелок?
      - Товарищ командир, только на Берлин! - произнес старший сержант Рудаков.А как же иначе?!
      - Штурман?
      - Обижаете, командир! - обиделся Хохлов.-Даешь Берлин! Даешь новую, особо важную цель!
      - Решение экипажа утверждаю. Идем прежним курсом, на Берлин! - в голосе полковника зазвучал металл.
      Время относительно спокойного полета над Балтийским морем заканчивалось. ДБ-3 подходил к береговой черте правее Штеттина. Сейчас их встретят зенитки или ночные истребители.
      - Нам повезло, командир! - послышался бодрый голос штурмана.- Земля скрыта густой облачностью. Не увидят нас немцы.
      Действительно, облака надежно скрыли советские дальние бомбардировщики. С земли был слышен лишь гул их моторов, и как ни старались немецкие прожектористы пробить лучами толщу облаков, ничего не получалось. И все же зенитная артиллерия открыла огонь, видимо, хотела просто психологически воздействовать на советских летчиков. Шапок от разрывов немецких зенитных снарядов нигде не было видно, они лопались в густых облаках.
      - До Берлина пятнадцать минут! - объявил Хохлов.
      - Штурман, точнее курс,- потребовал Преображенский.- Как можно точнее...
      - Если, командир, не будете рыскать от зениток и ночников - на боевой выйдем точно,- пообещал Хохлов.
      - Не буду. Курса, высоты и скорости не изменю ни при каких обстоятельствах,- заверил Преображенский.
      Моторы хоть и грелись, особенно правый, но тянули пока вполне удовлетворительно. А когда самолет освободится от бомбовой нагрузки - станет им намного легче.
      Облачность вдруг резко оборвалась, и слева над бомбардировщиком засиял серп луны. При его свете под фюзеляжем стали видны контуры большого населенного пункта. Зенитная артиллерия прекратила огонь, значит, вот-вот появятся на перехвате ночные истребители.
      - Кротенко, Рудаков, товарищи сержанты, глядите в оба,- предупредил Преображенский.
      Немецкие ночные истребители не заставляли себя долго ждать, им особенно хотелось отразить от Берлина первый советский бомбардировщик.
      - Вижу ночника! - донесся тревожный голос Кротенко.- Идет наперерез с верхней правой полусферы!
      - Ночник с нижней правой полусферы! - прозвучал доклад воздушного стрелка Рудакова.
      - Ну, когда заходят на курс атаки сразу два истребителя - успех минимальный,- усмехнулся Хохлов.- Помешают друг другу...
      Преображенский скосил глаза вправо, заметил пучки света от лучей фар-прожекторов ночных истребителей. Штурман, пожалуй, прав, одновременно истребителям атаковать советский самолет несподручно.
      - Кротенко, Рудаков! Огня не открывать,- упредил стрелков Преображенский.Не будем раньше времени демаскировать себя.
      Ночные истребители промчались мимо, так и не поймав лучами советский бомбардировщик. Они скрылись в темноте, очевидно, заходили на новый круг или, скорее всего, пытались атаковать идущего следом бомбардировщика.
      Под фюзеляжем уже видны очертания затемненного Берлина.
      - До цели пять минут!
      - Штурман, Петр Ильич, точней выходи на боевой курс! - умолял Преображенский.
      - Не волнуйтесь, командир. Сделаю все возможное и даже невозможное,ответил Хохлов, не понимая, почему так беспокоится полковник. Раньше он полностью доверял штурману. Что же это такая за особо важная цель, если из-за нее командир полка сам не в себе? Ведь он всегда завидовал крепким нервам Преображенского! А тут они начали сдавать.
      - Выходим на боевой! Даю корректировку,-предупредил Хохлов и с помощью сигнальных огней начал выводить бомбардировщик на последнюю прямую линию.
      Преображенский с максимальной точностью выполнял команды штурмана. Сердце его начинало учащенно биться: еще бы, под ними уникальная цель правительственный квартал, в котором помещена и резиденция Гитлера. Он детально изучил план Берлина, мысленно представил себе маленький квадратик, расположенный на пересечениях главных магистралей города Герман-Герингштрассе, Фоссштрассе, Вильгельмштрассе и Парижской площадью, рядом с парком Тиргартен. Из этого маленького квадратика уж совсем незаметной точкой выглядело здание новой канцелярии с самой резиденцией Гитлера и его рабочим кабинетом на втором этаже.
      - Боевой!
      Пальцы до боли сжали ручку штурвала, взгляд застыл на приборах, указывающих курс, скорость и высоту полета.
      - Так держать!
      Конечно, обитатели правительственного квартала при объявлении воздушной тревоги уже спустились в надежные бункера. Но хорошо бы уничтожить хоть здание. Попасть с такой высоты пятисоткилограммовой бомбой в резиденцию Гитлера практически невозможно, и все же чем черт не шутит...
      - Есть! - резанул в ушах голос штурмана, нажавшего кнопку электросбрасывателя.- Пошли праздничные подарки!..
      Облегченный бомбардировщик подпрыгнул, моторы заработали ровней. Томительное ожидание падения ФАБ-500 и трех ФАБ-100.
      - Есть цель! - радостно закричал Хохлов.- Вижу четыре оранжевые точки! Одна очень большая. От пятисотки. Командир, на обратный курс!
      Гадать, угодила ли хоть одна из сброшенных авиабомб именно на резиденцию Гитлера или хотя бы на сам правительственный квартал, трудно, да и нет больше надобности. Теперь поскорее бы выйти к Балтийскому морю сквозь частокол зенитного огня, чередующегося с атаками ночных истребителей.
      По примеру морских летчиков капитан Тихонов, как и майор Щелкунов, в свой третий полет на Берлин взял на внешнюю подвеску одну ФАБ-500, а ФАБ-100 и ЗАБ-50 загрузил в бомболюки. Стрелок-радист старшина Коневцев вывел на пятисотке белой краской: "Подарок Гитлеру!".
      - Наш праздничный гостинец,- пояснил он.
      Оторвались от взлетной полосы сравнительно легко. И сразу врезались в облака. Более трех часов предстояло лететь в темноте.
      Тихонов особо не беспокоился, у него штурман лейтенант Лаконин хоть и молод, но дело свое знает отлично. Ведь в такой же почти облачности они летели в прошлый раз, и Лаконин точно вывел ДБ-3ф на цель.
      Сегодня их цель - авиационные заводы Мессершмитта. ФАБ-500 на борту очень кстати, взрыв от нее разнесет заводской корпус на кирпичики.
      - Вениамин Иванович, на вас вся надежда,- сказал в микрофон Тихонов штурману.
      - В чем именно, Василий Гаврилович? - не понял Лаконин.
      - Послать пятисотку прямо в сборочный цех!
      - Пошлем. А чего тут? Раз надо. Ради нашего праздничка.
      - Тогда веди...
      Тихонов попытался забраться на самый потолок, чтобы пробить облачность, но безрезультатно. Вынуждены были лететь в облаках, хотя это и сказалось на скорости. К тому же висящая на внешней подвеске ФАБ-500 увеличивала сопротивление воздуха и еще более снижала скорость. Вскоре начало греться масло в левом моторе - первый показатель того, что двигатель работает ненормально.
      - Находимся на траверзе острова Борнхольм,- сообщил Лаконин.
      "Скоро Штеттин",- подумал Тихонов.
      Сообщать о выходе к территории Германии не требовалось, об этом напоминали сами немцы. Прожекторы и зенитные батареи были наготове. Однако на этот раз облака висели очень низко над землей. Лучи никак не могли пробить их толщу, а потому и зенитки стреляли не прицельно, а просто так, для острастки.
      - До Берлина двадцать минут,- предупредил Лаконин.
      - Дойдем,- ответил Тихонов, с беспокойством поглядывая на стрелку, показывающую температуру масла в левом моторе. Стрелка скатывалась вниз, что означало большой перегрев.
      Под самолетом белели от прожекторных лучей дымчатые облака. Бомбардировщик словно катился по ним, временами подпрыгивая как на ухабах.
      - До Берлина пятнадцать минут,- раздался голос штурмана.
      Облачность кончилась. Прямо перед глазами встали длинные, тонкие, яркие лучи. Они раскачивались из стороны в сторону. Их было много. Тихонов начал было их считать, но скоро сбился. Лучи не стояли на месте, они перекрещивались, суетливо метались по небу, временами замирали на секунду-другую, упираясь в зенит.
      Вражеские зенитки молчали. Значит, в воздухе сейчас ночные истребители-перехватчики.
      - Старшина, глядите в оба! - предупредил Тихонов стрелка-радиста.
      И сам он, и штурман Лаконин озирались по сторонам, отыскивая глазами светящиеся фары "мессеров". Вон справа один, за ним еще. И над головой.
      - Слева по борту ночник! - донесся голос старшины Коневцева.
      Тихонов повернул голову: светлячок, выпустив узенький, как щупальце, луч, догонял ДБ-3ф. Неужели засек?
      - Старшина, встретить как полагается,- передал Тихонов.
      - Да уж получит фашист по первое число!
      Надежды на то, что пулеметом можно сбить с курса немецкий истребитель, у Тихонова не было. Но если при этом еще применить резкий маневр, то вполне можно скрыться в темноте.
      Раздалась пулеметная очередь,- это старшина открыл огонь. В ответ рядом с ДБ-3ф пронеслась раскаленная цепочка - трассирующие пули, выпущенные истребителем. Тихонов с разворотом повел машину вниз, огненные трассы прошли стороной.
      - Как там, старшина?
      - Потерял нас ночник, товарищ капитан,- ответил Коневцев.
      Тихонов вывел машину в горизонтальный полет.
      - Вениамин Иванович, сбил я вас с точного курса,- сказал он штурману.Давайте-ка поправку...
      - Ничего, это мы мигом,- ответил Лаконин. Берлин притаился в ночи, не видно ни огонька.
      - Подходим к цели,- предупредил Лаконин.
      Тихонов уменьшил оборотил обоих двигателей, привычный гул сменился шипящим звуком. На земле едва ли будет слышен этот свист, а значит, и удар для гитлеровцев окажется неожиданным.
      - Цель под нами! - Кройте ее на всю катушку, штурман!
      Сработали пиропатроны. Первой пошла пятисотка. За ней вывалились сотки.
      - Конец работе!
      Тихонов начал разворот на обратный курс,
      - Есть взрыв! - услышал он радостный голос стрелка-радиста.
      Посмотрел вниз: огромное пламя охватило заводские постройки - это взорвалась ФАБ-500.
      - Есть! Еще взрывы! - ликовал стрелок-радист.
      Тихонову было уже не до них. Масло в левом моторе перегрелось, расход его увеличился, хватит ли на обратный маршрут? Он даже не обращал внимания на лучи прожекторов и шапки от разрывов зенитных снарядов, сопровождавших ДБ-3ф. Мысль о чрезмерном расходе масла тревожила его. Правда, можно лететь и на одном моторе, как пришлось майору Щелкунову, ведь бомбы сброшены, машина облегчена.
      Еще больше расстроился Тихонов, когда увидел, что масло начало греться и в правом двигателе. Для него это означало временное прекращение полетов на Берлин, а может быть, придется лететь на Большую землю для замены двигателей.
      Ну, а сейчас одна задача: дотянуть до аэродрома.
      Из сообщения ТАСС:
      "В ночь с 18 на 19 августа имел место налет советских самолетов на район Берлина. На военные и промышленные объекты Берлина сброшены зажигательные и фугасные бомбы. В Берлине наблюдались пожары и взрывы.
      Все наши самолеты вернулись на свои базы".
      Неудачный эксперимент
      Жаворонков тщательно анализировал все налеты на Берлин. Каждый летчик по возвращении в Кагул докладывал ему о своих наблюдениях, и теперь у него сложилась полная картина о зенитном и авиационном прикрытии столицы фашистской Германии. Сидя в штабной землянке, Жаворонков углубленно думал над оптимальными вариантами бомбометания. Требовалось более точно поражать военные и промышленные объекты, и в то же время из-за плотности зенитного огня летчикам трудно осуществлять прицельное сбрасывание. Безопасной в создавшихся условиях являлась высота 6000 метров.
      От работы генерала отвлек вошедший радист.
      - Вам радиограмма от наркома Военно-Морского Флота, товарищ генерал! Срочная!
      Жаворонков прочитал радиограмму, болезненно сморщился. Нарком сообщал, что на Сааремаа вылетает представитель Ставки Верховного Главнокомандования В. К. Коккинаки.
      Адмирал Кузнецов явно недоволен руководителем налетов на Берлин, а наркому, соответственно, выразил неудовольствие сам Верховный, который требовал применять 1000-килограммовые бомбы. Действительно, по своей конструкции ДБ-3 мог нести на внешней подвеске бомбу весом в 1000 килограммов, если на нем стояли новые моторы и аэродром имел взлетную полосу с твердым покрытием. А моторы на самолетах Преображенского и Щелкунова давно уже выработали все положенные по нормам ресурсы и поднимались они с грунтовой взлетной полосы, к тому же явно недостаточной по длине.
      Жаворонков забеспокоился. Может быть, он и правда напрасно приказал летчикам авиагруппы брать на внешнюю подвеску лишь ФАБ-250 и ФАБ-500? Ведь несмотря на выработанные моторами ресурсы, дальние бомбардировщики свободно перекрывают расстояние почти в 1800 километров. А майор Щелкунов, у которого на подходе к Берлину отказал правый мотор, сумел все же отбомбиться и дотянул до аэродрома на одном моторе. Выходит, командующий военно-воздушными силами ВМФ подвел своего наркома?!
      Жаворонков вызвал Преображенского.
      - Читайте, Евгений Николаевич,- протянул он радиограмму.
      По мере чтения губы полковника сжимались, лоб пересекли морщины.
      - Да на некоторых машинах моторы греются уже с ФАБ-двести пятьдесят! взволнованно произнес он.
      - А на остальных?
      - С одной ФАБ-пятьсот едва доходим до Берлина.
      - И все же если тысячекилограммовую брать? - настаивал Жаворонков.
      Преображенский развел руки в стороны, потом резко, со вздохом опустил ладони на колени.
      - Товарищ генерал, дайте мне новую машину! Я возьму на внешнюю подвеску ФАБ-тысяча да еще все бомболюки заполню!
      Жаворонков вяло улыбнулся.
      - Ладно, вы меня убедили,- устало проговорил он.- А вот убедим ли мы представителя Ставки?
      Коккинаки прилетел в тот же день на истребителе И-16. Жаворонков встретил его у подземного командного пункта.
      - Теперь понятно, почему ваши бомбардировщики целехоньки, Семен Федорович! - восторженно произнес Коккинаки, пожимая руку Жаворонкову.- Великолепно вы замаскировали аэродром! Грешным делом, я подумал, что не сюда прилетел.
      - Морские летчики на выдумку хитры, Владимир Константинович,- ответил Жаворонков.
      Он пригласил московского гостя в землянку.
      - Вы знаете цель моего прибытия? - спросил Коккинаки.
      - Да. Я получил радиограмму от наркома.
      - Так почему же до сих пор ваши летчики не берут на внешнюю подвеску ФАБ-тысяча? - поинтересовался Коккинаки.- Я жду вашего ответа, Семен Федорович.
      - Лучше меня ответят те, кто летает на Берлин,- сказал Жаворонков.- А я, видите, с земли координирую полеты.
      Коккинаки сухо засмеялся:
      - Ну, ну, Семен Федорович! Вы здесь все решаете.
      - Решаю я, действительно,- согласился Жаворонков.- А вот летают на Берлин летчики первого минно-торпедного полка.
      Он вызвал своего адъютанта майора Бокова, попросил:
      - Пригласите, пожалуйста, ко мне полковника Преображенского. Он где-то тут, рядом.
      - Есть, товарищ генерал! - козырнул Боков и вышел.
      Преображенский явился быстро (он уже, как и вся авиагруппа особого назначения, знал о прилете в Кагул представителя Ставки), поздоровался. С летчиком-испытателем Коккинаки они не были лично знакомы, хотя и знали друг о друге.
      Коккинаки шагнул навстречу, дружески протянул Преображенскому руку.
      - Поздравляю вас с присвоением высокого звания Героя Советского Союза, товарищ полковник!
      - Благодарю, Владимир Константинович.
      - Весь советский народ восхищен вашими морскими летчиками! В такое тяжелое для нашей страны время вы бомбите столицу фашистской Германии - Берлин!
      - Делаем все возможное, Владимир Константинович.
      Коккинаки усмехнулся, предложил Преображенскому табуретку и, когда тот сел, не спеша заговорил, четко выговаривая каждое слово.
      - Тут я с вами не согласен, дорогой полковник. И не только я... Если бы делали все возможное - вдвойне вам честь и хвала! - Он придвинул свою табуретку ближе к Преображенскому, наклонился к нему.- Давайте говорить напрямую, как специалист со специалистом, как летчик с летчиком.
      - Я слушаю вас, Владимир Константинович,- Преображенский выдавил из себя сухую улыбку, заранее зная, о чем пойдет этот неприятный для него разговор.
      - Один вопрос. Один-единственный,- начал Коккинаки.- Почему...- он повторил, но уже строже - Почему ваши прославленные морские летчики не берут на внешнюю подвеску ФАБ-тысяча? Ведь конструктивные особенности самолета Ил-четыре или ДБ-три позволяют брать на борт еще большую бомбовую нагрузку! И практикой это давно проверено.
      Преображенский в знак согласия закивал головой.
      - Все верно, Владимир Константинович. Все верно. Машина ДБ-3 хорошая, даже отличная! Спасибо ее конструктору Сергею Владимировичу Ильюшину. От нас, летчиков, спасибо. Но в наших, наших конкретных условиях с ФАБ-тысяча или двумя ФАБ-пятьсот она не потянет.
      - Изношенность моторов, грунтовая взлетная полоса, дальность полета на потолке, погодные условия - знаю! - сказал Коккинаки.- Я подробнейшим образом изучил все отчеты командующего ВВС флота о налетах на Берлин.
      Жаворонков, терпеливо следивший за разговором опытных летчиков, вспыхнул.
      - В моих отчетах что-то сомнительное? - не сдержался он.
      Коккинаки замотал головой.
      - Что вы, что вы, товарищ генерал! Все верно, все точно, правильно. Но, дорогие товарищи, вы просто перестраховываете себя.
      Преображенский резко поднялся с табуретки.
      - Уж не хотите ли вы обвинить нас в трусости? - в упор спросил он.