ГЛАВА ПЕРВАЯ

Жестокое разочарование ждет того, кто ищет забвения в алкоголе. Недаром говорят, что пьяный человек вначале похож на павлина – он пыжится, движения его плавны и величавы. Затем он обретает черты характера обезьяны – со всеми шутит и заигрывает. Потом ему кажется, что он уподобился льву – становится самонадеянным, уверенным в свои силы. И, наконец, превращается в свинью, валяясь подобно ей в грязи.

В этом четвертом качестве мы и застаем героя нашего повествования. Все беды, которые его угнетали накануне, сейчас стали казаться еще более грозными. Проглотив огромное количество виски, Фэди успел за ночь принять поочередно облик и павлина, и обезьяны, и льва… Да-да, льва тоже. И это было самое удивительное, ибо по натуре, как нам доподлинно известно, Фэди всегда отличался миролюбием, скромностью. А проклятое виски превратило его в зверя.

Он лежит сейчас на кровати, вперив глаза в по­толок. Глядя на Фэди, можно подумать, что он спит. Но Фэди уже проснулся и предается весьма невеселым мыслям.

Каким?

В отличие от БИП, которое до сих пор тщетно пытается заполучить аппарат для чтения мыслей на расстоянии, мы в нем не нуждаемся. Нам достаточно войти в комнату героя повествования, и сами, оставаясь невидимыми, можем видеть все, что здесь происходит, и узнать даже самые сокровенные мысли человека, хочет он этого или нет. Таково уж неоспоримое преимущество читателя даже перед такими могущественными учреждениями, как БИП.

Итак, о чем же думает в этот момент Фэди Ро­ланд?

«Видно, крепко он меня стукнул, если я потерял сознание. Но я ему тоже влепил в переносицу… Эзра. Как, она красива! Я еще никогда не видел таких жен­щин… Она красива? Ну да. Глаза. Немного раскосые, И брови разбежались дугою… Еще что?.. Я вижу ее и как будто не вижу. Мы ведь встретились первый раз. А Ралф, видно, с ней знаком давно. И он, возможно, имеет право обнять ее. Но она же не хотела этого, я видел. Рыцарь! Вступился за почти незнакомую женщину. Драка. Скандал. И это в моем положении…

Да-а, положение неважное. Это видно было и по лицу Галтона. Ему жаль было меня, он явно хотел помочь мне.

Так что же? Просить его? Клянчить для себя хоть какую-нибудь работу? Попасть под начало этого выскочки Дрессера?.. Я, кажется, так и сказал ему, что не хочу работать у этого кретина. Но этот кретин занимает пост начальника лаборатории, а я… я ничто. Почему ничто? Хотелось бы увидеть рожу этого Дрессера, если бы он узнал, чем я занимаюсь. Если бы хоть немного больше мощности локатору. Мне кажется, что я уже ощущаю тепло Бетси… Попробую еще раз».

Пока Фэди, вскочив с постели, возится у какого-то аппарата в темном углу комнаты, мы можем рассказать кое-что о том, что произошло ночью и накануне и что вызвало невеселые думы у героя нашего повествования.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Когда Галтон вошел в комнату, Фэди приводил в порядок последние записи. Фэди всегда робел перед шефом, а сейчас особенно: предстоял серьезный и, пожалуй, последний разговор.

– Итак, я прочитал ваш доклад, – с места в карьер сказал мягким женственным голосом Галтон. – Вы, следовательно, убедились, что идея обнаружения подземных стартовых площадок с помощью управляемого луча оказалась блефом.

Фэди подтвердил это кивком головы.

– Правильно, правильно, я это проверил, – спокойно продолжал Галтон. – И в шестнадцатой лаборатории тоже проверили. Фантазия. Мираж. Бесплодная трата усилий.

Он прошелся по кабинету, неожиданно снял пиджак и повесил его на спинку кресла.

– Садитесь, Роланд, – предложил он.

Фэди покорно сел в кресло напротив Галтона.

– И что же вы собираетесь теперь делать, молодой человек?

Это «молодой человек» всегда раздражало Фэди. Почему это пожилые люди позволяют себе покровительственный тон по отношению к тем, кто моложе их?

– Так что же вы все-таки собираетесь делать? – повторил свой вопрос Галтон.

– Не знаю, – резко ответил Фэди.

– И напрасно, – все так же мягко сказал Гал­тон. – Человек должен управлять своей жизнью. Я читал где-то, что время и случай ничего не могут сделать для тех, кто ничего не делает для самого себя. Почему вы молчите?

– Я слушаю вас.

– И что же?

Фэди прорвало. Чего хочет от него этот старик, кичащийся своим добродушием, но в действительности заботящийся только о своем благополучии? Он ведь звука не произнесет, если это будет противоречить не то что приказу – намерениям начальника управления. Чего же он добивается?.. Он, видно, из тех интеллигентиков, которые не протестуют против смертной казни, самых суровых мер наказания, лишь бы им лично не пришлось выступать в роли палачей и истязателей. Ему наверняка приказали уволить меня из лаборатории. Но не хочется, чтобы совесть когда-нибудь вдруг напомнила: ты выгнал на улицу молодого человека, оставив его без средств для существования, без мечты, без надежд. Тебе хочется, чтобы к этому злу не имели касательства твои холеные руки.

– И что же? – переспросил Фэди.

– Да.

– Я ухожу. Можете считать, что не оправдал возложенных на меня надежд, оказался неспособным, не­годным… Одним словом, считайте, что я уволился. Сам. Семейные обстоятельства, состояние здоровья… Интерес к частной, личной работе.

– Какой?

– А это уж, извините, меня одного касается, – вспылил Фэди.

– Не горячитесь, – все так же мягко продолжал Галтон. Возможно, я мог бы быть вам полезным?

– Нет, – твердо возразил Фэди. – Это не из области вооружения. Наоборот.

Галтон повел плечами.

– Вам виднее. И все же мне не хотелось бы так расставаться с вами. Я вижу в вас способного научного работника. Вам попалась неудачная тема. Я могу поговорить с начальником управления. Вас переведут в другую лабораторию. Разумеется, с несколько пониженным окладом. На первое время. А там… Под началом, например, Ралфа Дрессера вы могли бы быстро успеть…

– Я не желаю служить под началом этого выскочки, – прервал его Фэди.

– Позвольте!

– Не позволю! – Фэди неожиданно для самого себя ударил кулаком по столу. – Он кретин. И я не желаю ему подчиняться.

– Спасибо! – сказал Галтон.

– За что? – удивился Фэди.

– За то, что вы не считаете меня кретином. – Галтон лукаво улыбнулся. – Ведь вы мне подчинялись три года И, как показалось мне, без всяких про­тестов.

Фэди удивленно взглянул на Галтона: он, оказывается, не лишен чувства юмора.

– Не только без протеста, но и с удовольствием, – сказал Фэди, остыв.

– Вот и хорошо… Как же вы все-таки смотрите на то, чтобы я ходатайствовал о переводе вас в лабораторию Дрессера?

Дрессер. Этот сынок фабриканта, выбившийся в люди благодаря деньгам отца. Выскочка с длинными ушами, прославившийся только потому, что сумел оседлать два десятка неудачников, вынужденных работать на него. Жалкий урод с отвислой губой, сумевший, однако, на свои миллионы купить красавицу Сэли и сделать своей женой. Сэли, которую так любил, обожал, боготворил несчастный Бен. Настоящий парень и друг.

– Нет! – Фэди снова ударил кулаком по столу. – Не будет верховодить мною Дрессер.

Галтон развел руками.

– Я преклоняюсь перед вашей решимостью, – сказал он. – Может быть, она со временем и поможет вам в жизни. А сейчас… Я переговорю с начальством. Не знаю, право, какое может быть принято решение в отношении вас.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Что считать нормальным в нашем мире и что не соответствует общим понятиям о норме? Что одобряется людьми и что они осуждают?

Почему, в самом деле, Фэди Роланд так ополчился против Ралфа Дрессера? И кто кого должен считать выскочкой?

Дрессер возглавляет лабораторию в весьма почтенном учреждении. Под его началом находится несколько десятков человек, вполне довольных судьбой.

Они не вынуждены ждать подаяния от «армии спасения», не стоят в очередях на бирже труда, не сидят в тюрьмах, куда в конце концов попадают те, кто оказался за бортом. Они на корабле. Правда, в каютах не первого класса. Но они не голодают, не ходят оборванные. Больше того, многие из них уже приобрели в рассрочку домики в пригороде Милтаун, где селятся обычно работники министерства вооружения, а некоторым удалось даже оплатить кредит. Их дети не должны бегать во дворе с этими черномазыми, а могут играть с себе подобными. Одним словом, жить можно.

Правда, приходится угождать человеку, который, судя по всему, ниже тебя не только на голову, подобострастно улыбаться его плоским остротам и, не моргнув глазом, выслушивать нелепые распоряжения. Ну что же, каждому, как говорится, свое.

Что произошло бы в мире, если бы все последовали примеру Фэди Роланда и начали выбирать себе начальника по вкусу?

Признаться, нас привела в ужас эта мысль. Это было бы катастрофой. Как мало встречается людей, умеющих объективно оценить свои способности. Человеку свойственно видеть себя лучше, чем он есть в действительности. Он не очень охотно признает превосходство над собой. И, может быть, разумно поступил тот, кто вершит всеми судьбами человечества, что предоставил самой судьбе решать вопрос – кому кем быть. И миллионы людей согласны с этим. Во всяком случае, если кое-кто из них и не согласен, он не выражает своего протеста в столь непринятой форме, как Фэди Роланд.

Кого же винить в том, что он поплатится за это?..

Нам стоит прервать рассуждения для того, чтобы взглянуть, чем занимается в этот момент Фэди Ро­ланд.

Мы оставили его в комнате, у аппарата неизвестной нам конструкции. Скажем, кстати, что конструкция его не знакома не только нам, но и людям, более сведущим в науке и технике.

Наш герой мог поначалу показаться вам легкомысленным, неуравновешенным. Оно, пожалуй, так и есть. Но он обладает и определенными достоинствами. К числу их относится серьезное увлечение наукой, вернее, одной малозаметной ее веточкой. Но именно эта веточка оказалась для него заветной. В пылу фантазии он украсил ее такими цветами, каких не разглядеть не только простому смертному, но даже съевшим на этом зубы старцам от науки. Подойди они к этому самому аппарату, у которого мы застаем нашего героя, и кто знает, угадали бы они его предназначение или нет.

Пластмассовый ящик, раза в три больший комнатного телевизора. Но в отличие от него экран здесь очень небольшой. Зато всевозможных ручек и кнопок – великое множество. Перед аппаратом доска на уровне экрана, толстые изолированные провода идут в соседнюю комнату.

Мы застаем Фэди как раз в тот момент, когда он вышел из этой комнаты. Фэди включил плотно изолированный провод в розетку и повернул одну из ручек на аппарате, потом вторую, третью. Раздался щелчок. Спустя несколько мгновений засветился эк­ран. На нем стало видно изображение черной пушистой кошки. Еще секунда, и изображение стало объемным, стереоскопичным, а потом словно соскользнуло на доску перед экраном. Фэди осторожно, точно боясь вспугнуть изображение кошки, подошел к доске и провел по ней рукой.

– Неужели это мне кажется? – произнес он вслух. – Но как слабо! Если бы увеличить мощность аппарата.

Он подошел к аппарату, повернул ручки, вырвал провод из розетки. Потом прошел в соседнюю комнату.

Если бы мы последовали за ним, мы бы увидели большую черную пушистую кошку, изображение которой появилось несколько минут назад на экране и на доске перед ним.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

После разговора с Галтоном Фэди вышел из управления и сел на скамейке в скверике.

Его угнетала мысль о том, что он остался без работы, а значит, без денег, без надежд. И в то же время, покинув серое, унылое здание министерства, он словно освободился от каких-то сковывавших его пут. Ему наплевать теперь было на начальников, на инструкции, регламентировавшие каждый его шаг в лаборатории, в коридорах и даже в туалете, где, если верить этим инструкциям, могли притаиться враги, стремившиеся выведать военные тайны Бизнесонии. Теперь можно было быть самим собой, думать о Бетси и о том, как сделать локатор более чутким. Проще всего, конечно, увеличить подачу энергии, усилить его мощность. Но для этого нужны огромные средства! А где возьмешь их?

Сейчас, пожалуй, придется думать не столько о Бетси и локаторе, сколько о себе, о своем желудке. Ведь за эти годы ему не удалось ничего скопить, все уходило на создание локатора.

– Привет, Фэди!

Фэди поднял голову и увидел рядом с собой грузную фигуру хорошо одетого мужчины.

– Ралф? – удивился Фэди.

– Да, да, дружище, Ралф Дрессер собственной персоной.

Высокий, с грубоватыми чертами лица, тот обладал какой-то неестественной при его внешнем виде мягкостью в обхождении. Если бы только это не напоминало кошачью вкрадчивость, он вполне мог сойти за хорошего парня.

Ралф уселся рядом с Фэди.

– Я говорил о тебе с Галтоном, – сказал он.

– Я не просил об этом.

– Мы с тобой провели вместе детство.

– Я предпочитаю остаток жизни провести в одиночестве.

– Ты сердишься на меня из-за Бена?

– Я не хотел бы слышать из твоих уст его имя.

– Романтик! Вы с Беном всегда были романтиками. Сказать по правде, Сэли при ближайшем рассмотрении оказалась не столь уж очаровательной. Такова судьба всех прекрасных девушек, ставших женами.

– Зачем ты говоришь это мне?

Ралф ответил не сразу.

– Знаешь, что я скажу тебе, Фэди? Я богат, это тебе известно. Многие добиваются моего расположения, а тем более дружбы.

– Я нет.

– Подожди, об этом я и хочу сказать. Мне нравится, что ты не похож на других.

– Кошка, перед тем как съесть мышь, любит с ней поиграться.

– А зачем, собственно, мне есть тебя? Я могу утолить голод другими.

– Чего же ты хочешь? – спросил Фэди.

– Ничего. Тебя это устраивает?

– Зачем же ты пришел сюда?

– Ни за чем. Проходил, увидел тебя, подошел. Хочешь, пообедаем вместе? – И не дожидаясь согласия, Ралф добавил: – В шесть приходи в бар «Это вам не дома!» На углу седьмой.

…Фэди долго бродил по улицам, не замечая окружающего, занятый невеселыми мыслями. Один раз, переходя улицу, он чуть было не попал под автомобиль.

Не отдавая себе отчета в том, куда и зачем идет, и совсем позабыв об обещании, данном Ралфу, он оказался, однако, на углу седьмой улицы, у входа в бар «Это вам не дома!». Фэди взглянул на часы: шесть. Именно в этот момент он всегда обедает. Желудку нет дела до его душевных переживаний, он напоминает о себе с точностью часового механизма. И впредь будет напоминать, очевидно, все более настойчиво, но кто знает, всегда ли можно будет теперь поесть, когда захочется?

Фэди собирался уже войти в бар, когда вдруг его остановил чистильщик обуви:

– Извините, мне думается, вам не лишне привести в порядок обувь.

Фэди взглянул на свои ботинки, – все эти дни он был так обескуражен провалом работы, что перестал с прежней тщательностью следить за своей обувью и одеждой. Да, ботинки явно нуждаются в чистке.

Он поставил ногу на подставку и только сейчас взглянул на чистильщика обуви.

Седина на пепельном лице мулата выделялась особенно заметно. У него был большой открытый лоб, и, когда он поднял голову, Фэди увидел неестественно большие, почти круглые глаза.

– Извините, что я вас остановил, – произнес чи­стильщик. – Наш бар посещает приличная публика… Нет-нет, не обижайтесь, я вижу, что вы как раз очень порядочный человек… Приличная публика! – Он замолчал, роясь в банках с кремом. – Это такое растяжимое понятие. То, что одни считают приличным, для других – дрянь, мерзость. Извините, что я надоедаю своими разговорами. Я весь день один. Такой большой город, столько людей проходит мимо меня. Я прочитал в «Вечерних слухах», что по этой улице проходит за сутки чуть ли не полмиллиона! А я один. Кто станет со мной разговаривать!

– Да, все спешат, – заметил Фэди.

– Я понимаю. А если бы не спешили? О чем им говорить с чистильщиком обуви? Обычно просматривают газету. Глядят по сторонам. Или просто мол­чат… Почему люди молчат, когда ждут их слова?.. Извините, готово.

– Благодарю вас, – сказал Фэди, вставая со стула и бросая на полочку мелочь.

– Это я вас должен поблагодарить, – произнес чистильщик. – Мне было приятно поговорить с порядочным человеком. Меня зовут Питер. Питер Каули. Всего вам доброго, господин…

– Фэди Роланд, – сказал Фэди, отворяя дверь бара.

Он увидел у столика в углу Ралфа и направился туда.

– Хорошо, что ты пришел, – приветливо сказал Ралф. – Извини, я отлучусь, чтобы позвонить жене.

Фэди развернул газету, но тут же забыл о ней, хотя продолжал держать ее развернутой. Перед глазами у него стоял чистильщик обуви… Большой лоб. Неестественно круглые умные глаза. Может быть, он тоже неудачник судьбы, вынужденный коротать век у дверей ресторана? Умный человек. У него могли быть свои мечты… «Могли быть» – какое высокомерие, когда речь идет о простых людях! Три миллиарда людей на земном шаре. У каждого свои мысли, стремления, мечты. И разве виновны люди, что порой их мечты кажутся примитивными, мелочными? Скоро и у меня мечты будут вертеться вокруг пустяковой добавки к жалованию и возможности пообедать лишний раз с виски… А впрочем, стоит ли думать сейчас об этом?

Фэди пытался прогнать назойливые мысли. Он взглянул на эстраду и увидел танцовщиц. Одна из них привлекла его внимание.

Стройная фигура выделяла ее среди танцовщиц, хотя все они были изящны, как этого требует профессия. Черты ее лица были правильными, исключая несколько большой рот. Над слегка раскосыми глазами взметнулись в стороны брови, еще более подчеркивая необычный разрез глаз.

Но самое удивительное в ней – это улыбка. И это опять-таки особенно бросалось в глаза на фоне заученных, стандартных улыбок, входящих как обязательный элемент в программу. Она улыбалась мягко, непринужденно, точно отвечала улыбкой на свои, хорошие мысли. Казалось, ей нет дела до того, что кто-то глядит на нее, она улыбалась своему, затаенному, но Фэди почувствовал, как и сам, помимо своей воли, ответил ей улыбкой…

– А вот и я! – услышал он голос Ралфа. – Что мы будем есть?

– Мне безразлично. Выпить что-нибудь покрепче.

Ралф подозвал официанта, заказал обед и бутылку виски.

Когда официант отошел, он спросил Фэди:

– Чем это ты покорил начальство?

– Кого ты имеешь в виду?

– Кого же, старика Галтона? Ни разу не слыхал, чтобы он так благосклонно отзывался о своих работ­никах.

– Бывших.

– Он настаивал перед министром, чтобы тебя оставили, несмотря на твой рапорт об увольнении.

– И чем же я стану заниматься?

– Галтон говорил, что ты увлечен какой-то личной работой. Это не секрет?

– Нет, не секрет, – не скрывая иронии, ответил Фэди. – Моя работа не рассчитана на убийство людей. Поэтому она не секретна.

– Ты считаешь…

– Да, я считаю, что и мы, и враги наши – все, кто занят в учреждениях, подобных нашему, озабочены только тем, как бы создать средства, которые уничтожили бы в случае войны больше людей.

Ралф раскурил сигару.

– Ты не находишь, что твои суждения окрашены в нелояльный цвет?

– Ты можешь донести на меня, это укрепит твой авторитет в управлении и увеличит счет в банке.

– Признаться, ты казался мне умнее, – спокойно возразил Ралф. – При нынешней технике нет нужды в осведомителях. Кому нужно – услышат. Ты не ребенок и должен знать: осведомителем теперь может служить и ножка стола, и абажур, и даже вот эта вилка… Оставим это. Я помню, ты интересовался биотоками.

– Да.

– Ты продолжаешь работу?

– Продолжаю.

– Расскажи.

– Зачем?

– Почему ты думаешь, что меня не может интересовать что-нибудь, выходящее за пределы моих обязанностей?

– Не уверен, что тебя очень интересуют обязанности. Скорее всего – деньги.

– Типичный образец примитивного суждения о богатых людях. Деньги у меня уже есть. Разве ты не знаешь, что в среде капиталистов есть любители живописи, поэзии, путешествий, политической деятельности?

– Не станешь же ты изображать себя меценатом науки?

– А почему бы и нет? У меня хватит средств для того, чтобы купить… я выражаюсь так, как ты думаешь… любого ученого.

– И ты хочешь купить меня?

– Ты не обидишься? – в свою очередь спросил Ралф.

– Нет.

– Я хочу знать, сколько ты стоишь?

– Ты судишь по тому, чем человек занимается, или по тому, сколько он за себя запрашивает?

– И по тому, и по другому.

– Тогда слушай, – сквозь зубы проговорил Фэди. – Я не. продаюсь. Ни за какие, деньги. Мой отец врезался со своим самолетом в колонну фашистов, хотя мог выброситься на парашюте. Моего деда бросили в ковш с расплавленным чугуном штрейкбрехеры во время забастовки. А что касается моей работы – могу рассказать. Это не секрет.

Фэди помолчал несколько минут, потом заговорил уже спокойнее:

– Дело, на первый взгляд, невозможное. Но отец рассказывал, что когда он впервые услышал в наушниках музыку, которую передавали по радио из Бишпуля, он не поверил, что это возможно. Многим и сейчас кажется чудом передача по телевидению за много тысяч миль… Мы научились видеть и слышать издалека. Два чувства из пяти (не считая шестого чувства – интуиции) – слух и зрение – мы удлинили, усилили. Осталось еще три чувства: осязание, обоняние, вкус. Изучением осязания я и занялся.

Фэди отпил глоток виски и продолжал:

– Можно ли достигнуть того, чтобы человек не только слышал и видел на расстоянии, превышающем его естественные возможности, но и осязал? Я подумал: нужно дать возможность судить о предметах не только по их внешнему виду, но и по их консистенции – мягкости или твердости, шероховатости или гладкости, ощущать форму краев, сухость, влажность, температуру, расположение в пространстве и так далее.

– Ты добился чего-нибудь? – насторожился Ралф.

– Ты не поверишь.

– А если поверю?

– Так вот. Я ощутил под рукой щетину Бетси, кошки. И почувствовал тепло ее тела… Это было так удивительно, что, признаться, я сам сейчас уже не верю этому.

Ралф поднял бокал.

– За твой успех!

Фэди тоже выпил.

Он взглянул на сцену и снова увидел танцовщицу с таинственной, волнующей улыбкой на лице.

– Куда ты смотришь? – услышал он голос Ралфа. – На Эзру?

– Ты ее знаешь? – встрепенулся Фэди, и тут же подумал, как это нелепо: откуда знать Ралфу, на какую из танцовщиц он смотрит?

– Знаю, – ответил Ралф. – Хочешь, я приглашу ее к нам.

Фэди непроизвольно сделал предостерегающий жест. Он не представлял себе, о чем будет говорить с этой женщиной, если она окажется рядом с ним. Ралф понял этот жест по-своему.

– Платить за ужин буду я, – сказал он.

– Я тоже в состоянии заплатить, – обиженно ответил Фэди.

– Не петушись, Фэди, – спокойно сказал Ралф. – Деньги тебе еще пригодятся.

Он встал из-за стола и направился к служебному входу.

Как раз в это время закончился танец, занавес закрылся. Не прошло и двух минут, как Ралф вернулся в сопровождении танцовщицы.

– Мой друг, – представил он Фэди.

– Эзра, – мелодичным голосом ответила танцовщица и дружески улыбнулась Фэди.

Ралф подозвал официанта, заказал ужин и вино.

Они заговорили о театре. Ралф пытался втянуть в разговор Фэди, но тот давно не был в театре, к тому же робел перед женщиной. По тому, сколько взоров было устремлено на их столик со всех сторон бара, можно было понять, что его восхищение танцовщицей разделяют все присутствующие. Фэди решил выпить еще, чтобы придать себе смелости.

– За ваше счастье, – он поднял бокал и впервые взглянул в глаза Эзры. Она взметнула длинные, словно отяжелевшие ресницы и улыбнулась ему.

Фэди выпил еще бокал, еще. Потом потерял счет выпитому.

Неистово гремел джаз, сцена расцветилась радугой платьев танцовщиц. Но видя и слыша все, что делалось вокруг, Фэди по-настоящему видел только ее одну. Эзру…

Ралф стал ухаживать за Эзрой, и Фэди показалось, что ей это неприятно. Он пытался остановить Ралфа, и тот назвал Фэди перманентным неудачни­ком. Ралф, правда, взял свои слова обратно, извинился. На какое-то время за столиком воцарился мир.

Эзра тоже много пила, и таинственная улыбка блуждала на ее губах. Теперь Фэди не мог оторвать взора от ее лица.

– Пожалуй, время уже по домам, – сказал Ралф. И Фэди подумал, что Дрессер приревновал его к Эзре.

– Мне некуда торопиться, – сказал он недовольно.

– Но ты уже изрядно набрался, – спокойно заметил Ралф.

– Не твое дело, – грубо ответил Фэди.

– А ты как думаешь? – обратился Ралф к Эзре, бесцеремонно обняв ее.

Эзра недовольно повела плечами, стараясь освободиться из объятия.

– Сними руку! – сказал вдруг Фэди.

Ралф рассмеялся и руки с плеча Эзры не убрал.

– Сними руку, говорю, – уже крикнул Фэди.

– Да ты что, спятил? – Ралф поглядел на пего, как глядит огромный дог на играющего с ним щенка.

В глазах Эзры светилось изумление. Фэди показалось, что она с нетерпением ждет его дальнейших действий, причем нисколько не сомневается в его смелости и решительности. Фэди поднялся со стула и со всей силы ударил Ралфа в переносицу.

Ответный удар Ралфа оказался сильнее. Фэди потерял сознание…

ГЛАВА ПЯТАЯ

Мало приятного в облике человека, проснувшегося после ночной попойки. И мы не стали бы приводить читателя в плохо убранное жилище Фэди. Но мы не вправе оберегать читателя от лицезрения теневых сторон жизни и услаждать его только запахом роз, так редко сопровождающим нас на жизненном пути. Для того чтобы по-настоящему понять характер лиц, о которых ведется повествование, уразуметь мотивы того или иного их поступка, надо знать о них и хорошее, и плохое. Даже то, что человек готов скрыть не только от других, но о чем приказывает забыть своей памяти.

Итак, мы поднялись па шестой этаж и входим в комнату № 684.

На столе пустая бутылка, недоеденный бэкон, огрызки хлеба. Только обладая незаурядными сыскными способностями, можно обнаружить в комнате, к разных ее концах и в самых неподходящих местах, предметы туалета жильца.

Сам Фэди лежит на кровати, и во взоре его есть все, кроме того, что живописуют газеты как неотъемлемый признак процветающих бизнесонцев. Он лежит, бессмысленно вперив взгляд в потолок, и продолжает предаваться невеселым мыслям о том, что произошло ночью.

Самое страшное, в конце концов, не драка с Ралфом.

…Бутылка пуста. Он допил виски ночью и заставил выпить Питера. Ага, это Питер доставил его сюда. Они еще о чем-то спорили… О чем?

Вот так. Значит, он проболтался. Он поведал чистильщику обуви, первому встречному, государственную тайну. Хотя какая это тайна? Ведь его работа провалилась. Ничего из этого не выйдет… Но он подписал обязательство не разглашать ничего о том, что делал сам в управлении, или что ему стало известно о работе других!

А что, если этот чистильщик обуви специально подослан к нему, чтобы выяснить, способен ли он соблюсти государственную тайну?

И так попасться! Сразу же…

Что произойдет дальше – угадать не трудно. Кто много знает, тот должен все забыть.

Услышав звонок, Фэди сначала подумал, что это телефон, но на полпути к аппарату остановился и пошел к двери. Он был так взволнован, что, ни о чем не спрашивая, хотя был в пижаме, открыл дверь.

Перед ним стоял Тадд Паппас.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Законы надо уважать, для этого они издаются. Но порою, сам того не желая, ты можешь угодить в разряд опаснейших преступников.

Есть люди, нутром, всем естеством своим не терпящие противозаконных действий. У них и в мыслях нет убить президента во время его предвыборной поездки. Они никогда не мечтали нажиться за счет ограбления поезда, в котором везут золотые слитки, принадлежащие государству. Им кажется диким, что можно устроить свое благополучие, организовав шайку, промышляющую шантажом, запугиванием, – то. что в Бизнесонии именуют странным словом «рекет», вызывающим совсем иные ассоциации, скорее спортивного характера.

Больше того, они не участвуют в движении, которое можно заподозрить в нелояльном отношении к существующим в Бизнесонии порядкам. Начитавшись фантастических романов и газетных сообщений о «детекторах лжи», применяемых для того, чтобы выведать нелояльные мысли подозреваемого, они стараются отогнать от себя любую опасную мысль. Дело это нелегкое. Мало ли какая дурь заползет в голову!

И все же один бизнесонец, говорят, столь преуспел в этом деле, что научился не мыслить пи о чем, кроме самых элементарных житейских дед.

Но как ни странно, это и послужило причиной целой серии неприятностей, выпавших на его долю. Дело в том, что в учреждении, где он работал, проводилась очередная проверка лояльности. Служащим вручили тесты, разработанные психологами. На большинство вопросов упомянутый выше бизнесонец ответил, как и подобает подлинно лояльному служащему. Он, не задумываясь, отвечал «нет» на вопросы: «Есть ли у вас или у членов вашей семьи основания быть недовольным чем бы то ни было?», «Не принадлежите ли вы к числу нервных, раздражительных, издерганных и непоседливых людей?», «Не скрипите ли вы зубами во сне?» и т д. И каждый раз, когда он произносил «нет», на табло электронного экзаменатора зажигалась зеленая лампочка: все в порядке.

И мог ли он ожидать, что споткнется на последнем вопросе: «Не чувствуете ли вы себя сбитым с толку, расстроенным, обескураженным, неспособным честно мыслить?»