Затем произнес свою историческую речь английский премьер:
      "Пробирки с искусственно полученными бактериями, которые нам доставили из Азарана, могут положить конец катастрофе, постигшей человечество. С помощью ученых, от которых теперь зависит наша судьба, правительства всех стран делают все, что в их силах. В Соединенном Королевстве бактерии уже выращиваются в установках и перекачиваются в море. Первые партии культуры уже прибыли в лаборатории стран, дружно сотрудничающих в этом крестовом походе против всемирной гибели. Новые партии антибактерий поступают из Азарана и будут распределяться со всей возможной быстротой. Дружные усилия во всех уголках Земли помогут очистить море, и мы опять будем дышать родным воздухом наших стран".
      Премьер-министр без сил откинулся на спинку кресла и отдыхал, пока его речь переводилась на пять рабочих языков ООН. Потом он потребовал свою машину. Обернувшись к сопровождавшим его лицам, он просипел:
      — Мне хотелось бы посмотреть, господа, насколько обещания, которые я только что дал, соответствуют действительности. Кажется, в порту есть установка?
      Лимузин премьера в сопровождении полицейской машины проехал по темным улицам Сити, мимо Тауэровского моста. Он медленно пробирался среди обломков и после бесчисленных объездов в конце концов все-таки остановился у старой пристани.
      Шел мелкий холодный дождь, но и он был приятной передышкой от непрерывных штормов и ураганов. У воды стояли два человека в дождевиках, следя за сигналами темной фигуры в полицейской моторной лодке. Они удивленно вздрогнули, узнав в сгорбленном старике премьер-министра.
      — Мы проверяем высвобождение азота, сэр, — объяснил один из них. — Антибактерии были рассеяны здесь шесть часов назад.
      — Ну и как? — спросил премьер.
      — Отлично, сэр. Вот посмотрите сами.
      Речная вода, освещенная прожектором моторки, казалась черной и грозной. Но вдруг над ее поверхностью возник и лопнул пузырь. А за ним еще два.
      — Так происходит по всей реке, сэр. Пузыри наблюдаются уже два с половиной часа. Это высвобождается азот, когда вторая бактерия пожирает первую.
      К пристани подъехала еще одна машина. Осборн, предупрежденный секретарем премьера, привез с собой Нилсона. Премьер-министр с улыбкой помахал им рукой.
      — Но я надеюсь, что лечение не окажется опаснее болезни? — спросил он у американца. Нилсон покачал головой.
      — Нет, сэр. Антибактерия погибает в условиях, которые сама же создает. Профессор Дауни провела исчерпывающую проверку. У этой бактерии есть только один враг, один источник питания — бактерия, полученная в Торнессе. Едва запас этих бактерий истощается, как вторая бактерия гибнет.
      — Точно так же антибиотики уничтожают микроорганизмы, а потом разрушаются…
      — С той разницей, что на этот раз, мы полагаем, уничтожение будет полным…
      Премьер-министр с улыбкой перебил Нилсона:
      — Я вижу, вы полностью контролируете свою антибактерию.
      Он постоял еще немного на краю пристани, глядя, как лопаются пузыри.
      Через двадцать четыре часа после возвращения Нилсона в Англию положение в Азаране совершенно изменилось. Самолеты десятка стран вылетели туда с учеными и техническим персоналом, чтобы помочь Дауни и наладить связь. Были сформированы специальные силы ООН, однако президент намеревался прибегнуть к их помощи, только если «Интель» начнет вооруженные действия. Дауни теперь могла без помех заниматься своим основным делом.
      Впрочем, «Интель» вскоре без лишнего шума прекратил свое существование. Международная полиция в тесном сотрудничестве со службами безопасности разных стран, используя сведения, которые Нилсон доставил в Лондон, обыскала и закрыла штаб-квартиры концерна в Вене, Цюрихе и Гонконге; кое-какие имена в захваченных документах вызвали замешательство в некоторых высокопоставленных кругах. Два самоубийства и ряд отставок по причине плохого здоровья прошли почти незамеченными во всемирной борьбе с последствиями катастрофы, но от всемогущего концерна остались только опустевшие конторы в разных странах да бесполезные невостребованные миллионы в сейфах швейцарских банков. В Азаране главным центром производства антибактерий заведовала теперь Мадлен Дауни, а счетной машиной — Джон Флеминг. Оба они стали знаменитостями.
      Вскоре после того, как Флеминг сам передал Кауфмана в руки международной полиции, его ждало переживание, оставившее неизгладимый след в его душе. Он собрал личные вещи Абу, оставшиеся в рабочем столе покойного ученого, и поехал в деревню к Лемке, испытывая некоторое облегчение при мысли, что адъютант президента уже сообщил ей о смерти мужа.
      В дворике полуразрушенного дома царила глубокая тишина. На веревке сохло белье. В тени осевшей стены стояла колыбель. В наспех сложенном очаге тлел хворост. Флеминг позвал, и в дверном проеме появилась Лемка.
      — Я приехал, чтобы сказать… — начал Флеминг.
      — Не говорите мне, что вы очень сожалеете, — перебила Лемка, отворачиваясь и подходя к бельевой веревке. — И не говорите мне, что это не ваша вина.
      — Я не хотел, чтобы за меня пришлось расплачиваться вашему мужу, — пробормотал он.
      Она гневно обернулась.
      — За вас пришлось расплачиваться всем нам!
      — Вы же знаете, что я его любил. Очень любил. Я приехал узнать, нельзя ли что-нибудь сделать… — произнес он умоляюще.
      Лемка старалась сдержать слезы.
      — Вы сделали достаточно. Вы спасли мир — от последствий собственных ошибок. И думаете, что все хорошо!
      — Я старался остановить… — он не договорил.
      — Вы старались, а страдали мы. Эта девушка — ваша девушка — была права, когда сказала, что, вы обрекали на гибель всех нас. Поезжайте к ней и послушайте, что она скажет теперь!
      — Она умирает.
      — Вы и ее убили? — в ее взгляде было больше жалости, чем ненависти. Флеминг не знал, что ответить. Он положил сверток с вещами Абу возле колыбели и ушел.
      Вернувшись в поселок, Флеминг кружным путем прокрался в свой коттедж и, достав из ящика бумажные ленты и собственные расчеты, принялся их изучать.
      Когда Дауни отказалась помочь ему, он отложил эти материалы, так как знал, что один он бессилен — просто он недостаточно знал биохимию. В лазарете он не был целую вечность, потому что не мог смириться с мыслью о смерти Андре и уже не верил, что у Дауни найдутся силы, время или желание помочь ему.
      Дауни теперь обосновалась в административном корпусе в центре быстро сплетенной паутины радио- и телефонной связи, давая указания и советы ученым, занятым производством антибактерий по всему миру. Он не знал, как она справляется с этим и спит ли она когда-нибудь — он давно ее не видел.
      Флеминг сидел, угрюмо уставившись на ряды цифр. Потом откупорил бутылку виски и попробовал разобраться в них. Была уже полночь, когда он нетвердым шагом прошел по пустынному двору к лаборатории.
      После окончания предварительных опытов большие танки для выращивания культуры были перенесены в административный корпус, где хватало места для всех новых помощников Дауни. В лаборатории теперь царил безжизненный порядок. Флеминг нащупал выключатель. Свет загорелся. Электросеть в основном была восстановлена еще накануне.
      Он сам не знал, из каких тайников памяти вдруг всплывали нужные сведения, полученные еще в студенческие дни, а может быть, некоторую роль тут сыграло и виски. Медленно, неуверенно, с пьяным упорством он начал претворять свои расчеты в химические реакции.
      Флеминг чувствовал, что идет примерно по правильному пути, но был вынужден с горечью признать, что самые примитивные процедуры прикладной химии были ему, в сущности, не по зубам. Ему не хватало терпения и аккуратности, но упрямство и воспоминание о жалости в глазах Лемки не позволяли ему сдаться. Он не заметил, что электрический свет давно растворился в солнечном, и не услышал, как открылась дверь.
      — Ну и кавардак! — произнес голос Дауни. — Во что превратилась моя лаборатория! Что это вы затеяли?
      Флеминг сполз с высокого табурета и потянулся.
      — А, Мадлен! — сказал он. — Я пробовал синтезировать средство для Андре. Главная цепь как будто получается, но вместо боковых цепей выходит черт знает что.
      Дауни оценивающе оглядела плоды его трудов на нескольких столах.
      — И не удивительно, — воскликнула она. — Вы настряпали что-то невероятное. Лучше предоставьте заниматься этим мне.
      — Но я думал, вам некогда. Я думал, у вас есть время только для мировых проблем.
      Дауни, не обращая внимания на его слова, просматривала уравнения.
      — Несомненно одно: если в ее крови или гормонах не хватает какого-то химического компонента, его можно возместить химическим же путем. Но у нас нет уверенности, что это именно то, что требуется.
      — Но почему? — возразил он. — Это же рецепт нашего электронного начальства!
      Дауни задумалась.
      — Зачем вам это нужно, Джон? — спросила она. — Вы же всегда боялись ее. Всегда хотели от нее избавиться?
      — А теперь я хочу, чтобы она жила!
      Дауни внимательно посмотрела на пего, и ее губы тронула улыбка. Она сняла халат, висевший на стене.
      — Идите позавтракайте, Джон. А потом возвращайтесь сюда. У меня есть для вас работа.
      Они работали в совершенной, почти инстинктивной гармонии, тщательно избегая каких бы то ни было споров — эмоциональных или этических. Они говорили только о невероятных сложностях их работы. Это продолжалось десять дней незначительную часть десяти ночей. Они наспех просматривали сообщения о повышении атмосферного давления по всему миру и о заметном падении силы ветра и тотчас забывали о них.
      Опасаясь неудачи, Дауни не сказала Флемингу, что начала делать инъекции Андре еще до того, как проверка была полностью завершена. Этическая сторона вопроса ее не беспокоила: Андре могла умереть в любую минуту.
      Флеминг по-прежнему не навещал больную. Он чувствовал, что сможет прийти к ней, только когда станет ясно, что спасительное средство наконец получено. Он знал, что Дауни регулярно заходит в лазарет, но сознательно не спрашивал ее об Андре.
      А Дауни, наблюдая медленное улучшение в состоянии своей пациентки, все еще боялась поверить в свою победу. Только когда пришел врач и провел полное и всестороннее обследование больной, она решилась признаться хотя бы себе, что невозможное произошло.
      На следующей неделе Флеминг как-то вечером пошел а машинный корпус. Ему требовался помощник-неспециалист, и он пригласил на эту должность Юсела, отчасти чтобы как-то облегчить свою совесть: жалованье было большим, а это могло пригодиться Лемке и ее сыну.
      Когда Дауни вошла в зал, Юсел под каким-то предлогом тактично оставил их одних.
      — Джон, — сказала она. — Андре здесь.
      Флеминг удивленно оглянулся:
      — Где?
      — За дверями, — Дауни угрюмо улыбнулась его удивлению. — Она выздоровела, Джон. Нам это удалось. Ей больше ничего не грозит.
      Сначала ей показалось, что Флеминг вообще решил кичего не говорить, но потом он спросил обиженно:
      — Почему вы мне раньше ничего не сказали?
      — Я не была уверена, выздоровеет ли она.
      Флеминг глядел на Дауни с недоверчивым удивлением:
      — Так, значит, вы ее вылечили и сразу же привели сюда — к машине! Как все это просто! Словно продумано заранее, словно мы чьи-то орудия — и только! — Нахмурившись, он отвернулся. — Что мы теперь противопоставим ей? И машине?
      — Это зависит от вас, — ответила Дауни. — Я ничем вам помочь не могу. Моя работа здесь окончена. Завтра я улетаю домой.
      — Вы не имеете права! — воскликнул он. — Вы не можете бросить меня вот так… когда она опять здесь.
      Впервые он просил о помощи. И Дауни ответила мягко:
      — Послушайте, Джон. Вы же не ребенок, который прячется за материнскую юбку. Вы считаетесь ученым. Андре не использовала нас с вами как орудия. Это мы поставили мир на грань катастрофы. И это Андре его спасла, — она пошла к двери и сделала знак Андре войти. — Мы еще увидимся перед моим отлетом.
      Андре быстро подошла к Флемингу, улыбаясь как счастливая школьница. Она все еще была очень худа и бледна, но не казалась больной. Наоборот, ее переполняла жизнерадостная энергия, придававшая ее красоте какуюто особенную тонкость, и Флеминг против воли оттаял.
      — Я просто глазам своим не верю, — сказал он.
      — Вы не рады?
      — Конечно, рад…
      — Вы меня боитесь? Но я сделаю так, как решите вы. Одно я знаю твердо: расстаться мы не можем.
      — Тогда уедем отсюда, — Флеминг оглянулся на серую громаду машины. — Только сначала уничтожим ее — и на этот раз основательно. А потом отыщем для себя какой-нибудь спокойный уголок.
      — Хорошо, — ответила Андре. — Но вы решили так, обдумав все? По-настоящему?
      Она взяла его за руку и подвела к машине.
      — Я покажу вам то, что показывала мадемуазель Гамбуль. Станьте поближе ко мне.
      Машина замурлыкала. Экран засветился. Словно при наводке на резкость кинопроектора, тени уменьшались, приобретали четкость и перспективу.
      — Похоже на Луну, — пробормотал Флеминг. — Мертвые горы, засыпанные пылью долины.
      — Это не Луна, — прошептала Андре, не отводя глаз от экрана. — Это планета, откуда были посланы радиосигналы.
      — Они хотят показать себя?! Какие странные эффекты освещения…
      — У них голубое солнце, — объяснила Андре.
      Теперь на экране расстилалась бесконечная равнина, сливавшаяся на горизонте с черным небом. На переднем плане высились огромные продолговатые предметы, расставленные без всякого порядка и, по-видимому, глубоко ушедшие в рыхлую поверхность равнины. У Флеминга по коже забегали мурашки.
      — Господи! — прошептал он. — Что это?
      — Это они, — ответила Андре. — Те, кто послал весть. Те, на кого, по-вашему, похожа я.
      — Но ведь они неживые. То есть, — поправился он, — они неподвижны. И их оболочка всюду кажется однородной. Как же они видят?
      — Глаза им были бы бесполезны. Свет голубого солнца разрушил бы ткани и нервные волокна того типа, который известен вам. Они видят по-иному, и остальные их органы чувств не похожи на те, которые развились у живых существ… — она заколебалась, но докончила: — … Таких, как мы.
      Изображение на экране замерцало, стало гаснуть и исчезло.
      — И это все? — спросил Флеминг, чувствуя себя обманутым.
      Андре повернулась к нему. На лбу у нее блестели капли пота, зрачки расширились.
      — Да, — улыбнулась она. — Это все. Они — Те. Они хотели, чтобы мы увидели их планету. Они считали, что этого будет достаточно. Может быть, это предупреждение. Может быть, они хотели, показать нам, что несет с собой время и как избежать гибели. Как стать такими, как они.
      Флеминг посмотрел на темный экран. И снова словно увидел эти жалкие в своей неподвижности формы.
      — Нет, — сказал он.
      — Но ведь надо только указать возможный путь, — возразила Андре. — Пройдут миллионы лет, прежде чем Земля…
      Они спорили еще долго, и наконец Андре сказала:
      — Вы твердо знаете, чего хотите? Вы хотите уничтожить все это? — она выразительным жестом указала на машину.
      — Да! — сказал он твердо. — Я хочу именно этого.
      Андре протянула ему небольшую кассету с магнитофонной лентой.
      — Что это? — спросил Флеминг, отдергивая руку.
      — Это кассета снятия программы. Она стирает все записи в секторе памяти. Если ее ввести в машину, через несколько минут та превратится в бесполезную массу металла и стекла.
      Флеминг вместе с ней подошел к вводному устройству. Он смотрел, как Андре вставила кассету на место и повернула щелкнувший фиксатор. Его взгляд скользнул к красной кнопке на панели управления. Он протянул руку, но Андре мягко остановила его.
      — Я знаю, что вы делаете ошибку, — сказала она. — Пусть это будет кто-нибудь другой. Мы оставим записку. Только кому?
      — Юселу, — весело улыбнулся Флеминг.
      — Хорошо, — согласилась она. — И он включит вводное устройство, ни о чем не подозревая.
      Андре написала несколько слов на первом листке блокнота у кресла оператора и крупными печатными буквами вывела имя Юсела.
      — А теперь, — сказала она, — увезите меня отсюда.
      В автомобиле Андре прижалась к его плечу. Флеминг уверенно вел машину по дороге, столь для него памятной. Потом свернул прямо к горам, чтобы не разбудить спящих жителей деревни Лемки.
      Рука об руку они поднялись по козьей тропе к развалинам древнего храма. Когда они добрались до широкой лестницы, которая вела к обрушившемуся портику, Флеминг молча остановился.
      — Зачем мы сюда пришли? — прошептала Андре.
      — Дышать! — ответил он и, откинув голову, глубоко вздохнул всей грудью.
      Андре тоже посмотрела вверх — на небосвод, совсем темный над гребнем горы, куда почти не достигал лунный свет. Там блестела Полярная звезда. А неподалеку мерцала еще одна звезда.
      — Это Бета Кассиопеи, — сказал Флеминг, не сомневаясь, что она глядит туда же, что и он. — Еще ее называют Красавицей в кресле. Видишь, как она сидит?
      — Нет, — засмеялась Андре, продолжая смотреть на небо. — Но теперь я знаю, зачем вы привезли меня сюда. Вон то светлое пятно между Полярной звездой и вашей Красавицей.
      — Да, — ответил он и обнял ее за плечи, словно оберегая от опасности.
      — Андромеда, — прошептала она. — Моя тезка.
      — Их родина. Этих созданий, неподвижных, безглазых, только мыслящих. — Он отвернулся от звезд. — Какая-то нелепость. Вспомни машину, которую они заставили нас построить в Торнессе. Вспомни, как она сожгла твои руки!
      Андре кивнула.
      — Я помню. Но если бы машина была очень мудрой, очень благостной, вы стали бы ей противиться?
      Он покачал головой.
      — А сделав ее жестокой и беспощадной, они вынудили вас взять контроль в свои руки. Вот почему здесь, в Азаране, мы изменили счетно-решающие цепи и лишили машину собственной воли. Так это и предполагалось.
      — И дрянь, жрущая азот?
      — Конечно. Ее появление должно было окончательно обеспечить переход контроля в руки людей. Чтобы окончательные решения принадлежали им, а не машине. Был допущен только один просчет. Они не учли, что машина может быть совсем разрушена. Если бы вы не сделали того, что сделали в ту ночь в Шотландии, бактерии были бы уничтожены гораздо раньше.
      Флеминг положил руки ей на плечи.
      — А ты? — спросил он. — Каково было твое назначение? Обеспечить машине всю полноту власти?
      — Нет. Я должна была найти тех, кто сумел бы правильно ее использовать, — она начала теребить пуговицу его пиджака. — Но вы мне не доверяли. Хотя… хотя сами же хотели напролом пройти к совсем новым знаниям. — Внезапно она отошла от него. — Это все, Джон. Остальное в ваших руках.
      — А ты? — спросил он.
      — И я тоже.
      — Но что ты такое?
      — Плоть и кровь, — ответила она, подходя к нему. — Изделие Дауни.
      Он сжал ее лицо в ладонях и повернул так, что свет ущербной луны отразился в ее глазах.
      — Если в мире бывают чудеса, то это, наверное, чудо! — сказал он.
      Взявшись за руки, они начали спускаться по тропе.
      — Я помню тот вечер, когда мы начали принимать сигнал, — задумчиво произнес Флеминг. — Я что-то лепетал про новое Возрождение. Пьян был немножко. А Бриджер сказал: "Когда падают все опоры, человеку надо за что-то держаться". — Он обнял Андре и притянул к себе. — Чем раньше я начну учиться держаться за тебя, тем лучше, верно?
      Она улыбнулась, но ее еще что-то тревожило.
      — А дар Андромеды? — спросила она.
      Они уже спустились на равнину, и Флеминг вдруг ускорил шаги. Опять схватив Андре за руку, он потащил ее к автомобилю.
      — Куда мы так торопимся? — спросила она.
      Флеминг оглянулся и снова громко рассмеялся.
      — Спасать ее! — Он выкрикнул это так громко, что в скалах прокатилось эхо. — Мы как раз успеем опередить Юсела. Новое Возрождение начнется примерно через час — если мы поторопимся.
      Он усадил Андре в машину, но прежде чем сесть самому, на мгновение остановился и посмотрел в уже бледнеющее небо. Звезды гасли одна за другой. Но между Красавицей в кресле и Полярной звездой он разглядел в неизмеримых просторах пространства туманное пятнышко великой галактики Андромеды.
 

Еремей ПАРНОВ
ЧЕЛОВЕК В ЛУЧАХ ПРОЖЕКТОРОВ