Печатающее устройство работало, и Абу изучал поступающие из него цифры.
      — У меня ничего не вышло, — пробормотал Абу, не отводя глаз от бумажной ленты. — Теперь за мной следят.
      Флеминг нагнулся, словно его заинтересовали цифры.
      — По-моему, никто из нас ничего не может сделать. Разве только предупредить остальной мир.
      Абу оторвал ленту и выпрямился.
      — Вечером побывайте у меня дома, — шепнул он. — Только без охранника. Мне ускользнуть не удастся, но Лемка вам все объяснит.
      И Абу быстро ушел в соседнюю комнату. Флеминг задумчиво смотрел ему вслед.
      В коридор вышла Дауни.
      — Я увидела, что вы с Абу Зеки шепчетесь, как заговорщики, и не хотела вам мешать, — сказала она. — В чем все-таки дело?
      — Я и сам не знаю, — ответил Флеминг. — Возможно, это ловушка: он сегодня утром был у Гамбуль. А может быть, мыльный пузырь надежды. Но если уж погибать, так с музыкой. А какими приятными новостями порадуете нас вы?
      — Я знаю теперь, что это за бактерия.
      — А именно?
      — Синтезированная искусственно. Если бы мы знали, как она действует, картина прояснилась бы еще больше.
      — А если бы Андре?..
      Дауни грустно улыбнулась.
      — Я уже пробовала. Она говорит, что машина тут бессильна. Ей об этой бактерии ничего не известно.
      Они пошли к двери, так как поблизости от них остановился охранник.
      — Я уже хватаюсь за соломинки, — сказал Флеминг. — А потому, если наш друг Абу действительно расставил мне ловушку, я в нее попадусь.
      Дауни схватила его за локоть.
      — Будьте осторожны, Джон! Без вас…
      — Я всегда выхожу сухим из воды, — усмехнулся он.
      Выбраться из поселка незаметно было не так-то просто. Флемингу пришлось ждать, пока совсем не стемнеет, а он не совсем ясно понял, где именно Абу оставил свою машину. Но ему на помощь пришла погода. Ветер, буйствовавший весь день, теперь превратился в настоящий ураган, и часовые попрятались за столбами и стенами, стараясь укрыться от жалящего песка.
      Когда Флеминг добрался до автомобильной стоянки, его глаза уже привыкли к темноте и он без труда узнал машину Абу. Как и обещал Абу, ключ был вставлен в замок зажигания. Флеминг выехал из ворот довольно медленно, чтобы не возбудить подозрений какого-нибудь часового, спрятавшегося поблизости.
      Вести машину было трудно, к тому же он не очень хорошо запомнил дорогу. Дважды, когда на машину обрушивался песчаный смерч, он съезжал в канаву. Но итальянский автомобильчик с задними ведущими колесами был прекрасно приспособлен для подобных условий, и часа через два Флеминг все же добрался до дома Абу.
      Он постучал, дверь чуть-чуть приоткрылась. Он назвал себя, и Лемка впустила его в дом, поспешно заперев за ним дверь.
      В углу сидела старуха в национальном арабском костюме. Нижнюю часть лица она закрыла покрывалом, но темные глаза смотрели на него дружелюбно. На коленях она покачивала ребенка.
      — Это ваш сын? — спросил Флеминг у Лемки, поглядев на младенца.
      — Да, это Йен, — ответила она с гордостью. — Мы назвали его в честь доктора Нилсона. А у вас есть дети?
      — Нет.
      Флеминг не знал, как держаться с этой прямолинейной молодой женщиной.
      — Хотите кофе? — спросила Лежа и что-то сказала матери по-арабски. Старуха положила младенца в колыбель и вышла на кухню.
      — Что, собственно, все это означает? — спросил Флеминг, когда они сели и Лемка начала тихонько покачивать колыбель. — Абу ничего мне не объяснил.
      — Я попросила его позвать вас, — спокойно ответила Лемка. — Мой двоюродный брат — радист на одном из самолетов «Интеля». Он летает в Европу.
      — Разве полеты еще продолжаются?
      Лемка кивнула.
      — Это трудно, но еще возможно. Может быть, вам нужно связаться с английскими учеными? Экипажу запрещено брать какие бы то ни было письма. Их перед вылетом обыскивают. Но мой брат сказал, что он сумеет провезти письмо.
      Флеминг задумался. Все это очень походило на ловушку
      — Но с какой стати он станет рисковать? — спросил он.
      Мать Лемки вернулась с кофе, налила им по чашке и тихо опустилась на пол в дальнем углу. Лемка посмотрела на нее, потом на сына.
      — Он сделает это для меня. Для своих родных, для нашего маленького Йена.
      В ее словах была простая и теплая человечность, настолько не похожая на окружающие кошмары, что Флеминг сразу поверил ей.
      — Он летит в Лондон? Чудесно. А что он может передать? Записку?
      Лемка кивнула.
      — Вы ведь понимаете, что это опасно. За это сажают в тюрьму и даже расстреливают.
      — Спасибо, — Флеминг не сумел найти нужных слов. — Я поговорю с профессором Дауни, что именно следует написать.
      Он встал.
      Лемка подошла к нему.
      — Что же будет дальше? — прошептала она.
      Флеминг откинул занавеску, закрывающую крохотное оконце. Здесь, под прикрытием крутого горного склона, воздух был чист от песка и мириады звезд мерцали на темном куполе неба.
      — Следует учитывать две вещи, — сказал он наполовину сам себе. — Во-первых, где-то в туманности Андромеды существует разум, который пытается войти в соприкосновение с любыми формами жизни, имеющимися в галактике. Когда он находит такую жизнь, он подчиняет ее, овладевает ею. Эти попытки продолжаются, возможно, несколько миллионов лет и в каких-то мирах они, возможно, увенчались успехом. А теперь речь идет о нашей Земле — для ее же пользы, утверждает эта девушка, Андромеда. Это одно.
      — А второе?
      — Там, где этот разум встречает другой разум, враждебный себе, он его уничтожает, быть может заменяя на что-то другое. Вот это и происходит теперь, потому что мы сопротивлялись. Вернее, потому что я пытался сопротивляться. И потерпел неудачу. — Его голос дрогнул. — Вот почему, Лемка, можно сказать, что я обрек на гибель человечество.
      — Но пока еще не все потеряно, — прошептала она.
      — Да, — согласился он. — Пока еще есть надежда, что у профессора Дауни будут какие-нибудь новости для вашего двоюродного брата.
      Флеминг вернулся в поселок на рассвете. Он, не скрываясь, въехал прямо в ворота, освещенные прожекторами, и весело помахал часовому. Тот ухмыльнулся в ответ. Очевидно, часовым было приказано не выпускать европейцев из поселка и беспрепятственно впускать их туда.
      Флеминг дождался начала рабочего дня и только тогда пошел к Дауни. Он знал, что их записка должна быть краткой, конкретной и содержать не только просьбу о помощи.
      В лаборатории кроме Дауни был и Абу Зеки. При виде Флеминга он облегченно вздохнул, но ничего не сказал.
      Дауни наклонилась над большим танком, который она приказала установить под длинным окном. Танк был герметически закрыт стеклянной крышкой, через которую проходило несколько резиновых трубок и проводов. Они были подсоединены к различным приборам с самописцами. В одном из приборов Флеминг узнал барограф. На дне танка была мутная морская вода.
      Дауни рассеянно поздоровалась с ним.
      — Андре ничем не может нам помочь, — сказала она. — По-моему, она искренне хотела что-нибудь сделать, но у нее просто нет сил. И все же с помощью Абу мне удалось получить кое-какие данные.
      — Вы что-нибудь узнали? — спросил Флеминг.
      — Довольно мало. Теперь мне известно, что делает эта бактерия, — с этими словами Дауни сняла пробирку, установленную вертикально отверстием вниз над одной из резиновых трубок, вмонтированных в крышку танка. — Она поглощает азот. В этой пробе воздуха, взятой над самой поверхностью воды, содержится менее трех процентов азота. Она, кроме того, поглощает кислород, но в незначительном количестве. Впрочем, взгляните сами.
      Дауни повернулась к шкафу и достала растрепанную пачку бумажных лент.
      — Ознакомьтесь с этими формулами, Джон. И скажите, что они вам напоминают.
      Флеминг молча изучал ряды цифр.
      — Я уже говорил, что это что-то знакомое.
      Он отдал ей записи.
      — Еще один синтез, — пробормотала Дауни.
      На лице Флеминга отразилась глубокая тревога.
      — Новый? — воскликнул он.
      — Нет-нет, — успокоила его Дауни. — Чтобы получить это, нам пришлось обратиться к прошлому. Вчера вечером я добралась до знакомого материала. Мы получили его от счетной машины в Торнессе больше года назад, когда я начала работать над синтезом ДНК.
      — Это оттуда? — спросил он тихо. — Часть программы, создавшей Андромеду?
      — Нет. Этот материал был получен независимо, — в тоне Дауни была непоколебимая уверенность. — Я поставила на нем опыт — это было еще на той стадии, когда мы, в сущности, действовали вслепую.
      Она отошла к танку и с отчаянием посмотрела на серую мутную жидкость на его дне.
      — Я синтезировала несколько таких бактерий.
      — А что с ними было дальше?
      Дауни ответила с видимым усилием.
      — Они показались мне безвредными и совершенно ни к чему не пригодными. Очередная неудача — так я тогда подумала. Я продержала их в разных питательных средах неделю. Они не погибли, но и никак не развивались. Просто размножались. Потом пробирки были вымыты и простерилизованы.
      Флеминг шагнул к ней.
      — Как вы не понимаете…
      — Я все понимаю! — резко перебила Дауни. — Бактерии попали в раковину, в канализационную трубу, в коллектор, а оттуда — в море.
      — На что и рассчитывала проклятая машина! Но ведь этой дряни была унция, не больше. Они не могли так размножиться.
      — Могли, — ответила Дауни. — Я пыталась точно установить дату прекращения этого эксперимента. Больше из чисто академического интереса. Но во всяком случае, с тех пор прошло больше года. С помощью этого танка я смогла установить быстроту их размножения. Это нечто фантастическое. Ни один известный вирус, ни одна бактерия не размножается с такой быстротой. А теперь, когда заражены океаны, вы можете представить себе, в какой прогрессии идет увеличение их количества.
      — Сколько времени потребуется, чтобы… — начал Флеминг.
      Дауни посмотрела ему в глаза.
      — Примерно год. Или меньше. К этому сроку будет достигнута максимальная насыщенность всей морской воды на земном шаре.
      Флеминг посмотрел на прибор, чертивший кривую содержания азота в воздухе танка.
      — Они поглощают только азот и немного кислорода? И больше ничего? — спросил он.
      — Насколько я могу судить, да. Однако в нормальных условиях море поглощает азот чрезвычайно медленно. Планктон и прочее. Любая фабрика искусственных удобрений связывает азота за неделю больше, чем море поглощает его за год. Это не имело ни малейшего значения. Ведь азота очень много. Но эти бактерии без труда могут поглотить весь атмосферный азот. Вот это и происходит теперь. Атмосферное давление падает. В конце концов азот исчезнет вовсе, а с ним и растения. Когда давление понизится всерьез, наш организм перестанет усваивать кислород и исчезнут все животные.
      — Если только… — начал Флеминг.
      — Никаких «если» не существует.
      Флеминг посмотрел на Абу Зеки, который тихо стоял р стороне и внимательно следил за их разговором.
      — Мадлен, — сказал он. — С помощью Абу мы можем послать в Лондон письмо.
      Дауни осталась равнодушной.
      — О чем? — осведомилась она.
      — О том, что происходит.
      — Какой смысл! — она пожала плечами. — Но пожалуйста, если вам так хочется. Почему бы и не сделать благородный жест, даже когда уже поздно. — Она снова нагнулась над танком, вглядываясь в жидкость на его дне. — Андре была права. Машина создавала жизнь. Теперь она создала смерть. Для нас, человечества, это КОНЕЦ — вот в этой водичке.
      — И все-таки написать надо! — настаивал Флеминг. — Родственник Лемки готов рискнуть. Пишите покороче, но изложите все, что вам удалось установить.
      Его решительный тон подействовал на Дауни.
      — Хорошо, Джон, — обещала она.
      Абу улыбнулся.
      — Я подожду записки, профессор, — сказал он Дауни. — Я обычно обедаю в городе. А мой родственник обедает в том же кафе.
      Флеминг направился к двери.
      — Желаю вам обоим удачи, — сказал он с наигранной бодростью. — Встретимся здесь попозже вечером?
      Снаружи дул горячий ветер. Флеминг пошел к себе. Он был рад остаться один. Роль оптимиста требовала от него слишком больших усилий. А кроме того, ему нужно было о многом подумать. Лучше же всего ему думалось, когда он оставался наедине с бутылкой шотландского виски.
      Флеминг послал служителя за виски. Тот вернулся через пять минут. «Интель» позаботился окружить своих пленников комфортом и не скупился на всевозможные одурманивающие средства — как физические, так и духовные.
      Флеминг не стал обедать и поэтому был немного навеселе, когда вернулся в лабораторию. Ветер не стихал и темнота уже сгустилась без обычных недолгих сумерек.
      Абу и Дауни ждали его.
      — Я видел моего родственника, — сказал Абу. — Он взял записку. Конечно, я не знаю, удалось ли ему пронести ее на летное поле. Но, во всяком случае, я слышал, как их самолет взлетел — точно по расписанию. Это было час назад.
      Флеминг поблагодарил его.
      — Возможно, вашему родственнику не удалось пронести записку благополучно; возможно, в Лондоне на нее не обратят внимания… Но даже если они все поймут и всему поверят, не знаю, какие меры смогут они принять. И при всех обстоятельствах нам придется действовать самим. Следовательно, нам нужна Андре. Абу, сходите в лазарет и скажите сиделке, чтобы она привезла ее сюда.
      — Теперь? — неуверенно спросил Абу.
      — Да. Кауфман таскает ее в машинный зал, когда им заблагорассудится. И сиделка, бедняжка, должна подчиняться.
      — Зачем она вам понадобилась? — неодобрительно спросила Дауни.
      — Как союзница.
      — Она откажется. Да и вообще она слишком слаба.
      — Значит, ей придется превозмочь слабость. Она — наша единственная надежда. Если торнесская машина соорудила бактерию, значит должна существовать соответствующая антибактерия. Я не специалист в вашей области, Мадлен, но ведь это, кажется, одна из основ биологии?
      — А вам, случайно, не известен микроорганизм, который будет любезно действовать в обратном направлении? — осведомилась Дауни.
      — Машине он должен быть известен, — ответил Флеминг, не обращая внимания на ее саркастический тон. — Я знаю, что это не та машина, но она сумела воссоздать формулу первой бактерии — во всяком случае, мы с Андре добились от нее этого. И можем повторить ту же операцию, чтобы получить противоядие.
      Прежде чем Дауни успела ответить, вернулся Абу. Он придержал дверь, и сиделка вкатила в лабораторию кресло Андре. Флеминг уже привык, что девушка каждый раз, когда он видит ее вновь, кажется все более слабой, все более прозрачной. Но он так и не сумел привыкнуть к ненависти, которая вспыхивала в ее глазах, когда она смотрела на него.
      — Спасибо, — сказал он сиделке, не глядя на Андре. — А сейчас оставьте ее здесь. Когда будет нужно отвезти ее назад, мы вас позовем.
      Сиделка заупрямилась.
      — Ее нельзя было привозить сюда, сэр. Она только что заснула.
      — Не беспокойтесь. Это необходимо, — вмешался Абу. Сиделка укутала ноги Андре пледом и медленно вышла. Когда дверь закрылась, Андре спросила, чего они от нее хотят. Говорила она еле внятным прерывистым шепотом.
      — Нам нужна еще одна формула, — объяснил Флеминг. — Какой-нибудь бактерии или вируса, которые бы уничтожали первую бактерию и высвобождали поглощенный ею азот.
      — И надо, чтобы новая бактерия размножалась быстрее первой, — добавила Дауни. — Это будет еще один рискованный опыт с биосинтезом, еще один процесс, создающий жизнь. И для этого мне нужна формула.
      Андре слушала их с напряжением, в котором было чтото пугающее. Теперь она слабо покачала головой.
      — Не знаю… Это потребует слишком много времени.
      Флеминг взглянул на Дауни.
      — Разве? — пробормотал он.
      Дауни невольно посмотрела на девушку.
      — Не знаю, — сказала она. — С ней… — тут она спохватилась и продолжала другим тоном: — Если вы спрашиваете, сколько времени мне потребуется на лабораторные опыты, то это другой вопрос. В сутках, даже если их осталось у нас немного, по-прежнему двадцать четыре часа, а я умею обходиться без сна.
      Теперь они оба смотрели на Андре. Они мысленно приказывали ей подчиниться, совершить невозможное. По ее губам скользнуло что-то вроде улыбки, и она кивнула. Флеминг повернулся к Абу.
      — Сходите за сиделкой. Скажите, что завтра в девять утра Андре должна быть готова для работы в машинном зале. Ведь она — единственный шанс, который нам остается. Объясните сиделке, что мы не бессердечные злодеи. Растолкуйте ей, что это необходимо. Если понадобится, напугайте ее — намекните, что и она погибнет, если не поможет нам.
      Уговоры (или угрозы) Абу подействовали. На следующее утро в девять часов сиделка послушно вкатила Андре в машинный зал. Она объяснила, что больная очень слаба и встать с кресла не сможет.
      В зале был только Флеминг. Дауни не верила в возможность успеха, а Абу остался снаружи, чтобы вовремя предупредить о появлении Кауфмана или Гамбуль, попрежнему хранившей таинственное молчание. Если бы Флеминг не был всецело поглощен главной задачей, он, конечно, встревожился бы, заметив, что «Интель» как будто совсем не контролирует, чем они занимаются.
      Андре с трудом приложила ладони к стержням. Машина ожила, едва только девушка появилась в зале, однако экран светился очень слабо. Изображение осталось туманным даже после того, как Флеминг задернул занавески на окнах. Он увидел, что Андре повернулась к экрану. Теперь ее руки сжимали стержни так, словно из них в ее тело поступала живительная энергия. В ее усилии сосредоточиться было что-то трагическое. Потом ее пальцы разжались, она вся поникла, ее голова бессильно упала на грудь. Сотрясаясь от рыданий, Андре что-то невнятно шептала.
      Флеминг нагнулся к ней.
      — Я не успеваю понять… Возьмите меня отсюда.
      Потом она добавила, точно говоря сама с собой:
      — Я не хочу умирать.
      Сиделка оттолкнула Флеминга.
      — Она перенапряглась. У нее нет сил… Вы не имеете права требовать…
      Она решительным движением откатила Андре от экрана. Но Флеминг преградил ей дорогу.
      — Андре! — сказал он негромко. — Никто из нас не хочет умирать, но мы все умрем, если каким-то чудом азот не будет возвращен из моря в атмосферу.
      Андре с усилием приподняла голову.
      — Вы умрете все вместе, а я умираю одна.
      Флеминг ласково погладил ее по руке. Андре отодвинула руку.
      — Не трогайте меня, — прошептала она. — Я кажусь вам отвратительной.
      — Нет! — резко перебил он. — Не отвратительной, а очень красивой. С того самого времени… с того самого времени, когда мы сбежали из Торнесса. Но попробуй собраться с мыслями! Только ты можешь прмочь нам теперь. Я ведь даже не знаю, чем занимается сейчас машина. Власть все еще принадлежит Гамбуль?
      Флеминг широким жестом указал на окружавшую их со всех сторон счетную машину.
      — Так почему она сюда больше не приходит?
      Андре помолчала, собираясь с силами.
      — Ей это не нужно. Машина указала ей путь. И она с него не свернет. Ей больше ничего не нужно. Поэтому она не приходит сюда. Я не могу ей ничего показать. Я сама уже ничего не вижу, — она поглядела на темный экран. — Я отдохну и вернусь.
      Сиделка покатила кресло к дверям. На этот раз Флеминг ее не остановил. Он смотрел, как за ними закрылась входная дверь, и около минуты простоял неподвижно в тяжелой тишине пустого зала.
      Внезапно он вздрогнул. Заработало печатающее устройство! Потом его быстрый треск прекратился. И снова раздался — теперь оно работало медленнее, но без остановок. Флеминг подошел и поглядел на бумажную ленту.
      — Тут сам черт ногу сломит, — пробормотал он. — Но это несомненно какой-то биологический материал.
      Он решил пойти к Дауни. Само по себе это могло показаться не таким уж важным — предварительный анализ, и только. Но значение случившегося было огромно, Андре действительно хочет помочь им, и, возможно, Дауни удастся сотворить чудо… если у них хватит времени.
      Едва Флеминг вышел во двор, как ветер обрушился на него с такой силой, что он зашатался. У него перехватило дыхание, он судорожно глотал воздух, но облегчения не наступало. Опустив голову, пригнувшись, он зашагал навстречу вихрям песка к лаборатории. Вспыхнувшая было надежда угасла. Время… откуда его взять?
      В трех тысячах миль оттуда над Лондоном занималась заря — над Лондоном, который постигла неслыханная Kaтастрофа. Кое-где на середине наиболее широких улиц стояли полицейские в шлемах, стараясь держаться подальше от домов. Иногда сквозь вой ветра прорывался звон колокола санитарной машины. В здании министерства науки слабо светились два-три еще уцелевших и не забитых досками окна.
      В сером свете утра лица четырех мужчин, сидевших вокруг заваленного бумагами стола, казались совсем измученными. Совещание длилось несколько часов, но никто не предложил ничего дельного. Обсуждение проблемы превратилось в бесплодный спор и ведомственные свары.
      Когда Осборн начал бессмысленно препираться с секретарем премьер-министра об ответственности отдельных министерств и финансировании общего плана действий, хотя все это было уже решено накануне. Нилсон, обычно сдержанный и благожелательный, вдруг вспылил.
      — У вас, англичан, удивительный талант заботиться о бюрократических тонкостях, когда небеса рушатся! — воскликнул он.
      — Мы все устали, профессор, — резко ответил министр. — И мы можем делать только то, что нам представляется наилучшим.
      — Извините, — пробормотал Нилсон устало.
      Секретарь премьер-министра потянулся за сигаретой, увидел, что пачка пуста, смял ее и швырнул в угол.
      — Половина страны сидит без электроэнергии, а вторая половина где затоплена, где занесена снегом, где изуродована ураганами. Люди умирают быстрее, чем воинские подразделения успевают их хоронить. Если бы вы могли хотя бы примерно указать, сколько еще времени это продлится…
      Нилсон хотел было ответить, но тут в комнату на цыпочках вошла секретарша и протянула Осборну серый конверт.
      — Вам, сэр, срочно, — сказала она. — Доставлено курьером из Лондонского аэропорта.
      Осборн вскрыл конверт, неторопливо развернул листок папиросной бумаги и начал читать.
      Потом обвел взглядом остальных и передал письмо министру.
      — Из Азарана, — сказал он. — От Мадлен Дауни.
      — Читайте вместе, — сказал министр Нилсону и секретарю премьера. — Так будет быстрее. Об этом надо немедленно поставить в известность кабинет.
      Он подождал, пока они не прочли письмо, и нетерпеливо спросил:
      — Вы можете что-нибудь предложить, Нилсон? Американец кивнул.
      — Вы не могли бы отправить меня в Азаран — сегодня же? — спросил он.

10

      Четырехмоторный самолет пробежал по дорожке, повернулся и замер. К нему подъехали электроразгрузчики. Члены экипажа, измученные беспосадочным перелетом — от самого Лондона они летели на высоте, не превышавшей 6000 футов, выдерживая натиск ураганного ветра, — медленно спустились по лестнице и побрели к административному корпусу. Капитан вручил документы европейцу с плоским затылком, который мельком взглянул на них и протянул пухлую руку за личными документами членов экипажа. Капитана он отпустил сразу же, но когда к нему подошли следующие двое, он задержал их и снова заглянул в бумаги.
      — А это кто? — спросил он по-немецки.
      Спрошенные посмотрели на него с недоумением, и коекак он повторил тот же вопрос по-арабски.
      Юсел, двоюродный брат Ломки, вежливо улыбнулся.
      — Мой помощник. Он не знает арабского и того языка, на котором вы заговорили сначала.
      Интелевец нахмурился.
      — Мне не сообщали ни о каких изменениях в численности экипажа. Зачем вам понадобился помощник?
      — Для наблюдения за курсом, — ответил Юсел. — Нам приходится лететь очень низко. Выше плотность воздуха слишком мала.
      Интелевец сердито перечитал документы. Не обнаружив ничего подозрительного, он швырнул их на стол. Юсел взял бумаги и повел своего спутника в комнату отдыха летчиков, где они переоделись. Его спутником был Нилсон.
      — Ну, худшее позади, — сказал ему Юсел. — Теперь я отвезу вас в дом моей двоюродной сестры. Там вы будете в полной безопасности. Ее муж, доктор Абу Зеки, свяжется с вами, как только ему представится возможность.
      Нилсон кивнул.
      — Чем скорее, тем лучше.
      Отвезя американца, Юсел вернулся в город. Когда он вошел в кафе, начинало уже вечереть, но ему пришлось прождать еще час. Наконец появился Абу Зеки — он держался настороженно, как человек, знающий, что за ним ведется слежка. За бутылкой прохладительного напитка Юсел вполголоса рассказал ему о приезде Нилсона.
      — Ему нужно увидеться с доктором Флемингом и профессором Дауни, — добавил он.
      Абу Зеки обвел маленькое полупустое кафе тревожным взглядом.
      — Не знаю, сумеют ли они оба уйти незаметно, — сказал он. — Но во всяком случае, я их предупрежу.
      Услышав, что приехал Нилсон старший, Флеминг решил махнуть рукой на осторожность и отправиться к нему как можно скорее. Он сказал Дауни, чтобы она была готова, едва стемнеет — конечно, если ее не пугает риск.
      Погода им благоприятствовала. На закате разразилась буря: полыхали молнии, налетали короткие ливни, стуча по стеклам и песку. Часовые, мокрые и дрожащие, укрылись кто где мог. Флеминг и Дауни выбрались из поселка под проливным дождем, и их никто ни разу не окликнул.
      Дорога была ужасной. Маленькую машину Абу то и дело заносило на жидкой грязи. Но ливень был местным: сорок минут спустя они уже ехали по сухой земле, хотя молнии продолжали сверкать, а гром гремел не переставая.
      Когда Лемка открыла дверь и Флеминг увидел позади нее Нилсона, он почувствовал непонятное облегчение. Молчаливый кивок американца, его крепкое рукопожатие почему-то вселили в него бодрость.
      Для Дауни Нилсон был проблеском надежды, обещанием спасения, в возможность которого она упорно не хотела верить. Но она не совсем понимала цель его приезда. И она и Флеминг сидели, скрывая волнение, пока широкоплечий спокойный американец, ощипывая виноградную гроздь, рассказывал им, что происходило в Лондоне. И о том, как они там уже готовы были признать положение безвыходным, когда вдруг получили письмо Дауни.
      — Но есть ли какой-нибудь шанс? — спросил у нее Нилсон.
      — Не больше песчинки.
      Дауни отодвинула поднос с ужином Нилсона и разложила на столике бумаги, которые прятала за поясом юбки. Она нетерпеливо разгладила их.
      — В основном это расчеты спирали ДНК, — начала она. — Машина (я думаю, вы согласитесь) дала вполне убедительный анализ. Насколько я могу судить, в потенции это бактерия. Но одно дело — молекулярная структура, и довсел!7 Другое — создание компонентов и их синтез. Однако в результате может получиться та антибактерия, которая нам нужна.
      Нилсон внимательно изучал цифры.
      — Это работа машины, которую построил Йен?
      Дауни кивнула.
      — Я все думаю… — он не договорил.
      Флеминг сидел рядом с колыбелью, машинально вертя в пальцах подвешенную к ней погремушку.
      — …как обернулось бы дело, если бы ваш сын остался здесь? — докончил он.
      Нилсон поглядел на него.
      — Его безжалостно убили, — сказал он. — У нас на глазах. Если бы я мог отыскать того, кто…
      — Я не знаю, кто именно стрелял, — ответил Флеминг. — Но я могу назвать вам человека, отдавшего приказ убить его. Это некий Кауфман, наш здешний опекун.
      — Мне хотелось бы встретиться с ним, — сказал Нилсон.
      — Может быть, вы и встретитесь.
      Дауни начала собирать бумаги.
      — Во всяком случае, смерть вашего сына была мгновенной, — сказала она с глубоким сочувствием. — А наша смерть будет труднее… Если все это не поможет, — она снова сунула бумаги за пояс. — Не хватает еще многого, но узнать это для нас может только Андре.
      — А как она себя чувствует? — спросил Нилсон. Дауни посмотрела на маленького Йена. Ребенок не спал и весело улыбался, видя вокруг себя столько людей.
      — Она была искусственно живой. Не как… — Дауни резко отвернулась от колыбели. — В ее крови не хватает какого-то компонента. Я не знаю, какого, а машина этого не учла.
      — Но не могла ли бы она получить помощь от машины и для себя? — спросил Нилсон.
      — Не хватит времени, — ответил Флеминг. — Возможно, она и сумела бы что-нибудь узнать, но нужно было получить формулу антибактерии. Андре выбрала эту задачу…
      Нилсон задумчиво посмотрел на Флеминга.
      — Это было нелегкое решение! — сказал он.
      Флеминг молча закурил сигарету, глубоко затянулся и только тогда ответил:
      — Да, вы правы. Нелегкое.
      Он отошел к окошку и уставился в темноту. Чтобы смягчить напряжение, Дауни поспешно спросила Нилсона, не нужна ли ему копия расчетов, сделанных машиной. Нилсон покачал головой. Везти бумаги в Лондон бессмысленно, объяснил он. Вот если бы это была пробирка с живыми антибактериями!
      — Если эта девушка сумеет довести анализ до конца… — начал он, но тут его перебил Флеминг.
      — Ш-ш-ш! Лемка!
      Лемка, которая сторожила у дороги, стремглав бежала через двор к дому. Они слышали стук ее сандалий по плитам дворика.
      — Мы находимся под постоянным надзором, — объяснила Дауни. — Правда, мы думали, что сегодня нам удалось ускользнуть.
      В комнату ворвалась Лемка, ее глаза горели от волнения.
      — Солдаты! — воскликнула она. — Целый грузовик!
      На мгновение все застыли. Затем Дауни вытащила бумаги и протянула их Лемке.
      — Отдайте их вашему мужу. Он потом вернет их нам.
      Лемка повернулась к Нилсону.
      — Идите в комнату моей матери, туда они не посмеют войти!
      — Будем надеяться, — с улыбкой ответил он и пошел за ней.
      В дверь постучали — не очень сильно и не очень громко. Лемка вышла из задней комнаты и отперла дверь. Капрал, отдав честь, сказал что-то по-арабски. Позади него стояли два солдата с винтовками за плечами.
      — Он говорит, что они приехали за вами и за доктором Флемингом, — перевела Лемка, обращаясь к Дауни.
      — Скажите им, что мы сейчас идем, — ответила Дауни, пытаясь улыбнуться любезной светской улыбкой. — С нами ничего не случится, не беспокойтесь. Но для доктора Нилсона вам надо будет подыскать более безопасное убежище. Мы найдем способ связаться с вами.