Уоллак печально кивнул.
— В экстренных случаях хирург может и не посчитаться с законами, запрещающими оперировать больного без его согласия. Однако даже если он спасет пациента, тот все-таки может подать на него в суд. В нашем случае, Том, дело обстоит совсем иначе. Как вы, возможно, знаете, способности телепата зависят от доброй воли и взаимного желания передавать информацию. Тереза и Харла могут общаться, потому что они оба хотят этого.
— Но разве Харла не может понять, что все мы хотим, чтобы он посмотрел?
— Поймите же наконец, Том, что дело вовсе не в нашем разрешении. Это объективный факт. Положение упростилось бы, если бы Холли была замужем за одним из нас, но даже и в этом случае картина не стала бы совсем ясной. Это ведь форма посягательства на свободу личности.
— Свободу личности? Но в данном случае сама мысль об этом совершенно абсурдна.
— Может быть, и так, — сказал Пол Уоллак. — Но ничего изменить нельзя. Это закон природы. Такой же нерушимый, как, например, закон всемирного тяготения или закон отражения света. Но если бы даже я устанавливал эти законы, то я не имел бы права что-нибудь тут менять. Даже ради спасения жизни Холли Картер. Поймите, Том, если бы телепатия стала такой свободной и неограниченной, какой она представлялась первым ее сторонникам, то жизнь превратилась бы в непрерывный ад.
— Но при чем здесь свобода личности? Ведь Харла даже не гуманоид. Может же кошка смотреть на короля?
— Конечно, Том, но долго ли разрешали бы кошке читать королевские мысли?
— Может ли Харла хотя бы осмотреть ее снаружи? — проворчал я.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Вы имеете в виду шрамы или еще какую-нибудь особую примету?
— Да. Скажем, родимое пятно. Никто из нас не совершенен.
— А вы можете указать что-нибудь такое?
Я задумался.
Вызвать в памяти образ Холли Картер не составляло для меня никакого труда. К несчастью, я смотрел на Холли глазами влюбленного, а это значит, что для меня она была само совершенство. Если у нее и были коронки, я их не замечал. Она была сложена пропорционально, а ее волосы спадали свободно, не разделенные пробором. Кожа у нее безупречна… во всяком случае, там, где ее не закрывал купальный костюм, когда Холли загорала, сидя в шезлонге на краю плавательного бассейна.
Я покачал головой. Приходилось смириться с весьма неприятной необходимостью. Но это было нелегко: я хотел, чтобы моя богиня была совершенна, и если уж плоть ее была такой же уязвимой, как у обыкновенных смертных, мне тяжело было узнать об этом от человека, знавшего ее ближе, чем я.
Но я не хотел, чтобы она умерла. Поэтому я повернулся к Фрэнку Крэндолу.
— Может быть, ты знаешь?
— Что?
— Какие-нибудь шрамы или родинки.
— Например?
— К черту! — вспыхнул я. — Например, шрам от операции аппендицита, по которому можно было бы отличить правую сторону от левой.
— Но слушай, Том, я ведь не ее врач. Как говорится в старом анекдоте: при таких купальниках много ли увидишь!
Мое сердце радостно екнуло. Даже смертельная опасность, которой подвергалась сейчас Холли, не могла полностью заглушить мою радость, когда я услышал, как Фрэнк Крэндол признался, что не только не был ее любовником, но и находился с ней в отношениях, ничуть не более близких, чем я. И все же я предпочел бы, чтобы Холли оказалась просто слабой женщиной, если бы такой ценой можно было вернуть ее на Землю!
Я очнулся от этих мыслей. Холли была свободна, она осталась совершенной богиней — но ей грозила гибель.
Я не заметил, как Сол Грейбен вышел из комнаты, но выходить он выходил, потому что в эту минуту отворилась дверь и он вошел, держа в руках тяжелый ротор гироскопа, крутившийся в кардановом подвесе. Сол был весь какой-то взъерошенный.
— Мне кажется, будто я прокопался целый час, — сказал он. — Не станете же вы утверждать, что эта вот машинка неотделима от убогих представлений так называемых Homo sapiens, обитающих на Земле.
Он повернул подставку, и мы все стали смотреть, как поворачиваются кольца, оставляя ротор в той же плоскости.
— Этот эффект должен быть верен для всего космоса, — заметил Сол. — Но стоит мне сделать шаг, как я обязательно спотыкаюсь о собственную ногу. Смотрите. Поместим гироскоп так, чтобы его ось была расположена горизонтально, и будем вращать ротор так, чтобы верхняя часть его обода двигалась от нас. Казалось бы, это даст нам общую отправную точку. Но, к сожалению, дальнейшее объяснить невозможно. Если мы будем отклонять правый конец оси вниз, то гироскоп повернется в горизонтальной плоскости по часовой стрелке и дальний от нас край ротора повернется направо. Но это значит определять А через А. И, следовательно, у меня ничего не вышло.
Фрэнк Крэндол покачал головой.
— Возможно, существует какой-то абсолютный принцип, но никому из нас он, по-видимому, не известен. У нас просто нет времени на поиски. На мой взгляд, положение безнадежно. И нам следует употребить оставшееся время на поиски подходящего объяснения.
— Какого объяснения? — недоуменно спросил Уоллак.
— Посмотрим правде в глаза, — сказал Крэндол. — Еще несколько минут, и Холли Картер уже нельзя будет воскресить. До сих пор никто из нас не нашел способа объяснить этому Харла, как различить «право» от "лево".
— Так что же вы предлагаете?
— Я считаю, что смерть — это удел умирающих, — глухо ответил Крэндол. — Оставим их встретить свой час достойно и в покое. Жизнь же принадлежит живущим, и для них нет покоя. Мы, живые, должны подумать и о себе. Через пять минут Холли успокоится навеки. А нам, остальным, придется отвечать за нее.
— О чем вы говорите?
— Как вы предлагаете объяснить этот несчастный случай? — спросил Крэндол. — Кто-нибудь обязательно пожелает узнать, что случилось с останками Холли Картер. Я уже вижу, как весь ад срывается с цепи. И я вижу, какнас сживают со свету насмешками, потому что мы не смогли различить «право» и «лево»! И я вижу, как от нас всех остается мокрое место, потому что мы допустили этот эксперимент.
— По-видимому, ваша репутация беспокоит вас больше, чем судьба Холли Картер?
— У меня есть будущее. У Холли его нет. Черт побери, — простонал он. — Мы не можем даже положиться на случай.
— На случай?
— Ну а как вы думаете, захочет этот венерианец рискнуть жизнью, если мы предложим ему закрыть глаза и наугад ткнуть в одну из кнопок?
— Ну, как вам известно, — начал было Уоллак, — мы при этом тоже рискуем. Но…
— Простите, — сказал я. — У меня есть идея, хотя и довольно нелепая. Можно мне попробовать?
— Конечно.
— Одного «конечно» мало. Мне нужна тишина и Тереза, чтобы разговаривать с Харла.
— Если у вас есть идея, пробуйте, — сказал Уоллак.
— Ты действительно знаешь, что надо сделать? — спросил Фрэнк Крэндол.
— Мне так кажется, — ответил я. — Если из этого выйдет толк, то только потому, что Холли мне очень близка.
— Вполне возможно, — сказал он, пожимая плечами. Я еле сдержался — людей вызывали на дуэль за меньшее. Но Крэндол добавил спокойно:
— Ты мог бы стать гораздо ближе — это уж твоя вина. Она всегда говорила, что у тебя живой и лукавый ум и что болтать с тобой после долгого напряжения мысли — истинное удовольствие. Но ты вечно куда-то торопился. Ну давай, Том. Желаю удачи.
Я перевел дух.
— Тереза? — окликнул я.
— Что, мистер Линкольн?
— Попросите Харла, чтобы он сосредоточился на кнопках.
— Он готов.
— Между кнопками имеется еле заметное различие.
— Это он знает, он только не знает, в чем оно состоит.
— Они чуть-чуть отличаются температурой. Одна кнопка немножечко теплее другой.
— Харла их ощупал.
Я отбросил обращение в третьем лице и начал говорить с Терезой так, словно передо мной была телефонная трубка.
— Харла, — сказал я, — только часть различия между кнопками сказывается на их температуре, которую можно ощутить при прикосновении. Но существует еще и другой вид теплоты. Может быть, внутреннее чувство подсказывает вам, что одна кнопка лучше другой?
И ответ Харла прозвучал так, словно мы разговаривали без посредничества Терезы.
— О да! Меня влечет одна из них, более теплая. Если бы речь шла об игре, я поставил бы на нее без колебаний. Но в серьезных делах чувство — плохой вожатый.
— Да нет же, — ответил я быстро, — это и есть наша общая отправная точка. Нажмите на более теплую.
Меня прервали. Уоллак толкнул меня и оттащил от Терезы. Фрэнк Крэндол бросился к ней с криком:
— Нет! Нет! Теплее красная кнопка! Нажмите на зеленую!
Но и его прервали. Ухнул вытесненный воздух — и на стартовой площадке появилась туннельная капсула. В ней находилось жуткое существо, которое держало в змеевидных щупальцах тело Холли Картер. Свободным щупальцем оно открыло дверь.
— Возьмите ее скорее, пока я еще в силах удерживать дыхание, — сказал Харла, по-прежнему через посредство Терезы. — Я пришлю вам туннельную капсулу пустой. Ведь теперь я сумею — я знаю, что теплее там, где сердце.
Харла отпустил бесчувственную девушку мне на руки и вернулся в капсулу. Капсула исчезла и вернулась пустой как раз в тот момент, когда доктор начал хлопотать вокруг Холли.
Теперь моя Холли со мной, но по временам я просыпаюсь и лежу подле нее весь в холодном поту. Ведь Харла запросто мог ошибиться! Точно так же, как ошибались Уоллак и Крэндол, считая, что красная кнопка должна быть теплее. Их реакция, как и реакция Харла, была чисто эмоциональной.
Надеюсь, Харла либо простит меня, либо никогда не узнает, что я говорил так уверенно и играл на его чувствах для того, чтобы он поставил на карту случайности (пятьдесят шансов из ста) свою… ее… наши жизни.
И я засыпаю только после того, как мне удается убедить себя, что это было нечто большее, чем простая случайность. Когда разум и логика оказались бессильны, наши чувства подсказали Харла правильный выбор.
Ведь «право» и «лево» возникают только тогда, когда житель Земли определит их.
Лео СЦИЛАРД
К ВОПРОСУ О "ЦЕНТРАЛЬНОМ ВОКЗАЛЕ"
Нетрудно вообразить, как мы были потрясены, когда, совершив посадку в этом городе, обнаружили, что он необитаем. Десять лет мы провели в звездолете, десять лет томились нетерпением и изнывали от вынужденного безделья, наконец прибываем на Землю — и тут оказывается (как вам, без сомнения, известно), что жизнь на планете исчезла.
В первую очередь следовало установить, как это произошло, выяснить, действует ли еще фактор, погубивший жизнь, — какова бы ни была его природа — и опасен ли он для нас. Не то что мы могли бы принять какие-то меры для собственной защиты, нет, но надо было решить, можно ли отправлять сюда новые экспедиции или разумнее пока воздержаться.
Сначала казалось, что перед нами неразрешимая загадка. Никакой вирус, никакая бактерия не способна уничтожить все живое. Но не прошло и недели, как один из наших физиков совершенно случайно обнаружил и воздухе следы радиоактивности. Будучи крайне слабой, эта радиоактивность сама по себе не имела значения, но при анализе было установлено, что ее источником могла стать только определенная смесь большого числа различных радиоактивных элементов.
Тогда Иксрем припомнил, что пять лет назад на Земле отмечались таинственные вспышки (все они имели место на протяжении одной недели). Ему пришло в голову, что эти вспышки, возможно, были урановыми взрывами, а нынешняя радиоактивность могла возникнуть пять лет назад и вначале была достаточно сильной, чтобы истребить все живое.
Все это звучало малоубедительно, так как уран сам по себе не взрывается и может стать в этом смысле опасным лишь в результате крайне сложной обработки. Поскольку обитатели Земли — те, кто построил такие города, — были, очевидно, разумными существами, трудно поверить, будто они тратили столько сил на обработку урана лишь для того, чтобы уничтожить самих себя.
Тем не менее последующий анализ подтвердил, что найденные в воздухе радиоактивные элементы действительно образуются при взрыве урана и соотношение их точно такое, какое должно быть спустя пять лет после взрыва. Едва ли тут случайное совпадение, так что в этой части теория Иксрема стала теперь общепризнанной.
Когда же Иксрем в своих рассуждениях заходит дальше и пытается объяснить, как и почему взрывался уран, с ним при всем желании невозможно согласиться. Иксрем считает, что между обитателями двух континентов шла война, в которой победили обе стороны. Действительно, первые двадцать вспышек были зарегистрированы на евразийском континенте, а уж за ними последовали пять гораздо более мощных вспышек на американском континенте; поэтому вначале я почти склонялся к тому, чтобы принять эту гипотезу всерьез.
Я полагал, что на этих континентах обитали два разных биологических вида землян, что оба вида не умели или не желали контролировать рождаемость, что это могло привести к перенаселению, недостатку продуктов питания и смертельной борьбе между видами. Но я вынужден был отвергнуть собственное предположение, так как ему противоречили два факта: во-первых, скелеты жителей Земли, найденные на евразийском и на американском континентах, принадлежат существам одного и того же биологического вида, а, во-вторых, статистические данные, основанные на количестве найденных скелетов, показывают, что как на том, так и на другом континенте перенаселенность отсутствовала.
Не считаясь с фактами, Иксрем настаивает на своей гипотезе войны. Хуже всего то, что теперь в своих выводах он опирается только на весьма спорные наблюдения, недавно сделанные нами при тщательном осмотре "Центрального вокзала"; хотя собранные нами данные, без сомнения, представляют большой интерес, иметь отношение к настоящему вопросу они никак не могут.
Прибыв на Землю, мы не представляли, с чего начать исследования, и потому первым объектом избрали одно из крупнейших строений в городе. Что означает его название — "Центральный вокзал", не известно, но его назначение понятно всякому. Это строение было связано с примитивной системой транспорта, базировавшейся на том, что громоздкие машины тащили за собой по рельсам колесные экипажи.
Вот уже более десяти дней изучаем мы "Центральный вокзал", и нам удалось собрать обширный материал, любопытный и загадочный.
Разрешите начать с факта, который мы успешно истолковали, — лично я, по всяком случае, считаю толкование правильным. Как мы установили, вагоны, стоящие на этом вокзале, снабжены табличками двух видов: "Для курящих" и "Для некурящих", что ясно указывает на какое-то разделение пассажиров. Меня тут же осенило: по-видимому, в городе жили два племени — темнокожие, или, по-земному, «курящие», и менее пигментированные (хоть и не совсем альбиносы), с белой, или «некурящей», кожей.
От обитателей Земли остались только скелеты, а по ним нельзя получить данные о цвете кожи. Поэтому сначала казалось, что подтвердить мою теорию будет нелегко. Но тем временем в городе были обнаружены обширные строения, которые явно предназначались для непонятных и таинственных целей. Внутри этих строений по стенам развешаны полотна в рамках, причем на полотнах изображены различные пейзажи и обитатели Земли. И тут мы убедились, что земляне и в самом деле распадались на два класса: одним была свойственна сильная пигментация (видимо, "курящие"), другим — слабая (разновидность "некурящих"). Именно этого и следовало ожидать.
Необходимо оговорить, что определенный процент изображений доказывает существование третьей разновидности землян. У представителей этой третьей разновидности, помимо двух рук и двух ног, имелось еще и по два крыла, и все они явно относились к слабо пигментированным. Ни один из множества рассмотренных скелетов не принадлежал к особям крылатого племени; отсюда я заключаю, что перед нами изображения давно вымерших существ. В том, что этот вывод правилен, сомневаться невозможно, так как крылатые существа гораздо чаще встречаются на старых картинах, нежели на более поздних.
Разумеется, у меня нет возможности описать здесь все находки, которыми изобиловал "Центральный вокзал", но я расскажу о самой загадочной, тем более что именно на пей Иксрем основывает свою гипотезу войны.
Открытие, о котором идет речь, сделано в результате исследования, казалось бы, незначительной мелочи. В необъятных залах "Центрального вокзала" мы набрели на два небольших помещения, укромно запрятанных в глубине здания. В каждом из этих помещений (одно из них помечено «М», а другое "Ж") имеется несколько крохотных кабинок, служивших временным укрытием для землян, пока те отправляли естественные потребности. Сразу же возник вопрос: каким образом находили земляне эти укрытия в необозримых просторах "Центрального вокзала"?
Если землянин искал наугад, то, чтобы наткнуться на эти помещения в здании таких размеров, он должен был затратить примерно час (в среднем). Однако не исключено, что земляне устанавливали их местонахождение с помощью органов обоняния; мы пришли к выводу, что в случае, если их обоняние в тридцать — сорок раз превосходило нашу рудиментарную способность воспринимать запахи, то среднее время поисков составляло не час, а пять — десять минут. Таким образом, проблема оказалась несложной.
Гораздо сложнее обстояло дело с другим вопросом. Он возник в связи с тем, что, как выяснилось, во всех без исключения кабинках дверь запиралась неоправданно сложным устройством. Мы рассмотрели такие устройства и обнаружили, что внутри них находятся круглые металлические диски. Теперь уже известно, что эти хитроумные устройства преграждали вход в кабинку до тех пор, пока кто-нибудь не опускал в щель еще один диск; в момент опускания диска дверь открывалась, позволяя войти в кабинку.
На этих дисках изображения и надписи различны, но везде присутствует общее слово «Свобода». Каков же смысл этих устройств, дисков в устройствах и слова «Свобода» на дисках?
Было выдвинуто несколько гипотез, но общее мнение склоняется в пользу следующей: здесь процессу отправления естественных потребностей сопутствовало обрядовое действо, возможно аналогичное любопытным ритуалам, о которых сообщают с планет Сигма-25 и Сигма-43. Согласно этой теории, слово «Свобода» обозначало какую-то добродетель, высоко ценимую обитателями Земли или же их предками. В этом случае становится понятно, почему жертвоприношение дисков непосредственно предшествовало акту отправления естественных потребностей.
Но отчего же надо было принимать меры (или, как говорит Иксрем, насильственные меры) да еще пользоваться специальным устройством, чтобы жертвоприношение обязательно состоялось в каждом отдельном случае? Это тоже можно объяснить, если допустить, что земляне приближались к кабинке только в случае настоятельной необходимости и при отсутствии этих устройств могли случайно забыть о жертвоприношении диска и впоследствии мучились бы угрызениями совести. Подобные угрызения совести, вызванные неисполнением предписанных обрядовых действ, не редкость среди обитателей планет Сигма-25 и Сигма-43.
Мне представляется, что в общем и целом на данном этапе это объяснение наиболее удовлетворительно, и, вероятно, последующие изыскания подтвердят его истинность. У Иксрема, как я уже упоминал, есть своя теория, которая, как он думает, объясняет решительно все, в том числе и диски в устройствах, и даже взрывы урана, истребившие жизнь.
По его мнению, диски выдавались землянам в награду за услуги. Он утверждает, будто земляне отнюдь не были разумными существами и не стали бы участвовать в коллективных мероприятиях без действенного побуждения.
Он утверждает, что невозможность отправлять естественные потребности, пока не принесен в жертву диск (при каждом отправлении), побуждала землян стремиться к приобретению таких дисков, а желание приобретать диски наставляло их участвовать в совместном труде, необходимом для функционирования общества.
Он полагает, что диски, найденные в местах отправления естественных потребностей, отражают лишь частный случай более общего принципа и что земляне скорее всего должны были вручать такие диски не только перед входом в эти места, но и перед тем, как получить доступ к пище и т. п.
На днях Иксрем заходил ко мне побеседовать на эту тему; я не уверен, что полностью его понял, ибо говорил он чрезвычайно быстро, как с ним часто бывает, если он увлекается очередной своей теорией. Все же общую суть я уловил, и, по-моему, его доводы лишены смысла.
Очевидно, он произвел сложнейшие расчеты, доказывающие, что система производства и распределения благ, которая зиждется на системе обмена дисков, не может быть устойчивой и неизбежно подвергается сильным колебаниям, отдаленно напоминающим маниакально-депрессивный цикл душевнобольного. Иксрем позволяет себе утверждать, будто в депрессивной фазе война становится психологически возможной даже внутри одного вида.
Я первый соглашусь с тем, что у Иксрема блестящие способности. Его теории неизменно оказываются ложными, по до сих пор в каждой из них содержалось хотя бы зерно истины. Однако в последней теории это зерно ничтожно мало; кроме того, на сей раз я могу доказать, что Иксрем заблуждается.
Последние дни мы занимались выборочным обследованием десяти жилых домов города; выборка велась по принципу случайности. В каждом доме мы нашли по нескольку мест отправления естественных потребностей, но ни одно из них не было оборудовано вышеописанным устройством, содержащим диски, — ни в одном из обследованных домов. Этот факт не оставляет от теории Иксрема камня на камне. Теперь можно считать установленным, что диски, найденные в местах отправления естественных потребностей на "Центральном вокзале", помещались туда при обрядовом действе. Очевидно, такие обряды были связаны с отправлением естественных потребностей в общественных и только в общественных местах.
Я рад, что нам удалось разрешить эту проблему вовремя, так как мне было бы жаль, если бы Иксрем поставил себя в глупое положение, включив свою теорию в отчет. Это весьма одаренный юноша, и, несмотря на то что он сыплет нелепыми идеями по любому поводу и без повода, я к нему очень привязан.
Роберт УИЛЛИ
ВТОРЖЕНИЕ
Роберт Уилли — псевдоним Вилли Лея, известного американского ученого, специалиста в области ракетостроения, почетного члена Британского межпланетного общества. Уилли — автор книги "Ракеты, управляемые снаряды и космические путешествия". Он широко сотрудничает во многих научно-популярных журналах и постоянно ведет отдел в журнале "Гэлэкси мэгэзии".
Уолтер Харлинг смотрел, как солдаты вставляли обойму длинных и малоприятных на вид патронов в магазин зенитного орудия. Пучок тонких стволов подымался почти вертикально прямо к кронам могучих старых деревьев, которые скрывали батарею от вражеских кораблей. У дула стволы завершались барабаноподобными приспособлениями — шнейдеровскими дульными тормозами, которые отражали поток газов после выстрела, так что контротдача гасила отдачу и ствол сохранял неподвижность.
Внешние отверстия дульных тормозов были плотно закрыты металлическими крышками с резиновой прокладкой. Если бы дождевая вода попала в ствол, то никто не мог бы предсказать, что произошло бы при следующем выстреле. А дождь шел, упорный многочасовой дождь. И хотя до вечера было еще далеко, темнота уже сгустилась. Взгляд лишь с трудом различал ближайшие деревья и задранные стволы орудий в сыром сумрачном воздухе.
Батарея стояла неподалеку от дороги. По другую сторону дороги, на поляне, излюбленном местеотдыха туристов в этом лесу (одном из прекраснейших заповедных лесов страны), находилась батарея восьмидюймовых гаубиц. Она вела размеренный огонь. Уолтер Харлинг всего час назад довольно долго смотрел, как стреляет батарея. Каждые четырнадцать минут тяжелый ствол одной из гаубиц вздрагивал от сильнейшей отдачи взорвавшегося заряда. Затем стреляли три остальных орудия с точными интервалами в двенадцать секунд. Потом на четырнадцать минут они замирали. Угол возвышения толстых стволов показывал, что гаубицы стреляют на максимальное расстояние.
Уолтер Харлинг не понял бы, что все это может показаться настоящей войной только штатскому наблюдателю, если бы ему об этом не сказали. Да и когда ему сказали, он поверил не сразу. Но потом он начал замечать разницу. Гаубицы стреляли без пламегасителей… И солдаты вели бы себя иначе, если бы ожидали ответного обстрела. Они напрягали все силы, чтобы выпускать снаряды по дальней цели с предельной частотой, на которую были способны их орудия. Но они не прислушивались, стараясь уловить свист вражеских снарядов. О возможности "ответного удара" их предупреждали заблаговременно.
В знаменитом лесу, затянутом теперь сеткой дождя, стоял непрерывный грохот артиллерийской стрельбы. Огонь вели многочисленные батареи тяжелых гаубиц, причем синхронизация была безупречной и очередной снаряд взлетал в воздух не реже чем через пятнадцать секунд. Казалось даже, что это работают какие-то чудовищные машины — с оглушительным шумом, но ритмично.
Внезапно сквозь дождь и монотонный рев артиллерии, который стал словно бы неотъемлемой частью мокрого леса, пронесся крик команды.
— Части противовоздушной обороны, внимание! Приближается неприятельский корабль.
Расчеты зениток мгновенно ожили. Они встали у орудий, готовые в любую секунду приступить к исполнению своих обязанностей, напряженно ожидая команды, а может быть, и смерти.
Ждать команды пришлось долго. Однако сквозь безмолвие, которое, казалось, наступило за внезапной суетой (гаубицы продолжали стрелять с точностью часового механизма), Харлинг услышал глухой гром более тяжелых орудий. Он знал, что на единственном железнодорожном пути, проходившем неподалеку от опушки заповедного леса, установлено несколько двадцатичетырехдюймовых железнодорожных орудий.
Тяжелые дальнобойные пушки присоединили свои залпы к залпам гаубиц.
Командир зенитной батареи, который сидел с наушниками звукоуловителя на голове среди штабелей снарядов, внезапно выкрикнул ряд цифр. Смысла этих цифр Харлинг не понял.
— Беглый огонь. Пли!
Следующие несколько минут были заполнены разноголосым ревом. Четыре орудия принялись выбрасывать в воздух снаряды, делая по сорок выстрелов в минуту каждое. Точно так же стреляли и все остальные батареи. Лес, казалось, был набит закамуфлированными зенитными батареями. Харлинг поднял голову, щурясь от дождевых капель, но в темном небе не было видно ничего, кроме вспышек рвущихся снарядов. Если над ними действительно прошел неприятельский корабль, как показал детектор командира батареи, то он был скрыт низкими тучами.
Внезапно все вокруг озарила пронзительная вспышка, словно разом взорвалось десять тонн магния. Вслед за этим слева занялось багровое зарево. Это загорелись деревья. Но зарево вскоре погасло. Дождь оказался эффективнее огнетушителей, которые, вероятно, пустили в ход солдаты, находившиеся неподалеку от того места, куда ударила «молния». Противник ответил на огонь, который по нему вели.
К Харлингу подошел ординарец.
Он отсалютовал, и из каждого шва его формы брызнула вода.
— Танки отправляются через полчаса, сэр, — доложил он. — Автомобилю по этой грязи не пройти, — добавил он, заметив удивленный взгляд Харлинга. — Когда они кончат выгружать снаряды, вас просят вернуться с ними. Генерал вас ждет.
— Хорошо, — ответил Харлинг. Он произнес это рассеянно, потому что думал совсем о другом. Когда ординарец ушел, он неторопливо направился по чавкающему лесному мху к изрытому колеями проселку.
Эта странная война началась всего несколько месяцев назад, в тот момент, когда на земле царил полный мир и человечество, гордясь своими достижениями, перестало думать о бессмысленных разрушениях. Человечество даже верило, что находится на пороге новой эры, куда более значительной, чем та, начало которой было положено открытием американского континента несколько веков назад.
Впрочем, непосредственная причина войны возникла раньше, хотя и не более чем за десять лет до ее начала. У пологих горных отрогов из долины в долину струилась могучая река. По ее берегам в изобилии росли кедры, сосны и лиственные деревья. Это был огромный и красивый лес — настолько красивый, что правительство превратило значительную его часть в национальный заповедник.
Туда стекались туристы со всей страны и даже из-за границы. А геологи во время летних отпусков исследовали долины и русло реки, которые, с их точки зрения, были настолько интересны, что обычная работа становилась удовольствием. Одна из самых больших долин некогда была огромным озером. Много тысяч лет назад река, питавшая это озеро, сумела проложить себе путь дальше, отыскав рыхлую породу в горном хребте, озеро перелилось в соседнюю долину и в конце концов через пустыню достигло океана.
Там, где некогда прорвалась вода древнего озера, еще сохранился водопад, не очень высокий, но могучий. Время от времени к нему приезжали инженеры, проверяя, нельзя ли воспользоваться им как источником электрической энергии. И каждый раз они приходили к выводу, что строить там гидроэлектростанцию не имеет смысла. Разница уровней была не очень велика, а потребность в электроэнергии в этой части страны полностью удовлетворялась уже существующими станциями.
Затем всего в двух десятках миль от водопада были обнаружены значительные залежи бокситов. Так возникла потребность в дополнительной электроэнергии, и в конце концов правительство решило заставить водопад производить полезную работу. Тут пригодились изыскания геологов. Было решено восстановить перемычку, некогда размытую древним озером, и тем самым возродить озеро. Это обеспечило бы алюминиевый завод электрической энергией, а излишки воды можно было использовать для орошения земель у бокситовых рудников, проведя туда канал, который одновременно служил бы для перевозки руды и алюминия в более густо населенные области страны.
Новые методы строительства плотин сделали все это не только возможным, но и относительно легким. Одновременно с исследованиями велись работы над проектом плотины, которая должна была стать последним словом в строительстве плотин — настолько революционной была ее конструкция. По мере того как уровень озера в долине поднимался, к плотине добавлялись новые секции, удерживавшиеся на месте благодаря давлению воды, преградой которой они служили.
