Глава 24

— БиЗед, мне очень не хотелось поручать это тебе, но я и так без конца откладываю... — Джеруша стояла в своем кабинете у «окна», но видела перед собой только глухую стену. Заперта. Замурована.

— Да ничего, комиссар. — Гундалину внимательно слушал ее, сидя в кресле для посетителей; ей была необычайно приятна его доброжелательная готовность помочь. — Если по правде, так я даже рад на время уехать из Карбункула... будет неплохо подышать свежим воздухом, даже если я от него слегка посинею. — Он бодро улыбнулся ей. — Мне на них наплевать, комиссар. Я знаю, что делаю. И я знаю, кто использует личную некомпетентность в качестве предлога... ну, чтобы вы выглядели как можно хуже. — От негодования не найдя слов, он даже голову понурил. — Но, должен признаться, что общение с теми, кто ниже тебя во всех отношениях, тоже весьма утомительно.

Она слабо улыбнулась.

— Боги свидетели — ты заслужил эту передышку, БиЗед! Даже если зря потратишь время, ловя воров в бескрайней тундре. — Она осторожно поставила локти на стол, стараясь не уронить груду дискет и папок. — Мне бы только не хотелось отправлять тебя в космопорт: я не представляю, как буду управляться здесь одна! — Она потупилась, немного стыдясь того, что вынуждена признать свою зависимость от Гундалину. Однако она была так благодарна ему за безграничную преданность, что промолчать тоже не могла.

Он засмеялся и покачал головой.

— Вам сторожа не нужны, комиссар! Пока вы пользуетесь неприкосновенностью, они вас тронуть не смеют.

О, но я же... да и они тоже... каждый день! Мне необходимы твои слова, твоя поддержка — как солнце необходимо для жизни... Но он никогда до конца не поймет ее. Ну почему, почему у нее нет врожденного чувства превосходства над остальными, которое, в известной степени, специально культивируют и воспитывают у всех уроженцев Харему? Боги, как было бы замечательно никогда не искать того, кто подтвердил бы тебе правильность твоего поступка! Даже когда она повысила Гундалину в звании, превратив его из сержанта сразу в Инспектора, ему и в голову не пришло, что это сделано по какой-то иной причине, не имеющей отношения к его личным достоинствам и заслугам.

— Что ж, в конце концов, это всего лишь вопрос времени... нескольких месяцев.

— Как и для всего остального, комиссар! О, новый век, приди скорей!.. Еще несколько месяцев, и после Смены Времен Года мы наконец уберемся с этой жалкой, вонючей планетки и забудем о ней навсегда.

— Я стараюсь так далеко вперед не заглядывать, — тупо уставясь в стол, откликнулась она. — Все своим чередом — так я воспринимаю порядок вещей. — Она рассеянно поправила стопку конвертов с петициями.

Гундалину поднялся, в глазах его внезапно вспыхнуло сочувствие.

— Комиссар... если вам понадобится кто-то надежный во время моего отсутствия, попробуйте КрэВье. Он кажется букой, но у него, по крайней мере, голова работает и он считает, что вы пытаетесь честно выполнять свой долг.

— В самом деле? — Она была удивлена. КрэВье считался среди офицеров полиции ветераном, и уж его-то она в последнюю очередь рассчитывала увидеть среди своих союзников. — Спасибо, БиЗед. Это уже хорошо. — Она улыбнулась, хотя и несколько напряженно.

Он кивнул.

— Ну что ж, мне, наверно, пора паковать вещички, комиссар. Берегите себя, мэм.

— Береги и ты себя, БиЗед. — Она пожала ему руку и долго смотрела на закрывшуюся за ним дверь. У нее вдруг возникло острое щемящее предчувствие, что она видит его в последний раз. Прекрати! Ты что, хочешь беду на него накликать? Она пошарила в кармане в поисках пакетика с йестой, потом двинулась вокруг стола, чтобы снять, трубку звонившего телефона дрожащей от волнения рукой.

Глава 25

Ариенрод сидела с терпеливым видом, сложив руки на мраморной, с прожилками, столешнице, пока последние за этот день просители — бесконечная вереница местных жителей и инопланетян — бормотали свои предложения, просьбы и жалобы. Самого последнего она вообще слушала вполуха, пока он мучительно подбирал слова чужого языка — наверное, его родиной была планета Н'дойль, — но не предлагала ему перейти на родной ему умик. Она знала и умик, и около сотни других языков и диалектов, выученных за долгие годы правления; но ее забавляло, когда из уважения к ней инопланетянам приходилось говорить на ее родном языке.

Купец нудно продолжал вещать что-то насчет расценок на перевозки, налогов на прибыль и тому подобное. Она обнаружила, что смотрит как бы сквозь него — слишком много она уже их выслушала, таких. Боги, сколько же их? Она вдруг пожалела, что не вела им счет. Знай она, сколько их было в точности, прошлое обрело бы пропорциональность, соотносимость с будущим. А теперь все эти факты ее прошлой жизни потускнели от времени, покрылись пылью, как вещи, которые крайне редко берут в руки; да и само прошлое превратилось в некое неясное пятно, утратило свой смысл. А ведь когда-то она хотела, чтобы каждый новый инопланетянин видел в ней прежде всего не женщину, а королеву; не варварку, а опытного и мудрого правителя государства...

— ...Время сейчас... как это, хм, саллак... в переходе?.. переходное?.. И это значит, что торговля вашими солями мне особой выгоды не приносит, так что я и предложить не могу...

— Извините. — Она наклонилась к нему через стол. — Время перелета отсюда до Ци-пун на самом деле занимает на пять месяцев меньше, что исключительно удобно и выгодно для перевозки туда коллоидных растворов наших марганцевых солей.

У купца дрогнула челюсть. Ариенрод ядовито усмехнулась, вытащила дискету из настольного компьютера и бросила ее прямо в протянутые руки своего собеседника. Они, возможно, рассчитывали встретиться здесь с наивной девчонкой? Что ж, когда-то, очень давно, она действительно была такой, но с тех пор прошло слишком много лет.

— Знаете, вы лучше приходите в другой раз, когда более уверенно будете владеть фактическим материалом.

— Ваше величество, я... — он понурил голову, опасаясь глядеть ей в глаза: самонадеянный стареющий щенок! Вон как сразу хвост поджал! — Разумеется, вы правы, было глупо... хм, моя оплошность... Я даже представить не могу, как это я так просчитался. Условия, которые предлагаете вы, будут... вполне приемлемыми... я сознаю свою ошибку...

Она снова улыбнулась, но глаза ее оставались холодными.

— Если бы вы имели представление о том, с каким количеством «ошибок» приходилось сталкиваться мне, то, наверное, не стали бы повторять многие из своих собственных. — Она вдруг вспомнила те времена, когда спотыкалась о каждую подобную «ошибку», которые инопланетяне специально «оставляли» у нее на пути. Именно тогда она и была вынуждена прибегнуть к советам своих Звездных Быков и стала пользоваться их знаниями и разнообразной информацией, которую они для нее собирали. Хотя информация эта далеко не всегда удовлетворяла ее... Но с течением лет и десятилетий она научилась ценить и свои ошибки, и те уроки, которые извлекала из подобного печального опыта; память у нее была отличная, и она никогда уже более не повторяла совершенной однажды ошибки. — Ну что ж, раз вы поняли, что заблуждались, то я склонна изменить свое прежнее решение и подписать с вами договор на перевозку и торговлю. Мало того... — она специально выждала, чтобы он снова с жадным вниманием начал смотреть ей прямо в глаза, впитывая каждое ее слово, — у нас с вами могли бы завязаться некие дополнительные деловые отношения... разумеется, выгодные обеим сторонам. Мне известно, что недавно осуществил посадку торговый корабль, у которого на борту небольшой груз ледоптры; владелец корабля намеревался доставить ее на Саматхе. — И в самом крайнем случае он ее туда и доставит. — На Ци-пун ледоптра, как вам известно, ценится значительно выше. — Хозяину ледоптры тоже это известно, но зато он не знает о наличии в космопорту твоего корабля. — За разумные комиссионные я с удовольствием убедила бы его, что стоит продать всю ледоптру вам.

Жадность вспыхнула в глазах торговца и вместе с ней — сомнения.

— Я не уверен, что у меня... достаточно мощные грузовые стабилизаторы... для такого, хм... нежного, хрупкого товара, ваше величество.

— Вам вполне хватит их мощности, если вы оставите здесь компьютеризированную библиотечную систему, которую везете на Ци-пун.

— Откуда вам... я хочу сказать, это было бы... хм, незаконно! — задохнулся он.

Что ж, тем больше оснований, чтобы этот источник информации остался здесь, где он действительно необходим.

— Несчастный случай. Просчет. Всякое случается при перевозке товаров из одной галактики в другую. У вас же бывали подобные случаи? Уверена, что да. — Она не была так уж уверена; просто издевалась, видя его растерянную физиономию.

Он промолчал, но какая-то безумная тревога плеснулась в глубине его глаз.

Да, я знаю о тебе все... Я более чем достаточно перевидала тебе подобных за эти сто пятьдесят лет.

— Ледоптра — по всем показателям куда более выгодный груз. А когда вы доберетесь до Ци-пун и обнаружится ошибка, Гегемонии будет уже поздно что-либо предпринимать: Ворота закроются. Все, как видите, очень просто. Даже для вас. Выгода — вот ведь что, в конце концов, важнее всего, не так ли? — А какова выгода для Зимы, если библиотека останется здесь! Знаний ведь ни за какие деньги не купишь. Она улыбнулась про себя, радуясь собственной тайной осведомленности о том, как на самом деле выгодны подобные сделки. В течение долгих лет она постепенно накапливала технологии и научную информацию, чтобы бороться с грядущим технологическим голодом.

Торговец кивнул, озираясь по сторонам, как помешанный.

— Да, ваше величество... вы верно сказали...

— Ну, раз так, я позабочусь, чтобы все было устроено наилучшим образом. Можете идти.

Он ушел, ни на чем более не настаивая. Она уставилась в стол, кратко пересказывая суть только что состоявшегося разговора вмонтированному в столешницу диктофону.

Когда она снова подняла голову, в дверях стоял Звездный Бык; глаза его сияли от восхищения.

— Понятно... И это все? — Ариенрод откинулась на мягкую спинку кресла-качалки, стоявшего у ее рабочего стола; кресло знакомо вздохнуло.

— Что значит «и это все»? — Спаркс рассмеялся, но было видно, что он задет. — Я целый день проторчал на Главной улице, с ног сбился, чтобы тебе угодить... Разве я недостаточно приношу разных слухов? Разве у этой легавой суки стало меньше хлопот и она теперь способна справляться с делами? По-моему, я обеспечиваю ее работой так, что она скоро захлебнется!

— Когда-то подобный вопрос вызывал бы у тебя совсем другую реакцию. — Ариенрод наклонилась вперед и подперла голову рукой. — Спаркс, Покоритель Зари когда-то был готов плыть хоть на край света ради одной моей улыбки и дрожал, стоило мне нахмуриться. Если бы тогда я спросила: «И это все?», он упал бы на колени и стал молить об ином задании, каком угодно, лишь бы доставить мне удовольствие. — Она капризно надула губки, но шутливые слова казались ей острыми бритвами, кромсавшими ее собственную душу.

— И ты смеялась над ним, потому что тогда он был полным дураком. — Руки Звездного Быка в черных перчатках уверенно подпирали бока. Но на этот раз Ариенрод промолчала, предоставив уже сказанным словам сделать свое дело; и через некоторое время руки Спаркса бессильно повисли, взор погас, и он смиренно опустил глаза. — Я теперь такой, каким ты хотела меня видеть, — сказал он тихо, почти шепотом. — Жаль, если тебе это оказалось не по вкусу.

Да... мне это не по вкусу, и мне тоже очень жаль. Когда-то, глядя на него, лежа в его объятиях, она ощущала тепло забытого Лета. Но он и думать забыл о Летних островах, и она больше не видела воспоминаний о прошлом в его переменчивых зеленых глазах. В них отражалась лишь она сама — Снежная королева, вечная властительница Зимы. Почему я всегда оказываюсь слишком сильной для них? Всегда слишком сильной... Пусть же появится хоть кто-то, кого я не могла бы уничтожить!

— Тебе это не нравится? Тебе жаль, что позволила мне стать Звездным Быком? Но разве я не справился со своей задачей? — От его вызывающего вида и подавно ничего не осталось.

— Нет, не жаль. Это было неизбежно. — Но мне жаль, что это было неизбежно... Она нашла силы улыбнуться, отвечая этому не слишком надежному мальчику, который сам позволил украсть у себя свой собственный голос. — И ты со своей задачей справился очень хорошо. — Слишком хорошо. — Сними свою маску. Звездный Бык.

Он стянул с головы черный шлем с рогами и сунул под мышку. Она улыбнулась, вновь увидев эту копну ослепительно рыжих волос и белокожее красивое лицо, которое оставалось все таким же свежим и юным... нет, не совсем таким же. Уже нет. И не более юным, чем ее собственное лицо. Улыбка в ее глазах погасла, хотя губы еще продолжали улыбаться; она видела, как тут же погасла и его улыбка. Какое-то время они молча глядели друг на друга.

Наконец он взял себя в руки и потянулся — с кошачьей грацией и силой юного тигра.

— Ты не возражаешь, если я сяду? Такой длинный был день.

— Да-да, конечно садись. Я представляю, как можно устать, когда целыми днями слоняешься по злачным местам и развлекаешься. Да еще так прилежно, как ты.

Он нахмурился и сел в одно из широких, похожих на раскинутые крылья кресел.

— Ужасно надоедает! — Он вдруг заговорил совсем другим тоном и уставился на нее. — Каждая минута кажется годом и все осточертевает, когда тебя нет со мною. — И снова откинулся в кресле, какой-то встревоженный, удрученный, с безнадежным видом теребя иноземную медаль, которая висела у него на груди в вырезе полураспахнутой рубахи.

— Но разве это скучно — заставлять крутиться легавых и ту особу, из-за которой мы оба потеряли Мун? — Ариенрод заставляла себя говорить преувеличенно бодрым тоном, превращая собственную боль в орудие наказания... Вот только кого она наказывала?

— Мне было бы куда веселее видеть результаты своих трудов, — пожал он плечами. — А эта ПалаТион по-прежнему на самой верхней ступеньке.

— Разумеется. И останется там до своего горького — ох, какого горького! — конца. И каждый оставшийся день, вместо того чтобы одерживать победу за победой, она проживет, словно босиком ступая по битому стеклу... Останься завтра во дворце, и я позволю тебе присутствовать на нашей с ней встрече.

— Не хочу. — Он вдруг потупился. Ариенрод с изумлением увидела, как вспыхнуло его лицо. — Нет, не хочу я ее видеть. — Его руки пытались нашарить в кармашке на ремне, украшенном заклепками, то, чего он давным-давно уже не носил с собой.

— Как тебе будет угодно. Хорошо, правда, если бы ты еще и знал, что тебе угодно. — В голосе ее слышались одновременно и язвительность, и сочувствие. Но Спаркс ничего ей не ответил, и она продолжала:

— Надо отметить, что ПалаТион куда упрямее, чем я ожидала. Такая впечатлительная женщина, на мой взгляд, должна была бы давно уже сломаться. Она, видимо, получает откуда-то поддержку...

— Ее поддерживает Гундалину, один из инспекторов. Остальные его за это ненавидят, но ему на них наплевать; он, видите ли, считает себя лучше всех.

— Гундалину? Ах да... — Ариенрод глянула в свою записную книжку. — Это имя я запомню. И есть еще один инопланетянин, некий Нгенет; у него на дальнем побережье плантация. Насколько я понимаю, ПалаТион ездила к нему в гости. Этакая дружба сомнительного происхождения... — Она пригладила волосы и посмотрела на картину, висевшую прямо за спиной у Спаркса: белая пурга, бушующая над черными обледенелыми утесами и стремящаяся уничтожить и эти горы, и одинокое жилище одного из ее подданных — подданных Снежной королевы. — На его территории ведь Охота никогда не проводилась, верно?

Звездный Бык выпрямился.

— Нет. Он же инопланетянин! Я думал, что мы не имеем права, раз он...

— Ты прав. К тому же, насколько я понимаю, он яростный противник охоты на меров. Но мне интересно: а что, если ты все-таки поохотишься в его заказнике, и ПалаТион не сможет тебя за это наказать?

Он засмеялся; прежней нерешительности как не бывало.

— Хорошая идея! И тем дело и закончится?

— Всего-то день работы. — Она улыбнулась. — И наша последняя Охота даст нам улов в несколько человеческих душ.

— Самая последняя... — Звездный Бык снова откинулся на спинку кресла, переплетя и стиснув пальцы рук. — Ты знаешь, я тут кое-что любопытное слышал. Вроде бы несколько дней назад к Сурсу ночью приходила таинственная гостья. И вроде бы это была ты. А еще говорят, что ты вроде бы не готова смириться с концом Зимы. — Он вскинул на нее глаза. — Ну, каковы слухи?

— Отличные. — Она кивнула, прислушиваясь к тишине, повисшей вокруг. Она была удивлена, но лишь отчасти. Она знала, откуда Спаркс черпает подобную информацию: от Персефоны и Герне. Хорошие источники, вот только странно, что намерения Снежной королевы оказываются настолько очевидными всем ее подданным. Придется повнимательнее следить за этой Персефоной.

— Ну что ж? — Звездный Бык обхватил колени руками. — Может что-нибудь пояснишь мне на сей счет? Или позволишь и дальше считать, что оба мы отправимся прямиком в море во время грядущего Фестиваля?

— О, ну разумеется, я бы тебе сказала — и очень скоро! Я всего лишь хотела лишний раз услышать, как ты клянешься, что жить без меня не можешь... драгоценная любовь моя! — Она подавила свой гнев с помощью последних трех слов, совершенно неожиданно вырвавшихся прямо у нее из сердца.

Спаркс встал, обошел стол, по краю отделанный серебром, и приблизился к ней. Но она покачала головой и отстраняющим жестом удержала его на расстоянии.

— Сперва выслушай меня. Раз уж ты спросил, я хочу, чтоб ты знал. У меня действительно нет ни малейшего желания становиться покорной жертвой допотопного ритуала и видеть, как все, за что я так боролась, будет уничтожено и следом за мной брошено в море. Такого намерения у меня никогда не было. Клянусь всеми богами, которые никогда не существовали в моем мире, Тиамат не будет отброшена назад в пучину невежества и застоя, когда инопланетяне в очередной раз покинут ее!

— Но как ты можешь остановить все это? Ведь после отлета инопланетян мы утратим свою технологическую и энергетическую базу, рухнет сама основа нашего могущества... — Ей приятно было услышать это «мы», в котором звучала бессознательная мольба о помощи. — Ведь они специально уничтожат все. И тогда нам будет не удержать наступающее Лето — вместе со Сменой Времен Года неизбежно придет и власть островитян. Тиамат снова станет их миром.

— Да, основательно тебе промыли мозги! — грубо оборвала она его и махнула тяжелой от перстней рукой, как бы указывая на город, раскинувшийся за стеной. — Островитяне вскоре соберутся здесь, в столице, — ведь фестивали всегда проходят на территории Зимы. Нам нужно лишь застать их врасплох... Например, устроить небольшую эпидемию неведомой болезни, от которой мы, жители Зимы, убережемся благодаря чудесам инопланетной медицины.

Лицо Звездного Быка исказилось.

— Ты хочешь сказать... ты могла бы сделать такое? Но ведь непременно...

— Да и еще раз да! Ты что же, все еще так любишь этих невежественных суеверных варваров, что боишься пожертвовать даже несколькими из них ради будущего целой планеты? А ведь они заодно с инопланетянами, и у них есть подпольная организация, которая стремится подавить нас, жителей Зимы — тех, кто хочет сделать Тиамат полноправным членом Гегемонии. И, одержав победу, они будут править планетой целых сто лет, неужели ты этого хочешь? А не пришла ли и наша очередь побеждать?

— Да, но...

— Никаких «но». И инопланетяне, и дети Лета — разве те или другие сделали для тебя хоть что-то? Нет, все они тебя предали, бросили на произвол судьбы! — Она видела, что ее слова задели Спаркса за живое, попали ему прямо в сердце, которое она так хорошо знала.

— Да, они меня предали. — Рот его был похож на прорезанную ножом щель. — Ты права... они заслуживают наказания — за все, что... сделали. — Руки его стиснули ремень, точно когти зверя добычу. — Но как ты сможешь устроить такое, да еще чтобы легавые не пронюхали?

— Все устроит Сурс. Он уже устраивал для меня самые разнообразные «несчастные случаи»; например, с предыдущим комиссаром полиции, — Она заметила, как изумленно распахнулись его глаза. — Конечно, сейчас масштаб более широкий, но я уверена, что Сурс все сделает как надо, получив добычу той Охоты, которая станет для тебя самой последней. Он по-своему вполне благородный человек.

— Но ты ведь должна успеть до того, как улетят последние корабли. И значит, легавые все еще будут...

— Во время визита премьер-министра? И перед самым закрытием Черных Ворот? Да они сбегут без оглядки, бросят нас среди этого хаоса, надеясь, что и без них мы кончим тем, что все утонем в море. Знаю я их... Успела изучить за полтораста лет.

Он выдохнул — словно выпуская наружу мучившие его сомнения.

— Да, наверное, ты знаешь их лучше, чем они сами знают себя.

— Я всех людей знаю лучше, чем они сами знают себя! — Она поднялась с кресла, позволив ему, наконец, обвить руками ее талию. — Даже тебя.

— Особенно меня, — выдохнул он ей в ухо и принялся целовать ее прекрасную шею, волосы... — Ариенрод, тебе одной принадлежит мое тело, но я бы и душу свою отдал тебе — если бы ты только согласилась ее взять.

Она коснулась кнопки на столе, открывая дверь, ведущую в спальню, и печально подумала: я уже владею ею, любовь моя.

Глава 26

— Зафиксирован источник теплового излучения, инспектор. Где-то совсем близко! — ТьерПарде прервал свое обычное молчание и казался неожиданно заинтересованным. — Похоже, люди. Вон за поворотом кустарник — как раз есть где спрятаться...

— Интересно, а средства передвижения у них какие? — Гундалину сунул в карман очередную книжку о Старой Империи и наклонился к ветровому стеклу так, что ремень безопасности врезался ему в шею. Ну, наконец, хоть что-то!.. Он вглядывался в снежную даль, выискивая следы тех, кого уже обнаружили приборы. Они шли по этому следу полтора суток, взяв его еще в космопорту, но он оказался так запутан, что преследование затянулось. В списке похищенных вещей значился излучатель тяжелого типа, принадлежащий полиции; Гундалину очень хотелось знать, каким образом бандиты умудрились его украсть. Такие банды обычно бывали вооружены не слишком хорошо; именно поэтому они предпочитали «тихое» воровство и избегали стычек с полицией. Однако были столь же безжалостны и тверды в своих намерениях, как эта черно-белая, окаменевшая от холода тундра, которая укрывала их. Практически ради развлечения бандиты убили нескольких инопланетян, которые всего лишь попались им на пути. Гундалину очень надеялся, что украденный излучатель никак не повлиял на поведение бандитов и их действия будут развиваться по обычной схеме.

Он снова взглянул на экран, чтобы еще разок обдумать ситуацию, и тут ТьерПарде пропел:

— Э-эх, сэр! Уж теперь-то мы их к ногтю прижмем! Интересно, где это они аэросани раздобыли? — Он радостно засмеялся. — Возьмем их аккуратненько, не торопясь, а потом я этим ублюдкам кишки выпущу. Самые пустяки остались, сэр. Они практически у нас в руках.

Гундалину открыл было рот, чтобы ответить, но прямо у него перед носом вдруг замигал красным сигнал особой опасности.

— Скорее отсюда, черт бы тебя побрал! — заорал он и поверх головы ошалевшего от неожиданности ТьерПарде резко рванул контрольную ручку, почувствовав, что та будто сопротивляется ему...

— Ну же, давай!..

— Инспектор, какого черта... — Договорить ТьерПарде не успел: с излучателем тяжелого типа шутки плохи. Мощный толчок, и их подбросило в небеса. Перед Гундалину мгновенно замелькали какие-то черно-бело-синие пятна — некоторое время они кувыркались в воздухе, словно в лотерейном барабане, потом стабилизаторы все-таки выровняли машину, прекратив наконец это кошмарное кувыркание. Однако они продолжали камнем падать в безмолвную снежную пучину, и падение это должно было закончиться их смертью. Рука Гундалину инстинктивно потянулась к кнопке двигателя; он снова и снова давил на нее, пока отупевший мозг наконец не уяснил, почему мотор не отвечает: излучатель просто разнес двигатель на куски. Теперь ничего поделать было нельзя. Ничего! ТьерПарде сидел в нелепой позе, словно пластмассовый пупс, и хватал ртом воздух с таким звуком, который Гундалину сперва принял за смех. Потом небеса исчезли, и стал виден лишь истоптанный снег и вздымающиеся им навстречу черные клыки скал.

Они упали, так и не долетев до утесов, — только это и спасло их. Взметнувшийся в воздух снег окружил их ослепительно белой завесой, смягчив силу удара, который все же был настолько силен, что Гундалину шлемом пробил ветровое стекло.

Он довольно долго лежал неподвижно, обнимая какой-то твердый предмет, возможно руль, и слушал колокола, гудевшие в ушах, не в состоянии ни сфокусировать зрение, ни даже просто крикнуть. Он понимал, что нужно что-то сделать, кого-то предупредить, но все это сейчас представлялось ему недостаточно важным. Ему вдруг показалось, что в кабине очень жарко, и это было весьма странно, потому что они были буквально погребены в сугробе. Погребены. Погребены. Умерли... и похоронены? Он зажмурился. Какой отвратительный запах! Глаза жгло… и воздух... Дышать стало нечем, ужасно воняло смертью, могилой... Что-то горит?

Глаза слезились; но он сумел рассмотреть, что горит изоляция. Вот в чем дело! За окнами — снеговые завалы.

— ТьерПарде? Ты как? Выбирайся наружу!

Он, пожалуй, и сам себя не слышал. Он потряс ТьерПарде за плечо, однако тот по-прежнему безжизненно свисал с кресла на своих ремнях безопасности. Глаза его были закрыты. Гундалину с огромным трудом расстегнул защелку ремней и высвободился. Потом попробовал открыть дверь, но она была наглухо завалена снегом, и он долго колотил в нее кулаками, пока эти удары не стали отдаваться у него в голове красными вспышками и резкой болью. Тогда он сел на пол, уперся руками и спиной в противоположную стену и изо всех сил ударил в дверь ногами. Ужас удваивал его силы, и дверь начала потихоньку подаваться, буквально по сантиметру с каждым ударом, пока наконец, не отлетела ее верхняя петля и Гундалину, вылетев из кабины, не утонул в снегу, Он встал на четвереньки в луже подтаявшего снега; все его ноющее от боли и усталости тело ощущало резкий контраст странного сильного жара и леденящего холода. Гундалину, с трудом шевеля ватными, ногами, прижался к стенке машины, стараясь защититься и от зловещего жара, источаемого двигателем, и от ледяных объятий ветра. Ему необходимо было вытащить ТьерПарде наружу, и как можно скорее, пока машина не взорвалась.

Он вполз было в кабину, но кто-то схватил его сзади за воротник и дернул назад, снова повалив в снег. На этот раз в ушах зазвучали не колокола, а отвратительный человеческий смех, эхом разлетавшийся среди голых утесов. Смех казался тем более отвратительным, что Гундалину понимал: это смеются над ним. Он перевернулся на живот, с трудом встал на колени и оказался лицом к лицу со своими мучителями; он без малейшего удивления разглядывал их белые парки и рейтузы, полдюжины туповатых бледнокожих лиц, наполовину скрытых местными солнечными очками — огромными, деревянными, с узкими прорезями для глаз — делавшими людей похожими на компанию насекомых с выпуклыми глазами. Но это определенно были люди — скотоводы-кочевники фалла, дети Зимы, волей судьбы ставшие грабителями и сменившие местные ярко расшитые одежды на скучную, но теплую одежду арктических бандитов. От удара в спину Гундалину упал ничком и почувствовал, что кто-то ловко разоружил его, перевернув набок. Раздался радостный вопль — бородатый бандит продемонстрировал приятелям свою добычу.