– Что же такое ужасное произошло? – спросил я, когда она замолчала, сдавив виски руками.
      – Рауль очень беспечен. В этом отношении он истый француз.
      Беспечен, рассеян, легко доверяется незнакомым людям. Карьера дипломата не для него… В общем, колье было украдено у него каким-то ловким мошенником. Можете вообразить его переживания? Он пришел ко мне в полном отчаянии и просил моего совета. Что мог он поделать, этот большой ребенок, в сложившихся обстоятельствах? Он не смел обратиться в полицию – тогда открылся бы секрет герцогини де Бриансон, и не смел сказать ей о пропаже: это был бы удар для нее, ведь она так рассчитывает на деньги от продажи этих драгоценностей, чтобы расплатиться с карточными долгами. Кроме того, она прекрасно знает, что он сам находится в затруднительном финансовом положении, и могла бы заподозрить, что он просто-напросто обманул ее: симулировал ограбление и присвоил деньги, вырученные за бриллианты. Его честь поставлена на карту – понимаете вы это?
      – Ну, если она действительно любит Рауля как родного сына, то вряд ли обвинит его в таком бесчестном поступке, – попытался я успокоить Максину. – Конечно, для него это довольной плохой оборот дела…
      – «Довольно плохой оборот»! О вы, лаконичные создания – англичане! Вам бы только скрыть свои чувства за холодными, как лед, словами. Что до меня – я была готова сделать все на свете, лишь бы помочь ему! Моя жизнь – слишком малая вещь, чтобы отдать ее ради его счастья, избавить его от позора. Я охотно отдала бы душу!.. И тут в моей голове блеснула идея. Я попросила Рауля обождать и ничего не говорить герцогине, которая до сих пор даже не знает, что он вернулся из Амстердама. Я вспомнила о «комиссионном» вознаграждении от Британского министерства иностранных дел.
      – Каком вознаграждении?
      – Накануне я послала шефу по нашим обычным каналам зашифрованную депешу о том, что не смогу далее выполнять его поручения. Но он предложил мне пять тысяч фунтов стерлингов, если я соглашусь оказать ему последнюю услугу, и еще три тысячи, если успешно с ней справлюсь. Это будет, – сказал он, – его прощальным подарком к моей свадьбе. Мне показалось, что я сумею справиться с поручением; оно было трудное и опасное, но я уже выполняла нечто подобное. И тогда, вместе с теми деньгами, которые я скопила, и продав все мои драгоценности (я называю их «ювелирная бижутерия»), я соберу приблизительно ту сумму, которую Рауль хотел выручить от продажи. Он отдал бы эти деньги герцогине, и она никогда не узнала бы, что ее бриллианты были украдены жуликами…
      – Однако вы сказали, что герцогиня просила Рауля вернуть ей колье, заменив бриллианты стразами?
      – Ну, это уже пустяки. Любой ювелир возьмется в короткий срок изготовить копию золотой оправы и вставить в нее фальшивые камни. Герцог ничего не заметил бы… Но я буду продолжать свою печальную повесть. Всю ту ночь я провела без сна, думая, думая. Глаза Рауля, растерянные, взывающие о помощи, стояли передо мной, И рано утром, когда Рауль уже находился на работе в своем министерстве, я навестила его там. На шее у меня было недорогое ожерелье из искусственного жемчуга; впрочем, только эксперт смог бы отличить жемчужины по внешнему виду от настоящих. Я обняла Рауля, стала успокаивать его и сказала, что через пару дней получу большие деньги по контракту – несколько тысяч фунтов – и отдам их все ему; выручить его из беды, сказала я, счастье для меня.
      – Ну а он?
      – Сперва заявил, что ни за что не возьмет деньги от меня, и я знала, что он так скажет. Но в конце концов, после моих просьб, уговоров и даже слез, согласился при условии, что возьмет деньги взаймы и отдаст их мне при первой возможности. Бедняга сразу утешился. Благодарность переполнила все его существо. Он целовал мои руки, называл меня своей спасительницей, ангелом-хранителем… и тогда….
      На минуту она умолкла.
      – Что же дальше? – спросил я нетерпеливо.
      – И тогда я приступила к выполнению своей рискованной задачи. В служебном кабинете Рауля стояло несколько больших бронированных сейфов, привинченных к полу. Когда мы с ним успокоились и развеселились, я как бы между прочим спросила Рауля: какой из этих сейфов «главный», где находятся самые ценные вещи. При этом я, разумеется, сделала вид, что спрашиваю из чисто женского любопытства, интересуясь лишь его работой. Он засмеялся и указал на самый массивный сейф, добавив, что тут хранятся особо важные секретные бумаги французской дипломатии. Я сразу поняла, что документ, который я обязана добыть для моего шефа (тот самый Договор, о котором я уже говорила), находится в том шкафу.
      «Имеется всего три ключа к сейфу, – сказал Рауль. – Один у президента Франции, другой у министра иностранных дел».
      «А третий?» – спросила я, хотя заранее знала ответ.
      «Третий – вот он!» – заявил мой беспечный Рауль, нажимая какую-то секретную кнопку; увы, я не успела заметить, где она находится, но у меня наготове были и другие варианты… Когда из его стола автоматически выдвинулся потайной ящик, Рауль достал оттуда и торжественно показал мне небольшой ключ странной формы. Я сделала вид, что очень разочарована.
      «Не может быть! – обиженно сказала я. – Такой малюсенький ключик к такому огромному стальному шкафу? Ты просто разыгрываешь меня!»
      Мои слова ужасно рассмешили Рауля.
      «Ах ты глупенькая птичка-синичка! – сказал он, посмеявшись. – Что ты понимаешь в таких вещах? Я докажу тебе, но за это ты должна будешь поцеловать меня три раза. Идет?»
      «Пять раз!» – уточнила я…
      Все шло как по нотам, как я и рассчитывала. Мы подошли к сейфу. Рауль покрутил небольшие диски сбоку, поставив их стрелки на цифры девять и четыре (я запомнила), вставив ключ в замочную скважину… и в этот момент я сильно рванула шнурок с жемчугом, обвивавший мою шею. Жемчужины градом посыпались на пол.
      «Боже мой!» – воскликнула я с деланным ужасом, глядя, как они раскатились в разные стороны.
      Рауль, галантный француз, забыв о ключе, торчащем в сейфе, мигом опустился на корточки и стал собирать блестящие шарики – так заботливо, словно это были подлинные драгоценности, стоившие по меньшей мере тысячу франков.
      Я молниеносно выдернула ключ из скважины, сделала с него несколько отпечатков на кусочке воска, который приготовила заранее, спрятав в носовом платке, и сунула ключ на прежнее место. Поднявшись с пола, Рауль вручил мне собранные жемчужины, не упустив при этом случая поцеловать меня, и, выполняя обещание, открыл дверь шкафа.
      Хотя она была открыта всего одну-две минуты, я успела заглянуть внутрь и подметила, что документы в небольших папочках аккуратно разложены в нескольких отделениях, причем над каждым отделением имеется ярлычок с наименованием документа. Память у меня отличная. Я постаралась запомнить общий вид и расположение папок…
      Чтобы не затягивать рассказа, скажу вкратце: конспиративная парижская агентура изготовила мне поддельный ключ в тот же день.
      И к концу рабочего дня я, с кокетливой улыбкой и трогательным извинением, еще раз появилась в кабинете Рауля дю Лорье. Впрочем, особых извинений не требовалось. Бедняга парень, доверявший мне как самому себе или еще больше, всегда был безумно рад моему приходу – даже в это священное место…
      Теперь мне надо было удалить его из кабинета. Но я знала, как это сделать. В другом отделе министерства, этажом выше, работал друг Рауля – тот самый, который познакомил нас месяца два назад. Его имя – Бернар. Я сказала, что хочу пригласить его на свою очередную театральную премьеру, и попросила Рауля сходить за ним. Я рассчитала, что за время их отсутствия буду иметь пять или шесть свободных минут для выполнения задачи, от которой зависит наша судьба…
      Едва только закрылась за ним дверь, как я уже была возле сейфа. Можете представить, Ивор, как я волновалась! Мне пришлось призвать на помощь всю силу воли, чтобы действовать четко и уверенно.
      Ключ подошел. Я повернула диски, как делал это Рауль, открыла сейф и, выхватив из него намеченную папку, торопливо раскрыла ее, чтобы убедиться, что находящийся в ней сложенный документ – именно тот, какой мне нужен. Ошибка была бы непоправима и могла испортить все дело. К счастью, я не ошиблась: в моих руках был Договор, заключенный недавно между Японией, Россией и Францией, подписанный и скрепленный печатями трех держав. Договор, который ваш министр иностранных дел имел основания считать особо секретным, могущим нанести вред Англии.
      Беглый взгляд на этот документ создал у меня впечатление, что он не имеет военного характера, а относится скорее всего к области торговли между тремя государствами. Но это меня уже не касалось; я должна была отослать его шефу, который сам оценил бы его истинное значение и решил, наносит он ущерб интересам Англии или нет.
      На место Договора я положила в ту же папочку и ту же ячейку сейфа «документ», который принесла с собой в ридикюле. Это был просто-напросто чистый лист бумаги, сложенный вчетверо и напоминавший видом и формой официальный документ, так что человек, открывший сейф по другому делу, никогда бы не заподозрил что-то неладное. Я надеялась получить Договор обратно прежде, чем его хватятся в министерстве… Как видите, Ивор, если я даже изменила своему жениху, то лишь для того, чтобы спасти его. Теперь вам это понятно, не так ли?
      – Понятно. Теперь вы желаете убедить меня и себя, что ваш поступок оправдан и закономерен. Но – Боже мой, Максина! – не мог удержаться я от восклицания. – Вы сотворили страшное дело! Хищение государственного документа…
      – Я знаю, я знаю. Но мне нужны были деньги – для Рауля. И не было иного пути получить их. Вы же помните, я отказывалась, пока не услышала о пропаже бриллиантов…
      – А потом, – перебил я возмущенно, – чтобы избавить жениха от риска позора, вы подвергли его другому, гораздо более серьезному – риску ареста!
      – Ругайте меня, Ивор, – устало промолвила она. – Я заслужила это. Но все же позвольте мне досказать вам, что произошло дальше. Я успела уложиться в свои шесть минут и даже имела минуту в запасе до возвращения Рауля, который сказал, что его друг Бернар, за которым я его посылала, уже ушел домой. Я глянула на свои часики, сделал вид, что очень обеспокоилась, и сказала, что немедленно должна идти на генеральную репетицию в театр. Я не могла терять ни секунды; чем скорей я отправлю документ в Англию, тем скорей он вернется ко мне обратно, тем больше шансов, что его пропажа не будет обнаружена…
      К Раулю я приехала не в собственной коляске, а наняла кэб, который и дожидался меня внизу, у подъезда министерства. Когда Рауль провожал меня к нему, в это самое время граф Алексей Орловский подъехал к министерству на своем небольшом двухместном открытом автомобиле и увидел нас. Ах, если б это случилось где угодно, только не здесь!…
      Максина нервно вздохнула и продолжала:
      – Я сказала себе, что у него нет никаких оснований заподозрить в моем визите к Раулю что-либо преступное, но все же очень нервничала. Я знала, что Орловский – хитрый и коварный враг. И когда он, выйдя из машины, вежливо приподнял шляпу и при этом удивленно вздернул кверху брови, я подумала, что теперь он может вообразить все на свете. И почувствовала, что бледнею. Я сознавала, что это глупо с моей стороны, но ничего не могла с собой поделать: мои нервы были натянуты до предела! Я не поехала ни домой, ни в театр, а прямо на почту…
      – Почему на почту? – спросил я с недоумением.
      – Видите ли, Ивор, у меня не было связного, с которым я могла бы срочно переправить документ через Ла-Манш, а действовать надо было без промедления. Я очень много рисковала в этот день, и лишний риск меня уже не пугал. Опасность угрожала мне в любом случае. Поэтому я решилась переслать документ в заказном письме, надеясь, что успею захватить последнюю почтовую карету в Кале…
      На почте я запечатала Договор в конверт и надписала адрес, разумеется, не лондонский. Я адресовала его в Оксфорд, адресатом был декан университета – лицо вне всяких подозрений, человек, на которого я смело могла положиться.
      Выйдя из почтовой конторы, я снова увидела Орловского в его открытой автомашине. Это уже не могло быть простым совпадением: очевидно, он ехал за моим экипажем от министерства иностранных дел, чтобы проследить, куда я направлюсь. Почему я не предусмотрела эту опасность? Обычно в подобных вещах я тщательно обдумываю каждый шаг и веду себя крайне осторожно, а вот сейчас допустила такой промах!
      «Но ведь если Орловский знает о твоей секретной работе, – сказала я сама себе, – то для тебя игра была бы окончена уже давно. Очевидно, он не знает, и его слежка объясняется просто ревностью…»
      Да, если мужчина хочет стать любовником женщины, а та его резко отталкивает, он становится ее врагом. И не только ее, но и ее возлюбленного. Правда, Орловский слишком умен и прежде всего заботится о личном престиже; если он разгласит то, о чем лишь смутно догадывается, а впоследствии окажется, что он ошибся, это может повредить ему самому в его дипломатической карьере. Поэтому, думала я, он еще не посоветовал тем, кого это касается, провести тщательную ревизию в делах Рауля дю Лорье, первого секретаря французского министерства иностранных дел, проверить, все ли там в порядке.
      – Значит, – сказал я, – у него нет реальной возможности плести против вас интригу?
      – Трудно сказать, – возразила Максина. – Мои дружеские связи с высокопоставленными персонами в Англии могли показаться ему подозрительными, а мой визит в министерство и оттуда прямо на почту как бы подтвердил эти подозрения. Что, если он попытался узнать на почте имя моего адресата?.. Впрочем, если он и поступил так, вряд ли это принесло ему много пользы: деловые отношения между мной и британским правительством, естественно, всегда были окружены глубокой тайной. Вы понимаете, Ивор, что я почти никогда не обращалась непосредственно к шефу разведки и не встречалась с ним. Единственное, что мог сделать Орловский, – неофициально уведомить Сюрте Женераль, что актриса Максина де Рензи подозревается в политическом шпионаже в пользу Англии… и что не мешало бы просмотреть ее корреспонденцию. К счастью, его совет (если он имел место) опоздал: почта ушла вовремя.
      – Рад за вас! – промолвил я.
      – Однако вы видите, Ивор, какой опасности я подвергаюсь? За мной следят агенты и на том, и на этом берегу Канала. Думаю, они несколько дней ждали, когда из Лондона приедет гонец с обратным поручением, вот почему мы и пережили сегодня столько неприятных минут в этом отеле. Если б документ, похищенный во Франции, попал в руки французской контрразведки, Рауль был бы обесчещен, его сердце разбито, а я… о, я не стала бы дожидаться ареста!
      – Молчите! – поспешно перебил я. – Этого не случится!
      – Дай Бог, – печально возразила Максина. – Конечно, Орловский мечтает отомстить мне и зарекомендовать себя во Франции дружественным дипломатом, но сегодняшний безрезультатный визит полиции в «Елисейский Дворец» вряд ли можно объяснить его происками.
      – Вы считаете, что он не причастен к исчезновению футляра?
      – Пожалуй. Ведь вместо документа вы привезли колье. Маловероятно, чтобы он преподнес мне столь ценный подарок и так оригинально! В этих бриллиантах кроется какая-то тайна: это то самое колье, которое было украдено у Рауля на пути в Амстердам!…
      Я взял в руки бриллианты – и невольно залюбовался чудесной игрой света в их гранях. Казалось, камни загорелись в моих руках; при малейшем движении их ослепительные вспышки разбегались стрелами во все стороны. Такого великолепия я еще не видывал.
      – А вы уверены, что оно то самое? – спросил я.
      – Так же уверена, как то, что вы – это вы, а я – это я. Правда, Рауль не показывал его мне, но я не раз видела его на шее у герцогини де Бриансон, а женщина, будьте покойны, обращает на эти вещи особое внимание. Я еще не сошла с ума… хотя, вероятно, скоро сойду, если вы любым способом не спасете меня от этого ужаса.
      – Буду пытаться, – пообещал я. – Во всяком случае, Максина, не теряйте надежды. Но мне не хотелось бы, чтобы вы играли сегодня.
      – Я также не хотела бы. Однако должна сейчас идти в театр, иначе могу сорвать начало спектакля. Грим, макияж, переодевание займут довольно много времени – не меньше, чем наши разговоры. Я не должна допустить сегодня никаких кривотолков обо мне и моих делах, что бы ни произошло в дальнейшем. Рауль будет в ложе, и в конце первого акта будет у дверей моей актерской комнаты. Видеть его, слышать горячие похвалы моему таланту и говорить ему ласковые, нежные слова – это могло бы сделать меня счастливейшей женщиной, если б… если б я не предала его.
      – Не забывайте – вы вернете ему колье. Это уже кое-что.
      – Да, это кое-что… Но не это главное!
      – Орловский тоже будет в театре? – осведомился я.
      – Непременно. Он не удержится, чтобы не посмотреть меня на сцене, да еще в премьере, которую ждет весь Париж. Но если он все же будет иметь разговор с комиссаром полиции, то может несколько задержаться.
      – Поскольку у него нет на руках никаких конкретных фактов против дю Лорье, – сказал я, – у нас будет время для поисков, и мы можем чувствовать себя в безопасности.
      – Мы в безопасности, – повторила Максина со спокойствием отчаяния, – в такой же, как если б находились в погребе, начиненном порохом… Разве в министерстве не могут в любой момент хватиться Договора?.. Но, – горько перебила она сама себя, – почему я говорю «мы»? Для вас вся эта история может окончиться лишь кратковременными неприятностями.
      – Вы знаете, дорогая Максина, что это не так, – запротестовал я. – В этой истории я вместе с вами, душой и сердцем. Я говорил вам чистую правду и могу повторить, что готов, если потребуется, отдать жизнь, лишь бы искупить свой промах. Я уже пожертвовал кое-чем, но… – и я прикусил язык.
      – Чем же вы пожертвовали? – поймала она меня на слове.
      – Своей надеждой на счастье с девушкой, которую люблю так же, как вы Рауля, – признался я и тут же пожалел, что произнес эти слова, готов был взять их обратно: у Максины хватало и своего горя, она несла свою тяжкую ношу тревог и волнений. Зачем утяжелять ее?
      – Не понимаю, – сказала она.
      – Простите, я сказал глупость. Вы ничем не сможете помочь мне, и я не сожалею об этой жертве, – торопливо ответил я, покривив душой.
      – Вы опасаетесь, что эта история получит огласку? Не бойтесь, полиция охотилась за мной, а не за вами. Ведь они даже не знают вашего настоящего имени, а только псевдоним, который, очевидно, получили от администрации отеля.
      – Не думайте больше об этом, Максина!
      – Нет, я обязана думать о вашей великодушной жертве. Но боюсь, что в ближайшие дни буду не в состоянии думать о чем-либо, кроме утраченного документа… Однако сейчас мы должны сказать друг другу до свидания. Ради меня, ради Рауля, если можете, Ивор, – помогите! Что вам надо сделать – не знаю, я блуждаю в потемках. Вы – моя единственная надежда. Если вам жаль меня, приходите сегодня ко мне домой по окончании спектакля и расскажите, что вам удалось разузнать или предпринять. Будьте там к двенадцати часам ночи. Обещаете?
      – Обещаю.
      – Спасибо. С нетерпением буду ждать вас. А теперь дайте мне бриллианты, я пойду. Не хочу, чтобы нас видели вместе за пределами отеля!
      Я отдал ей ожерелье, и она тотчас вышла из салона.

      Я был доволен тем, что остался один. Мне нужно было спокойно обдумать случившееся.
      Я заметил, что Максина, взяв у меня бриллианты, быстрым движением расстегнула у горла пуговку кружевного воротничка и опустила сверкающее ожерелье за корсаж. Но футляр она оставила. Я взял его со стола, куда она небрежно швырнула его, и тщательно осмотрел.
      По-видимому, он не был футляром из ювелирного магазина, не был предназначен для драгоценностей, и бриллианты не находились в нем, когда герцогиня вручала их дю Лорье для продажи. Слова Максины, что она видит этот красный футляр в первый раз, были вполне правдивы; когда комиссар извлек его из дивана, она не могла знать, что находится внутри.
      Тот зеленый футляр, который я вез для Максины из Лондона, выглядел так, словно был предназначен для хранения гаванских сигар особого сорта, значительно длиннее обычных. А у этого на каждой стороне имелась внутри перегородка, образующая как бы две ячейки, и серебряная застежка с клеймом английской пробы.
      «Английское серебро!» – подумал я.
      Я еще раз перебрал в памяти мельчайшие подробности моей поездки.
      Три человека, которые были моими попутчиками на пути из Лондона в Дувр, были все англичане (мне так показалось). Но из этого трио только нервный маленький альбинос, забронировавший для себя отдельное купе, имел какую-то, пусть небольшую, возможность выкрасть у меня документ и подложить вместо него этот футляр из красной кожи с бриллиантовым колье стоимостью не менее двадцати тысяч фунтов. Если он обладал талантом фокусника и ловкостью профессионала-карманника, то предположительно он мог бы проделать этот трюк в момент тревоги на сходнях парома. На площади вокзала Гар дю Нор он также подходил вплотную ко мне, но и тогда я не заметил ничего особенного.
      Если же это был частный агент, нанятый кем-то, чтобы выследить и ограбить меня, то, опять-таки, почему он сделал мне такой ценный подарок? Неужели плата, полученная им за труды, превышала стоимость камней? Клянусь всеми святыми, это было выше моего понимания! Ведь ему было бы проще оставить бриллианты при себе, чем запихнуть их в мой внутренний карман.
      Может быть, подсунутые мне камни – фальшивые? Может быть, в Амстердаме он заменил настоящие бриллианты на стразы? Но на это потребовалось бы много времени, а его у похитителя не было. Да и самый вид бриллиантов (хотя я не специалист в ювелирном деле) говорил, что это – подлинные драгоценности.
      Наконец, если альбинос был агентом спецслужбы и его задачей было следить за мной, находиться возле меня, то почему в Париже он уехал с вокзала раньше меня, даже не посмотрев, куда я поеду?.. А перед этим в Лондоне не хотел пустить меня в занятое им купе, – неужели он рассчитывал, что я сам ворвусь туда силой?..
      По-видимому, все трое мошенников были каким-то непонятным образом связаны в одну шайку и затеяли против меня совместную интригу…
      Мы с Максиной потратили много времени на разговор, но все же с того момента, как я видел альбиноса в последний раз, прошло не более трех часов. Поэтому я решил немедленно вернуться на вокзал Гар дю Нор и попытаться найти там какой-либо след его или тех двух молодчиков. Может быть, кондуктор омнибуса или кэбмен запомнили, куда они поехали и где высадились, и таким образом у меня появится шанс отыскать утраченный документ.
      По совету министра иностранных дел я, в целях предосторожности, взял с собой из Лондона заряженный револьвер и теперь готов был пустить его в дело, если это потребуется. От шайки опытных грабителей можно было ожидать любой выходки.
      Я очень проголодался, так как с утра ничего не ел, однако не стал тратить время на еду, а сразу поехал на вокзал. Там на площади я долго осматривался вокруг, пока не заметил носильщика, лицо которого показалось мне знакомым. Я видел его, когда выходил из поезда: он прошелся под окошками нашего купе, предлагая услуги для переноски багажа как раз в то время, когда я и альбинос бок о бок вышли из вагона. Спрошенный мною, он сделал вид, что ничего не помнит, но серебряный франк освежил его память, он подумал и вспомнил не только меня, но и альбиноса, которого описал довольно подробно.
      Он не знал, куда девался «невысокий мосье», но, кажется, тот уехал в кэбе в сопровождении двух каких-то других джентльменов. Носильщик припомнил это обстоятельство потому, что кэбмен был ему хорошо знаком, как это обычно бывает на вокзалах, где носильщики и извозчики знают друг друга в лицо.
      Он добавил, что этот «кучер» недавно вернулся на стоянку. Может ли он показать его мне? О да, может. И охотно сделал это, получив от меня второй франк.
      «Кучер» оказался угрюмым парнем, как и большинство возниц в Париже, но вид и звяканье серебра, словно по волшебству, размягчили его.
      Я начал с того, что сказал, будто разыскиваю своего друга англичанина, которого должен был встретить с утренним поездом из Кале, но, к несчастью, разминулся с ним. И попросил возницу описать седока, которого он отвозил утром с вокзала, добавив, что у моего «друга» было много всякого багажа.
      Малый долго скреб затылок, а затем принялся описывать его весьма неуклюже, обнаружив поразительную нехватку наблюдательности, особенно когда дело дошло до подробностей. Однако информация, какую мне удалось вытянуть из него, звучала более или менее обнадеживающе.
      Одно смущало меня: возница уверял, что альбинос уехал не один, а с двумя товарищами. Почему? Ведь те двое ждали омнибуса. Неужели они передумали и поехали вместе с ним?
      Возница хорошо запомнил место, где высаживал своих трех пассажиров, и согласился отвезти меня туда. И я рискнул, хотя могло случиться, что человек, за которым мы охотимся, окажется вовсе не тот, кто мне нужен. Кроме того, ехать нужно было в отдаленный парижский район Нэйли; расстояние было так велико, что, поехав туда в кэбе и обнаружив в конце концов, что мы на ложном пути, я понапрасну потерял бы массу драгоценного времени.
      Если б возница припомнил название улицы и номер дома, где он останавливался, я бы нанял мотор: две свободных машины стояли у вокзала рядом с извозчиками, поджидая клиентуру, и я через несколько минут был бы на месте. Однако, несмотря на обещанную внушительную сумму, возница мог сказать только то, что, подъезжая к какому-то месту, один из седоков приказал: «Поверни в следующую улицу налево!» Кэбмен так и сделал, и перед каким-то зданием в середине улицы ему было приказано остановиться. Он не позаботился узнать название улицы, хотя был не слишком хорошо знаком с тем районом, руководясь больше различными внешними ориентирами.