Кошка на раскаленной крыше

      Большой Па: Твоя баба, конечно, лучше, чем у Гупера, и лицом, и фигурой. Но есть в них что - то общее.
      Брик: Бесятся, как кошки на раскаленной крыше?
      Большой Па: Верно, мой мальчик. Странно, вы такие разные с Гупером, а в жены выбрали женщин одного типа, почти...
      Брик: Просто мы женились на женщинах из высшего общества, отец.
      Большой Па: Чушь... Странно, что у них общего?
      Брик: Объясню. Они уселись посреди огромного куска земли, среди твоих двадцати восьми тысяч акров, и каждая намерена оторвать себе у другой кусок побольше, как только ты выпустишь эту землю из рук.
      Большой Па: У меня есть для них сюрприз - я еще долго не буду выпускать ее из рук, так что им не дождаться.
      Брик: Ну и молодец, папа.
      Большой Па: Будь уверен. Но жена Гупера только и делает, что рожает. Плодовита, как свинья. Сегодня ее выводку даже места за столом не хватило, пришлось стол раздвигать. Пять уже у них, что ли, и шестой на подходе.
      Брик: И шестой на подходе...
      Большой Па: Знаешь, Брик, клянусь Богом, не могу понять, как это все получается? Добываешь себе кусок земли всеми правдами и неправдами, потом земля приносит плоды. Сколачивается хозяйство, богатство, и в один прекрасный день видишь, как все уплывает из рук.
      Брик: Говорят, природа не терпит пустоты.
      Большой Па: Да, так говорят, но иногда я думаю, черт возьми, что пустота лучше той мрази, что природа подсовывает вместо нее. Кто - то стоит под дверью. Кто? (Повышает голос.)
      Брик: Тот, кого интересует, о чем мы с тобой говорим.
      Большой Па: Гупер!.. Гупер!..
      Выждав для приличия минуту, Мэй появляется в двери на галерею.
      Мей: Вы звали Гупера, Большой Па?
      Большой Па: Ах, это ты?
      Мей: Вы хотите видеть Гупера?
      Большой Па: Нет. Ни Гупера, ни тебя не хочу видеть. Я хочу, чтобы никто не совал сюда нос, ясно? Ненавижу, когда подслушивают. Терпеть не могу шпионов и соглядатаев.
      Мей: Что с вами? Большой Па...
      Большой Па: Ты стояла в лунном свете, и тень выдала тебя!
      Мей: Я только...
      Большой Па: Да, ты только шпионила за нами!
      Мей (плачет): Ох, Большой Папа, как вы несправедливы к тем, кто вас действительно любит!
      Большой Па: Замолчи! Замолчи! Замолчи! Я переведу вас с Гупером из соседней комнаты в другую. Не ваше собачье дело, сто происходит между Бриком и Мэгги. Устроили за ними слежку по ночам, а потом докладываете матери, а та приносит все мне. Черт возьми, я заболеваю от этого наушничества и сплетен.
      Мэй закатывает глаза, протягивая вперед руки, как бы взывая к небесам по поводу несправедливых обвинений; затем вытирает нос платком и выскакивает из комнаты.
      Брик (стоя у бара): Они действительно следят за нами?
      Большой Па: Да, следят и докладывают обо всем Большой Ма. Она говорит... (Останавливается в смущении.) ...что ты...не хочешь спать с Мэгги и спишь один на тахте. Это правда или нет? Если ты не любишь Мэгги, избавься от нее!.. Что ты там делаешь?
      Брик: Подливаю виски.
      Большой Па: Я вижу, виски для тебя стал серьезной проблемой?
      Брик: Да. Это так.
      Большой Па: Из - за этого ты бросил работу спортивного комментатора?
      Брик: Это точно. Думаю, да. (Выпивает виски и любезно улыбается отцу.)
      Большой Па: Нечего думать... Послушай, что я тебе скажу. Да не смотри ты на эту проклятую люстру. (Пауза. Голос Большого Папы становится хриплым.) Мы купили ее еще с каким - то хламом на распродаже в Европе. (Пауза.) Самая важная штука на свете, поверь - это жизнь. Все остальное не имеет смысла. А человек, который пьет, пускает свою жизнь на ветер. Не делай этого. Держись за жизнь. Все остальное не имеет смысла. Сядь поближе, чтобы можно было говорить спокойно. Здесь стены имеют уши.
      Брик (идет, опираясь на костыль, и садится на тахту): Хорошо.
      Большой Па: Перестань пить!.. Отчего это началось? Ты что, разочаровался в чем - то?
      Брик: Не знаю. А ты знаешь?
      Большой Па: Брось кривляться!
      Брик (любезно): Хорошо, бросил.
      Большой Па: Брик!
      Брик: Что?
      Большой Па (глубоко затянувшись сигарой, вдруг испытывает страшную боль. Подымает руки ко лбу): Тьфу!.. Ха! Ха! Слишком сильно затянулся, и вдруг голова закружилась. (Раздается мелодичный бой часов на камине.) Почему, черт возьми, людям так трудно говорить друг с другом, особенно близким людям?
      Брик: Да... (Вновь раздается бой каминных часов. Бьет десять): Красивый звон. Мирный. Люблю слушать его по ночам. (Уютно разваливается на тахте.)
      Большой Папа садится прямо и твердо с невысказанной тревогой; напряженно разговаривает с сыном, украдкой поглядывая время от времени слегка смущенно.
      Большой Па: Эти часы мы купили с мамой, когда однажды летом поехали в Европу по идиотскому туру Кука. Отвратительное было путешествие. Кругом одни проходимцы, и все куда - то мчатся... А мать, куда бы мы ни приехали, всюду бегала по магазинам и покупала, покупала, покупала. Половина всего хлама, что она накупила, до сих пор валяется в ящиках по подвалам, которые залило прошлой весной. (Смеется.) Европа - это огромный аукцион, вот что такое. Дешевая распродажа антиквариата. К счастью, я богатый человек. И мне плевать, что половина купленного там барахла гниет по подвалам. Да, я богатый человек, я действительно очень богатый человек, Брик. (Его глаза зажигаются на мгновение.) Знаешь, сколько я стою, Брик? Угадай! (Брик неопределенно улыбается и пьет виски.) Около десяти миллионов наличными, золотые слитки и двадцать восемь тысяч акров богатейшей земли! (Шум и треск. Ночное небо озаряется сверхъестественным зеленоватым светом. Это фейерверк. Дети пронзительно вопят на галерее.) Но купить себе жизнь на это нельзя. Ее не продлить, когда она подходит к концу, не выкупить. Ее нельзя купить ни на одной распродаже, ни в Европе, ни в Америке. Это трезвая мысль, очень трезвая. Я без конца ее прокручивал последнее время... Я стал мудрее и печальнее, Брик, после того, как пережил свою собственную смерть и вернулся к жизни. Знаешь, что я запомнил в Европе?
      Брик: Что ты запомнил?
      Большой Па: Холмы на окраинах Барселоны, и на них стаю голодных ребятишек. Голые, в чем мать родила. Как голые собачонки, они с воем бросались на прохожих и просили милостыню. А по улицам Барселоны расхаживали откормленные священники. Жирные, сытые! Я один мог бы прокормить всю эту страну, у меня бы хватило денег. Но человек - животное, которое любит только себя. Я швырял вопившей детворе монетки и разбросал, наверное, больше, чем стоит обивка одного из кресел, на котором ты сидишь... Черт возьми, я швырял им деньги, как швыряют пшено цыплятам, чтобы избавиться от них, только бы скорее добраться до машины и уехать. А в Марокко... там проституцией начинают заниматься с четырех или пяти лет. Я не преувеличиваю. Помню, в Маракеше, есть такой арабский городок, было дьявольски жарко. Я присел на развалинах какой - то стены выкурить сигару. На дороге стояла женщина и смотрела на меня, смотрела так, что я застеснялся. Она стояла в пыли, в жаре и смотрела на меня. Слушай, слушай. С ней была маленькая девочка, голенькая, едва начавшая ходить; так вот, она ее поставила на землю, подтолкнула с что - то прошептала ей. И эта крошка, едва начавшая ходить, заковыляла ко мне... Бог мой, меня тошнит, как только вспомню это. Малышка протянула ручонку и пыталась расстегнуть мне брюки. А ей пяти не было. Можешь поверить? Я помчался в отель и заорал твой матери: "Ида, собираемся! Мы уезжаем к чертям из этой страны..."
      Брик: Па, ты что - то разговорился на ночь.
      Большой Па (игнорируя его реплику): Да. Вот так. Человек - животное, которому суждено уйти на тот свет. Но мысль о том, что сам он умрет, не пробуждает в нем жалости к другим. Нет... Ты что - то сказал?
      Брик: Протяни мне костыль, чтобы я мог встать.
      Большой Па: Куда ты собираешься?
      Брик: Хочу совершить маленькое путешествие к источнику "Эхо".
      Большой Па: Это куда?
      Брик: К бару.
      Большой Па: Да, малыш. (Протягивает ему костыль.) Человек - это зверь, который подыхает. Но если у этого зверя появляются деньги, он начинает покупать, покупать, покупать. Я думаю, единственная причина того, что он покупает все подряд - это безумная надежда купить себе вечную жизнь... Увы, это невозможно... Человек - это зверь...
      Брик (у бара): Па, ты сегодня в ударе.
      Пауза. Слышны голоса.
      Большой Па: Последнее время я больше молчал. Не говорил ни слова. Сидел, уставившись в одну точку. Во мне все словно застыло. Но сегодня я вздохнул свободно. Вот я и говорю без конца. И небо совсем сегодня другое...
      Брик: Ты знаешь, что я люблю слушать больше всего на свете?
      Большой Па: Что?
      Брик: Тишину.
      Большой Па: Почему?
      Брик: В ней столько покоя.
      Большой Па: Эх, дорогой! Ты еще наслушаешься ее в могиле. (Похохатывает.)
      Брик: Что ты еще хочешь мне сказать?
      Большой Па: Почему ты хочешь, чтобы я заткнулся?
      Брик: Я часто слышал от тебя: "Брик, я хочу поговорить с тобой". Мы начинаем говорить, но серьезного разговора не получается. Ты сидишь в кресле и болтаешь о том о сем, я делаю вид, что слушаю. Пытаюсь делать вид, что слушаю, но не слышу. Людям всегда трудно друг с другом. Во всяком случае, нам с тобой. Может быть, потому, что нечего сказать...
      Большой Па: Подожди минутку, Я хочу закрыть дверь. (Закрывает двери на галерею, будто собирается сообщить ему важный секрет.) Знаешь, я думал, что у меня рак, и носил в себе свою тайну, не визжал, как свинья, хоть у нее есть одно преимущество.
      Брик: Какое?
      Большой Па: Неведение. Свинья не знает, что умрет, а человек знает. И поэтому обязан сжать зубы. (Вдруг скрытая жестокость овладевает им.) И нести свою тайну в себе, если он человек. Удивительно, если...
      Брик: Что, Па?
      Большой Па: Слушай, а не повредит ли стаканчик виски спастическому колиту?
      Брик: Нет. Только пойдет на пользу.
      Большой Па (ухмыляется, как волк): Брик, тебе все равно не понять! Я снова вижу небо! Господи, солнце вновь засияло над головой!
      Брик (рассматривает виски): Тебе стало легче?
      Большой Па: Лучше! Черт возьми! Я могу свободно дышать!.. Всю жизнь я прожил, собравшись в кулак. (Наливает виски.) Громил! Пил! Крушил! А теперь хочу разжать пальцы и ко всему прикоснуться, все потрогать. (Шевелит руками, как будто касается воздуха.) Знаешь, что я имею в виду?
      Брик (рассеянно): Нет. А что ты имеешь в виду?
      Большой Па: Ха! Ха!.. Наслаждение. Радость от обладания женщиной! (Улыбка исчезает с лица Брика, чуть сохраняясь.) Да, малыш. Хоть мне и стукнуло шестьдесят пять лет, я еще не остыл к женщинам.
      Брик: Замечательно, папа.
      Большой Па: Ты прав, черт возьми! Только теперь я понял, что напрасно держал себя в узде. Сколько упустил в жизни из - за того, что все делал с оглядкой, боялся выйти за рамки... Какая чушь! Ну и виски, так и жжет! Но ничего! Теперь я на свободе, мы еще, как говориться, попляшем на балу.
      Брик: На балу?
      Большой Па: Именно на балу! Черт возьми! Последний раз я спал с твоей матерью, дай бог памяти, лет пять назад. Тогда мне было шестьдесят, а ей пятьдесят восемь. Но я никогда не любил ее! Никогда!
      В холле звонит телефон. Входит Большая Мама, восклицая.
      Большая Ма: Мужчины, вы что, не слышите, что телефон звонит? Я на галерее и то услышала.
      Большой Па: Пять комнат выходят на галерею. Тебе обязательно понадобилось пройти именно через эту? (Большая Мама делает вид, что смеется над его шуткой, проходит в холл.) Ух! Когда ее нет, я не могу даже вспомнить, как она выглядит, а стоит ей войти, я вижу, что это за красавица, и не хочу видеть. (Смеется свой шутке; вдруг резко выпрямляется, почувствовав сильную боль, продолжая хихикать, осторожно ставит стакан на стол. Брик направляется к балкону.) Куда ты?
      Брик: На воздух.
      Большой Па: Нет, останься здесь, мы еще не закончили разговор!
      Брик: Я думал, уже закончили.
      Большой Па: Еще не начинали.
      Брик: Значит, я ошибся. Прости.
      Большая Ма (стоит в дверях, держась за ручку): Звонила мисс Салли. Знаешь, что она придумала? Выяснила у своего врача в Мемфисе, что такое спазмы. Ха! Ха! Ха! Говорит, ей стало легче жить, когда она узнала... Ну, открой!
      Большой Па (придерживает дверь, чтобы она не вошла): Не открою. Я говорил, чтобы ты не таскалась здесь. В доме пять комнат. Нет, обязательно здесь проходить!
      Большая Ма: Ну, разве можно так разговаривать! Ты еще это всерьез говоришь. (Он запирает дверь.) Дорогой ты мой! Дорогой! Ты не пошутил? Я ведь знаю, что ты любишь меня. (Еле передвигая ноги, с рыданием в голосе, она уходит. Голос у нее, как у обиженного ребенка. Брик срывается с места, берет костыль и направляется к галерее.)
      Большой Па: Я одного прошу - оставить меня в покое. Она не верит, что меня от нее выворачивает. Я спал с ней слишком много лет. Надо было кончать это дело намного раньше, но старухе все было мало. Вот и растрачивался на нее. Говорят, каждому мужику отпущен свой лимит. Но все равно, кое - что у меня еще есть в запасе. Найду себе девку и отдам ей все, что осталось! За ценой не постою, удушу ее в мехах, закидаю бриллиантами и не буду слезать с нее до утра. Ха! Ха! Ха!
      Мей (весело, за дверью): Это кто же так смеется?
      Гупер: Это Большой Па смеется?
      Большой Па: Дерьмо!.. Ну и сволочи оба! (Подходит к Брику, касается его плеча.) Да, Брик, мальчик мой, я... я... счастлив! Счастлив! (Покашливает, закусывая нижнюю губу, робко касается головой головы Брика. Но кашель усиливается; в смятении идет к столу, выпивает виски, лицо его искажено гримасой боли. Брик вздыхает и с усилием встает.) Что, ты не можешь посидеть спокойно?
      Брик: Все жду.
      Большой Па: Чего?
      Брик (печально): Щелчка...
      Большой Па: Что это еще за щелчок?
      Брик: Щелчок в голове, после него наступает покой. Есть определенный предел, до которого я должен дойти, а когда я дохожу до него, раздается щелчок, вроде как... или...
      Большой Па: Как?
      Брик: Как щелчок выключателя, только в голове, свет гаснет, наступает прохлада ночи (глядит, печально улыбаясь) и покой.
      Большой Па (свистит от удивления, подходит к Брику сзади и берет за плечи): Господи, а я и не знал, что тебе так скверно! Потому, малыш, ты стал алкоголиком?
      Брик: Именно алкоголиком, папа. (Снова наливает виски.)
      Большой Па: Пока думал о смерти, забыл обо всем. Я и не знал, что мой мальчик спился у меня под носом.
      Брик (мягко): Теперь знаешь. Мне сейчас лучше побыть одному и ... помолчать.
      Большой Па: Ты уже достаточно долго сидел молча один, а сейчас говоришь со мной. Во всяком случае я говорю с тобой. И ты будешь сидеть и слушать меня, пока я не скажу тебе, что мы закончили разговор.
      Брик: Но этот разговор ни к чему не приведет! Сколько таких было! И, наконец, это... это... мучительно!
      Большой Па: Хорошо, пусть это мучительно, но ты не встанешь с этого кресла! И костыль у тебя отниму. (Выхватывает у него костыль и бросает его.)
      Брик: Я могу поскакать на одной ноге, упаду - поползу на четвереньках.
      Большой Па: Смотри только, не сползи с моей плантации, а то придется выпрашивать на выпивку в дешевых забегаловках.
      Брик: Я согласен, папа.
      Большой Па: Но я не согласен. Ты мой сын, и я поставлю тебя на ноги. Теперь, когда меня самого поставили на ноги, я займусь тобой и приведу тебя в порядок!
      Брик: Неужели?
      Большой Па: Сегодня пришло заключение из клиники Очнера. (Лицо загорается радостью.) Единственное, что у меня могли обнаружить в этой знаменитой клинике, это спазмы толстого кишечника. Да и нервы у меня стали ни к черту из - за всех этих передряг.
      В комнату вбегает маленькая девочка с горящим бенгальским огнем; она похожа на обезумевшую обезьянку и скачет туда и обратно, пока Большой Папа не выгоняет ее. Молчание. Отец и сын смотрят друг на друга. Издалека доносится женский смех.
      Брик: Ты не был готов уйти?
      Большой Па: Куда уйти!.. Когда мы уходим, мой мальчик, то уходим в никуда и навечно; что человек, что зверь, что птица - все одно! Да, я думал, что мне конец. Но сегодня я вздохнул свободно. Впервые за столько лет! Господи - три года! Это тянулось... (Слышен смех бегущих людей, мягкий звук взрывающихся ракет; их свет заливает комнату. Брик пристально смотрит на отца трезвым взглядом, затем неожиданно вскакивает с кресла и скачет на одной ноге за костылем, опираясь на мебель. Хватает костыль и торопится на галерею. Отец ловит его за рукав белой шелковой пижамы.)
      Большой Па: Останься здесь, сукин сын, пока не разрешу тебе уйти!
      Брик: Не могу. Мы говорим, говорим - замкнутый круг. Кончаем, где начали, и всякий раз выясняется, что тебе нечего мне сказать.
      Большой Па: Мне нечего сказать? А то, что я буду жить, когда был уверен, что умру?
      Брик: Ах, это... Да...
      Большой Па: Сядь, спившийся щенок.
      Брик: Папа...
      Большой Па: Делай, что тебе говорят. Пока я здесь хозяин. (Вбегает Большая Мама, грудь ее вздымается от волнения.) Черт возьми, что тебе здесь нужно?
      Большая Ма: Почему ты так кричишь? Я не могу больше...
      вы - но - си - и - и - ть это! Не могу выносить!
      Большой Па (замахивается на нее): Пошла вон!..
      Рыдая, она выскакивает из комнаты.
      Брик (мягко и печально): Господи...
      Большой Па (яростно): Вот тебе и Господи!
      Брик вырывается из рук и скачет на костыле на галерею. Большой Папа выдергивает у него из рук костыль и Брик, подворачивая лодыжку, цепляется за стул, издавая пронзительный крик от боли; теряет равновесие и падает на пол, стул опрокидывается на него.
      Большой Па: Выродок, сын этой тупой твари!
      Брик: Отдай костыль. (Большой Папа швыряет костыль в другую сторону.) Па, отдай костыль.
      Большой Па: Зачем ты пьешь?
      Брик: Не знаю, отдай мне костыль!
      Большой Па: Подумай лучше, зачем ты пьешь, и брось пить.
      Брик: Прошу тебя, отдай мне костыль, я не могу встать с пола.
      Большой Па: Ответь сначала на мой вопрос. Зачем ты пьешь? Почему ты выбрасываешь свою жизнь, будто какой - то хлам, подобранный на улице?
      Брик (привстав на колени): Па, мне больно. Я подвернул сломанную ногу.
      Большой Па: Прекрасно! Значит, ты не совсем еще отупел от виски и можешь чувствовать боль.
      Брик: Ты пролил мой виски...
      Большой Па: Давай заключим сделку - ты скажешь, зачем ты пьешь, а я дам тебе выпить. Сам налью.
      Брик: Сначала дай выпить, потом отвечу.
      Большой Па: Нет. Сначала скажи, что тебя заставило пить?
      Брик: Отвечу одним словом.
      Большой Па: Каким?
      Брик: Отвращение! (Раздается мелодичный бой часов. Большой Папа бросает короткий неистовый взгляд.) Ну, как насчет виски?
      Большой Па: Отвращение к чему? Ответь сначала. Бессмысленно питать отвращение неизвестно к чему. К чему ты питаешь отвращение? Скажи, к чему?
      Брик пытается (пытается подняться с пола, цепляясь за кровать): Хорошо. Постараюсь. (Большой Папа наливает виски и торжественно подносит Брику. Молчание. Брик пьет.) Ты когда-нибудь слышал слово "ложь"? Знаешь, что оно означает?
      Большой Па: А что, тебе кто-нибудь врал?
      Дети (хором за сценой нараспев): Мы хотим Большого Папу! Мы хотим Большого Папу!
      Гупер (появляется в дверях на галерее): Большой Папа, дети зовут тебя.
      Большой Па (грубо): Гупер, выйди.
      Гупер: Извини.
      Большой Па (захлопывает за ним дверь): Кто тебе врет? Мэгги?
      Брик: Не она. Это не имеет значения.
      Большой Па: Так кто же и о чем тебе врет?
      Брик: Никто и ни о чем...
      Большой Па: В чем же тогда дело, черт побери?
      Брик: Все, все вокруг.
      Большой Па: Что ты трешь лоб? Голова болит?
      Брик: Нет. Я пытаюсь...
      Большой Па: ...собираться с мыслями. Но ты уже не можешь. Твои мозги проспиртованы, пропитаны на сквозь. (Вырывает стакан из рук Брика.) Что ты, черт возьми, можешь знать о лжи? Да я книгу мог бы о ней написать, и все равно всего бы не высказал. Даже близко бы не подошел. Страшно подумать, сколько раз я мирился с ложью. А притворство? Говоришь не то, что думаешь, делаешь не то, что чувствуешь. Или вот, делаю вид, будто люблю жену, а на самом деле вида ее не терплю. Это после сорока - то лет. Врал, даже когда лежал на ней... Притворялся, что люблю Гупера, сукина сына, жену его Мэй и его пятерых ублюдков, орущих, как попугаи в джунглях. Господи, да мне смотреть на них тошно... А церковь! Всего выворачивает, стоит прийти в церковь, но я хожу. А эти клубы! Масоны!... А светское вращение. Дерьмо! (Боль заставляет его скрючиться, он опускается в кресло, голос становится мягким и хриплым.) А вот тебя я люблю, сам не знаю, за что. Всегда уважал и любил тебя и еще свою плантацию, свое дело, за то, что оно сделало меня человеком. Вот тебе и вся правда... А жизнь свою прожил во лжи и рядом с ложью!.. Почему ты не можешь жить так?... Придется, черт возьми, ведь кроме лжи и фарисейства в жизни ничего нет. Если есть что другое, скажи.
      Брик: Есть. Есть еще одна штука, с которой можно жить.
      Большой Па: Какая же?
      Брик (поднимая стакан): Виски...
      Большой Па: Это не жизнь. Это бегство от жизни.
      Брик: А я и хочу убежать от нее.
      Большой Па: Тогда застрелись. Я все - таки скажу тебе кое - что. Еще совсем недавно, когда я думал, что дни мои сочтены... (Эту речь он произносит в стремительном темпе.) ...я решил оставить тебе мое дело. Гупера и Мэй я ненавижу, знаю, что они платят мне тем же, а пять их маленьких обезьян мне противны, потому что - копия родителей. Почему я должен двадцать восемь тысяч акров богатейшей земли отдавать Гуперу в наследство? Почему? Но, с другой стороны, Брик, почему я должен, черт возьми, облагодетельствовать болвана, присосавшегося к бутылке? Любил я его - не любил? Почему? Когда он теперь сущий балласт? Нравственный урод?
      Брик (улыбаясь): Понимаю тебя.
      Большой Па: Если правда понимаешь, значит, ты умней меня, потому что мне совершенно ничего не понятно, я тебе вот что скажу. Я еще не составил завещания! Слава Богу, теперь срочности нет. Можно обождать. Но ты возьмешь себя в руки или нет?
      Брик: Может быть.
      Большой Па: И тебя это не волнует?
      Брик (хромая, идет к галерее): Нет, не волнует... А не пойти ли нам поглядеть фейерверк, ведь это в честь твоего дня рождения, а заодно глотнем свежего воздуха.
      Он останавливается в дверях галереи. В небе вспыхивает зеленые и золотистые огни фейерверка, освещая все вокруг.
      Большой Па: Погоди!.. Брик... (Его голос прерывается, внезапно он становится застенчивым, почти нежным. Жесты сдержаны.) Давай не останавливаться на полпути. Доведем разговор до конца. Хоть сегодня. У нас всегда что - то оставалось недосказанным. Наверное, потому, что каждый не был достаточно честен друг с другом...
      Брик: Я никогда не лгал тебе, папа.
      Большой Па: А я? Когда - нибудь лгал тебе?
      Брик: Нет.
      Большой Па: Значит, есть по крайней мере два человека, которые никогда не лгали друг другу.
      Брик: Но мы не говорили откровенно.
      Большой Па: Попробуем теперь. Ты говоришь, что пьешь, надеясь убить в себе отвращение ко лжи.
      Брик: Ты просил сказать, почему я пью.
      Большой Па: Но разве виски - единственное средство убить это отвращение?
      Брик: Теперь да.
      Большой Па: Но так ведь не было?
      Брик: Тогда я был еще молод и верил. Человек пьет в надежде забыть, что он уже не молод и ни во что больше не верит...
      Большой Па: Во что ты верил?
      Брик: Верил...
      Большой Па: Но во что?
      Брик (упрямо): Верил.
      Большой Па: Не знаю, какого черта ты имеешь в виду под дурацким словом "верил". Похоже, ты и сам понятия не имеешь, что это значит. Но если у тебя еще сохранилась страсть к спорту, вернись в будку комментатора...
      Брик: Сидеть в стеклянной кабине и наблюдать за игрой, в которой сам не принимаешь участия? Описывать то, что сам уже не можешь сделать, в отличие от игроков? Потеть от напряжения, переживать все острые моменты игры, для которой сам не годишься? Пить кока - колу, разбавленной виски? Думаешь, я могу это вынести? Это все не то, отец. Время обогнало меня... Пришло первым...
      Большой Па: Просто сваливаешь с себя ответственность за свои неудачи: виновато время, "отвращение" ко лжи. Чушь собачья! Пустые слова. На этом ты меня не проведешь.
      Брик: Я был вынужден тебе кое - что объяснить, чтобы ты дал мне выпить.
      Большой Па: Ты начал пить после того, как умер твой друг Скиппер.
      Молчание несколько секунд. Брик тянется рукой к костылю.
      Брик: Что ты хочешь этим сказать?
      Большой Па: Ничего. (Брик, хромая, идет на галерею, избегая внимательного и пристального взгляда отца.) Вот Гупер и Мэй считают, что было что - то не совсем обычное в ваших...
      Брик (останавливается, прислонившись к стене): Необычное?
      Большой Па: Ну, что - то не совсем нормальное было в вашей дружбе...
      Брик: Они тоже так считают? А я думал, это только намеки Мэгги... (Отрешенность Брика мгновенно исчезла. Сердце забилось, лоб покрылся потом, дыхание стало убыстренным, голос хриплым. Большой Папа ведет разговор робко - для него это пытка. Брик, наоборот, яростно налетает на отца; он резок и несдержан. Мысль о том, что Скиппер умер, не выяснив отношений с ним, для Брика мучительна. Ему приходиться все время "делать вид", ибо мир, в котором живет Брик, пропитан ложью, и он пьет, чтобы убить свое отвращение к нему. В этом корень его неудач. Птица, которую я хотел поймать в гнезде этой пьесы, лежит отнюдь не в разрешении психологических проблем человека. Мне хотелось поведать об истинном опыте тех людей, что познали мрачные мгновения, иногда мимолетно объединяющие тех, кто попал под грозовую тучу кризисной ситуации. Но какая - то тайна человеческой жизни всегда остается нераскрытой и в пьесе... Последующую сцену следует играть с невероятной сосредоточенной силой, сдерживающей то, что остается недосказанным.)
      Брик: Кто еще так думает? Ты тоже? Кто еще?
      Большой Па (нежно): Погоди, погоди, сынок... Я многое видел в своей жизни.
      Брик: Какое это имеет отношение к...
      Большой Па: Я сказал, погоди...
      Брик: Значит, и ты так думаешь?!
      Большой Па: Постой, не торопись...
      Брик: Ты тоже так думаешь, ты называешь меня своим сыном и педерастом. Ага! Так поэтому ты поселил меня и Мэгги в эту комнату, комнату Джека Стро и Питера Очелло, в которой эти старички - сестрички спали в одной постели и в которой они оба умерли!
      Большой Па: Только не надо бросать камни в...
      В дверях на галерею появляется Священник Тукер, его голова игриво слегка задрана, на устах отработанная улыбка священнослужителя, столь же искренняя, как манок охотника - живое воплощение благочестивой привычной лжи.
      Большой Па (вдыхает при этом точно рассчитанном, но неуместном явлении): Что ищете, ваше преподобие?
      Священник Тукер: Мужскую уборную, ха - ха, хе - хе...
      Большой Па (с напряженной учтивостью): Вернитесь, и ступайте в другой конец галереи, ваше преподобие, воспользуйтесь туалетом у моей спальни, а если не сможете его найти, спросите кого-нибудь!
      Священник Тукер: Благодарю Вас. (Выходит с неодобрительным хихиканьем.)
      Большой Па: Трудно тут разговаривать...
      Брик: Сукин...
      Большой Па (не давая ему закончить): Чего я только не навидался до того благословенного года, когда, сносив все башмаки, был взят Джеком Стро и Питером Очелло к себе. Они наняли меня, а я превратил это место в огромную плантацию... А когда Джек умер... старик Питер перестал есть, как собака после смерти своего хозяина, и вскоре умер сам.
      Брик: Скиппер умер, а я не перестал есть.
      Большой Па: Но ты начал пить!
      Брик (поворачивается кругом на своих костылях и с силой швыряет стакан на пол, крича): И ты так думаешь?!
      Большой Па: Ш -ш -ш -ш! (На галерее раздаются шаги, женские голоса. Большой Папа направляется к двери.) Уходите. Просто стакан разбился.
      Брик (он сразу изменился, как будто превратился в вулкан, начавший извергать огненную лаву): И ты так думаешь?! Ты думаешь, что Скиппер и я... занимались грязным грехом?
      Большой Па: Погоди.
      Брик: Думаешь, что было что - то ненормальное в нашей дружбе...
      Большой Па: Что ты так кричишь?
      Брик: Хорошо ты... думаешь о Скиппере... И обо мне...
      Большой Па: Ничего я не думаю. Ничего я не знаю. Просто я говорю тебе, что...
      Брик: Думаешь! (Теряет равновесие и падает на колени и, не ощущая боли, цепляется за кровать и пытается встать.)
      Большой Па: О, Господи!.. Держись за мою руку!
      Брик: Не нужна мне твоя рука!
      Большой Па: Зато мне нужна твоя. Встань. (Помогает ему подняться, гладит его руку с любовью и заботой.) Стал мокрый весь! И дышишь тяжело, как будто пробежал дистанцию...
      Брик (освободившись от отцовских объятий): Папа, ты потряс меня! Ты, ты... потряс меня. (Отворачивается.) Говоришь... как будто речь идет о пустяке. Когда в колледже узнали о клятве и дружбе, которую мы со Скиппером дали друг другу, то один подонок подумал что - то... Да мы не только отвернулись от него. Мы сказали ему, чтобы он убирался из кампуса. И он убрался!.. Как миленький!.. (Останавливается, переводя дух.)
      Большой Па: Куда?
      Брик: В Северную Африку, это последнее, что я о нем слышал.
      Большой Па: Ну, а я вернулся из более дальних странствий. Из самой страны смерти, и меня теперь не так легко чем-нибудь потрясти. (Направляется в глубину сцены.) Видишь ли, мои плантации слишком велики, чтобы заразиться чужими идеями. Одно только можно вырастить на плантации, более важным, чем хлопок, - это терпимость. И я взрастил ее в себе. (Поворачивается к Брику.)
      Брик: Почему не может быть настоящей, глубокой дружбы между двумя мужчинами? Почему... надо обязательно думать...
      Большой Па: Может. Успокойся! Ради бога.
      Брик: Довольно. (В том, как он произносит это слово, мы оцениваем его широкое и глубокое традиционное воспитание, что он получил от мира, увенчавшего его когда - то ранними лаврами.)