Глава 3

"Во всяком случае, — мрачно думал я, когда мы выходили из лифта, — в здании ФБР работают кондиционеры и там не так жарко и душно. Если меня до конца дней будут держать в учреждении, призванном следить за соблюдением законов, и допрашивать по делу Кифера, я буду хотя бы в сносных условиях”.

Вообще-то я не имел ничего против жары. Мне нравились жаркие страны, но при условии, что они расположены вдали от цивилизации и там не обязательно носить рубашки, которые прилипают к телу наподобие пластыря. День, конечно, выдался не самый лучший, но в здании ФБР по сравнению с полицейским участком дышалось намного легче.

Я с невольным уважением окинул взглядом специального агента Соумза — уравновешенного, энергичного господина, в безукоризненно выглаженном костюме. Такому никакой пот не страшен! Он явился за мной прямо в кабинет лейтенанта Бонда. Как я ни старался, мне так и не удалось узнать, о чем мы будем беседовать. Я спросил его об этом, когда мы очутились на улице. В ответ Соумз наградил меня приветливой улыбкой и вежливо заверил, что все это лишь формальность и что мы поговорим, когда прибудем на место. Неразговорчивому Соумзу с короткой стрижкой ежиком было лет тридцать с небольшим. В нем ощущалось что-то мальчишеское и простодушное, но вскоре я понял, что это поверхностное впечатление. Глаза агента ФБР смотрели холодно и жестко.

Мы направились куда-то по коридору. Синтетические подошвы моих ботинок поскрипывали на кафельном полу. Соумз отворил матовую стеклянную дверь и пропустил меня вперед. Мы оказались в небольшой приемной. За столом сидела аккуратная седовласая секретарша в костюме из льняной ткани и быстро стучала на машинке. Рядом находились телефонный аппарат и переговорное устройство. Позади стола была дверь кабинета, а слева короткий коридор с несколькими дверями. Соумз бросил взгляд на часы и что-то записал в книгу, лежавшую на столике подле двери. Вслед за этим он учтиво кивнул мне и сказал:

— Будьте добры, следуйте за мной! Я пошел за ним. Агент открыл дверь в конце коридора, и мы вошли в чистый и прохладный кабинет. Стены были светло-зеленого цвета, на полу — линолеум под мрамор. Единственное окно прикрывали белые полоски жалюзи. Перед ним стоял стол с вращающимся креслом. У противоположной стены, почти в углу, находилось кресло с подлокотниками. Свет из окна падал прямо на него. Соумз жестом указал мне на это кресло и предложил сигарету.

— Садитесь, пожалуйста. Я сейчас вернусь. Я закурил. Опуская зажигалку в карман, я с удивлением произнес вслух:

— К чему бы это? С какой стати ФБР заинтересовалось Кифером?

— Вы говорите — Кифером? — спросил Соумз, появляясь в дверях. — Кифер — проблема местной полиции.

Я в недоумении уставился на агента. Если их интересует не Кифер, то тогда кто же?

Соумз снова исчез, но тут же вернулся с папкой в руках. Он уселся за стол и принялся вытряхивать содержимое папки: мой судовой журнал, нотариально заверенное заключение о смерти Бэкстера, а также опись его личных вещей.

Соумз кинул на меня быстрый взгляд.

— Надеюсь, все это вам хорошо знакомо?

— Да, конечно, — ответил я. — Но как все это попало к вам? И что вы хотите выяснить?

— Нас интересует Уэнделл Бэкстер. Соумз взял в руки нотариально заверенное заключение о смерти Бэкстера и внимательно его просмотрел.

— У меня не было времени как следует ознакомиться с этими документами, — пояснил агент, — и с вашим судовым журналом. Поэтому я бы хотел, если не возражаете, бегло обсудить с вами это происшествие.

— Разумеется, не возражаю, — ответил я. — Но мне казалось, что дело уже закрыто. В полицейском управлении…

, — Да, да… — перебил меня Соумз. — Все дело в том, что они не сумели обнаружить родственников Бэкстера и попросили нас помочь им.

— Понятно.

Теперь Соумз заговорил сугубо официальным тоном:

— Вы — владелец и капитан сорокафутового кеча “Топаз”, вы приобрели его в городе Кристобале, в Зоне Панамского канала, 27 мая текущего года при посредничестве Джозефа Хилльера, брокера по продаже яхт в Майами. Правильно?

— Абсолютно.

— Вы вышли в море на “Топазе” 1 июня в десять двадцать утра, взяв курс на Саутпорт, с экипажем в составе двух человек, которых наняли для данного морского перехода. Одного из них звали Фрэнсис Л. Кифер. Он был моряком торгового флота, имевшим удостоверение матроса первого класса, дающего право обслуживания спасательных судов. Номера его документов здесь указаны. Кифер был американским гражданином, родился в Буффало, штат Нью-Йорк, 12 сентября 1920 года. Второй член экипажа — Уэнделл Бэкстер — человек неопределенной профессии. Существует предположение, что он был банковским служащим. Документов, которые удостоверяли бы, что он знаком с судовождением, он не представил. Однако было очевидно, что в море он не новичок и способен свободно управляться с небольшим парусным судном типа яхты. Его домашний адрес: Сан-Франциско, штат Калифорния. 5 июня, через четыре дня после отплытия из Кристобаля, примерно в половине четвертого дня, Бэкстер потерял сознание, устанавливая кливер-шкот. И спустя двадцать минут умер. Разумеется, помочь ему было невозможно. В его чемодане не оказалось никаких лекарств, а в бортовой аптечке имелся лишь обычный набор средств первой помощи. “Топаз” в это время находился на расстоянии нескольких сотен миль от ближайшего места, где можно было обратиться за медицинской помощью.

— Все правильно, — подтвердил я. — Не хотел бы я снова оказаться в такой ситуации! Соумз сочувственно кивнул.

— Положение вашего судна в тот момент было — шестнадцать градусов десять минут северной широты и восемьдесят один градус сорок минут западной долготы. Вы находились примерно в ста милях от берега Гондураса. До ближайшего порта США вам предстояло еще шесть дней пути. По этой причине вы приняли решение немедленно вернуться в Зону Панамского канала… Но спустя три дня стало ясно, что в намеченное время вы туда не прибудете. Так обстояло дело?

— За три дня мы прошли восемьдесят пять миль, — сказал я. — А температура в каюте, где находилось тело, достигала примерно девяноста градусов по Фаренгейту.

— А почему вы не пошли в один из портов Гондураса?

Я сделал нетерпеливый жест.

— Этот вопрос я детально обсудил по радио с береговой охраной. Можно было попытаться пристать в каком-нибудь порту Гондураса или Никарагуа либо отправиться в Джорджтаун на остров Гран-Кайман, расположенный менее чем в двухстах милях к северу. Однако появляться там было очень рискованно. Бэкстер был мертв, и неизвестно было, как отнесутся к этому власти в любом порту: они могли объявить, что данный случай нельзя рассматривать как экстраординарный. Пристать там без законных оснований, не имея истории болезни Бэкстера, а только труп человека, умершего в море по неизвестной причине, было опасно. Нам грозил карантин, где мы просидели бы из-за бюрократических проволочек Бог знает сколько времени. Грозил и штраф. Так что нам оставалось лишь вернуться в Зону канала.

— Значит, с самого начала не везло?

— Видите ли, — начал я терять терпение, — мы делали все, что было в наших силах, пока положение не стало невыносимым. Поверьте, мы понимали, какую ответственность берем на себя, похоронив его в море. Во-первых, нам предстояло объясняться с его родственниками, а это само по себе не слишком приятно. Когда нет возможности доставить тело на берег и произвести вскрытие, должно быть какое-то расследование для выяснения причин. Конечно же людей хоронили в море с незапамятных времен, когда суда ходили намного медленнее, чем сейчас. Однако на торговых или военных судах с экипажем от тридцати до нескольких сотен человек всегда есть ответственное лицо и десятки свидетелей. А когда на борту только два человека, требуются более убедительные основания. Кто поверит простому утверждению, что некий Билл умер внезапно и мы опустили его за борт? Поэтому я составил детальное описание всех симптомов сердечного приступа, случившегося у Бэкстера, как только мне стало ясно, что нам придется расстаться с телом умершего.

Соумз кивнул:

— Да, ваше описание составлено очень подробно. Поэтому врач, ознакомившись с ним, без труда поставил диагноз: апоплексический удар или, возможно, тромбоз коронарных сосудов сердца. Буду благодарен, если вы коротко расскажете, что случилось после того, как вы повернули обратно.

— Прежде всего у нас лопнул основной парус. В тот день, когда у Бэкстера случился сердечный приступ, погода испортилась уже с утра. Перед самыми сумерками с запада налетел настоящий шквал. Это не предвещало ничего хорошего, но мне не хотелось убирать парусов больше, чем требовали обстоятельства. Поэтому мы оставили все, как было, и решили убрать лишь рифы на грот— и бизань-мачтах. Мы уже заканчивали работу на грот-мачте, как началась небольшая качка и пошел дождь. Я бросился к штурвалу, чтобы удержать лодку носом к ветру. Кифер в это время закрепил несколько последних узлов и снова начал поднимать парус. Мне кажется, моя вина в том, что я не подстраховал его. Но я следил за направлением ветра, и, когда оглянулся на грот-мачту, было уже поздно. Фал у Кифера был туго натянут и уже задевал брашпиль. Я закричал что было силы, чтобы он ослабил натяжение, но в шуме дождя и ветра он меня не услышал. А дело было в том, что Кифер перепутал концы рифов — привязал один из второго ряда к другому на противоположной стороне из третьего набора. В результате парус потерял форму, и вся нагрузка пришлась на одно место. Просто чудо, что он уже не порвался. Я снова закричал, и на этот раз Кифер меня услышал и оглянулся. Однако лишь помотал головой, не понимая, что я от него хочу. Я бросил штурвал и кинулся к нему. Кифер тем временем вставил рукоятку в подъемник и сделал один оборот. Это был конец. Парус лопнул пополам.

Запасного паруса на борту не было. Прежние владельцы лодки во время перехода морем нанесли непоправимый урон ее оснастке. У них разлетелся на куски самый нижний парус на грот-мачте и упорхнул за борт вспомогательный. Вспомогательный мне удалось выкроить из старого стакселя, что заняло два дня. Но это не очень помогло делу: погода установилась не самая подходящая для плавания — половину времени царил полный штиль. Иногда задувал легкий ветерок, но он постоянно менял направление. Однако с этим крошечным парусом, нормальным стакселем, а также кливером, находившимся в рабочем состоянии, уже можно было бы дойти до Зоны канала. Но тут кончился бензин. Так что, когда ветра не было, мы просто дрейфовали. Кифер постоянно требовал, чтобы мы избавились от трупа. Говорил, что не в состоянии спать рядом с мертвецом. Ни он, ни я не могли пересилить чувство брезгливости и готовить еду в камбузе по соседству с мертвым Бэкстером.

В воскресенье утром — 8 июня — стало ясно, что дальше так продолжаться не может. Я зашил труп в остатки старого стакселя. К ногам мы привязали свинцовый груз от лота. Вероятно, похороны в море происходят примерно одинаково. Я выдавил из себя лишь несколько обязательных в таких случаях слов. Библии на борту не было. Правда, мы побрились и на голое тело надели рубашки. На этом закончились все наши приготовления к траурной церемонии. Мы опустили Бэкстера за борт в час дня. Место погребения я занес в судовой журнал и, кажется, сделал это с достаточной точностью. Вечером погода улучшилась, и мы пришли в Саутпорт шестнадцатого числа. Я представил в полицейское управление письменное заявление о случившемся и передал им личные вещи покойного. Одного не понимаю, почему полиция до сих пор не отыскала родственников Бэкстера. Его адрес указан в бумагах — 1426, Роланд-авеню, Сан-Франциско.

— К сожалению, — сказал Соумз, — в Сан-Франциско нет Роланд-авеню.

— О… — только и смог произнести я.

— Вот мы и решили, что, возможно, вы в состоянии нам помочь.

Я ощутил смутное беспокойство. Перед моими глазами снова встала картина того на удивление тихого дня, пронизанного лучами жгучего тропического солнца. Я стоял у борта “Топаза” и наблюдал за тем, как тело Бэкстера, зашитое в кусок орлонового паруса, погружается в воду и медленно опускается в пучину.

— Грандиозная идея, — заметил я, — если учесть, что мне тоже ничего о нем не известно.

— За четыре дня плавания он должен был что-то рассказать вам о себе.

— То, что он рассказал мне, можно изложить за сорок секунд: гражданин Соединенных Штатов, живет в Калифорнии, приехал в Зону канала, потому что получил там какую-то работу, через несколько месяцев, однако, работа эта закончилась, и, наконец, он решил отправиться со мной в Штаты, чтобы сэкономить на авиабилете.

— Говоря о работе, он не упоминал какую-нибудь фирму или государственное учреждение?

— Нет. Мне показалось, что он занимался какой-то канцелярской или чиновничьей работой. Он походил на клерка. Да и руки у него были не как у простого трудяги.

— Он не говорил, что женат? Что у него есть дети? Или братья?

— Нет.

— Он ничего не говорил, когда у него случился сердечный приступ?

— Нет. Он пытался что-то произнести, но сильно задыхался и не смог. Видно было, что ему очень плохо, а потом он потерял сознание.

— Понятно, — задумчиво сказал Соумз. — Опишите его!

— На вид лет пятьдесят. Приблизительно моего роста — шесть футов и один дюйм. Но очень поджарый. Мне кажется, он не весил и ста семидесяти фунтов. Глаза карие, коротко стриженные волосы — рыжеватые, с заметной проседью, особенно на висках. Без залысин и проплешин. Черты лица тонкие, лоб высокий, нос правильной формы. Держался спокойно, говорил негромко. А чаще вовсе помалкивал. В кино таких выбирают на роли врачей, адвокатов или высших чиновников в старой доброй Англии. Всегда был занят делом и не лез в чужие проблемы. И того же ожидал от других. А поскольку ему явно не повезло с работой в Зоне канала, было не совсем удобно выспрашивать его о том, о чем он явно предпочитал помалкивать.

— Что вы можете сказать о его манере выражаться?

— Самое главное — говорил он очень мало. Но сразу было видно, что человек он образованный. Никакого акцента я у него не уловил.

— В его речи не было признаков того, что английский язык для него не родной? Я не имею в виду, конечно, что он притворялся или ломал комедию… Но не было ли какой-либо неуверенности или не совсем привычных оборотов?

— Нет, — сказал я. — Он был американцем.

— Понятно.

Соумз в задумчивости постучал по столу карандашом с ластиком на конце.

— Вы говорите, что он был опытным моряком. Но у него не было документов, которые бы это подтверждали. Сами вы не считали его профессиональным моряком, значит, должны были бы поинтересоваться… Вы не догадывались, откуда Бэкстер так хорошо знал морское дело?

— Я почти уверен, что у него были собственные парусные яхты. Возможно, они ходили в каботажное плавание, а может быть, использовались и для дальних морских перевозок. Моряк торгового флота, Кифер к примеру, не знал и малой доли того, что было известно Бэкстеру. Такой опыт обычно бывает у старых морских волков, которым перевалило за семьдесят и которые много плавали под парусом. Матрос первого класса Кифер разбирался в привычных судовых работах: умел сращивать канаты и управляться с ними, умел прокладывать курс по компасу. Но если бы понадобилось идти под парусом против ветра, он не смог бы правильно определить курс и в мгновение ока оказался бы в воде и утонул, не успев сообразить, что произошло. Кифер в отличие от Бэкстера не отличался тонкостью ума. Бэкстер был одним из лучших рулевых, которых я когда-либо встречал на парусниках. Для этого нужен талант, не говоря уже о морской практике, которую не получишь, работая на ферме или в конторе.

— Бэкстер умел ориентироваться по звездам?

— Да, — подтвердил я. — Это немного странно, но мне кажется, он умел это делать. Правда, он никогда об этом не говорил и не спрашивал, можно ли ему для практики взглянуть на мои расчеты. Но когда я вел наблюдения, Бэкстер следил за ними, так что было ясно, что знает он не меньше моего. А возможно, и больше. Не могу похвастаться, что я очень уж преуспел в этом деле. На Багамах этим не приходится заниматься слишком часто.

— Бэкстер не употреблял специальных терминов, указывающих на то, что он бывший офицер военно-морского флота? Не сбивался на служебный жаргон?

— Нет. Во всяком случае, я ничего подобного не припоминаю. Хотя я это вполне допускаю. Не сомневаюсь, что в морской академии гардемаринов обучают управляться и с парусными лодками.

— Да, кажется, так оно и есть.

— Но классным специалистом он не был.

— Насколько я понимаю, у вас на борту не было фотоаппарата?

— Нет!

— Жаль. Нам здорово помогла бы хоть одна его фотография. А не осталось ли где-нибудь на “Топазе” отпечатков его пальцев? Понимаю, что прошло уже шестнадцать дней.., и все же?

— Не думаю. Лодка уже четыре дня стоит в доках, и вода, конечно, все смыла.

— Понятно, — сказал Соумз, вставая. — Надо попытаться найти кого-либо в Зоне канала из тех людей, которые его знали. Спасибо, мистер Роджерс, за то, что вы к нам заглянули. У нас может возникнуть необходимость снова с вами повидаться. А вы пока соберитесь с мыслями и постарайтесь вспомнить обо всем, что произошло за интересующие нас четыре дня. И если что-либо вспомните, не посчитайте за труд записать это. Вы живете на борту своей лодки?

— Да.

— Иногда, может, что-то вспомнится по ассоциации: случайные замечания Бэкстера, названия городов, яхт-клубов и тому подобное. Если у вас обнаружится что-либо важное, звоните нам.

— Конечно, охотно это сделаю, — заверил я его. — Но только я никак не возьму в толк, почему он назвал мне свой вымышленный адрес. А не могло случиться, что и фамилия у него другая?

Выражение лица Соумза оставалось по-прежнему учтивым, однако было очевидно, что разговор окончен.

— Думаю, у нас нет оснований для такого предположения, — сказал агент.

Я вышел на улицу и возле отеля “Уорик” взял такси. Десять минут, которые понадобились для того, чтобы пересечь город и добраться до восточной его части, где были набережная и доки Харли, я пытался разобраться в том, что со мной произошло в этот день. Возможно, Уиллетс и в самом деле прав. Кифер мог выкрасть деньги из чемодана Бэкстера. А если Бэкстер дал ложный адрес, то почему бы не предположить, что он вообще все выдумал. Он никогда не говорил о том, что у него нет денег, а если он только притворялся, что у него их нет? Главная загвоздка заключалась в том, что он никогда ни о чем не рассказывал. Все мои попытки расспросить его о чем-либо подробнее приводили лишь к тому, что он еще больше замыкался. И ничего конкретного я не узнавал.

Ну а Кифер? Если даже предположить, что он был способен пасть так низко и украсть деньги у покойника — а такую мысль не так просто принять, — возникает вопрос: неужели он был настолько глуп? Конечно, он не был гигантом мысли, но должен же он был понимать, что, если у Бэкстера были с собой такие большие деньги, об этом наверняка кто-то знал — друзья или родственники. И что, если деньги пропадут, наверняка начнется расследование и его уличат в воровстве.

Затем мне в голову пришла тревожная мысль. Ведь до сих пор никто не заявил своих прав на эти деньги! Как это понимать? Что было известно Киферу до того, как он завладел этими долларами? И как он отважился на такой поступок?

Тут я пожал плечами и прогнал эту мысль. Черт побери, не было же никаких доказательств того, что Кифер что-либо украл!

…Когда такси переезжало через железнодорожные пути, меня сильно подбросило на сиденье. Я вышел у ворот доков и расплатился с водителем. В субботу во второй половине дня эта часть побережья была спокойной и безлюдной. Небольшая верфь справа в этот час была закрыта. В полумиле от нее находились городской яхт-клуб, помещения карантина, а также вытянутая дугой пристань. Слева шли навесы для хранения разнообразных грузов, а также пирсы, где среди леса мачт и развешенных для просушки сетей стояли одна возле другой лодки ловцов креветок. Далее располагался старый морской вокзал, построенный еще в эпоху пароходов, и обширные железобетонные пирсы и стапели, служившие внешней границей порта.

Старик охранник распахнул передо мной ворота.

— Вот ваш ключ, — сказал он. — Полицейские, когда обыскивали вашу лодку, взяли с собой и меня. Там все в полном порядке.

— Спасибо, — поблагодарил я его.

— Но они не сказали, что ищут, — как бы между прочим заметил старик.

— Мне они тоже этого не сказали, — отозвался я.

Поднявшись на борт “Топаза”, я зашел в душную каюту и переоделся в рабочую одежду. Как мне показалось, все вещи действительно оставались на прежних местах. Было всего три часа дня, и я решил еще поработать. Набив карманы рабочих штанов наждачной бумагой, я поднялся на грот-мачту и возобновил прерванную утром работу. Я сидел в веревочной люльке, обхватив мачту ногами, чтобы меня об нее не било, и зачищал наждаком поверхность мачты. За делом я быстро забыл про Кифера и Бэкстера и про все связанные с ними неприятности. Уж так оно всегда бывает. Если ты не в море, то лучше всего заняться своей лодкой, приводить ее в порядок до тех пор, пока она не заблестит и не покажется тебе живым существом. И “Топаз” становился все краше, так что решение продать его вызывало во мне чувство, похожее на стыд. Деньги были не так уж важны для меня, они все пошли бы на приведение в порядок и поддержание на плаву “Ориона”.

Сверху мне была хорошо видна корма. Придется там поработать еще дня три-четыре. В других местах все уже было подправлено, вычищено и окрашено. Надводные части бортов “Топаза” сверкали белизной. Рангоут и другие части оснастки были начищены до блеска. Как только я закончу драить грот— и бизань-мачты, можно будет начать покрывать их лаком, затем капитально отремонтировать полозья и катки, заменить тросы в оттяжках, закрепить новые фалы на грот— и бизань-мачтах, а вместо изношенного фок-рея поставить новый из нержавеющей стали, покрыть палубу синтетическим материалом серого цвета, на котором не скользят ноги, — вот, пожалуй, и все. Ко вторнику должны доставить новый парус для грот-мачты, а также отремонтированный холодильник.

В среду надеюсь дать объявление в газете о продаже “Топаза”. Лодка потянет тысяч на пятнадцать зеленых, а это больше, чем она стоила новая. Если мне не удастся продать ее за десять дней, я подыщу брокера и подниму цену до двадцати тысяч, а сам вернусь в Майами. Новый парус обошелся мне недешево. Не рассчитывал я и на то, что придется ремонтировать холодильник. Но тем не менее за все я заплачу меньше девяти тысяч.

И в целом получится недурной доход в шесть тысяч долларов за два месяца трудов при минимальном риске. Это значит, что я смогу приобрести для “Ориона” новые аккумуляторы и генератор. Оборудую на нем салон с кожаной мебелью и столом из тикового дерева…

Я спустился на палубу, сложил веревочную люльку и начал обрабатывать наждаком рангоут.

— Мистер Роджерс!

Я поднял голову. В конце пирса стоял охранник, и я с удивлением увидел, что это Отто Джонс из ночной смены. За работой я не заметил, как пролетело время.