Глава 7

К двенадцати тридцати отлив замедлился настолько, что можно было продолжить разгрузку. Работа не прекращалась и после полудня, несмотря на нестерпимую жару. Отлив достиг низшей точки вскоре после двух, причем крен “Дракона” стал сильнее. Плечи Ингрема ломило от боли, он уже потерял счет числу ездок. На песчаном островке час от часу рос штабель решетчатых упаковок. Начался прилив. К пяти разгрузке снова начало мешать течение, а около шести Моррисон объявил перекур и поплыл на плоту обратно к яхте.

— Винтовки выгружены, — сообщил он, когда все сидели в кокпите в насквозь промокшей одежде. — Давайте посчитаем: шестьдесят на сто...

Трех тонн как не бывало, подумал Ингрем. Крен яхты сейчас уменьшался по мере, того, как прибывала вода, а ведь оставалось еще около двух часов до достижения приливом высшей отметки. Велика ли тогда будет возможность оказаться ей на плаву? Но сейчас он так устал, что это ему не интересно. Руис принес тарелку с сандвичами, и они ели их на палубе, пока над проливом Сантарен угасал закат, вспыхивая всей палитрой красок. Ингрем смотрел на него и вспоминал другие тропические закаты, которые ему довелось повидать за долгие годы, и размышлял, сколько еще времени осталось ему наслаждаться чем-то подобным. Судя по всему, не много, во всяком случае, так кажется сейчас. Выхода из положения он никакого не видел — оставалось ждать благоприятного момента.

Но на что он может рассчитывать? Даже если Моррисон, пойдя спать, оставит автомат, который прямо-таки прирос к его руке, что маловероятно, Ингрему не одолеть этого громилу. Как-никак сорок три стукнуло, да и если бы был моложе, не справился. А ведь еще остается Руис со своим кольтом. Вот ведь какая насмешка судьбы — только и думать об этих автомате и револьвере, тогда как весь “Дракон” нагружен целым арсеналом оружия, правда упакованного и недоступного, да и боеприпасы предусмотрительно находятся отдельно.

От неспешных раздумий его отвлек громкий смех Рей. Они с Моррисоном снова ударили по рому, и, наверное, великан сказал что-то до чрезвычайности забавное. Ингрем, миновав взглядом этот оазис алкогольного веселья, посмотрел в сторону Руиса, сидевшего, скрестив ноги, на палубной каюте. На этот раз маска мрачной невозмутимости несколько сползла с его лица, и на нем можно было прочитать наряду с типично испанским презрением к пьянству возрастающую озабоченность. Ведь Руис хорошо знает Моррисона, возможно, тот, выпив, склонен распалиться и потерять бдительность. Что ж, все и вправду предвещает весьма запоминающийся круиз — любящий поразвлечься гигант, арсенал оружия, море рома и скучающая глупенькая бабенка, готовая поиграть с огнем, чтобы посмотреть, что из этого получится.

— Наверное, Герман хочет выпить, — высказал свежее предположение Моррисон. Рей пожала плечами:

— Его к палубе не прибивали. Пусть пойдет и нальет.

Моррисон закурил сигарету и обратился к Руису:

— Давай лучше решим, что с ними делать ночью, чтобы не стоять по очереди на вахте. Как ты думаешь, их лучше связать или запереть в одной из отдельных кают?

— После полуночи внизу очень душно, — ответил Руис. — Почему бы нам не перевезти их на остров? Им оттуда не убежать без плота.

— Прекрасная мысль. Лейтенант, произвожу тебя в капитаны.

Рей поболтала кубиками льда в стакане и, надувшись, изрекла:

— По-вашему, выходит, я должна отправляться на этот вшивый остров и спать там на голой земле? Тогда мне сначала надо еще выпить.

— Конечно, крошка куколка, сколько угодно.

— Кроме того, что я могу сделать такой горе мускулов? Может, опасаешься, что я уложу тебя на обе лопатки?

Моррисон усмехнулся:

— По зрелом размышлении мы готовы пересмотреть свое решение. Наша яхта к вашим услугам. Давай выпьем.

— Командор, открой еще бутылочку, и мы нарушим общественный порядок громкой музыкой. По этому радио можно поймать мамбу?

Руис встал и спросил у Ингрема:

— Ты готов отправиться?

— Да, — ответил тот и обратился к Рей:

— Вы твердо решили остаться?

Она, помолчав, словно тщательно обдумывая заданный вопрос, ответила:

— С вашего разрешения, Герман. А вы отправляйтесь и проверьте, как идут дела на островке, и, если там все замечательно, черкните мне записку.

Моррисон развел руками:

— Похоже, ты проиграл, Ингрем.

— Кажется, так, — согласился Ингрем, — во всяком случае, так это можно понять. Рей улыбнулась Моррисону:

— Не обращай внимания на капитана Ингрема. Он вечно говорит что-нибудь глубокомысленное, настоящий философ, это значит — не прост.

Капитан коротко кивнул Руису:

— Отправляемся.

Он взялся за весла, а Руис сидел на корме с кольтом в руке. Смеркалось, прилив убывал, достигнув наивысшей точки. Песчаная коса темнела низкой грядой, помеченная бледным отсветом от ящиков, сложенных Моррисоном на ее южном конце. Оба молчали, пока плот не оказался над мелями за протокой. Ингрем спрыгнул в воду. Руис передвинулся и взялся за весла:

— Буэнас ночас. Спокойной ночи.

— Буэнас ночас, — ответил Ингрем.

Плот отплыл в сгущающуюся тьму, а он побрел к берегу, на секунду остановился у штабелей, прислушиваясь к ничем не нарушаемой тишине и вдыхая чистый соленый запах ночи и одиночества. Затем едва заметная волна — это все, что осталось от могучего водяного вала, опавшего на сотнях милях мелей и баров, — набежала на песок и со слабым всплеском затихла где-то в темноте, как бьющаяся на крючке барракуда. У каждого есть то, без чего невозможно прожить. Для него это море в тропиках. Даже за тысячу жизней оно не надоест ему.

У его ног лежала бутылка с водой. Он поднял ее и увидел, что она еще наполовину полна. Ингрем попытался сосчитать, сколько у него осталось сигар, сожалея, что не подумал о том, чтобы взять побольше из своего чемодана на яхте. Но, перебрав пальцами в портсигаре, обнаружил, что там целых три штуки. Этого должно хватить. Он закурил одну и сел на песок, прислонившись к ящикам.

Может, стоит взобраться на борт ночью, когда они заснут? Плавать он умел хорошо, но вот подняться на палубу — это совсем другое дело. Они не дураки, чтобы оставить плот на воде и предоставить ему такую возможность. А как насчет ватерштага? До нижнего конца дотянуться можно, а потом, перебирая руками, уцепиться за бушприт. Но шансов проделать все это, не перебудив всех, мало: во всяком случае, следует подождать до полуночи.

До него донесся хохот, а потом и звуки музыки. На “Драконе” включили радио. Ингрем лег на песок, разглядывая в небе слабые очертания созвездий и прислушиваясь к шумному веселью. На миг он представил себе, как оно перерастает в столь же шумную ссору, но с раздражением отбросил от себя эту мысль. Какое ему до этого дело. Его размышления прервало шлепанье весел по воде. Ингрем услышал, как плот проскрипел по песку и остановился. При свете звезд капитан различил силуэт худощавого человека. Это мог быть только Руис. Он выбрался на берег и вытащил за собой плот.

Латиноамериканец что-то держал в руке.

— Я здесь, — спокойно сказал Ингрем.

— Не вздумай подходить ко мне сзади, амиго.

— Не буду, — ответил капитан и щелкнул зажигалкой. — Что, вечеринка показалась тебе чересчур веселой?

Руис вошел в круг света, его мрачное оливковое лицо было таким же невозмутимым, как всегда.

— Я тут привез кое-что для спанья, — сказал он, бросив на песок одеяло и подушку. — К утру здесь становится прохладно.

— Премного благодарен. Садись, поговорим. Сигары куришь?

— Спасибо, у меня есть сигареты. Карлос вытащил одну и закурил, присев на корточки с привычной предосторожностью профессионала на таком расстоянии от собеседника, чтобы до него нельзя было дотянуться. Над водой разносилась дробь кубинских барабанов и треск маракасов.

— Слишком шумят, — неохотно признался латиноамериканец, как будто считал, что должен что-то сказать о вечеринке; но не желая делиться информацией. Так, если парочка сейчас танцует, скандал все еще впереди. Впрочем, что это меняет? — подумал Ингрем.

— Слушай, что за парень этот Моррисон?

— Он тверд, как кремень, и себе на уме.

— Ты давно его знаешь?

— Встречались то здесь, то там, еще со времен войны. Мы были вместе в Новой Гвинее, а потом нас отправили с отрядом наемников на Филиппины. О партизанской жизни он книгу мог бы написать.

— Испанский он выучил именно там?

— Да, но не во время войны. Он родился на Филиппинах, его отец владел копями. У этого малого способности к языкам, знает тагальский, немецкий и еще пару никому не нужных индейских наречий. А еще он может говорить, как битник. Кстати, а ты где научился испанскому?

— В Мексике, Пуэрто-Рико. Но у меня не такое хорошее произношение, как у него.

— Это точно, — подтвердил Руис.

— А ты сам откуда?

— И оттуда, и отсюда. В школу ходил в Штатах.

— Американский подданный?

— Да, со времени войны.

Карлос замолчал. Ингрем ждал. Не для того ведь этот парень притащился на остров, чтобы обменяться биографическими данными. Наверное, он просто сбежал с вечеринки из-за присущей испанцам неприязни к пьянству, но, возможно, дело не только в этом.

— Слушай, Куба отсюда далеко? — спросил Руис.

— В сотне миль или немного меньше, а что?

— Просто спросил. А как ты думаешь, можно ли добраться до нее на плоту?

— Если на нем будет несколько человек?

— Нет, один.

— Очень мало шансов, даже в одиночку, уж больно плот мал.

— Мне тоже так кажется. Но если мы снимемся с мели, то пройдем неподалеку, правда?

— Это точно. Путь в Карибское море отсюда лежит через пролив между Кубой и Гаити. Мы пройдем в виду мыса Мейси.

— Мейси?

— Punta Maisi, это восточная оконечность Кубы.

— Уже понял.

Парень собирается улепетнуть, подумал Ингрем. Но почему? Ведь до сих пор они с приятелем были заодно. Какое-то смутное воспоминание мелькнуло и тут же пропало.

— У тебя неприятности? — спросил он. Конечно, правды услышать не удастся, но кое-что по ответу понять будет можно.

— Ненадежная это операция, — признался Руис, — и становится все ненадежнее. Мы не сможем ее завершить.

— Похоже на то. Очень даже похоже. Но, должен заметить, операции типа “режь и беги” на Филиппинах не делали вас почетными клиентами страховых компаний.

— Наверное, я тогда был моложе. Когда тебе девятнадцать, всегда кажется, что умрет кто-то другой.

В чем дело? — подумал Ингрем, а вслух предположил:

— Ты беспокоишься из-за этой попойки?

— Конечно, а ты разве нет? Значит, дело не в ней.

— Как насчет одного предложения? — осторожно спросил капитан.

— Никаких предложений, — тихо, но решительно ответил Руис.

— Послушай, кража яхты не такое уж страшное преступление, если владелец не жаждет крови.

— Нет, — повторил Руис. — Я уже говорил, что мы с Элом давние друзья.

— Но ты ищешь способ сбежать.

— Это совсем другое дело. Если человеку не нравится операция, он всегда имеет право выйти из игры, не предавая товарища.

— Ладно, делай как знаешь, — махнул рукой Ингрем и прислонился к ящикам. — А что представлял собой Айве?

— Не самый плохой малый, которого я знал, если не верить тому, что плел. Трепач.

— Так я и предполагал, — кивнул головой Ингрем и, помолчав, спросил:

— Кстати, где карта девиаций для компаса, не знаешь?

— А что это такое? — удивился Руис.

— Ну, такая карта с поправками на ошибки компаса. Ведь вы сделали новую, когда собрались в плавание?

— А зачем? Что-то я не понимаю, приятель.

— Чтобы поправлять показания компаса, — объяснил Ингрем. — Послушай, вы ее сделали или нет?

— Ничего такого не знаю.

— Хочешь мне внушить, что вы загрузили в каюты три или четыре тонны стали, не желая учесть ее влияния на показания компаса?

— А, ты об этом. Конечно учли, тут не надо быть моряком, любой бойскаут знает. Во всяком случае, Айве об этом позаботился.

— Как? — полюбопытствовал Ингрем.

— Он взял азимут на берегу до погрузки и после нее, а разницу показаний где-то записал. Эл должен знать где.

— Понял, я его спрошу.

Руис затушил сигарету о песок и поднялся.

— Отправлюсь назад и посмотрю, удастся ли соснуть. Очень бы хотелось.

— До завтра, — попрощался Ингрем и привстал.

— Не стоит этого делать, — предостерег Руис насмешливым тоном. — Не провожай меня до дверей.

— Как знаешь. Кстати, насчет Айвса, он когда-нибудь называл тебе свое имя?

— Нет, конечно, я догадывался, что Холлистер — фальшивое, но только под таким именем я его и знал. Холлистер и еще Фред.

— А как его называл Моррисон?

— Герман, а как же иначе?

— Прости за глупый вопрос, — пробормотал Ингрем, — и спасибо за постель.

— Не стоит благодарности, — ответил Руис и растаял во тьме.

Ингрем откинулся на ящики и снова раскурил сигару. В чем-то тут кроется ложь, это наверняка. Но в чем? Все настолько перемешано и не стыкуется между собой, что определить, где таится ложь, не удастся. Почему Руис хочет дать деру? Вся эта болтовня об опасностях путешествия почти наверняка дымовая завеса. Бандитам грозит опасность, о которой Ингрем не знает, что-то такое, что неизбежно приведет их к смерти или заключению, и других исходов не будет. Руис — наемник-профессионал, он с юных лет живет в атмосфере жестокости. Его не так-то легко напугать, ни в девятнадцать, ни в тридцать девять.

Конечно, не следует исключать еще одну причину. Не связывают ли Руиса с Моррисоном противоестественные отношения? Тогда поведение Рей могло нарушить идиллию. Нет, отверг это предположение капитан. Конечно, гомик не обязательно должен иметь лилейные ручки и жеманные манеры, но обычно его всегда можно распознать, а тут нет никаких намеков. Это даже обрадовало Ингрема, несмотря ни на что, Руис был ему чем-то симпатичен. Латиноамериканцу с самого начала не нравилось, что делал Моррисон, если бы тот не заставил его подчиниться... Ингрем внезапно сел. Вот оно.

«Может, хочешь вернуться?»

Именно эту фразу капитан недавно пытался вспомнить. Моррисон произнес ее по-испански до того, как догадался, что Ингрем его понимает. Она-то и остановила протесты Руиса. Значит, вернуться они не могли.

Но почему? Из-за обвинения в воровстве? Нет, тут что-то покруче. Может быть, они боятся тех, у кого украли оружие? Вполне возможно, но капитан чувствовал, что есть и нечто большее. Тут он осознал, что еще не ответил на поставленный самому себе вопрос. Проблема Руиса не только в том, что он не может вернуться, по каким-то причинам ему и вперед хода нет. Так недолго и свихнуться, остановил себя Ингрем, хватит биться над вопросом, ответа на который нет.

Капитан докурил сигару до конца и выбросил ее. Огонек, описав в ночном воздухе параболу, шлепнулся в воду, послышалось шипение. С “Дракона” доносилась кубинская музыка, ей фальшиво подпевал женский голос. Капитан заметил, что на палубе включили дополнительное противотуманное освещение. Если при этом еще работают радио, холодильник и зажжены лампочки в каютах, как пить дать сядут батареи. Он подавил раздражение. Слишком долго он жил один, того гляди, превратится в ворчливого зануду. Как упрямый осел, взъелся на женщину лишь потому, что никто не сообщил ей, что ты терпеть не можешь, когда ставят стаканы с выпивкой на навигационные карты, продолжал корить себя Ингрем, и даже сейчас, когда мы живем, как на бочке с порохом, ты почему-то тревожишься о том, что сядут батареи. Играл бы лучше в парке в шашки со стариками.

Сложенное одеяло и подушка лежали совсем рядом. Капитан поднял одеяло, взмахнул им, расстилая, и вдруг услышал, как что-то упало на песок. Он наклонился и пошарил вокруг руками, удивляясь, что бы это могло быть. Вокруг было пусто, но, посветив язычком пламени от зажигалки, Ингрем увидел у края одеяла черный пластмассовый контейнер, похожий на дорожную мыльницу. Прекрасно, будет чем помыться утром. Он поднял находку и уже собирался положить ее на ящики за спиной, когда вдруг услышал, как в ней что-то звякает. Капитан снял крышку и опять воспользовался зажигалкой. Внутри коробочки оказалось несколько предметов.., но ничего похожего на мыло.

Во-первых, он увидел скрепку для денег, изогнутую в виде знака доллара, которой были зажаты несколько купюр с двадцаткой сверху. Во-вторых, там оказался маленький шприц для инъекций с завернутой в вату иглой и, наконец, ложка с загнутой под прямым углом ручкой, вероятно, чтобы ложка поместилась в контейнере. Все остальное пространство занимали восемь или десять аккуратно сложенных бумажных пакетиков. Тут свет погас. Он снова провернул колесико зажигалки и, воткнув ее в песок рядом с собой, развернул один из пакетиков. Там было то, что и следовало ожидать, — немного белого порошка, похожего на сахарную пудру. Огонек погас, а охваченный мрачными раздумьями капитан остался сидеть в полной темноте.

Он никогда не видел такие причиндалы, но достаточно читал о них, чтобы сразу узнать. На борту находится наркоман. Но кто он? Полиция определяет наркоманов по следам уколов на руках. Ингрем видел обоих мужчин без рубашек и ничего подобного не заметил. Подождите... Ясно, одеяло взяли с одной из пустых коек. Так что коробочка принадлежит или Айвсу, или Танго. Вряд ли старый сторож балуется наркотиками, он просто не смог бы себе позволить такую дорогостоящую штуку, как героин, на пенсию по инвалидности, получаемую за участие в Первой мировой войне, и то, что ему платит миссис Осборн за проживание на яхте в качестве охранника. Отсюда следует, что этот наркоман — Айве. Правда, дамочка не говорила, что он употребляет наркотики, но она и вообще мало что о нем рассказала. Хорошо, что это не один из тех двоих, кто остался на борту. Только наркомана там не хватало с полоумным взглядом, трясущимися руками и непредсказуемым поведением.

Ингрем выкопал в песке ямку и спрятал коробочку. Теперь надо поспать, если подъем назначен на два или три часа утра. К тому времени обитатели яхты будут видеть сладкие сны. Капитан почти не надеялся, что ему удастся забраться на борт, не разбудив команду, но попытаться следовало. А если ему не удастся дотянуться до ватерштага, важно не проворонить начинающийся прилив, чтобы благополучно вернуться.

Уже засыпая, Ингрем подумал: “Зачем это Айвсу понадобился зажим для денег? В отеле “Иден-Рок” мошенник достал из бумажника кредитную карточку, когда представлялся. Но ничто не мешало ему иметь и зажим тоже...

Когда Ингрем открыл глаза, было еще темно. Некоторое время он не мог понять, что за странный звук разбудил его. Необычный шум послышался снова. Капитан недовольно чертыхнулся. Это был пьяный женский голос, распевающий какую-то слезливую песенку. Боже, неужели они еще не угомонились! Он осветил зажигалкой часы. Без четверти два. Вдруг капитан понял, что голос доносится не с яхты, а откуда-то значительно ближе. Ингрем протер глаза, чтобы окончательно проснуться.

Бархатную безмятежную тьму тропической ночи освещали лишь бесчисленные звезды. Одеяло и одежда капитана намокли от росы.

— Приди ко мне, моя задумчивая ма-а-а-лышка, — тянул визгливый голосок уже всего в пятидесяти ярдах. Сквозь эти звуки удалось различить удары весел по воде.

Господи помоги, как ей удалось раздобыть плот? Ингрем подошел к краю воды как раз тогда, когда стали видны темные очертания плота и двух фигур на нем. Днище зашуршало по песку, и гребец спрыгнул в воду. Он оказался слишком строен, чтобы принять его за Моррисона. Руис, наверное, записался в клуб любителей гребли, подумал капитан.

— Потому что сама знаешь, дорогая, влюблен в тебя-я-я-я я! — Рей пошатнулась, сходя с плота.

Руис подхватил ее, не дав упасть. Он доставил леди на берег, таща за собой плот, и остановился прямо перед Ингремом.

— Вот привез тебе красотку, — сказал он по-испански.

— Уж не знаю, как тебя и благодарить, — кисло ответил Ингрем, подумав, что ситуация напоминает рассказ О'Генри “Вождь краснокожих”.