Широко открылись яркие, совершенно бессмысленные. глаза. Лестер отметила, что она выросла уже почти до трех футов, но по-прежнему ничего не весит. Клерк ласкал и обихаживал ее, держа одной рукой, словно это была пустая оболочка. Но тут он кончил свои пассы, опустил ее на пол, похлопал ладонями, сбивая с них пламя, и оно разлетелось по комнате бледными искрами.
      Он поглядел на Эвелин и сказал:
      - Это для тебя и твоей подруги.
      - Для нас ОБЕИХ? - переспросила она.
      - Вы двое с удовольствием поделите ее, - сказал Саймон. - Туда можно забраться. Она будет расти вместе с вами, в ней вы сможете ходить куда угодно. Она укроет вас, а потом вы научитесь разговаривать с ней, и она будет понимать вас лучше, чем кто бы то ни было, и отвечать всегда то, что вам захочется. Она не потребует ни еды, ни питья, ни отдыха - пока вам самим этого не захочется. Если я иногда и вызову вас оттуда, то потом обязательно отправлю обратно. А если я позову тебя, то только затем, чтобы отдать женщину, о которой ты просила.
      - А можно, чтобы она была только моя? - спросила Эвелин.
      Клерк медленно покачал головой и поглядел в сторону неподвижной Лестер. Воздух потускнел, теперь он тем более не мог увидеть ее. Она же видела его прекрасно, но так далеко, словно смотрела в перевернутый бинокль. Лестер не знала, что для Эвелин она тоже далеко-далеко. Только поэтому Эвелин и осмелилась прошептать (а на самом деле прохрипела голосом, вполне подходящим только что сотворенному уроду): , - А ей обязательно входить?
      - Если ты собираешься входить, то и ей придется, - отозвался Клерк.
      В зале стало холодно. Эвелин вздрогнула и повернулась к Лестер с какой-то отчаянной настойчивостью.
      Кукла теперь представлялась ей единственной надеждой, убежищем от угрожающей пустоты Города, укрытием от неприязни и холода, а если бы удалось затащить туда еще и Бетти, чтобы помучить всласть, это и вовсе было бы здорово. Поэтому она схватила Лестер за руку, и у нее получилось. Лестер позволила ей. Она брезгливо отстранилась от этого разговора, отказалась слушать, о чем говорили эти двое. Если бы в руке, жадно ухватившейся за нее, была хоть капля дружелюбия и любви, ее дух отозвался бы немедленно. Но в прикосновении крылась только жадность, и все-таки Лестер встретила его без неприязни. Преддверия Небес этим не потревожить. Она сразу поняла, чего ждет от нее Эвелин, и мягко сказала:
      - Я не пойду, Эвелин.
      - Но ты должна, - сказала Эвелин. - Ну иди же, Лестер. Оно тебе не повредит.
      Лестер неожиданно рассмеялась. Много лет никто не смеялся в этом зале, и теперь неожиданный звук, хотя и негромкий, оказался таким богатым и свободным, так разнесся по залу и наполнил его, что Эвелин вскрикнула, а Клерк резко завертел головой. Даже его убогое создание как-то напряженнее стало смотреть прямо перед собой незрячими глазами.
      - Да, - сказала Лестер, - не думаю, чтобы это мне повредило. Но для тебя это не очень хорошо.
      - Не смейся так больше, я не хочу, - капризно сказала Эвелин. - Я хочу в нее. Давай, иди. Я и так делала все, чего тебе хотелось, теперь и ты могла бы пойти мне навстречу. Лестер, ну пожалуйста! Я больше ни о чем не буду тебя просить. Клянусь, что не буду.
      Отголосок смеха Лестер, до сих пор звучавший в воздухе, внезапно оборвался. Настала тишина. Все здешнее и все нездешнее прислушивалось к клятве Эвелин. Лицо Клерка сжалось, а Лестер вздрогнула, даже не успев понять, что глупая человеческая фраза вызвала к жизни свой точный смысл. Если бы это была простая глупость, она не вышла бы за пределы фасадов Города, но это была не глупость. Это была жадность, грубая, хамская требовательность, и поэтому она проскользнула во дворцы и на холмы Города, и отпечаталась на его стенах искренностью желания. Лестер, невольно пытаясь остановить это запечатление, быстро проговорила:
      - Пойдем со мной, пойдем обратно. Пойдем к Бетти или к твоей матери. Давай-ка... - она увидела в глазах Эвелин бессмертие, сделавшее окончательный выбор, и осеклась.
      Эвелин опять потянула Лестер за руку, оглядываясь на Саймона, словно ища у него поддержки. Но он уже сделал все, что мог. Он знал, что не получит власти над этим чуждым для него духовным созданием, пока не войдет с ним в контакт. А этого, как он успел усвоить после предыдущей стычки, можно добиться только правдоподобием. Он произнес, словно изрекал некую великую мудрость:
      - Любовь есть исполнение закона.
      Лестер услышала его. Помноженный на ее чувство долга, принцип мгновенно перерос того, кто его изрек.
      Лестер не особенно волновало, любит ли она Эвелин, но она знала свой долг. Да, влезать в этого идола вместе с Эвелин ей не хотелось, но не более того. Наверное, так же чувствовала себя Бетти, когда сама Леетер просила ее вспомнить прошлое. Зачем тратить попусту столько времени? К ощущению парящей легкости новой жизни примешивалась жалость к магическому недомерку, сотворенному Клерком; едва оперившаяся энергия требовала большего простора. Но, кажется, другого пути не было. Она подумала о Ричарде, она подумала о Бетти, вздохнула - неглубоко, но все же вздохнула, взглянула на измученное лицо Эвелин и оборвала вздох. Потом, повинуясь озарению интуиции, нередко посещающей благородные и страстные сердца, Лестер воскликнула:
      - Мудрее было бы сказать, что исполнение закона есть любовь, бесполезно. Она говорила в пустоту. Тогда, повернувшись к Эвелин, она добавила:
      - Если ты так хочешь, я пойду. Но для тебя было бы куда лучше убраться отсюда, и побыстрее.
      Эвелин упрямо молчала. В зале повисла пауза. Кукла-недомерок сделала шаг вперед. Под взглядом Клерка она снова начала расти. Дрожь сопровождала изменение формы, ей то и дело приходилось поправлять руками шею и голову. На гладкой, мертвой коже больше не оставалось рыхлых областей, зато появились пятна пепельного цвета. Их становились все больше, и наконец они покрыли все тело полностью, обвисли складками и окутали его неким подобием убогого платья. Теперь перед Клерком стояла невысокая, довольно плотная дама средних лет, неказистая, одно плечо чуть выше другого, одна нога немного приволакивается, но в остальном обычная женщина. Глаза гомункула прояснились, кажется, кукла обрела возможность видеть и слышать.
      Клерк поднял палец, и она остановилась. Ни на минуту не прекращая бормотать, он медленно опустился на колено. Положив руки на бедра женщины, он с силой огладил ее, потом наклонился и очень осторожно поцеловал в губы. Теперь темница была запечатана. Духи вошли в нее по собственной воле - им не выбраться. Он полагал, что неплохо поработал. Плоть, даже такая нечистая, магическая плоть имеет огромную власть над человеческими душами, особенно если они еще не успели свыкнуться со своей подлинной личностью, проявленной смертью. Чужие в новом мире, они быстро забывают о своих телах, но это - их прошлое, причем такое, которое не просто забыть. Поэтому рано или поздно их сущности снова начинают изо всех сил стремиться к восстановлению утраченной целостности. Но им не дано обрести ее, пока не исполнится полнота времен. Когда их одолевает жажда плоти, устоять могут только те, кто обрел блаженство, для них время ожидания длится не дольше, чем неожиданная задержка перед обедом в доме друзей.
      Магия способна ненадолго призвать душу обратно в тело, значит, рассуждал Клерк, и эта фальшивка годится в качестве ловушки для души, осмелившейся встать у него на пути. Лучше бы, конечно, поработать с ее настоящим телом, но раз его нет, придется обойтись. Если бы Ричард остался под его влиянием, он мог бы подчинить эту душу и через него, используя их прошлую телесную связь, а уж потом нашел бы способ добраться и до настоящего тела, пусть полуразложившегося, или даже до горсти праха, если ее кремировали. Годится что угодно, лишь бы доставить хоть частицу останков в этот зал. Но Ричард не оправдал его ожиданий, а искать обходные пути некогда: Лестер и Джонатан вполне могли отобрать у него власть над Бетти. Сейчас он не имел права рисковать. Правительства неизбежно уступят воле своих народов, а сразу вслед за тем настанет его время. Произойдет роковая встреча с двойниками, роковая, конечно, для них. На расстоянии он свободно управлял ими, питал своей волей, но когда они сойдутся вместе, те двое неминуемо поблекнут, ссохнутся рядом с ним. Но до этого необходимо послать дочь в духовный мир. Прежде чем взять власть, он должен обеспечить себе вечность. А до тех пор время будет против него. Приходилось спешить.
      Поэтому-то он и воспользовался магической ловушкой, потому же решил отправить ее в мир людей.
      Продолжая держать куклу за бока, он принялся нашептывать ей на ухо. Теперь они остались одни в зале.
      Нельзя было понять, слышит ли она его, во всяком случае, она улавливала его дыхание.
      Между Клерком и двумя тенями воздвиглась нерушимая преграда. Теперь только он мог вызвать их из телаловушки. Там заключены их сознания. Не то чтобы они жили внутри гомункула, он просто давал им возможность ощущать мир. Совершенно неважно, сколько их там. Одним телом могут пользоваться многие духовные сущности, ведь никаких органических связей при этом не возникает.
      Истинность реального воплощения недоступна даже самым сведущим мастерам магии. Чем изощреннее их мастерство, тем глубже тайна подлинной жизни, ведь природа магии противоположна ей. Самая могущественная ложь все равно остается всего лишь ложью. Рождение и смерть одинаково непостижимы для мага, он знает только соединение и разделение. Но даже у лжи есть свои законы. Лестер, согласившись на испытание, теперь могла войти в Город только так, в теле гомункула. Осталось выяснить, на что оно способно.
      В приемной стоял смотритель Планкин. Из зала вышла женщина средних лет, невысокая и довольно неказистая на вид. Уставившись прямо перед собой, слегка приволакивая одну ногу, она быстро прошла мимо Планкина, кажется, даже не заметив его, открыла дверь и вышла на улицу. Глядя ей вслед, он подумал:
      - А, наш Отец еще не вылечил ее. Но вылечит, обязательно вылечит, и тогда уж поставит свою метку.
      Глава 9
      Телефонные разговоры
      Леди Уоллингфорд сидела в гостиной. Джонатану и Ричарду присесть никто не предложил, и они расположились как сумели. Джонатан опирался на спинку кресла и все время поглядывал на дверь. Ричард расхаживал по комнате. Доведись Джонатану рисовать эту сцену, он изобразил бы пустыню с невысоким скальным выступом в центре, а рядом - притаившегося льва и рыскающего леопарда. Именно так виделась Джонатану композиция из трех тел в интерьере комнаты. Он смотрел на леди Уоллингфорд и гадал, шевельнется ли она вообще когда-нибудь. За Ричардом следить было интереснее:
      Джонатан старался угадать, с каким выражением лица он повернется в следующий раз.
      Леди Уоллингфорд озадачил сущий пустяк. Она понимала замысел Саймона, хотя и не знала, какими методами он собирается действовать. Разъединить тело и душу дочери с помощью магии не удалось, и теперь оставалось только обычное, вульгарное убийство. Она знала, что именно это и должно произойти нынче же ночью. Это ее совершенно не беспокоило. Ощущение жесткой рамы, на которой ее распяли, постепенно ушло, но изнутри волнами накатывался гнев. Это он сковал тело леди Уоллингфорд, и вот-вот грозил выплеснуться наружу. Из головы не шли слова этой дуры-служанки: "О, она выглядит куда лучше, правда же, моя госпожа?"
      Именно вид Бетти, которой ни с того ни с сего взбрело в голову "выглядеть лучше", приводил ее в бешенство. Да еще эта служанка со своими наблюдениями!
      Как будто порозовевшего лица дочери недостаточно, чтобы рехнуться от злости. Ярость переполняла почтенную леди, и она боялась неосторожным движением выплеснуть это жгучее состояние на пол гостиной.
      Служанка маялась в прихожей. Она боялась попадаться хозяйке на глаза, но и уйти не осмеливалась. Если позвонят, лучше бы явиться побыстрее. Наконец наверху хлопнула дверь. По лестнице спускалась мисс Бетти. Служанка подняла голову и замерла от неожиданности. Молодая хозяйка весело улыбнулась ей и встретила робкую ответную улыбку. Чтобы доказать самой себе, как несправедливо с ней обошлись, служанка осведомилась:
      - Вам ведь и в самом деле лучше, мисс Бетти?
      - Конечно лучше. Спасибо, - отозвалась Бетти и добавила с искренним сожалением:
      - Наверное, я доставила тебе кучу лишних хлопот, Нина.
      - Да что вы, мисс Бетти, - отмахнулась Нина. - Мне нравится за вами ухаживать. Моя бабушка состояла при матери сэра Бартоломью, я же вам не чужая все-таки. Она была вашей няней, мисс Бетти.
      Бетти замерла на третьей ступеньке, потом одним прыжком соскочила вниз и схватила девушку за руку.
      Лицо ее просветлело, и она воскликнула:
      - Твоя бабушка - моя няня! А она жива? Где она живет?
      Нина, удивленная и обрадованная таким интересом, сообщила:
      - Да тут в Лондоне и живет. В Тутинге. Я ее почти каждую неделю навещаю.
      Бетти глубоко вздохнула.
      - Ну разве не чудеса? - проговорила она. - Я тоже хочу ее повидать. Можно? Можно прямо сейчас?
      - Она будет так рада вам, мисс Бетти, - сказала Нина. - Вот только не знаю, - с сомнением добавила она, - понравится ли это хозяйке? По-моему, они с бабушкой сильно не поладили. Ее ведь почитай что из дома-то выгнали, но сэр Бартоломью помогал ей. Тому уж, конечно, сколько лет прошло!
      - Да, - сказала Бетти, - я тогда уже родилась, а ты - еще нет. Это неважно. Скажи мне адрес, а с матушкой я сама объяснюсь.
      - Клепхэм-Лейн, 59, - ответила Нина. - Раньше это был ее собственный пансион, потом дело перешло к моему брату с женой, только он теперь в Австрии. А бабушка так и живет там.
      - Сегодня же и схожу, - решительно тряхнула головой Бетти. - Спасибо тебе, Нина. Ну, пока, - она выпустила руку служанки и переступила порог гостиной.
      "Она вошла, как вода, пронизанная солнцем", - подумал Джонатан. Как будто в пустыне, среди песков, вдруг роза расцвела. Дикие звери не стали от этого ручными, но Бетти сейчас радовалась всему на свете как ребенок. Ее ладонь безошибочно и сразу нашла руку Джонатана. Улыбнувшись всем, она произнесла:
      - Мама, я только что выяснила, где живет моя старая няня. Я собираюсь пойти повидаться с ней. Ну, разве не чудесно? Мне так часто этого хотелось.
      - Лучше бы ты сначала позавтракала, - отозвался мертвый голос леди Уоллингфорд.
      - А надо? - беззаботно спросила Бетти. - Джонатан, ты не пригласишь меня на ланч где-нибудь по пути?
      - Мы же договорились позавтракать вместе, - с мягким упреком напомнил Джонатан. - А потом можем пойти, куда ты захочешь.
      - Ты не возражаешь, мама? - спросила Бетти. - Ты же сама видишь, со мной все в порядке.
      Леди Уоллингфорд тяжело встала на ноги ("Словно скала сошла с места", подумал Джонатан). Конечно, она помнила наставления своего любовника, но даже ради него не смогла придать голосу хотя бы оттенок дружелюбия. Увы, ни тянуть время, ни приказывать она сейчас не могла, и поэтому сказала только:
      - Когда вы вернетесь?
      - Ну, к вечеру, - предположила Бетти. - Можно я приведу с собой Джонатана?
      - Нет, премного благодарен, - торопливо отозвался Джонатан. Сегодняшним вечером я занят. Но ты ведь можешь и пообедать со мной, а там посмотрим. Пойдемте.
      - Хорошо, - сказала Бетти. - Я позвоню тебе, мама, и скажу, что мы решили.
      Джонатан поглядел на Ричарда.
      - А ты как?
      Ричард уже стоял у двери.
      - Я сознаю, что был непростительно назойлив, - обратился он к леди Уоллингфорд. - Но я все же надеюсь на ваше прощение, оно избавило бы от лишних волнений нас обоих. Всего доброго, большое вам спасибо. Я рад, что Бетти лучше и что сэр Бартоломью скоро вернется.
      Бетти радостно вскрикнула, а леди Уоллингфорд проговорила все тем же мертвым голосом:
      - Откуда вы знаете?
      - Чего только не знают в наших министерствах, - неопределенно ответил Ричард. - До свидания, леди Уоллингфорд, еще раз большое вам спасибо. Идемте, дети, а то останетесь без завтрака.
      Но едва выйдя за дверь, Ричард предоставил влюбленных самим себе и заторопился домой: Джонатан и Бетти легко простились с ним и отправились завтракать.
      Они совсем не торопились. Времени, чтобы узнать друг друга заново, было сколько угодно. Выйдя из кафе, они пошли разыскивать дом 59 по Клепхэм-Лейн. Это оказался довольно представительный дом, к тому же выглядел он для своих лет весьма аккуратно. Они долго рассматривали его, пока Джонатан не сказал:
      - Все и вправду стало ярче или это только потому, что я с тобой?
      Бетти сжала его руку.
      - Просто все вещи стараются изо всех сил. Они еще ярче будут, вот увидишь. Кроме тех, которые от природы темные, - помолчав, добавила она.
      Джонатан покачал головой.
      - Кто из нас художник? - спросил он. - Это мне положено видеть больше других и понимать вещи глубже, а на деле что получается? Ну ладно. Давай звонить.
      Вскоре они уже сидели в комнатах миссис Пламстед.
      Она очень обрадовалась их приходу. Это была очаровательная пожилая дама. Внезапное появление Бетти тронуло ее чуть ли не до слез. Однако с первых же слов она повела себя так, словно только вчера простилась со своей воспитанницей. Когда в разговоре пришлось помянуть леди Уоллингфорд, няня проговорила ледяным тоном, удивительно похожим на тон ее прежней хозяйки:
      - Я не устроила мою госпожу.
      - Зато вы прекрасно устраивали Бетти, миссис Пламстед! - воскликнул Джонатан, и с некоторым пафосом добавил:
      - Если бы не вы, она бы такой не была.
      Миссис Пламстед приосанилась.
      - Да, мы с моей госпожой не устраивали друг друга.
      Но все эти годы, милочка, я об одном думаю. Надо бы мне раньше тебе рассказать. Я тогда помоложе была и о многом судила по-своему. Теперь-то, конечно, поосторожнее стала. Своеволие не всегда хорошо, знаете ли. А тогда мы с ее милостью часто думали по-разному, но в конце концов она ведь была твоей матушкой и тоже хотела тебе добра. Повторись оно все сейчас, я бы вряд ли так сделала.
      У Джонатана мелькнула мысль, что миссис Пламстед сильно похожа на королеву Елизавету, отправляющую на казнь Марию Шотландскую. Но это сравнение вытеснил образ озера, о котором Бетти рассказывала ему за завтраком. Высокое небо и мудрая вода этого величественного сна поразили его художественное воображение. Он даже подумал: сон ли это? Бетти тем временем подалась вперед и пристально смотрела на старую няню.
      - Ну, говори же, няня! - поторопила она ее.
      - Так вот, моя дорогая, - едва заметно покраснев, продолжала старая женщина, - как я сказала, я тогда была помоложе, и в некотором смысле отвечала за тебя, а уж упрямости мне в те годы было не занимать. Конечно, хорошего в том мало. Но ты была такая ненаглядная крошка, и я возьми как-то и скажи про свое намерение моей госпоже. А она как взбеленилась! "Не вмешивайтесь в воспитание ребенка!" - кричит. Да как же мне не вмешиваться-то? Я же говорю - упрямая была, страсть!
      Взяла да и сделала по-своему... - старая няня говорила, не замечая напряженной тишины, повисшей в комнате. - Взяла, значит, и сама тебя окрестила.
      Голос Бетти прозвенел, словно горный ручей:
      - Но это же чудесно, няня!
      - Нет, наверное, это было не правильно, - покачала головой миссис Пламстед. - Но что сделано, того не воротишь. Я ведь думала: тебе вреда не будет, а пользу, может, и принесет. Опять же, очень мне тогда захотелось сделать наперекор ее милости. Одно слово: глупая была.
      И вот как-то днем в детской я набрала воды и помолилась Господу, чтобы он благословил ее, хотя сейчас я и сама не знаю, как я тогда осмелилась, а потом взяла да и окунула тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа, а сама-то думаю: "Что ж, раз нет у меня для моей бедняжки крестных отца с матерью, пусть Дух Святой станет ее крестным, а я сделаю, что смогу". Да только вскоре после этого мы с ее милостью и перестали подходить друг другу. Вот так все оно и было. А теперь, когда ты уже взрослая женщина, и, похоже, даже замуж собираешься, лучше бы тебе знать про это.
      - Так это ты приняла меня из озера! - воскликнула Бетти.
      Джонатан подумал, что леди Уоллингфорд, пожалуй, так и не нашла нужного тона в обращении со слугами. У нее, наверное, в голове не укладывалось, что няня, которую она вряд ли отличала от кухарки, может обладать таким благочестием, решительностью и мужеством (или упрямством, это уж кому как больше нравится). И вот теперь, как Мерлин, который во многих легендах выходит из озера, в глубинах которого был зачат великой магией, так и это дитя мага после рождения оказалось спасено таинством Крещения, неизмеримо превосходящим всякую магию. Вера этой простой женщины как-то легко и просто рассеяла мрачные тучи чудовищных замыслов. Что же касается обряда, то он и был именно тем Крещением, при котором простая вода становится истинной водою живою, жизнью, искрящейся и сияющей радостью.
      Бетти поднялась и расцеловала няню.
      - До свидания, нянюшка, - сказала она. - Мы скоро снова придем к тебе я и Джон. И никогда больше не жалей об этом; я тебе как-нибудь расскажу, что ты сделала на самом деле, - и совершенно естественно добавила:
      - А теперь благослови меня.
      - Благослови тебя бог, милая, - растроганно произнесла миссис Пламстед. - И вас, мистер Дрейтон, тоже, вы уж простите, что я с вами так по простому.
      Будь счастлива с ним. И спасибо тебе, что сняла камень У меня с души.
      Оказавшись на улице, Бетти проговорила:
      - Значит, вот как все это было! Но... Джон, расскажи мне - что это значит на самом деле.
      - Вряд ли тебе помогут мои объяснения, - мрачно заявил Джонатан. - В конце концов, это ведь с тобой случилось. Ты не удивишься, если я скажу, что начал слегка тебя побаиваться, дорогая?
      - Знаешь, я и сама себя побаиваюсь, - серьезно сказала Бетти. - Так, чуточку. И еще у меня ощущение, что ты - это на самом деле ты удивительный, дорогой, но тоже немножко пугающий. Пойдем, я хочу посмотреть твои картины, хорошо? Я ведь так и не видела их толком.
      Вчера я просто тряслась от страха, матери боялась. Теперь я буду смотреть спокойно, а о ней и не вспомню.
      - Чего ты хочешь, того и я хочу, - улыбнулся Джонатан. - Господи, пусть оно так и будет до самой нашей смерти. Давай возьмем такси. В помолвке есть одно великое преимущество - всегда найдется повод взять такси.
      Прежде чем подойти к тем двум картинам, Бетти пересмотрела все остальные, и только потом подошла к мольбертам. Она надолго задержалась у Города-в-свете, и Джонатан заметил слезы у нее на глазах. Он поймал ее руку и поцеловал. Бетти прижалась к нему.
      - Я и правда немножко боюсь, дорогой, - сказала она, - я еще не готова для нее.
      - Ты готова для большего, чем какая-то картина, - .ответил Джонатан, нежно удерживая ее.
      - Она ужасно настоящая, - сказала Бетти. - Я люблю ее. Я люблю тебя. Но я не очень умная, и мне надо многому научиться. Джон, ты должен помочь мне.
      - Теперь я нарисую тебя, - сказал Джонатан. - У озера. Или нет - я нарисую тебя и озеро в тебе. Оно будет совершенно бездонное, а вот это, - он снова поцеловал ее руки, - будут его берега. Теперь я понял: все, что я делал раньше, - только подготовка к этому полотну. Даже эти вещи. Мне почему-то совсем не хочется хранить их у себя.
      - Я как раз хотела тебя попросить не оставлять ту, другую, - сказала Бетти. - Ты переживешь? Может быть, это и неважно, но как-то жутковато, если она все время будет рядом - теперь.
      - С удовольствием от нее избавлюсь, - легко согласился Джонатан. - Что мы с ней сделаем? Подарим народу? От миссис и мистера Дрейтон по случаю свадьбы.
      Конечно, статьи в газетах, и всякое такое.
      - Д-да, - с сомнением протянула Бетти. - Но мне почему-то не хочется, чтобы она доставалась народу. По-моему, нехорошо отдавать ему то, что нам самим не нравится.
      - Тебе не нравится, - поправил Джонатан. - Что до меня, то я считаю, что это - один из лучших образцов моего Раннего Среднего периода. Тебе придется научиться думать в терминах биографии твоего мужа, дорогая.
      Но если мы не хотим держать ее у себя и дарить народу, что же с ней делать? Саймону отдать?
      Бетти испуганно взглянула на него, но видя его озабоченность, несмело улыбнулась. Джонатан продолжал рассуждать:
      - Собственно, почему бы и нет? Он - единственный, кому она на самом деле нравится. Твоей матушке не понравилась, тебе тоже, и мне, и Ричарду. Вот что мы сделаем. Мы отвезем ее в Холборн и оставим там для него. Бетти, ты ведь не собираешься возвращаться сегодня на Хайгейт?
      - Если хочешь, то не вернусь, - легко согласилась Бетти. - Только у меня при себе ничего нет, и я не представляю, как смогу устроиться в гостинице, даже если мы найдем комнату. А потом.., мне же не трудно вернуться.
      - Зато мне ужасно трудно отпускать тебя, - серьезно сказал Джонатан. Вообще-то я думаю, что Саймон все так не оставит. Меня, правда, это не очень заботит. После всего, что случилось, мне кажется, у него нет ни малейшего шанса. Понятно же, что он - в руке всемогущего Господа. И все-таки сделай одолжение, побудь сегодня у меня на глазах. Я говорил тебе, у меня в Годалминге тетушка живет. Есть эта моя мастерская. А еще есть квартира Ричарда. О! Это - мысль. Для женщины там удобней, чем в мастерской. Думаю, он не станет возражать.
      - Это будет очень любезно со стороны Лестер, - сказала Бетти.
      Она не знала, где сейчас Лестер и что она делает, но в том возвышенно-героическом почитании, которое на небесах испокон века является чуть ли не основной формой общения святых, она была твердо убеждена, что Лестер занята каким-то хорошим и важным делом. Конечно, лучше бы Лестер сама пригласила ее к себе домой, но раз она занята...
      - Кстати, Джон, - неожиданно сказала она, - я как раз собиралась попросить тебя пригласить как-нибудь Ричарда пообедать с нами.
      - Я и сам об этом думал, - кивнул Джонатан. - Обязательно пригласим. Я, к сожалению, плохо помню его жену, но она казалась мне хорошей женщиной еще до того, что ты мне рассказала.
      - Ой, она - чудо! - воскликнула Бетти. - Она...она как свет на твоей картине - и почти совсем как ты.
      Джонатан посмотрел на Город, изображенный на полотне.
      - Перед тем как начать новую, серьезную работу, мне хотелось бы рассчитаться с долгами, - сказал он. - Раз уж мы дарим Саймону его портрет и раз ты так высоко ставишь Лестер - не подарить ли нам эту картину Ричарду? Или ты хочешь оставить ее дома?
      - Чудесная мысль, - одобрила Бетти. - А можно?
      Мне всегда хотелось подарить что-нибудь Лестер, только нечего было, а если ты отдашь им эту картину, будет просто замечательно. Если они возьмут.
      - Ничего себе "если"! - фыркнул Джонатан. - Милая моя, да ты хоть понимаешь, что на сегодня это моя лучшая работа? Ты что же, полагаешь, что любой приличный небожитель не будет рад такому замечательному подарку?
      Смеялась не только Бетти, даже воздух вокруг нее искрился от смеха. Успокоившись, она проговорила с нарочитой застенчивостью:
      - Она может не слишком хорошо разбираться в картинах. Даже в твоих.
      - Если честно, я и сам временами сомневаюсь, так ли уж это хорошо, признался Джонатан, но Бетти тут же запротестовала:
      - А я ни капельки не сомневаюсь. Ну, то есть я пока еще плохо разбираюсь, но потом обязательно научусь.
      - Ты совершенно права, - перебил ее Джонатан. - Ладно. Мы спросим у Ричарда. Вот пригласим обедать, и прямо спросим: нравится или нет, а потом спросим, можно ли у него переночевать. А по пути завезем вторую картину Саймону. Пошли звонить.
      Попрощавшись с друзьями, Ричард вернулся домой и, едва добравшись до постели, тут же заснул. Проснулся он далеко за полдень таким отдохнувшим, словно наконец отоспался за всю прошлую жизнь. Нынешнее состояние свежести напомнило ему детство. Не то чтобы ему хотелось опять стать маленьким, но сейчас он, пожалуй, был счастлив не меньше, чем иногда в детстве. Радуга счастья соединила тогдашнее и теперешнее, радуга, о которой ему не хотелось забывать, внутри которой он хотел бы жить всегда. Если он редко вспоминал о ней, если часто жил так, будто ее и не было - ну что ж, в этом его вина. В общем-то он жил вполне нормальной жизнью, но почему же тогда временами возникало ощущение, что жизнь проходит мимо? Он много знал, но должен был знать больше, или.., знать что-то другое. Вот только как его узнаешь, это другое?
      Во всяком случае, встал он весьма довольным собой.
      Расхаживая по комнате, он неточно процитировал: "И я бы мог почти сказать, что тело мое мыслит" и тут же мысль метнулась к другому телу, которое так много значило для него. Сами собой вспомнились другие строки:
      Истина знает, что речь неотрывна от мысли, Знает Любовь, что тело нельзя оторвать от души.
      Никогда раньше ему не удавалось так точно выразить свое отношение к Лестер. Почему-то именно сейчас он вспомнил эти старые строки, хотя теперь-то, кажется, знал, что душа прекрасно обходится без тела. Сон вызвал из глубин его подсознания древний магический закон: дух и тело действительно нерасторжимы. В молодости он любил порассуждать об антропоморфизме, но только теперь понял, что антропоморфизм - всего лишь один из диалектов божественной правды. Тело, которое он помнил, тело, которое еще недавно ходило по улицам Лондона, лежало рядом с ним, теперь отчетливо проявило свою небесную, божественную природу. Тело? Разве можно сказать "просто тело", или "просто душа"? Это - Лестер.
      Ему вспомнился дом в Холборне. Сейчас, выспавшись, он думал о нем, как о кошмаре. Да нет, в кошмарных снах такое не привидится, оно возможно лишь наяву, а вот из реальной жизни, бывает, просачивается в радость сна. Он глубоко вздохнул. Саймон понятия не имеет ни о какой радуге, он вообще просто недоразумение, маленькое, незначительное. Ричард вспомнил, как через окно пыталось пролезть нечто неопределенное, и они еще общались между собой. Бр-р-р! Отвратительно. Впрочем, все это так далеко теперь, и совсем не угнетает. Во всяком случае, намного меньше, чем воспоминание о себе самом в Беркширском лесу. Как он носился тогда со своим "я". Как гнусно он был добр к своей жене. Да, у Лестер тоже были недостатки, но она никогда не позволяла себе ничего подобного, никогда не была с ним бесстрастно рассудочной. А он... Недавно обретенный покой того и гляди улетучится без следа.