Глава 5

Я пожал плечами и вернулся к изучению Хэрриса. Вскоре Мэриан появилась из спальни и ушла за сандвичами. Я проводил ее взглядом. Когда она проходила через комнату, все вокруг будто ожило, а после ее ухода образовалась какая-то пустота.

Я с трудом заставил себя сосредоточиться и начал слушать магнитофонную запись.

Что со мной творится, в конце концов?! Я окончательно потерял себя…

Когда она вернулась, мы даже за едой не переставали работать. Мэриан задавала вопросы о тех фактах, которые уже были записаны на пленку, пытаясь поймать меня на какой-нибудь ошибке.

— Кто такой Роберт Уингард?

— Роберт Уингард — директор радиостанции.

— Хорошо. А Билл Макьюэн? Чем он занимается?

— Билл Макьюэн — девушка.

Она одобрительно кивнула:

— Очень хорошо!

— Ее настоящее имя — Билли Джин, ей двадцать семь лет, она работает в редакции газеты и ведает рекламой.

— Правильно, — одобрила Мэриан. — Но не задавайся. Ведь мы только начали соскребать верхний слой. — Проглотив половину сандвича, она бросила остатки в ведро для кухонных отходов и поставила новую кассету.

— Я родилась в Кливленде, — начала она. — Училась в школе в Стенфорде. Моя мать умерла, когда мне было лишь пятнадцать, и отец никогда больше не женился. Он был врачом-гинекологом, притом хорошим. За тридцать пять лет работы скопил, должно быть, больше миллиона, но когда несколько лет назад умер, оставил после себя меньше двадцати тысяч. Вот что значит неудачно поместить капитал! Возможно, кто-нибудь когда-нибудь напишет книгу, как врачи помещают свои деньги.., но, впрочем, это не важно. Это были его деньги. Я просто хочу подчеркнуть, что именно его ужасный пример, вероятно, и заставил меня заинтересоваться вопросами бизнеса и капиталовложений.

Когда мы вступили в войну, Мэриан записалась в колледж на краткосрочные курсы стенографии и машинописи, стала работать на оборонном заводе.

Там ей понравилось. Быстрая, вечно всем интересующаяся, компетентная, она менее чем через год уже стала личным секретарем одного из начальников фирмы. Весной 1944 года встретила Кеннета Форсайта и вышла замуж. Он служил в авиации, стал инструктором, и его командировали на военно-воздушную базу близ Сан-Антонио в Техасе. Они отлично ладили, брак согревала влюбленность, но Мэриан не могла вынести скуки праздного существования, когда вся ее деятельность свелась к управлению их однокомнатным царством. Поэтому снова пошла работать, на этот раз в местную контору одной из больших национальных маклерских организаций. И тут же влюбилась в биржевой рынок — словно тот был ее собственным изобретением. Здесь было во что запустить зубы — ей открылся мир бизнеса и индустрии в чистом виде. Она изучала его со страстной энергией, стараясь узнать о нем все, что было доступно знанию. Когда война закончилась, Форсайт остался на военной службе, но перевелся на другую базу, расположенную неподалеку от Далласа. Домашнее хозяйство по-прежнему наводило на Мэриан скуку, и она поступила на службу в Далласское отделение этой маклерской организации.

Потом, в 1949 году, Форсайта перевели на аэродром в Томастоне, штат Луизиана, и его жена оказалась без работы. Невыносимая скука стала разъедать ее душу. Она не любила маленькие городки, где жизнь общества определяется интересами той или иной группировки, а для женщины с беспокойным умом и стремлениями такая атмосфера была просто удушающей. Не удивительно, что встреча с Чэпменом изменила всю ее жизнь.

Он как раз открыл свою юридическую контору, и, хотя дел у него было немного, ему нужен был кто-нибудь, чтобы время от времени печатать различные документы и отвечать на телефонные звонки. Мэриан предложила свои услуги — частично от скуки, а частично потому, что ее это интересовало. А вскоре увлеклась и самим Чэпменом. Это был человек, полный энергии, целеустремленный, деловой и смелый, но он растрачивал себя попусту, копошась в мелких политических делах. Между ними с самого начала возникло взаимное тяготение.

Первым предприятием, с которого началось превращение Хэрриса в миллионера, были механическая прачечная, и «втравила» его в это именно Мэриан.

— Он защищал владельца механической прачечной, виновного в нанесении какого-то незначительного ущерба, — продолжала рассказывать она. — И добился для него самого мягкого приговора. Но у этого человека были финансовые затруднения, и он даже не мог полностью оплатить судебные издержки. И тут у меня возникла идея. Я поехала посмотреть, что это за прачечная.

Ее бедой было месторасположение. Она находилась не там, где надо, точнее, в том районе, где большинство семей имели собственные стиральные машины. В южной же части города целый район с цветным населением, который буквально кишел детьми, не имел даже мало-мальски доступных бытовых услуг.

Я подыскала дом, который сдавался в аренду, и рассказала Хэррису о своем плане. Благодаря связи его отца с банком ему легко удалось занять требуемую сумму. Он купил у владельца прачечной стиральные машины — купил просто за бесценок — и перевез их в арендованное помещение.

Мы уговорили служителя одной из цветных церквей стать управляющим, а я взяла на себя всю бухгалтерию. Через восемь месяцев Чэпмен продал прачечную, получив шесть тысяч долларов чистой прибыли.

Начало было положено. Следующей ступенью были две-три спекуляции с земельными участками, которые принесли ему более четырнадцати тысяч.

К концу 1950 года Мэриан уже работала у Хэрриса постоянно, и адвокатская деятельность составляла лишь незначительную часть его операций. Он действовал с размахом, был по уши в долгах, но тем не менее рос и поднимался на волне большого бума пятидесятых годов. Жена Чэпмена уже оставила его, а Мэриан Форсайт и ее муж все мучительней и с каждым разом все ожесточеннее ссорились по поводу ее работы у этого человека. Форсайт говорил, что люди начинают болтать по этому поводу, но она тем не менее отказалась уволиться. Конец наступил менее чем через полгода. Форсайта вновь перевели на другую базу. Мэриан предстояло сделать выбор, и она его сделала — потребовала от Форсайта развода и осталась в Томастоне. Она была влюблена в Хэрриса.

Мэриан знала, на что идет, и не питала на этот счет никаких иллюзий. Он не мог жениться на ней, пока была жива его жена, а в маленьком городке об их романе, как бы скромно и сдержанно они себя ни вели, все равно стало известно. Я представил себе ледяные взгляды, которые, судя по всему, выпали на ее долю. Возможно, это не очень-то ее тревожило, думал я, во всяком случае, те насыщенные шесть лет, когда у нее был Чэпмен и интересная работа. Но когда он оставил Мэриан одинокой и беззащитной, для нее это, должно быть, было в сто раз тяжелее, чем если бы такое произошло в большом городе.

— Погоди минутку, — попросил я. — Мне в голову пришли кое-какие мысли. Ведь ты должна иметь законные основания для того, чтобы вернуться туда. Иначе это будет выглядеть подозрительно.

Она остановила магнитофон.

— Конечно. Но у меня там собственный дом.

Чтобы продать его и сдать мебель на хранение в Новом Орлеане, нужно по меньшей мере две недели. И не забывай: я приеду в Томастон уже после того, как он уедет отдыхать. Так что все это покажется совершенно естественным.

Мэриан, несомненно, была права. Все прилаживалось одно к другому, как камни в стене инков.

Если смерть сама по себе может быть прекрасной, то задуманная ею операция была настоящим шедевром.

Мы продолжали работать. Следующая кассета заполнилась подробным рассказом о том, как Чэпмен в последующие пять лет приобрел остальную часть своего богатства, а она в период с 1950-го по 1955 год мало-помалу вовлекла его в крупные операции по скупке и продаже акций, связанных с такими значительными фирмами, как «Доу кемикл», «Филлипс петролеум», «Юнайтед эйркрафт» и «Дю Пон».

— Все делалось ради крупных выигрышей, — продолжала Мэриан. — Обычные доходы его не удовлетворяли — после уплаты налогов оставалось слишком мало. Все эти годы я изучала ценные бумаги, и биржевой рынок стал полем его деятельности. Хэрриса постоянно сопровождал успех. А прошлым летом, когда появились признаки упадка, мы начали переключаться на недвижимость, привилегированные акции, боны. И наличные. Здесь ему ничего не грозит. Никакой опасности, если не считать меня…

Эта кассета кончилась около половины четвертого.

— Прокрути ее еще раз, — велела Мэриан, делая пометки уже к следующей части.

Я прослушал все сначала. Потом она забросала меня вопросами так, что у меня голова закружилась. Тогда Мэриан поставила одну из кассет с записью телефонного разговора между Чэпменом и Крисом Лундгреном. Я слушал и изучал стиль его речи, а она в это время готовила на кухне мартини.

Закурив и отхлебнув глоток из бокала, Мэриан остановила ленту.

— Скажи, что ты заметил?

— По телефону он очень лаконичен, — ответил я. — По крайней мере, в деловых разговорах. Никаких вопросов о здоровье, о семье собеседника.

Говорит «до свидания» один раз и сразу же вешает трубку. Твое имя произносит, как «Мэрьен», акцентирует первый слог в названии фирмы «Дю Пон» и произносит «Дю», как «Дью», — «Дью Пон». В слове «тысяча» проглатывает средний слог, так что получается «тысча». И вообще сливает слоги во многих словах — чаще, чем это делают другие люди.

Она одобрительно кивнула:

— Хороший слух. Продолжай в том же духе.

В семь часов вечера мы протрубили отбой, переоделись и поехали обедать в ресторан. В темном платье она была неотразима — такая высокая, стройная, ухоженная. Мне было приятно видеть, что мужчины, да и женщины тоже, оборачиваются ей вслед.

Мы заняли место у одного из больших окон, выходящих на залив с его ожерельем из сверкающих огней.

— Рядом с тобой все женщины выглядят как крестьянки, — заметил я.

Мэриан улыбнулась:

— Отрабатывается старый прием, Джерри? Ради чего стараться?

— Нет, я серьезно!

— Ну конечно, дорогой! Таковы все условные рефлексы. — И через какое-то время добавила:

— Нам следует учесть один момент. Голос Лундгрена ты, конечно, узнаешь, но ты никогда не слышал ее голоса.

Я вздохнул:

— Ничего страшного. Пока она не назовет себя, а я не буду уверен, то всегда могу сослаться на плохую слышимость и сказать, что плохо разбираю, что она говорит;

По пути домой мы устроили нечто вроде экзамена. Я вышел из такси возле аптеки, дал ей время доехать до дому и позвонил из телефонной будки. Мэриан говорила за Лундгрена.

— Крис!.. Это Чэпмен, — сказал я. Потом спросил, как идут дела на бирже, обсудил с ним один-два пункта и отдал пару распоряжений.

А выйдя из роли, спросил:

— Ну, как твое мнение?

— Хорошо! — признала она. — Очень хорошо!

Я возвращался домой в теплой, пахнущей океаном темноте и думал о ста семидесяти пяти тысячах долларов. Когда, открыв дверь своим ключом, я вошел в квартиру, Мэриан как раз выходила из спальни, уже успев снять платье и комбинацию, запахивая на себе голубой халат.

Она сосредоточенно поджала губы.

— Может, надо говорить чуть-чуть менее отрывисто, — посоветовала она. — Но это уж очень тонкий штрих…

— Можешь не беспокоиться, — отозвался я. — У меня все получится. — Я взял ее за руку, потом крепко обнял и начал целовать с такой страстью, словно боялся, что завтра утром все женщины будут отправлены на другую планету.

Высвободившись из моих объятий, она пробормотала:

— Но я думала, что мы еще поработаем часик-другой… — И в ту же секунду смилостивилась:

— Ну хорошо, пусть будет по-твоему, Джерри…

— Умное начальство, — сказал я, — никогда не забывает о значении отдыха для своих служащих.

Если тюлень заартачится, швырните ему еще одну сельдь. — Я начал было говорить что-то очень злое и саркастическое, но оборвал себя на полуслове. Я так сильно хотел обладать этой женщиной, что согласился бы на любые ее условия…

Позднее мы, разумеется, опять принялись за работу.

Следующий день повторил предыдущий. Чэпмен, его предприятия и Томастон вливались мне в мозг, пока не стали переливаться через край.

Мы записали две кассеты. Я еще раз их прослушал. А она потом задавала вопросы. Я прокручивал их снова и снова, и все это время сознавал, что мое внимание все больше и больше сосредоточивается на ней самой. Вместо того чтобы собраться с мыслями, я отвлекался, думая о Мэриан. Мне это очень не нравилось, но я ничего не мог поделать.

Мы опять пообедали в ресторане, а вернувшись, проработали до одиннадцати. Когда легли спать, она отдалась мне с мягкостью и без всяких возражений, но потом снова стала холодной и недосягаемой. Я лежал в темноте и думал о ней. И дело вовсе не в том, что Мэриан от природы была холодна и лишь милостиво терпела меня — нет, хуже! Для нее это было настолько безразлично, что она даже не удосуживалась замечать мою любовь.

Вполне возможно, думал я, что Чэпмен и не самый гнусный негодяй на свете, но он, несомненно, самый глупый. Я попытался представить себе, какой она была до того, как стала бесчувственной ко всему, кроме воспоминаний об унижении и планов мщения.

На следующее утро я проснулся от того, что она отчаянно старалась вырваться из моих объятий.

— Джерри! — резко выкрикнула она. — О, Боже ты мой! Что ты делаешь? Ты что, хочешь переломить меня надвое?

— Прости, — сказал я, тупо оглядывая комнату. — Должно быть, мне приснился дурной сон.

И тут я вспомнил этот сон, словно увидел его снова с ужасающей ясностью. Я бежал за ней следом по мосту Голден-Гейт и успел схватить ее в то мгновение, когда она уже собиралась прыгнуть вниз. Я старался удержать ее.

В тот день мы заполняли последнюю кассету.

Она рассказала мне все, что знала о Корел Блейн, а знала она массу вещей, вплоть до того, что ее настоящее имя вовсе не Корел, а Эдна Мэй. Очевидно, она верила в старинное правило военной науки, гласящее, что вы должны непрестанно изучать противника. Мэриан описала Корел со всех точек зрения, включая психоанализ, и подробно рассказала об их романе, начиная с того дня, когда он дал ей первое поручение, и кончая оглашением их помолвки.

— Когда я впервые увидела ее, я испугалась, — сказала она. — Уже много лет я сама нанимаю и увольняю персонал. Он никогда в это не вмешивался, никого сам не нанимал и даже не интересовался этими вопросами. Признаюсь, раза два я поступила несправедливо, уволив девушек только за то, что они пялили на него глаза, но это не важно…

Во всяком случае, когда я увидела эту Блейн, во мне сразу шевельнулось предчувствие. Натуральная блондинка, ростом около пяти футов трех дюймов и главное — всего двадцати трех лет от роду! Но еще больше меня испугали ее глаза с поволокой, глаза непорочной девственницы. А ему сорок, точнее, исполнится сорок в будущем месяце. Он-то видел только ее глаза, этот невинный ангельский взгляд, а я сразу увидела нож в ее зубах, с которым она пробралась в нашу жизнь. Хэррис сказал, что она дочь его старого друга, только кончила школу в Техасе, и он обещал ей работу.

Я действовала очень медленно, можно сказать, ощупью, но сразу же почувствовала сопротивление.

И поняла, что эту особу мне не уволить. Конечно, никакой открытой вражды ни с одной из сторон не было, но сопротивление существовало. Тогда я перевела ее на более сложную работу — знала, ей не справиться. И что же получилось? А получилось то, что эту работу мне пришлось выполнять самой — это все, чего я сумела добиться. Кстати, она явилась к нам через три недели после смерти миссис Чэпмен…

Должно быть, Мэриан чувствовала себя чертовски плохо и одиноко. Жена, окажись она в таком положении, имела бы статус и солидный вес общественного мнения на своей стороне, а она не имела ничего. Конечно, Мэриан поняла, что проиграла, еще задолго до того, как на нее обрушился удар. А Чэпмен даже не соизволил сам сообщить ей о своей помолвке. Насколько я понял, он молчал не потому, что ему было совестно или он не хотел говорить ей правду в глаза, — просто счел это излишним. Подвернулось какое-то дело, которое было для него более важным, — вот и все!

— А ты, случайно, не сгущаешь немного краски? — спросил я.

Она вздохнула:

— Уверяю тебя, я не настолько глупа, чтобы позволить себе такое. Я рассказываю все в точности, как было, — иначе нельзя. Видит Бог, это не доставляет мне никакого удовольствия — я не мазохистка. Но ты должен знать правду, а не какую-нибудь драматизированную версию. Об их помолвке мне сообщила сама Корел Блейн — на службе, в понедельник утром. И можешь не сомневаться, она постаралась сделать это как можно эффектнее. Для нее это был верх торжества.

С девяти утра до пяти вечера — целая вечность, подумал я. И от этих наблюдающих глаз некуда было ни уползти, ни спрятаться. Исключительный день пришлось вынести Мэриан, что ни говори! И тут мне пришла в голову мысль, а что же она планирует в отношении Корел Блейн?

И я спросил ее об этом.

Она холодно пояснила:

— Блейн будет уверена, что это моих рук дело.

Как одна из форм утонченной мести этот случай не имеет себе равных, решил я. Корел Блейн рассчитывает получить мужа и миллион долларов, но все это вырвут из ее маленьких загребущих рук, и ей станет известно, что это сделала именно Мэриан. И при этом не только не сможет доказать ее вины, но и поймет, что фактически сама тому способствовала, безропотно сыграв отведенную ей роль.

— Если Блейн только двадцать три, — сказал я, — то ей предстоит провести долгую и интересную жизнь в размышлениях о том, как же она так влипла.

— Да, не правда ли?

Мы вернулись к работе и трудились до полудня. Когда Мэриан убежала за сандвичами, я вдруг внезапно вспомнил, какое сегодня число: восьмое ноября! Я нашел в справочнике телефоны цветочных магазинов, позвонил и заказал две дюжины роз. Около четырех часов пополудни мы все еще занимались Корел Блейн, когда в передней раздался звонок. Я открыл дверь, рассчитался с посыльным и поставил коробку с цветами перед Мэриан, на кофейном столике.

Она подняла глаза от своих заметок и увидела длинную картонную коробку.

— Цветы? Чего ради?

— С днем рождения! — произнес я.

Она неодобрительно покачала головой:

— И зачем только… — Потом открыла коробку и воскликнула:

— Какая красота, Джерри! Но как ты узнал, что у меня сегодня день рождения?

— Из твоего водительского удостоверения.

— Настоящая ищейка!

Она наполнила водой вазу и поставила в нее цветы. С минуту постояла, любуясь ими, а потом подошла ко мне и обвила мою шею руками.

— Дорогой мой Джерри, — проговорила Мэриан с ласковой улыбкой. — Ты все еще упорно пытаешься догнать трамвай, который уже давно ушел?

Тщетно, подумал я. Она непробиваема. Ничто не сможет ее затронуть. Никакой поступок. Вся ее жизнь — в прошлом.

А потом спросил себя, да знаю ли я сам, что пытаюсь ей сказать?

Мы снова принялись за работу.

Глава 6

На следующее утро Мэриан сделала кое-какие покупки и около одиннадцати часов отбыла в Нассау. Как только за ней закрылась дверь, в квартире воцарилась невыносимая до боли пустота.

Я собрал на кофейном столике вещи, приготовленные для моей дальнейшей работы, и стал их рассматривать: семь кассет, уложенные в коробки, пронумерованные и снабженные индексами, очки в роговой оправе, мундштук, безвкусные сигареты с фильтром, карта Томастона с названиями улиц и местами, где находились предприятия Чэпмена и его контора, которую Мэриан начертила, список телефонных номеров (их было более двадцати), три документа с образцами его подписи, флакон жидкости для осветления моих волос и пробивающихся усов.

Эта жидкость, по ее словам, не была в буквальном смысле красителем, и если я не переборщу, то мои волосы будут производить впечатление не искусственно подкрашенных, а слегка выгоревших на солнце.

Я прошел в ванную, смочил голову осветлителем, согласно инструкции, и стал тренироваться в воспроизведении подписи Чэпмена.

Когда рука устала, я запустил первую кассету.

В комнате зазвучал голос Мэриан. Я закрыл глаза, и мне показалось, что она здесь, рядом со мной. Я заставил себя сосредоточиться.

Когда мой мозг отупел от запоминаний, я снова взялся за чэпменскую подпись и обнаружил, что по части подделки далеко не так талантлив, как в перевоплощении. Однако после нескольких сот попыток дело пошло значительно лучше. Я продолжал упорно тренироваться. Через некоторое время решил разбить подпись на буквы и написать каждую несколько сот раз, чтобы выяснить и устранить возможные отклонения от оригинала.

Около семи я пообедал в ресторане, находившемся в трех или четырех кварталах от дома, и, вернувшись, работал до полуночи. Когда наконец выключил свет, образ Мэриан приблизился ко мне в темноте…