Точнее, в той степени, в какой Хэррис Чэпмен как личность или индивидуум ощущается по телефону.

Я встал и резко загасил сигарету.

— А к чему мне это?

— Если я назову цифру — сто семьдесят пять тысяч долларов, ты сочтешь ее веской причиной?

Я помедлил с ответом, все еще продолжая держать в руке изувеченный окурок.

— Ты шутишь?

— Разве по моему виду похоже, что я шучу?

— Откуда ты взяла бы столько денег?

— Естественно, от него.

— То есть украла бы?

Она холодно кивнула:

— Да, думаю, в твоем понимании — это кража. Но довольно необычный вид кражи и к тому же абсолютно недоказуемый.

— Такого в природе не бывает.

— В данном случае будет. Этот случай уникальный. Думаю, ты слышал выражение «идеальное преступление», такое, какое никогда не будет раскрыто?

Не сводя с нее глаз, я закурил новую сигарету.

Эта женщина привела меня в сильное замешательство. Я присел рядом с ней на край кровати.

— Должен признаться, что знаю о девушках не больше, чем знал, когда мне было девятнадцать, — сказал я. — Но даже при таком малом знании столь сложной материи могу уверенно сказать, что твой вид и твои слова совершенно не вяжутся друг с другом. «Идеальное преступление»! Как сказано! Но по твоему виду, по-моему, самое тяжкое преступление, какое ты способна совершить, — это использование показаний неисправного счетчика на автостоянке.

Мэриан сделала изящный жест тонкой ручкой.

— Я не утверждала, что когда-либо что-нибудь украла.

— Но теперь собираешься? Зачем?

— О причинах поговорим позднее. Я хочу знать, заинтересовало ли тебя такое дело?

— В деньгах я всегда заинтересован.

— Ты когда-нибудь совершал кражу?

— Нет. Но сомневаюсь, чтобы это имело большое значение. Меня еще никогда не искушали, предлагая сто семьдесят пять тысяч долларов.

— Значит, ты мог бы пойти на такое?

— Возможно. Но что гарантирует недоказуемость?

— Есть такие гарантии! — убежденно произнесла она. — Фактически никто даже не будет знать, что это кража.

— Вот даже как? Но ведь деньги не испаряются… А кстати, где они?

Мэриан изучающе посмотрела на меня.

— Кажется, ты говорил, что твой отчим — маклер. Так что ты должен знать, что такое торговый счет.

— Само собой!

— Вот и прекрасно! Хэррис Чэпмен имеет торговый счет в маклерской фирме Нового Орлеана.

Человек по имени Крис, голос которого ты только что слышал в записи, — официальный представитель, который ведет для него этот счет. И в данный момент акции и деньги на этом счету вместе составляют немногим больше ста восьмидесяти тысяч долларов.

Я невольно присвистнул, потом пристально посмотрел на нее:

— Итак?

— Ну, ты же знаешь, как ведется такой счет.

— Разумеется! Акции, которые он покупает, записываются на его счет, но хранятся в сейфах фирмы, так что ему нет надобности проходить всякие формальности — подписывать их и отсылать обратно, если он захочет их продать Поскольку он все время покупает и продает, ему проще снять телефонную трубку…

Тут только до меня все дошло окончательно, и Мэриан возликовала.

— Вот видишь! — воскликнула она.

— Ничего не вижу, — возразил я. — Деньги на таком счету так же неприкосновенны, как и в банке без подписи их не выдадут — тебе ли этого не знать? Фактически нужны даже две подписи. Сначала надо расписаться в совершении операции, потом подписать чек на получение денег…

Она прервала меня:

— Ты можешь выслушать меня хотя бы минуту?

Конечно, все это не так просто. И при других обстоятельствах не сработало бы. Но тут ситуация уникальная. Требуется самый элементарный подлог, потому что никто даже не посмотрит на подпись.

— Почему?

— Потому что ни у кого не возникнет сомнений в том, что деньги снял со счета сам Хэррис Чэпмен. И об этом позабочусь я…

— Ты бы лучше просветила меня хоть немного, — попросил я. — Кто такой Чэпмен и что тебя с ним связывает?

Она наклонилась вперед, стряхивая пепел с сигареты.

— Это — бизнесмен. И весьма богатый для такого небольшого городка. Он владелец «Чэпмен энтерпрайзес», газеты, радиостанции, хлопкоочистительной фабрики и склада. Среди прочих вещей…

— И ты у него работаешь?

Ее глаза встретились с моими, но в них я ничего не прочел.

— Да, я у него работала. Была его личным секретарем, любовницей, руководящим работником, невестой… Называй мои амплуа как хочешь. Я пришла к нему восемь лет назад и в последние шесть была чем-то средним между его заместителем и женой. Не хватало только одного: мы не состояли в официальном браке.

— Почему?

— Причина проста и банальна. У него уже была жена.

— Ты не относишься к той категории женщин, которые так долго…

— Не будем пока об этом.

— Прости, — сказал я. — Но тем не менее я не понимаю, как ты собираешься все это провернуть. Что будет делать сам Чэпмен, пока ты будешь тянуть с его торгового счета?

— Ничего.

— Как это — ничего?

— Его не будет в живых.

— Почему ты так решила?

— Потому что я убью его!

В аэропорту Майами мне удалось получить место неявившегося пассажира, и в начале девятого я уже прибыл в Айдлуайлд. Лимузин довез меня до города.

Был один из тех ненастных вечеров, когда нельзя сказать точно, что идет дождь, но тем не менее холодный северный ветер время от времени бросает в вас пригоршню дождевых капель.

Я был без пальто, и люди смотрели на меня как на сумасшедшего, когда я вышел на конечной остановке, чтобы поймать такси. Маленькая гостиница на 44-й улице в Восточном районе, где я уже когда-то останавливался, вполне мне подходила. Правда, мой номер окнами выходил во двор-колодец и выглядел невзрачным, унылым.

Я сел на кровать и пересчитал свои денежные ресурсы. У меня осталось триста шестьдесят долларов. После того как я куплю пальто, останется триста. Как-никак, а это все-таки Нью-Йорк. Не могу же я в поисках работы идти по Мэдисонавеню, имея вид жалкого беженца. Мне и так придется туго: последнее место работы, на которое можно сослаться, я оставил два года назад.

Я отправился в бар и выпил стаканчик, но от этого настроение мое не улучшилось. Через какое-то время вернулся в отель и попытался читать, но тщетно. Я не мог выбросить из головы сто семьдесят пять тысяч долларов, синие волны, солнечные блики и черноволосую головку с гладкой прической.

Я взял журнал, прилег на кровать и уставился в раскрытые страницы невидящим взглядом.

Какое мне дело до того, что случится с человеком, которого я знаю только по имени? И если бы меня так беспокоила его судьба, то почему я не позвонил ему и не предупредил, что она замышляет его убить?

То-то и оно! Она же хочет его убить, и мой отказ и уход ничего не изменил. Деньги на его счету для нее лишь второстепенный, побочный момент. Я вспомнил, как она лежала там, в темноте, вся в напряжении и без сна, уставившись в одну точку и сжав руки в кулаки. И невольно спросил себя, а что же такое могли сделать с молодой и прекрасной женщиной, от одного взгляда которой пронзительно и потерянно ноет сердце? Перед которой нет недосягаемых вершин бытия — только захоти, намекни? Что же способно перевернуть и сломать душу, заставив ее без дрожи и сомнения, хладнокровно рассчитать преступление? Что же сделал один человек другому, мужчина — женщине, что жуткий план мести вытеснил все живые помыслы? Этого я, наверное, никогда не узнаю. Но одно наверняка — неповадно будет повторение подобного этому несчастному…

А чего достиг я своим бегством? Добровольно лишился возможности получить сто семьдесят пять тысяч долларов? Боже, что я такое несу?! Да, я безалаберный и не слишком щепетильный тип, такова жизнь — или ты пихнешь кого-то, или он тебя! Но как жить после этого, если даже и минует тебя камера смертника?

Правда, она не просила меня его убивать. Она хотела от меня только одного: чтобы я достал для нее эти деньги. Достал деньги человека, которого уже не будет в живых… Нет, и в этом случае я все равно стал бы ее сообщником.

Но каковы ее окончательные намерения? Как она представляла себе будущее?

Откуда мне знать? Ведь я бежал от нее прежде, чем она успела объяснить, что к чему.

На следующее утро я купил пальто, шляпу и отправился на поиски работы. В первую очередь зашел в несколько мест по объявлениям, а потом начал обходить все агентства по найму подряд, просто наудачу. Ноги ныли от усталости. Я заполнял анкеты, оставлял свое имя и номер телефона.

Погода была по-прежнему ненастной и холодной, низкое серое небо давило, словно грязный металл, готовый опуститься на голову. Если бы все это происходило на киноэкране, подумал я, то передо мной обязательно бы появилась витрина бюро путешествий и в ней — большая, залитая солнцем картина: брюнетка в купальном костюме сидит на пляже перед белым отелем с вывеской:

«Приезжайте в Майами!». В действительности же на картине была изображена блондинка и надпись гласила: «Приезжайте в Кингстон».

Около двух я вернулся в бар, расположенный наискосок от гостиницы, заказал шотландского виски и попытался представить, чем она сейчас занята? И каким образом девушка в купальном костюме может выглядеть так элегантно. Не в слащавом и дешевом стиле, а в благородном стиле XVIII века.

Потом я поднялся в свой номер и прилег на кровать. Пошел дождь. Я видел в окно, как его капли падают во двор-колодец. Наконец я поднял телефонную трубку и попросил междугородную.

— Майами-Бич, — попросил я. — Мотель «Золотой рог». Личный разговор с миссис Мэриан Форсайт.

Хоть поговорю с ней — и то дело!

— Не вешайте трубку, пожалуйста.

Я ждал. До меня доносились приглушенные голоса телефонисток.

— «Золотой рог», — наконец произнес девичий голос. — Кого? Миссис Форсайт? Сию минуту… — И после небольшой паузы:

— К сожалению, она уже уехала.

Я уронил трубку на рычаг. Что ж, не каждый способен отказаться от ста семидесяти пяти тысяч долларов, даже не выслушав предложение до конца. И я больше никогда ее не увижу. Я закурил и стал следить за дождевыми каплями, думая о том, где бы мы могли побывать вдвоем — в Акапулько, Бимини, Нассау…

Через полчаса зазвонил телефон. Звонили из Майами-Бич. Ее голос был таким же холодным, — вежливым и приятным, как обычно:

— В конце концов, я пришла к выводу, что ты никогда не позвонишь, и вот…

На языке у меня вертелся вопрос, но к чему было его задавать? Судьба настигает вас с роковой неизбежностью. Будь я даже в какой-нибудь дыре — скажем, в центре Тибета, — это решительно ничего не изменило бы.

— Твоя взяла! — сказал я. — Приеду сегодня вечером.

— Великолепно, Джерри!

— Где встретимся? — спросил я.

— Ты просто прелесть! Значит, ты пытался до меня дозвониться?

— Ты отлично знаешь, что пытался… Так где ты находишься?

— Довер-Уэй, 206, — ответила она. — Идеальное место для работы.

Я взял билет на самолет, улетающий из Айдлуайлда в пять сорок пять. Дождь прекратился, но стало еще холоднее. Когда я поднимался по трапу, навстречу мне спускался цветной парень из обслуживающего персонала. Я бросил ему на руку мое пальто.

— Хорошего вам Рождества! — пожелал я.

Когда мы были уже в воздухе и табло «Не курить» погасло, я закурил сигарету. Конечно, в том, что Мэриан нашла меня в Нью-Йорке, не было ничего необычного. Она знала, куда я направляюсь с самого начала. Ее сыщикам достаточно было только сообщить нью-йоркскому отделению, каким рейсом я вылетел из Майами, а потом подловить меня в Айдлуайлде и проследить мой путь до гостиницы. Остальное, однако, потребовало большой тонкости: выждать, пока я не позвоню первым в «Золотой рог» и не узнаю, что она выехала из мотеля, не оставив нового адреса, потом дать мне полчаса поразмыслить о том, от чего я по-дурацки отказался, даже не оставив за собой щелочки, через которую можно вернуться к предложению. Отказался бесповоротно… Поистине тонкий штрих, достойный стратегического ума.

Самолет прилетел в Майами в начале десятого. Я едва дождался — так велико было мое нетерпение, — пока мне не выдадут мою сумку, и взял такси. Казалось, мы ехали целую вечность.

Довер-Уэй находилась неподалеку от залива — тихая боковая улочка, всего на три или четыре квартала. Номер 206 был одним из соединенных в одно целое домов и отодвинутых несколько в глубь улицы. От тротуара дом отделяла живая изгородь, а стены с обеих сторон были покрыты цветущими вьющимися растениями.

Я расплатился с таксистом и направился по дорожке к парадному. Над входом горели фонари, но в окнах квартиры света не было. Я нажал кнопку звонка.

Она встретила меня такая же нарядная: в темной юбке и строгой белой блузке. Я пинком захлопнул дверь, бросил сумку на пол и сжал ее в объятиях. Она приняла мои поцелуи с тем же спокойным и равнодушным выражением — даже, можно сказать, милостиво, но без особого желания превратить это в постоянный ритуал. Потом улыбнулась:

— Как тебе нравится наша квартира?

Маленькая квартирка была что надо: хорошо обставленная, с кондиционером, очень спокойная и тихая. Основную комнату, занимавшую, пожалуй, больше половины всей квартиры, устилал серый ковер, а спускающиеся до полу занавески на обоих окнах были темно-зеленого цвета. Диван и три кресла представляли датский модерн, а длинный кофейный столик из тика сверкал зеркальным покрытием. Возле него стояли три пуфа, обитых вельветом яркой окраски. Прямо напротив была дверь в спальню. Справа от нее — другая дверь, которая вела в небольшую кухню-столовую. Слева от входа в спальню разместились встроенные в стену книжные полки с раздвижными стеклянными дверцами. В углу стоял радиофонограф, отделанный мореным дубом.

На одном конце кофейного стола я увидел купленный ею магнитофон с проводом-удлинителем, протянувшимся по серому ковру. Рядом с ним — несколько коробок с лентой, стопка тетрадей для стенографических записей и карандаш.

— Я работала, — объяснила она. Присев на один из пуфов, стоявших у кофейного столика, она потянулась за сигаретой. Я поднес ей зажигалку, закурил сам и уселся по-турецки на полу.

— Ты была уверена, что я вернусь, не так ли? — спросил я, оглядывая комнату.

— Возможно, — уклончиво ответила она. — Я ведь изучала тебя целую неделю.

— И все ради ста семидесяти пяти тысяч долларов? Ты просто хотела дать мне прийти в себя после твоего предложения?

Она кивнула:

— Мне кажется, что деньги сами по себе для тебя мало что значат, но некоторые твои привычки обходятся тебе очень дорого. И потом, ты настоящий циник.

Наверное, она опять права, подумал я, глядя на классические линии ее головы, на яркие краски, на суровую формальность белой блузки, которая кончалась простым круглым воротом, охватывающим ее нежную шею. Мэриан все время казалась необыкновенно нарядной именно из-за ее утонченной благородной красоты. Неужели ей ни разу не пришло в голову, спрашивал я себя, что я мог вернуться ради нее самой? Потом я спросил ее и об этом.

— Нет, такое мне в голову не приходило, — призналась она. — Да и с чего бы? Почему?

— Потому что, может быть, это и правда… Отчасти…

— Кажется малоправдоподобным. Во всяком случае, я на такое не рассчитывала.

— Почему? — упорно добивался я.

— Ты очень привлекательный молодой человек, ты можешь очаровать любую девушку, а здесь полным-полно прелестниц…

— Ты чрезмерно скромна. И почему ты называешь меня молодым человеком?

Она подняла брови:

— А что, в двадцать восемь лет ты считаешь себя стариком?

— В тридцать четыре тоже себя старухой не назовешь.

— Так, значит, ты проверил мое водительское удостоверение?

— Конечно! Только, разумеется, не для того, чтобы узнать твой возраст, а чтобы выяснить, кто ты. Кстати, тебе и тридцати нельзя дать.

— Ты мне льстишь, — ответила она. — А теперь, если мы покончили с вопросами о моей привлекательности, не заняться ли нам делом?

Это начинало меня немного раздражать. Ни одна такая привлекательная женщина не имеет права столь пренебрежительно относиться к своему неотразимому, просто сокрушительному воздействию на других. Я обнял ее и поцеловал. Она не только не стала сопротивляться, но и сама обняла мою шею. На мгновение ее глаза, широко раскрытые, мечтательные, оказались перед моими. Я снова поцеловал ее, охваченный волнением от одного только прикосновения.

Потом подхватил ее, перенес в спальню и, выключив свет, медленно раздел. Она была такой же уступчивой и милой, как и раньше, но и такой же далекой, недосягаемой. Очевидно, самый простой способ снять с повестки дня столь второстепенный вопрос, как секс, состоял в том, чтобы поскорее заняться им и поскорее с ним покончить.