Глава пятнадцатая

Застава.

Среда, 30 апреля.

Время: 06.22

Капитан Ворманн решил не спать всю ночь, но у него ничего не вышло. Он расположился возле внутреннего окна, чтобы видеть весь двор, и положил на колени свой «люгер», предварительно вынув его из кобуры. Правда, в глубине души он сильно сомневался, что девятимиллиметровый «парабеллум» поможет ему справиться с тем, кто ходит ночью по замку. Но все бессонные ночи и напряженные дни сказались на нем, и он задремал.

Неожиданно Ворманн вздрогнул и проснулся, не сразу сообразив, где находится. Ему почему-то казалось, что он дома в Ратенове. Хельга на кухне готовит яичницу с колбасой, а мальчики давно уже проснулись и отправились доить коров. Но это ему только приснилось.

Увидев, что небо на востоке светлеет, Ворманн вскочил со стула. Ночь прошла, а он все-таки остался жив! Но ликование его было недолгим: он сразу же вспомнил, что раз ему удалось пережить эту ночь, значит, кто-то другой наверняка не смог дотянуть до рассвета. Он знал, что где-то в замке лежит окровавленный труп, и теперь только надо его найти.

Засунув пистолет в кобуру, капитан вышел из комнаты. Тишина. Он заспешил вниз по лестнице, одновременно потирая глаза и хлопая себя ладонями по небритым щекам, чтобы скорее проснуться окончательно.

Проходя мимо комнаты евреев, он чуть не столкнулся нос к носу с вышедшей ему навстречу девушкой.

Но она не заметила его. Девушка несла куда-то металлический горшок, и вид у нее был озабоченный. Она, задумавшись, прошла мимо капитана и направилась прямо к ступенькам в подвал, будто бы твердо зная, куда и зачем ей надо. Сперва это насторожило Ворманна, но потом он вспомнил, что она уже много раз бывала здесь раньше, и поэтому знала, что в подвале находятся цистерны со свежей пресной водой.

Ворманн вышел во двор и стал за ней наблюдать. Во всем этом было что-то нереальное: девушка, идущая по брусчатке двора в лучах солнца, а вокруг нее — мрачные серые стены, сплошь усеянные металлическими крестами. И легкий туман клубится по ее свежим следам. Похоже на сон. Наверное, у нее неплохая фигура... Если мысленно убрать всю одежду... Походка девушки была изящна и естественна, и это ему, как мужчине, тоже понравилось. И лицо у нее симпатичное, особенно эти огромные карие глаза. Если б она еще сняла свою косынку и распустила волосы, то была бы настоящей красавицей.

В другое время и при других обстоятельствах ей пришлось бы очень туго в подобной компании — четыре взвода солдат, изголодавшихся по женскому телу. Но сейчас у этих солдат на уме совсем другое: они боятся темноты, а еще больше — смерти, которая неразрывно связана с темнотой.

Ворманн хотел уже пойти вслед за ней, чтобы убедиться, что ей действительно нужна только свежая вода, но неожиданно к нему подлетел сержант Остер.

— Господин капитан!

Ворманн вздохнул и приготовился выслушать новости.

— Кого убили на этот раз?

— Никого! — В руках Остер держал список личного состава. — Я проверил каждого — все живы и здоровы!

Ворманн не разделял бурной радости сержанта — тут, скорее всего, ошибка. Но в душе все же затеплилась искра надежды.

— Ты уверен? Абсолютно уверен?

— Так точно! Проверил всех. Кроме штурмбанфюрера и двух евреев.

Ворманн невольно взглянул на окно Кэмпфера. Неужели?..

— Я решил проверить офицеров в конце, — говорил Остер, будто бы извиняясь.

Ворманн молча кивнул. Он не слушал сержанта. Неужели его молитвы услышаны, и Эрик Кэмпфер стал жертвой прошедшей ночи? На это нельзя было даже надеяться. Ворманн и не предполагал, что он способен так сильно возненавидеть человека, как это случилось с Кэмпфером за последние двое суток.

Со смутным чувством тревожного ожидания он направился в противоположный конец замка. Если Кэмпфер действительно умер, то мир не только приобретет свою прежнюю прелесть, но Ворманн сразу же станет здесь старшим офицером и уже к полудню выведет из крепости всех своих солдат. А подчиненные Кэмпфера могут или последовать их примеру, или пусть остаются здесь на свой страх и риск и ждут прибытия нового офицера СС. Но Ворманн нисколько не сомневался, что и эсэсовцы с большим удовольствием уедут отсюда сразу же вслед за ним.

Однако, если Кэмпфер жив, то и это обстоятельство имеет свою положительную сторону. Тогда это будет первая ночь с момента их приезда в замок, не принесшая смерти ни одному немцу. А это его тоже устраивало. Это поднимет настроение солдат и даст новую надежду. И тогда, может быть, им удастся прорваться через пелену проклятий, как саван окутавших это место.

Ворманн быстро шел по двору, и сержант едва поспевал за ним.

— Вы считаете, что это достижение евреев? — на ходу спросил Остер.

— Какое еще достижение? — нахмурился капитан.

— Ну... то, что этой ночью никто не умер. Ворманн остановился и посмотрел куда-то в сторону, обшаривая глазами пустой участок двора как раз посередине между окном Кэмпфера и ногами сержанта. Значит, Остер даже не сомневается, что начальник эсэсовцев тоже жив.

— Что вы такое говорите, сержант? Как они могли это сделать?

Остер растерянно заморгал.

— Я точно не знаю... но солдаты верят. По крайней мере, мои солдаты... То есть, я хотел сказать, наши солдаты... Они все верят. Ведь в конце концов здесь каждую ночь кого-нибудь убивали. Кроме сегодняшней. А евреи приехали как раз вчера вечером. Может быть, они что-то нашли в этих книгах, которые мы откопали?..

— Возможно. — Ворманн открыл дверь задней секции и взбежал по лестнице на второй этаж.

Мысль была интригующей, но слишком уж невероятной. Старый жид с дочкой не могли так быстро разобраться в происходящем. «Старый жид, надо же!.. Я уже начал мыслить словами Кэмпфера! Просто кошмар какой-то...»

Добравшись до комнаты штурмбанфюрера, Ворманн с трудом перевел дыхание. «Слишком много я ем колбасы, — снова подумал он. — И слишком много сижу на месте и размышляю, вместо того чтобы больше двигаться и избавляться от растущего живота». Он хотел уже постучаться, как дверь внезапно открылась и навстречу ему вышел живой и невредимый майор.

— А, Клаус! — с притворной радостью воскликнул он. — А мне как раз послышалось, будто кто-то сюда идет. — Он поправил на груди черную кожаную портупею и кобуру на бедре. Убедившись, что форма в порядке, эсэсовец шагнул в коридор.

— Рад тебя видеть в добром здравии, — сдержанно улыбнулся Ворманн.

Кэмпфер, потрясенный такой явной ложью, бросил резкий и строгий взгляд в его сторону, а потом посмотрел на Остера.

— Ну что, сержант, кто же на этот раз?

— Простите, не совсем понял вас.

— Я спрашиваю, кто умер! Кого убили сегодня? Один из моих или ваш? Я требую, чтобы еврею и его дочери показали труп, и чтобы они...

— Извините, господин майор, но этой ночью не умер никто.

Кэмпфер в изумлении поднял брови и перевел взгляд на Ворманна:

— Никто? Это правда?

— Если мой сержант доложил так, то этому вполне можно верить.

— Значит, мы победили! — Кэмпфер сжал руку в кулак и гордо выпрямился, став от этого на целый дюйм выше. — Мы победили!

— Что значит «мы»? Объясните мне, ради бога, что, по-вашему, «мы» для этого сделали?

— Ну как же, нам ведь удалось прожить целую дочь без потерь! Я же говорил, что если держаться стойко, то победа будет за нами, и мы одолеем эту чертову тварь!

— Ну, допустим, держаться стойко вам на этот раз удалось, — не без иронии сказал Ворманн, с осторожностью подбирая слова. Сейчас он просто наслаждался собой. — Но скажите на милость, если знаете: что же так подействовало на эту тварь? То есть, что именно охраняло нас всю эту ночь? Я должен знать это наверняка и тогда, отдавая приказы, я смогу позаботиться о том, чтобы и следующей ночью это чудо опять повторилось.

Весь восторг Кэмпфера и чувство его собственной значимости испарились так же внезапно, как и возникли.

— Давайте навестим еврея, — буркнул он и, оттолкнув в сторону сержанта и Ворманна, первым направился к лестнице.

— По-моему, это сразу должно было прийти вам в голову, — заметил капитан, неторопливо следуя за эсэсовцем.

Но едва они вышли во двор, Ворманну показалось, что он слышит слабый женский голос, доносящийся из подвала. Он не мог разобрать слов, но интонация была взволнованной. Потом звуки усилились. Женщина пронзительно кричала, и было похоже, что она сильно испугана.

Ворманн бросился к входу в подвал и там увидел дочь профессора Кузы — теперь он вспомнил, что ее зовут Магда. Она была грубо прижата к стене, свитер и блузка разорваны и спущены с плеча, так что обнажилась небольшая белая грудь. Один из солдат СС прильнул к этой груди, в то время как девушка отчаянно колотила его, пытаясь вырваться.

На секунду Ворманн отшатнулся при виде этого зрелища, но в следующий миг уже спешил вниз по лестнице. Солдат был так сильно увлечен женской грудью, что даже не заметил, как Ворманн подошел к нему сзади почти вплотную. Стиснув зубы, капитан изо всех сил ударил насильника ногой в правый бок. Это ему даже понравилось — наконец-то представился случай избить хоть кого-то из этой пакостной своры. С большим трудом он удержал себя от дальнейших побоев.

Солдат взвыл от боли и развернулся, готовый дать сдачи любому, кто окажется за его спиной. Но, увидев, что перед ним стоит офицер, он растерянно опустил кулаки, хотя в глазах еще блуждало сомнение: стоит с ним связываться или нет.

Сердце Ворманна бешено колотилось. Он даже хотел, чтобы солдат сейчас набросился на него. Капитан ждал, и при первых же признаках нападения готов был выхватить свой «парабеллум». Никогда раньше он не мог даже предположить, что способен будет убить немецкого солдата, но сейчас внутри него что-то просто кипело и требовало расправы, словно через это возмездие он мог вымести из жизни все то гнусное и постыдное, что происходит сейчас с его Отечеством, с армией, наконец — с его собственной семьей и карьерой.

Солдат медленно пятился. Ворманну стало немного легче.

Что же с ним такое творится? Никогда еще в нем не было столько злобы. Ему много раз приходилось убивать в бою — и с расстояния, и лицом к лицу — но никогда при этом он не испытывал такой ненависти. Было просто неприятное, даже мерзкое чувство, как если бы кто-то чужой вломился силой в твой дом, и другого способа отделаться от него просто не существовало.

Солдат одернул китель и замер. Ворманн посмотрел на Магду. Она уже оправила на себе одежду и прикрыла рукой разорванный свитер. Потом выпрямилась, подошла к своему обидчику и неожиданно с такой силой влепила ему пощечину, что, застигнутый врасплох, он пошатнулся и чуть не упал со ступенек. Однако вовремя успел схватиться за стену и не потерял равновесия.

Девушка выругалась по-румынски, но выражение ее лица достаточно ясно передало содержание непонятных Ворманну слов. Потом, высоко подняв голову, она гордо прошла мимо капитана, неся в руках свой котелок. Вода в нем почти наполовину уже расплескалась.

Ворманн собрал все душевные силы, чтобы сдержаться и не зааплодировать ей. Вместо этого он повернулся к солдату. Тот еле стоял, обуреваемый желанием сейчас же отомстить непокорной девчонке.

Девчонка... Почему он мысленно назвал ее так? Ведь она всего лет на двенадцать моложе самого Ворманна и лет на десять старше его сына Курта, а он давно уже считал Курта настоящим мужчиной. Наверное, это из-за ее свежести и невинной чистоты. Но с какой смелостью она защищала свое достоинство!..

— Ваше имя, солдат?

— Рядовой Лийб, герр капитан. Из группы штурмбанфюрера Кэмпфера.

— И давно у вас завелась привычка к насилию во время несения службы?

Молчание.

— То, что я только что видел, входит в ваши обязанности?

— Но она же всего-навсего еврейка, господин капитан.

Тон солдата явно указывал на то, что таким объяснением можно оправдать любые действия в отношении этой девушки.

— Вы не ответили на мой вопрос, рядовой Лийб! — Терпение у Ворманна кончалось. — Входит ли изнасилование в ваши служебные обязанности?

— Никак нет. — Ответ был лаконичен. Ворманн приблизился к солдату и сорвал с его плеча автомат.

— Вы будете отбывать двухнедельное наказание, рядовой Лийб...

— Но, господин капитан!..

Ворманн увидел, что солдат смотрит куда-то мимо него. Однако ему не надо было оборачиваться, чтобы узнать, кто стоит за его спиной. Поэтому он не прервал свою речь:

— ...За то, что оставили свой пост. Сержант Остер определит вам дисциплинарное взыскание. — Он замолчал и повернулся к лестнице, на которой стоял побелевший от ярости Кэмпфер. — Если, конечно, у майора не заготовлено для вас какого-нибудь особого наказания.

В принципе, на этом этапе Кэмпфер мог и вмешаться, поскольку каждая группа солдат подчинялась своему командиру, а майор находился здесь по приказу высшего руководства. К тому же он был старшим по званию. Но именно в этой ситуации он ничего не мог сделать. Отпустить рядового Лийба значило бы простить солдату то, что он посмел самовольно оставить свой пост. А ни один офицер не мог публично позволить себе такое. Кэмпфер оказался в ловушке. Ворманн вовремя оценил весь расклад, и теперь факты были на его стороне.

Голос майора звучал строго.

— Уведите его, сержант. Я разберусь с ним позднее.

Ворманн передал «шмайсер» Остеру, и тот повел поникшего эсэсовца вверх по лестнице.

— На будущее... — злобно прорычал Кэмпфер, как только рядовой и сержант скрылись из виду, — я запрещаю вам читать мораль моим подчиненным и отдавать им приказы. Они находятся в моем распоряжении, а не в вашем!

Ворманн медленно поднялся наверх. Подойдя вплотную к майору, он с отвращением бросил ему прямо в лицо:

— Тогда держите своих вонючих псов на цепи!

Кэмпфер побледнел от этой яростной вспышки нескрываемой ненависти.

— Послушайте, господин штурмбанфюрер, — продолжал Ворманн, изливая на него весь свой гнев и презрение. — Причем слушайте меня очень внимательно. Я уж и не знаю, как вам сказать, чтобы до вас дошло. Ведь к словам разума у вас прямо-таки железный иммунитет. Поэтому обращаюсь лишь к вашему инстинкту самосохранения, а мы оба знаем, что он у вас прекрасно развит. Так вот подумайте: этой ночью никто не умер. А единственное ее отличие от всех предыдущих заключается в том, что вчера в замке появились два еврея из Бухареста. Здесь ДОЛЖНА быть какая-то связь. Таким образом, даже если вы не видите других причин, то только для того, чтобы дать им возможность найти ответ на все наши вопросы и разобраться, наконец, в этих убийствах, вы должны держать свое зверье подальше от них!

Он не стал ждать ответа, потому что был уверен, что просто задушит Кэмпфера, если немедленно не уйдет отсюда. Ворманн повернулся и пошел по направлению к башне, но через несколько секунд услышал, что Кэмпфер все-таки следует за ним. Капитан подошел к двери первого этажа, постучался, однако ждать ответа не стал, а сразу вошел вовнутрь. Вежливость вежливостью, но над этими гражданскими он хотел в то же время показать и свою власть.

Профессор молча взглянул поверх очков на вошедших немцев. Он маленькими глотками пил воду из оловянной солдатской кружки. Инвалидное кресло стояло перед самым столом, заваленным раскрытыми книгами — точно в такой же позе они оставили его вчера вечером. Ворманн подумал, что, наверное, старик так и не двигался с этого места всю ночь. Взгляд капитана перебегал с книги на книгу. Он пытался вспомнить что-то существенное, что ему удалось обнаружить в этих дьявольских рукописях... Приготовление жертв для какого-то божества, чье имя невозможно было произнести, поскольку состояло оно из одних согласных. Он даже вздрогнул, вспомнив, из кого и как именно должны готовиться эти кровавые приношения. Как можно так вот спокойно сидеть и перечитывать настолько мерзкие книги?..

Ворманн обежал глазами комнату — девушки не было видно. Наверное, она прячется где-то за дверью, в дальней части помещения. Сейчас эта комната почему-то казалась капитану меньше его собственной, двумя этажами выше. Но это, должно быть, просто иллюзия, которую создают горы книг и чемоданы, разложенные прямо на полу.

— Это утро, господа, показало нам, вероятно, типичный пример того, чего можно ожидать, когда хочешь просто достать питьевой воды, — процедил сквозь зубы старик. Лицо его было похоже на неподвижную гипсовую маску. — Ваши солдаты каждый раз будут нападать на мою дочь, когда ей понадобится выйти из комнаты?

— Мы с этим уже разобрались, — сказал Ворманн. — Солдат будет наказан. — Он выразительно посмотрел на Кэмпфера, который неторопливо расхаживал вокруг стола. — И уверяю вас, профессор, больше такого не повторится.

— Надеюсь, что так, — холодно ответил Куза. — С этими текстами довольно трудно работать и в более приятных условиях, но когда ты все время думаешь о возможной физической расправе, разум просто восстает и отказывается подчиняться.

— Лучше бы он тебе не отказывал! — рявкнул Кэмпфер. — Пусть лучше повинуется!

— Но я не смогу сосредоточиться на тексте, если все время буду думать о безопасности моей дочери. По-моему, это нетрудно понять.

Ворманн чувствовал, что профессор явно чего-то хочет, причем именно от него. Но чего конкретно?

— Боюсь, что с этой ситуацией ничего пока поделать нельзя, — с искренним сочувствием сказал он старику. — Она ведь — единственная женщина на заставе. Мне это тоже очень не нравится. Конечно, женщинам здесь не место. Хотя... — Неожиданно ему в голову пришла отличная мысль, и он сразу же повернулся к Кэмпферу. — Мы можем разместить ее в гостинице. Пусть она возьмет с собой пару книг и изучает их самостоятельно, а потом приходит сюда к отцу для консультации.

— Исключено, — отрезал эсэсовец. — Она будет оставаться там, где мы всегда сможем за ней наблюдать. — Он подошел к столу. — А теперь я хочу узнать, что тебе удалось выискать в этих книгах, отчего минувшей ночью все остались в живых.

— Не понимаю вас...

— Этой ночью никто не погиб, — пояснил капитан. Ему хотелось посмотреть на реакцию старика, но по его неподвижному лицу трудно было что-либо понять. Хотя Ворманну все-таки показалось, что глаза профессора, слегка приоткрылись, будто от удивления.

— Магда! — позвал он. — Иди сюда!

Дверь маленькой смежной комнаты в задней половине этажа распахнулась, и девушка вышла к ним. Она успела уже переодеться после инцидента на лестнице, но руки ее до сих пор дрожали.

— Что, папа?

— Этой ночью не случилось ни одного убийства, — сказал Куза. — Наверное, это из-за того самого заклинания, которое я все время читал.

— Так, значит, все живы?.. — Глаза девушки выдавали ее растерянность, но было в них и что-то еще — какое-то мимолетное выражение страха мелькнуло на ее лице при упоминании о прошедшей ночи. Через секунду она встретилась глазами с отцом и тут же все поняла, наверное, по едва заметному кивку головы. Она сразу же подхватила:

— Прекрасно. Но интересно, какое именно заклинание?

«О Боже! Заклинание...» — подумал Ворманн. Услышав такой разговор еще неделю назад, он просто рассмеялся бы. Все это смахивало на какое-то бредовое чародейство или черную магию. Но теперь он готов был поверить во что угодно, лишь бы и на следующее утро все остались в живых. Ради этого он был согласен на все.

— Дайте мне посмотреть это заклинание, — потребовал Кэмпфер, и глаза у него лихорадочно заблестели.

— Пожалуйста. — Куза вытащил из середины стопки книг пухлый том. — Вот сочинение «Де Вермис Мистериис» Людвига Принна. На латинском языке. — Он поднял глаза. — Вы читаете по-латыни, герр майор?

Кэмпфер не ответил, а лишь стиснул зубы.

— Очень жаль, — отреагировал старик. — Тогда я переведу для вас...

— Ты хочешь меня обмануть, еврей? — с тихой яростью спросил эсэсовец.

Но профессора не смутили его слова, и Ворманн еще раз восхитился его мужеством.

— Ответ находится здесь! — выкрикнул старик, указывая на книги, лежащие на столе. — Эта ночь уже доказала правоту моих слов. Я пока точно не знаю, что или кто обитает в этом замке, но через некоторое время — при условии, что мне позволят работать и не будут слишком часто отвлекать — я уверен, что смогу ответить на все интересующие вас вопросы. А теперь всего хорошего, господа!

Он поправил очки и придвинул книгу ближе к себе. Ворманн еле сдержал улыбку, наблюдая, как бесится в бессилии Кэмпфер, и, прежде чем тот успел совершить что-либо необдуманное, быстро заговорил сам:

— Я считаю, что сейчас лучше всего оставить профессора в покое и позволить ему заняться тем, для чего он, собственно, и был сюда привезен. Не так ли, господин майор?

Кэмпфер заложил руки за спину и молча вышел из комнаты. Перед уходом Ворманн бросил еще один взгляд на профессора и его дочь. Эти двое что-то явно скрывали. Либо это связано с самим замком и его создателем, либо — с таинственным убийцей, появляющимся здесь по ночам. Он не мог сказать точно. Хотя сейчас это не имело большого значения. Раз прошлой ночью ни один солдат не погиб, то пусть тешатся на Здоровье своими секретами. Он даже не был до конца уверен, что ему действительно хочется узнать, что именно они скрывают. Но если смерть снова войдет в эту крепость, тогда уж им придется дать полный отчет.

Как только дверь за капитаном закрылась, профессор Куза отложил книгу в сторону и начал медленно растирать свои пальцы один за другим.

По утрам он чувствовал себя хуже всего. В это время у него болело абсолютно все, и особенно руки. Каждый сустав вел себя, как ржавая петля на воротах давно покинутого дома. Пальцы хрустели и ныли при малейшем прикосновении или попытке согнуть их. Но болели не только руки. Все суставы пылали адским огнем. Когда утром он просыпался, поднимался с постели и пересаживался в кресло, навсегда ограничившее его свободу, это вызывало страшную, невыносимую боль, идущую одновременно от шеи, бедер, колен, запястий, плеч и локтей. Только ближе к полудню с помощью двух внушительных доз аспирина, а иногда — кодеина, ему удавалось немного справляться с болью, и она становилась терпимой. Свое тело он считал уже состоящим не из плоти и крови, а как бы из фрагментов старинного часового механизма, который кто-то случайно забыл под дождем, и теперь он был безнадежно испорчен.

И еще его мучила постоянная сухость во рту. Врачи объяснили, что «для больных склеродермой характерно снижение секреции слюнных желез». Они сообщили это, как само собой разумеющееся, хотя ничего «обычного и характерного» он не чувствовал. Язык казался ему сделанным из гипса и постоянно мешался во рту. Поэтому под рукой он всегда держал стакан подогретой воды. Без воды же его голос начинал походить на пару старых скрипучих ботинок, шаркающих по мокрому щебню.

Да и глотать было целой проблемой. Даже вода вызывала неприятные ощущения. А что говорить о твердой пище!.. Он жевал до тех пор, пока не начинало сводить челюсти, а потом только оставалось надеяться, что пища не застрянет где-нибудь на полпути к желудку.

Так существовать было невозможно, и не раз уже в голову ему приходила безумная мысль покончить со всем этим раз и навсегда. Но он не сделал ни единой попытки. Может быть, потому, что ему не хватало мужества, а может, наоборот — именно мужество заставляло его бороться до конца при любых условиях, предложенных самой жизнью. Он не знал точно, почему.

— Папа, с тобой все в порядке?

Профессор взглянул на Магду. Она стояла у камина, крепко прижав скрещенные руки к груди. Ее знобило. Но не от холода. Он знал, что вчерашний ночной посетитель произвел на нее слишком сильное впечатление, и, скорее всего, она так и не смогла после этого заснуть. Впрочем, как и он сам. А потом еще этот солдат напал на нее буквально в нескольких шагах от их комнаты...

Дикари! Как он хотел бы, чтобы все они скорее погибли — не только эти, в замке, а вообще все вонючие нацисты, которые осмелились переступить границу его страны. Да и те, которые сидят пока в Германии. Как бы хотелось ему уничтожить их, прежде чем они успеют уничтожить его. Но что он мог сделать? Калека-ученый, который выглядел в два раза старше своих лет и не мог даже защитить свою собственную дочь... Ну что он, скажите, мог сделать?..

Ничего. И от этого ему хотелось закричать, разбить что-нибудь, разрушить эти стены, подобно Самсону. А еще ему хотелось плакать. В последнее время он часто плакал, хотя слез не было видно. И это было уже совсем не по-мужски. Но если смотреть правде в глаза, то какой он теперь мужчина?

— Все нормально, Магда, — одними глазами улыбнулся отец. — Не лучше и не хуже. Как всегда. Вот только ты меня беспокоишь. Здесь для тебя не место; любой женщине тут не место.