4

– Джим?

Никакого ответа.

Похоже, дома его нет. Кэрол поняла это, как только вошла, но все же окликнула Джима.

Так тихо! В лучах послеполуденного солнца, светившего в окна фасада, блестели и кружились пылинки. Кэрол поискала записку. Не найдя ее, она сразу направилась к телефону звонить в особняк.

Кэрол по-настоящему рассердилась. Она не в силах больше все это переносить. Этот день должен был стать одним из самых радостных в ее жизни. Она проводила счастливого и благодарного Додда и его дочерей домой – он будет жить у Морин, а Кэтрин будет брать его на уик-энды. Кэрол чувствовала бы себя на седьмом небе, если бы не все эти тайны и увертки Джима.

Она уже хотела набирать номер, когда услышала какой-то шелест из кабинета.

Сделав всего один шаг и вытянув шею, она увидела профиль Джима: он сидел на диван-кровати.

Джим смотрел в пространство. Он выглядел таким потерянным, таким несчастным, что она чуть не расплакалась. Шагнув к нему, Кэрол увидела, что он закрыл глаза и откинул голову на спинку дивана. Дыхание его замедлилось и стало ровным, с лица исчезло напряженное выражение – он уснул.

Несколько минут Кэрол смотрела на мужа. У нее не хватило духу разбудить его. По крайней мере на время он убежал от тех демонов, что преследовали его.

А потом она увидела, откуда взялись эти демоны – дневники из сейфа лежали на подушке рядом с Джимом. Ее первым движением было схватить их и самой выяснить, что могло так потрясти его, но она заколебалась. Вдруг он проснется и увидит, как она крадется из комнаты, унося эти дневники? Что он тогда подумает о ее попытке вторгнуться в нечто глубоко личное для него?

Но, черт возьми, это ведь касается и ее!

На цыпочках она подошла к дивану и тихонько стащила папки с подушки. В какой-то момент, когда она поднимала всю кипу папок, маленькая черная книжка почти выскользнула у нее из рук и чуть не упала на колени Джиму, но она удержала ее и бесшумно выскользнула из комнаты, не разбудив его.

Она понесла дневники в спальню и дрожащей рукой стала перелистывать одну из серых папок.

5

Джерри Беккер остановился у тротуара через улицу примерно в пятидесяти футах от дома Стивенсов. До этого он ехал за Джимом, когда тот шел пешком из особняка Хэнли. Беккера так и подмывало разогнать машину и переехать чванливого ублюдка. Это положило бы конец всему дерьмовому делу. Он мог завершить свой эксклюзивный очерк некрологом.

Но тогда слишком много вопросов осталось бы без ответа.

Поэтому он немного поездил после того, как жена Стивенса вернулась домой, а теперь, когда хорошенько стемнело, вернулся на прежнее место. Он решил сидеть здесь на холоде и наблюдать за домом, пока не станет ясно, что супруги отправились спать. А потом на рассвете он вернется с термосом кофе, чтобы вести слежку, ездить вокруг, не теряя Стивенса из виду и терпеливо ожидая, не выдаст ли он себя чем-нибудь.

Джерри закурил сигарету с марихуаной и завернулся во взятое с собой шерстяное одеяло. Он не спускал глаз с освещенных окон, убежденный, что, если будет здесь рядом достаточно долго, его время придет. Он был уверен, что стоит ждать.

6

Прошло много часов, а Джим все еще крепко спал, возможно, впервые с понедельника. И слава Богу, потому что Кэрол ничего не удавалось найти. Она в отчаянии встряхнула головой, берясь за очередную серую папку. Записей было слишком много и, не имея представления, что именно она ищет, Кэрол могла до утра разбирать трудный почерк Хэнли, так ничего и не узнав.

Она открыла посредине черную книжку, и у нее перехватило дыхание при виде обращения на первой странице текста. Она инстинктивно почувствовала – это то, что она искала.

Кэрол стала читать.

Глава 11

6 ЯНВАРЯ 1963

"Дорогой Джим!

Сегодня день твоего совершеннолетия. Тебе исполнился двадцать один год. Я намерен в течение нескольких ближайших дней писать тебе это письмо, которое, я молю Бога, ты никогда не прочтешь.

Но если ты сейчас держишь его в руках, значит, случилось нечто ужасное.

Я очень об этом сожалею.

Ты не должен был ничего знать о своем происхождении. Ты должен был жить нормальной, счастливой, созидательной жизнью, а потом, может быть, повторяю – может быть, после того, как я давно буду покоиться в могиле, а ты умрешь естественной смертью, то, что ты сейчас узнаешь, будет обнародовано.

Но, если ты читаешь это письмо, значит, меня нет в живых, и Дерра тоже, и все, что я задумал, приняло совсем неожиданный оборот.

Вот почему я пишу это письмо. Пишу, чтобы поставить все на свои места. В папках, запертых в шкафу, ты найдешь те же факты, записанные день за днем гораздо более подробно, но почти или вовсе не дающие понятия о перспективах. (Обращаясь к прошлому, скажу: представляй я тогда эти перспективы, вряд ли зашел бы так далеко.) Это письмо – краткое изложение всего, что произошло.

То, что ты сейчас прочтешь, покажется тебе совершенно невероятным. Если ты решишь этому не поверить, я буду только рад. Возьми папки с записями и это письмо и сожги их, ничего дальше не читая. Твоя тайна останется нераскрытой. Но я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой, и поэтому уверен, что ты на это не согласишься. Ты станешь искать и копать, гоняться за фактами и не успокоишься, пока не найдешь все ответы. В конце концов, именно так поступил бы я.

Для меня все началось в 1939 году.

Уверен, что правительство к этому времени уже несколько лет вынашивало подобную идею. Не надо было быть евреем, чтобы не остаться равнодушным к гитлеровскому бряцанию оружием в тридцатые годы и бесконечным разглагольствованиям о тысячелетнем рейхе во главе с чисто арийской расой господ. Все это беспокоило многих в нашей стране, в том числе и меня. Вопросы евгеники (этот термин вышел из употребления в наши дни, он означает совершенствование рода человеческого путем селекции), так вот, эти вопросы тогда очень занимали меня и, полагаю, нередко обсуждались на приемах и коктейлях в Госдепартаменте.

Вот таким образом и стала формироваться идея исследовать возможность селекционировать совершенного (или, по крайней мере, наилучшего) американского солдата. Возможно, что это ни к чему бы не привело, не напиши я летом 1939 года письмо на эту тему президенту Рузвельту и не выйди Гитлер за границы своего государства.

Не хочу хвастать, Джим, но в расцвете сил я был личностью. Родился я в 1901 году, значит, в ту пору мне еще не исполнилось сорока, но я уже составил себе состояние (и, учти, в период Великой депрессии), запатентовав несколько диагностических методик для коммерческих лабораторий. Я также произвел большой шум среди тогдашних биологов своими работами о генной инженерии путем селекции и экспериментами по искусственному оплодотворению яйцеклеток приматов.

О, в те годы я был самоуверенным малым. А почему бы и нет? Мир принадлежал мне... Я никогда не знал бедности, упорный труд и интуиция сделали меня богатым и независимым в то время, как люди вокруг разорялись. Это был период, когда ум человеческий мог вооружиться всеми (подчеркиваю – всеми) имеющимися знаниями в такой области, как генетика, и прорваться в еще неизведанные ее сферы.

У меня были деньги, слава и известность, я вовсю наслаждался жизнью богатого холостяка. Поэтому, когда я почувствовал сильную озабоченность тем, что Гитлер занялся генетической чисткой (если можно так выразиться) в масштабах всей страны, я не стал обращаться к посредникам, а написал прямо президенту. Я сообщил ему, что, возможно, Америка в состоянии создать превосходного в генетическом отношении солдата, не прибегая к погромам и концлагерям. Требовались только достаточные ассигнования, преданность делу и подходящий человек, чтобы возглавить проект, а именно доктор философии Родерик С. Хэнли.

Я вовсе не знал, что в тот момент Альберт Эйнштейн пишет подобное же письмо Рузвельту относительно разработки атомной бомбы.

Как я уже сказал, все это ни к чему бы не привело, сиди Гитлер в своей Германии. Но его нападение на Польшу в сентябре того года подвигло Рузвельта начать два секретных исследовательских проекта. Атомный проект получил кодовое название «Манхэттен» и был передан для разработки Оппенгеймеру, Ферми, Теллеру и Бору. Евгенический проект был поручен твоему покорному слуге и талантливому молодому врачу по имени Эдвард Дерр. Наш проект получил название «Генезис».

Мне не выделили больших ассигнований, но это не имело значения. Когда не хватало государственных денег, я добавлял свои. Я занялся этим не ради денег. У меня их было больше, чем я мог потратить. Я занялся этим ради самого дела.

Мне так важно, Джим, чтобы ты понял этот аспект моей личности. Это была новая область, целина, терра инкогнита. Как Руальд Амундсен, первым ступивший на снега Южного полюса, я хотел быть первооткрывателем. Кто-то может назвать это духом пионерства, кто-то – манией величия. Назови это, как хочешь, я мечтал сделать то, что никто до меня еще не делал.

Когда я начинаю исследования, меня ничто не может остановить. Проект «Генезис» не составлял исключения. Я даже заразил Дерра своей одержимостью. Мы работали как заведенные, иногда оставаясь сутками без сна, неделями без передышки. Правительство нас не торопило. До Пёрл-Харбора оставалось еще два года. Нам никто не поставил конечного срока, мы сами подгоняли себя.

Видишь ли, в известном смысле мы пытались заново изобрести колесо. Сначала мы обратились к естественному отбору, то есть к тому, как сама природа создала наиболее приспособленных особей и поместила их в экологические ниши, и пытались перенести это на тип человека-воина. Мы быстро разработали теорию и возможные решения проблемы выведения суперсолдата путем селекции, для проверки которых потребовались бы поколения.

А посему мы отвергли эту теорию.

Меня больше не удовлетворяла сама идея селекции. Несомненно, в основе этой неудовлетворенности лежала моя нетерпеливая натура. Я хотел результатов немедленно, а не через несколько поколений. Но еще более важной оказалась непредсказуемость генетического скрещивания, представлявшаяся непреодолимым барьером.

Позволь преподать тебе азы генетики. Каждая клетка человеческого организма диплоидна, это означает, что она имеет 46 хромосом. Сочетание и расположение генов в этих хромосомах образует генотип, который в свою очередь определяет фенотип, физические проявления этих генов: имеются в виду физические характеристики каждого индивида – пол, цвет кожи, телосложение, в известной мере даже свойства натуры. Если бы наличия одного гена было достаточно для того, чтобы создать суперсолдата, не возникло бы никакой проблемы: евгеника дала бы нам высокий процент успеха.

К сожалению, дело обстоит иначе. Фенотип суперсолдата может появиться только при наличии очень специфического и чрезвычайно сложного генотипа, определяющего такие характеристики индивида, как крупный скелет, сильная мускулатура, подвижные мышцы, быстрые рефлексы, высокий болевой порог, послушный и в то же время агрессивный характер и так далее.

Это означает, что становится неприглядной сама идея селекции. Мы, млекопитающие, размножаемся путем соединения женской половой клетки (яйцеклетки) с мужской половой клеткой (сперматозоидом). Каждая половая клетка гаплоидна; это означает, что она имеет только 23 хромосомы (половину нормального набора). Соединившись, они образуют совершенно новую диплоидную личность с 46 хромосомами. Трудность для нас, будущих селекционеров, состояла в том, что, когда диплоидная клетка распадается на две гаплоидные половые клетки, мы не можем контролировать, какие гены попадут в каждую из них. Это беспорядочный (случайный) процесс. Поэтому возможно всякое. Это чудесная возможность дать человеческому роду почти бесконечное разнообразие в пределах параметров нашего вида, таким образом позволяя нам приспосабливаться к различной среде и разным обстоятельствам. Но это создает адские трудности для всякого, кто пытается многократно воспроизводить один и тот же генотип и фенотип.

Вот тебе наглядный пример: давай спарим гунна Атиллу с Жанной д'Арк. Мы могли бы получить сильного, смелого, свирепого идеального солдата. Или анемичного бухгалтера весом в 98 фунтов. У Атиллы и Жанны, независимо от того, насколько они сильны, смелы и агрессивны, в хромосомах могут таиться рецессивные гены анемичного бухгалтера, и, если мы возьмем у каждого из них гаплоидную половую клетку с большим числом генов анемичного бухгалтера и спарим их, мы можем получить такого бухгалтера. Соединение любых случайных половых клеток каждого из них может привести к возникновению чего угодно между двумя этими крайностями. Перевес может быть в нашу пользу при тщательном изучении родословного древа, но в любом случае это остается случайностью, как в азартной игре. И поскольку люди не плодятся, как мыши или кролики, потребуется много поколений, чтобы вывести армию суперсолдат.

Требовалось найти способ переносить желаемый генотип нетронутым из одного поколения в другое (и слово нетронутый имеет здесь первостепенное значение). Другими словами, мы должны были найти метод сотворения двойняшек, тройняшек или любого числа близнецов в поколении, следующем за тем, с которого начали.

Нам требовалось создать серию существ, генетически идентичных своему родителю. (Обрати внимание на единственное число.)

Если хочешь, клонов.

Мы должны были найти способ произвести на свет бесполым путем человеческое существо, человека-клона.

Теперь, когда отвлекаешься от азарта тех поисков и рассматриваешь эту затею без лишних эмоций, она представляется пугающей. Но в ту пору мы с Дерром были целиком захвачены азартом. Нами двигала страсть и пыл первооткрывателей. Нас ничто не пугало. Проблемы этики и чувство ответственности не волновали нас.

Единственным волновавшим нас вопросом было «как это сделать».

Выращивание культуры тканей исключалось. Человеческий организм – сложная система, состоящая из множества различных тканей. Мы не могли выращивать отдельные органы, а потом собирать их воедино на манер современного Франкенштейна.. Нам нужен был способ побудить человеческий яичник образовать яйцеклетку с диплоидным, а не с гаплоидным ядром. В результате путем девственного размножения появится клон, но только женского пола. Однако будет положено начало. И вот случайное замечание Дерра толкнуло нас на верный путь: «Очень плохо, что мы не можем взять яйцеклетку и поместить в нее нужный нам генотип».

Это был один из редких моментов взаимного озарения. Вы удивленно смотрите друг на друга, вскакиваете на ноги, бегаете по комнате и, как безумные, выкрикиваете различные идеи. Так было с Дерром и со мной.

Оглядываясь сегодня назад, я думаю, что мы действительно лишились рассудка.

Но это было восхитительное безумие. Нет слов, чтобы описать охватившее нас возбуждение. Я не променял бы то незабываемое время ни на что на свете. Нас обоих охватило чувство «всеспособности». Не знаю, есть ли в словаре такое слово, но если нет, его надо придумать.

Мы чувствовали, что стоим на пороге чего-то эпохального, что совсем близко от наших ищущих рук лежит разгадка тайны творения.

И эта разгадка принадлежит только нам двоим. Именно это обстоятельство было особенно волнующим. Только Дерр и я владели Великим открытием. С нами, конечно, работали лаборанты, но задачи каждого из них были узко ограничены. Мой трехэтажный городской дом мы частично превратили в две лаборатории. Одни сотрудники работали в лаборатории на третьем этаже, другие – в лаборатории в подвале. Только мы знали цель отдельных исследований. Результат в целом представлял собой нечто значительно большее, чем сумма его отдельных частей.

Мы начали с малого, стали искать водяную яйцеродную рептилию с достаточно большими яйцами. Мы остановились на земноводных. Это была идея Дерра. Он учился в Европе, где для опытов часто используются лягушки. Мы приобрели большой запас лягушек – зеленых и чисто белых альбиносов. Можно было приступать к работе.

После многих проб и ошибок мы разработали технику удаления гаплоидного ядра из яйцеклетки зеленой лягушки и замены диплоидным, взятым из клетки альбиноса. Теперь вся генетическая информация из лягушки-альбиноса находилась в яйцеклетке зеленой. В известном смысле эта яйцеклетка была оплодотворена. После многих неудач и срывов нам наконец удалось получить то, что мы хотели. Вскоре мы были буквально завалены белыми головастиками.

Это было открытие, которое вызвало бы скандал в научных кругах (и, конечно, также в религиозных и философских). Подумай только: мы добились размножения, не прибегая к половому контакту. Это было грандиозным достижением.

Но мы не могли его опубликовать. Все, что мы делали в рамках проекта «Генезис», классифицировалось как сверхсекретное. Наша работа в полном смысле этого слова принадлежала правительству. Не скажу, что нас это не огорчало. Безусловно, мы огорчались, но считали, что можем подождать. Мы не имели права опубликовать результаты немедленно, но когда-нибудь сможем это сделать. В тот момент мы совершенно искренне считали, что слишком заняты для того, чтобы тратить время на подготовку документов, которые потребуются для публикации нашей работы.

Усовершенствовав нашу микрометодику, мы перешли к млекопитающим. Я не стану утомлять тебя скучными деталями относительно каждого вида, с которым мы работали, – все это день за днем задокументировано в серых папках. Достаточно сказать, что после казавшейся нам бесконечной повседневной утомительной работы мы сочли, что готовы заняться яйцеклеткой человека.

Естественно, что первостепенной проблемой являлось получение исходного материала. Нельзя просто послать заказ на гросс человеческих яйцеклеток в магазин, снабжающий лабораторным оборудованием и материалами. Мы вступили на очень зыбкую почву. Нам пришлось бы продвигаться вперед очень осторожно, даже если бы мы ни от кого не зависели, но дополнительное бремя секретности, взваленное на нас правительством, связало нас по рукам и ногам.

Тут мне пришла в голову блестящая мысль обратиться за помощью к самому правительству. Я сказал нашему куратору из военного министерства, что нам нужны человеческие яичники. Полковник Лофлин был одним из немногих в правительстве, знавших о существовании проекта «Генезис». Он помолчал буквально мгновение, потом спросил:

– Сколько?

Очень скоро мы были обеспечены регулярными поставками человеческих яичников в замороженном физиологическом растворе. Некоторые из них были поражены раком, но многие оказывались только кистозными и давали нам небольшое количество жизнеспособных нормальных яйцеклеток. Мы занимались микропересадкой, поместив их в питательную среду.

Оказалось, что яйцеклетка человека не переносит большого количества манипуляций. Двойная травма при извлечении ядра и введении вместо него другого оказалась непосильной нагрузкой для клеточной оболочки. Мы разрывали одну яйцеклетку за другой. Тогда мы разработали метод инактивации генетического материала внутри яйцеклетки с помощью ультрафиолетового облучения. Теперь мы могли оставлять старое гаплоидное ядро на месте и вводить новое в цитоплазму непосредственно рядом с ним.

Наконец пришло время найти диплоидные ядра человека для трансплантации их в яйцеклетки. С этим должны были возникнуть проблемы. В ходе работы, когда мы с Дерром постепенно продвигались через исследование тканей млекопитающих к человеческим тканям, мы выяснили, что не можем использовать любое ядро из любой клетки в организме млекопитающего. Как только такая клетка полностью дифференцируется (то есть становится частью кожи, печени или другого органа), ее ядро теряет способность регенирировать организм в целом. Пришлось обратиться к первоисточнику половой клетки – к диплоидной клетке, которая делится на две гаплодные половые клетки, то есть сперматоциты первого порядка. А чтобы получить его, мы должны были проникнуть в здоровое функционирующее яичко человека.

Я добровольно согласился на это.

Назови это проявлением охватившего нас безумия. Или прагматизмом.

Полковник Лофлин прислал нам все яички, какие мог, но они не годились. Найти нетронутые здоровые яички было трудно.

Кроме того, у меня был ряд причин желать введения в яйцеклетку моего собственного генотипа. Первая из них – эгоцентризм. Я признаю это, не извиняясь. Весь проект был задуман мною. Я хотел, чтобы моя работа имела результатом появление целого поколения новых Родериков Хэнли. Вторая причина носила более практический характер: мне нужна была уверенность в расовой принадлежности генотипа донора. Не вставай на дыбы, не обвиняй меня в расизме, узнав это. Я имел на то свои причины, и скоро ты их узнаешь.

Через полковника Лофлина мы привлекли армейского уролога для иссечения под местной анестезией кусочка моего левого яичка. (Он также перевязал беспокоившую меня вену семенного канатика, так что, с его точки зрения, вся эта процедура была не бесцельной.) Дерр взял иссеченную ткань и отобрал сперматоциты первого порядка. Помещенные в питательную среду, они оставались живыми и активными, и мы могли перейти к следующему этапу работы.

Пришло время найти инкубатор – женщину, которая примет подготовленную нами яйцеклетку и выносит ребенка.

Дерр и я сочли, что она должна отвечать следующим требованиям: быть молодой, здоровой, незамужней и с безупречно регулярным менструальным циклом. И непременно негритянкой. Как я уже упоминал выше, этот последний критерий не определялся расистским предубеждением. Он опирался на продуманное научное соображение. Мы планировали ввести диплоидное ядро одного из моих сперматоцитов первого порядка в человеческую яйцеклетку и затем поместить ее в матку женщины. Мы должны были быть уверены, что рожденный ребенок (если все пойдет, как мы надеемся) действительно появится из клетки, которой мы манипулировали.

У меня был безупречный белый генотип. Мои родители приехали с Британских островов в конце прошлого века, и я сомневаюсь, чтобы они до того даже видели негров, не говоря уж о половой связи с кем-нибудь из них. Поэтому, если через девять месяцев наша мать-инкубатор родит мальчика даже с намеками на негритянские черты, мы сможем быть уверены, что у ребенка нет моего генотипа. (Если родится девочка, она тоже, по определению, не будет нашей.)

Хотя нельзя говорить о полном совпадении, мы делали с человеком то же самое, что прежде с лягушками, когда мы только начинали исследования, вводя генотип альбиноса в яйцеклетку зеленой лягушки. Точно так же, как белый головастик доказывал наш успех с лягушками, чисто белый мальчик от негритянки должен был подтвердить наш успех с человеческим генотипом. (Согласен, что можно столкнуться с очень редким исключением, но нам приходилось мириться с тем уровнем контроля, который имелся в нашем распоряжении.)

Доказав, что можем этого достигнуть, мы будем готовы сообщить о своем успехе правительству. Военное министерство тогда сможет приступить к поискам мужчины, который даст генотип для будущего американского суперсолдата.

Найти женщину было предоставлено мне. И на это имелась убедительная причина. Когда мы начали работу над проектом «Генезис», я стал вести поистине целомудренный образ жизни. В нем не было места для секса – проект, только проект! Да, но до этого я был настоящим сердцеедом, жуиром, светским человеком. Я имел множество друзей во всех слоях общества, знавших, что независимо от того, где и когда они устраивают вечеринку, можно рассчитывать, что Род Хэнли появится там. Меня знали в самых шикарных ночных клубах и в низкопробных дешевых барах. Я был знаком с людьми, поставляющими женщин, готовых за деньги почти на все что угодно.

Так мы познакомились с несравненной Джэсмин Кордо. У меня нет ее фотографии, но, если бы ты мог ее увидеть, ты понял бы, что я имею в виду. Она была потрясающе красивой негритянкой, черной как ночь. А фигура! О женщине с такой фигурой может только мечтать каждый настоящий мужчина. Прямо из болот неподалеку от Нового Орлеана она перебралась в Нью-Йорк и стала популярной экдизиасткой. (Стриптизерка сейчас гораздо более употребительное слово для описания того, чем она занималась на эстрадах ночных клубов на окраинах, которые я когда-то посещал.) Но в связи с дальнейшим углублением Великой депрессии, несмотря на клятвенные обещания Франклина Делано Рузвельта, ей пришлось, чтобы прожить, заняться проституцией.

Мы с Дерром на время облегчили ей существование.

Я знал ее «менеджера», а попросту говоря – сводника, который торговал ею. После того как гинекологическое обследование подтвердило, что у нее нет венерических заболеваний, я убедил этого «менеджера» уступить ее нам на два года. При условии, что он будет получать все это время по тысяче долларов в месяц и не станет задавать никаких вопросов. Он очень охотно согласился. (Если двенадцать тысяч долларов в год кажутся щедрой суммой сегодня, представь себе, как велика она была в начале 1941 года.)

Нам оставалось только уговорить Джэззи, как она себя называла. Мы встретились с ней и объяснили, что нам нужно: она должна позволить нам искусственно вызвать у нее беременность и выносить плод до родов. В течение всего этого срока она будет жить у нас в комфорте и холе, но ни при каких условиях не покидать мой городской дом без сопровождения одного их нас – Дерра или меня.

Понятно, что сначала Джэззи не соглашалась. Она привыкла к активной жизни и по понятным причинам не хотела беременности. Профессиональную стриптизерку кормит ее фигура. Естественно, Джэззи стремилась сохранить ее. Она боялась растолстеть, ее страшила мысль о растянутой на животе коже.

Но и оставаться проституткой она тоже не хотела. Таким образом, поскольку депрессия продолжалась, у нее не было выбора. «Девушка должна что-то есть», – любила повторять она. Мы обещали, что она будет хорошо есть, что мы поможем ей ухаживать за своим телом во время беременности и что, если она родит нам, как мы надеемся, ребенка, она получит десять тысяч долларов.

Джэззи согласилась.

Мы отослали лаборантов, заплатив им вперед месячное жалованье, с тем чтобы остаться одним в городском доме.

Мы были готовы начать.

Процедура предстояла достаточно известная нам и сравнительно простая. Дерр и я «оплодотворим» инактивированную яйцеклетку (см. выше) – извлечем диплоидное ядро из одного из моих сперматоцитов первого порядка и введем его в эту яйцеклетку. Когда мы успешно осуществим три последовательных переноса, мы оставим ее на сохранение до того времени, как у Джэззи наступит овуляционная фаза менструального цикла. Тогда мы положим Джэззи на гинекологическое кресло, чтобы она могла принять нужное положение, затем введем тонкую резиновую трубку в шейку матки и вольем в матку раствор, содержащий три «оплодотворенных» яйцеклетки.

Дальнейшее от нас не зависит. Нам оставалось лишь надеяться, что одна из яйцеклеток дойдет до эндометрия – слизистой оболочки матки – и внедрится в него. Теоретически, конечно, существовала угроза, что внедрятся все три яйцеклетки и Джэззи родит тройню. Но мы не очень-то тревожились на этот счет, понимая, что внедрение даже одной яйцеклетки будет большой удачей.

В первый раз мы осеменили ее в середине декабря 1940 года. В день Нового года у нее начались месячные. Мы сделали новую попытку в середине января, но месячные Пришли точно в срок в конце месяца. И так продолжалось всю зиму до весны. Каждый месяц мы, затаив дыхание, ждали наступления срока месячных, и каждый раз, к нашему разочарованию, они с болями приходили.

Очередной срок выпадал на конец апреля. Наступило первое мая, а месячных не было. Я перестал верить в Бога в восьмилетнем возрасте, но помню, что в те дни молился про себя. Второе и третье мая – по-прежнему ничего. Однако примерно в полночь третьего мая она сильно нас напугала. Она почувствовала усталость и поэтому рано легла. Внезапно дом содрогнулся от громкого вопля ужаса. Мы побежали к ней и, когда увидели, что она буквально согнулась пополам в постели и держится за живот, испугались худшего – выкидыша. Но физически Джэззи была в порядке. Оказывается, ее напугал какой-то страшный сон. Должно быть, он был действительно ужасен: бедняжка дрожала так, что сотрясалась ее кровать. Потребовалось много времени, пока мы в конце концов успокоили ее и она снова уснула. Четыре дня задержки превратились в неделю, потом в две. Джэззи жаловалась, что у нее затвердели груди и тошнит по утрам. Тест на беременность оказался положительным. Джэззи ни на минуту не покидала дом, и ни один из нас не имел с ней половых контактов.

Мы добились своего!

Какой праздник мы устроили! Шампанское, икра и танцы под радио. Мы веселились все трое, как безумные. Дерр и я отметили это событие не менее торжественно, чем встречу Нового года. Ведь мы знали, что в известном смысле это и был канун новой эпохи для человечества. Мы сделали первый шаг к устранению факторов случайности из процесса репродукции, шаг к возможности для человека сказать свое слово в процессе Творения и переделать человечество по нашему плану, по нашему образу и подобию.