4

Джек прогулочным шагом брел по Амстердам-авеню.

Слегка стершаяся в конце восьмидесятых — начале девяностых годов сословность опять расцвела пышным цветом в Верхнем Вестсайде. Заново перестроенные особняки, новые кондоминиумы, разумеется, новые забегаловки. Через несколько часов на улицах и в куче новых ресторанов, тратторий, бистро столпятся яппи[4] и всякая шушера, отмечая пятничный вечер, открывающий передышку на выходные от продаж и покупок.

В личном плане он ничего против них не имеет. Бывают, конечно, пустоголовые, когда дело касается единоличного первенства в подозрительной области потребления, в бесконечной пыхтящей погоне за меняющимися тенденциями. Да еще в целом они обладают способностью обесцвечивать места своего обитания. Впрочем, безобидные. По крайней мере, в большинстве своем.

Посмотрел на часы. Скоро три. Эйб как раз готов немножечко закусить после обеда. Джек заглянул в семейную бакалею «Никс Нук» — вымирающая в здешних местах порода, — прихватил угощение.

Следующая остановка — «Ишер», магазин спорттоваров. Железная решетка поднята, обнажив помутневшие окна. За ними богатый набор картонных рекламных плакатов, пыльных футбольных мячей, теннисных мячиков и ракеток, баскетбольных колец, спинодержателелей, роликовых коньков, прочей досуговой всякой всячины, выставленной в просторных солнечных витринах.

Внутри порядка не больше. К потолку подвешены велосипеды, тут скамейки для взвешивания, там аппаратура для подводного плавания, узенькие проходы виляют между перегруженными стеллажами.

Когда Джек вошел, Эйб Гроссман заканчивал разбираться с клиентом, вернее, клиент заканчивал с ним разбираться.

Эйб — лет далеко за пятьдесят, вес близко к одной восьмой тонны (не так плохо, будь он ростом повыше пяти футов восьми дюймов) — в обычной униформе: черных штанах и белой рубашке с короткими рукавами. Всегда жизнерадостная круглая физиономия, казавшаяся еще круглее из-за непоправимо отступавших к макушке седых волос, хмурилась.

— Крючки? — недоверчиво переспрашивал он. — Для чего вам крючки? Только вообразите, как больно поймавшейся рыбе. Да еще с шипами. Ой! Их же придется вытаскивать. Повреждая чувствительные губные ткани. Воткните как-нибудь себе в язык рыболовный крючок, увидите, как вам это понравится.

Клиент, тридцати с чем-то лет, с песочными волосами, в линялых джинсах, изумленно глядел на Эйба. Он сначала ошибся с ответом, потом снова попробовал:

— Шутите, да?

Эйб склонился над прилавком, насколько позволил солидный животик, и пояснил назидательным тоном:

— Существует этический принцип. Забрасывать крючки, пользоваться маленькими блестящими блеснами для ловли рыбы недостойно. Подумайте. Грубый нехороший крючок выдается за съедобный корм.

Рыбка плывет, думает, будто нашла завтрак, — ам! Попалась, вытащена из воды... Разве это честно? Можно таким делом гордиться? — Он распрямился, не сводя с собеседника темно-карих глаз. — Неужели я стану способствовать занятию этим так называемым спортом, основанным на коварстве и обмане? Нет. Никогда. Ни за что.

— Вы серьезно? — переспросил клиент, отступая назад. — В самом деле серьезно?

— Я что, по-вашему, комедиант? — ответил Эйб вопросом на вопрос. — Вы что, думаете, в цирк пришли? Нет. Я торгую спортивными товарами. Спортивными. Для меня это кое-что значит. Сеть — спортивная вещь. Ждешь, когда рыба зайдет, потом сетью вылавливаешь. Кто быстрей, тот выигрывает. Это спорт. Сеть я вам продам. Но крючки? Нет. Крючков вы у меня не получите.

Клиент повернулся, засеменил к выходу.

— Скорей двигай отсюда, — посоветовал он на бегу мимо Джека. — Старый хрен просто чокнутый!

— Неужели? — сказал Джек. — Что навело тебя на эту мысль?

Дверь хлопнула, он направился к прилавку. Эйб устроился, рассевшись, как жаба, на высоком стуле, на котором проводил основную часть рабочего дня. Сидел уткнувшись руками в расставленные ляжки — Шалтай-Болтай средних лет.

Приношение было выложено на прилавок.

— Шоколадный кекс от Энтенманна? — Эйб соскочил со стула. — Ну зачем же ты, Джек!

— По-моему, в животе у тебя уже бурчит.

— Нет, в самом деле, не надо бы. Знаешь ведь, я на диете.

— Ну и что? Он без жиров.

Эйб провел пальцем по желтой наклейке, которая именно это и утверждала.

— Правда, — ухмыльнулся он. — Ну, в таком случае чуточку можно.

Короткие толстые пальцы на удивление ловко вскрыли коробку. Выскочил нож, отхвативший огромный кусок, который отправился прямиком в рот.

— Ммм, — смачно промычал Эйб с закрытыми глазами. — Кто бы мог подумать, что без жиров. Плохо, что не без калорий. — И ткнул в сторону Джека ножом. — Будешь?

— Нет. Поздно завтракал.

— Хоть попробуй. Столько мне угощений приносишь, а я никогда не видел, чтобы сам ел.

— Потому что тебе приношу. Угощайся.

Эйб охотно расправился с другим куском.

— Парабеллум где? — спросил Джек.

— Спит, — ответил Эйб с полным ртом.

По каким-то неведомым Джеку соображениям он приобрел маленького голубого длиннохвостого попугайчика и по-отцовски к нему привязался.

— Все равно шоколада не любит, — пояснил он, вытирая руки о рубашку. Коричневые пятна добавились к желтым, смахивавшим на горчицу. — Эй, хочешь видеть силу воли? Смотри.

Закрыл крышку и отодвинул коробку в сторону.

— Потрясающе, — восхитился Джек. — Впервые вижу.

— Глазом не успеешь моргнуть, как я стану худее тебя. — Эйб приметил на прилавке крошку, кинул в рот, с тоской покосился на коробку с кексом. — Да, сэр. Вообще не успеете. — С колоссальным усилием оторвался от стойки, передернул плечами. — Ну?

— Кое-что требуется.

— Пошли.

Эйб запер входную дверь, перевернул лицом на улицу табличку с надписью «Закрыто на обед» и завилял по проходам, едва протискиваясь своей тушей, в глубь дома. Джек проследовал за ним в задний чулан, спустился в подвал. Неоновая лампа над каменными ступенями мигала, никогда полностью не оживая.

— Лампа у тебя тут плохая, Эйб.

— Знаю, только менять слишком хлопотно.

Он щелкнул выключателем, осветив миниатюрный подвальный арсенал. Прошелся по складу, поправляя пистолеты и ружья на стойках, выравнивая на полках коробки с патронами. В отличие от беспорядка наверху здесь все было аккуратно расставлено.

— То же самое или что-нибудь новенькое?

— Новенькое. Пару перчаток с кастетом.

— Последнюю, что купил, потерял?

— Нет. На сей раз нужны белые.

Эйб поднял брови:

— Белые? Никогда про такие не слышал. Черные — пожалуйста. Или коричневые. А белые...

— Постарайся найти.

— Пойду спрашивать белые кожаные перчатки с полуфунтовыми стальными прокладками на костяшках? Может, тебе еще дамский размер?

— Нет, размер мой. В тон костюму.

Эйб вздохнул:

— И когда они тебе понадобятся?

— Если можно, к вечеру, самое позднее — завтра утром пораньше. Кроме того, внимательно следи, не пройдет ли слушок, будто кто-нибудь дешево продает целую кучу рождественских детских подарков... уже, скорее всего, упакованных... Я еще Хулио попросил навострить уши. Если вдруг услышишь, намекни, что знаешь покупателя. Возьмет оптом.

Как Эйб ни старался, не сумел сдержать любопытства.

— За что ты на этот раз взялся, Джек?

— За то, за что браться, наверно, не следовало. Причем, чтобы все сделать как следует, придется валять настоящего дурака.

Эйб вытаращил глаза, явно интересуясь масштабом дуракаваляния. Но не стал расспрашивать, зная, что потом Джек расскажет.

Последний огляделся, заметив нечто висевшее в углу. И у него возникла идея.

— Знаешь что? Может быть, мне еще одна вещь пригодится...

5

Джек доехал по линии "А" до делового центра города, очутившись на многолюдном базаре «третьего мира», который представляла собой Четырнадцатая улица. Пробирался среди косматых доминиканцев, сикхов в тюрбанах, индусов в сари, корейцев в национальных костюмах, пакистанцев, пуэрториканцев, жителей Ямайки, время от времени сталкиваясь на холоде с европейцами на тротуарах с вывесками на полудюжине языков.

Заранее добрался до Седьмой авеню по указанному Джиа адресу. Только табличка на дверях указывала, что неприметный фасад имеет какое-то отношение к СПИДу.

Наверно, можно было приступить к поискам украденных рождественских подарков и без захода сюда, но бросить взгляд на место преступления не мешает. Возможно, даже наведет на воров.

— Кажется, у меня на четыре назначена встреча с доктором Клейтон, — обратился он к стройной миловидной чернокожей женщине в регистратуре. На именной табличке значилось просто «Тиффани».

— Как вас зовут, сэр?

— Джек.

— Джек... а дальше?

Хотел было сказать «просто Джек», но это неизбежно повлечет за собой дальнейшие расспросы, а дальнейшие увертки запечатлеют в ее памяти его личность. Из памяти же предпочтительно изглаживаться бесследно.

Изобразив улыбку, принялся подыскивать фамилию на "Н". В последний раз спрошенный назвался Мейером, решив придерживаться алфавитного порядка.

— Нидермейер. Джек Нидермейер.

— Хорошо, мистер Нидермейер. Доктор Клейтон пока занята. С репортером. Знаете, нас тут вчера ограбили.

— Правда? И что украли?

— Все подаренные к Рождеству игрушки.

— Да что вы!

— В самом деле. Полиция сейчас ищет. По-моему, должна... А, вот и доктор Клейтон. Видно, освободилась.

Джек взглянул на стройную брюнетку в белом халате, которая шла в его сторону вместе с субъектом, похожим больше на разносчика, чем на репортера. Проводила его до дверей, выглянула на улицу, словно что-то высматривала. Что в это ни было, обратно возвращалась с таким видом, как будто ничего не увидела. Или увидела. В любом случае не обрадовалась.

— Доктор Клейтон, это мистер Нидермейер, с которым у вас на четыре часа назначена встреча.

При ближайшем рассмотрении доктор Алисия Клейтон выглядела получше, хотя все-таки... простовато. Черты лица тонкие, правильные — острый нос, четко очерченные губы, не слишком тонкие, не слишком полные; серо-голубые глаза. Чудесные волосы до подбородка, черные-черные, причем не тусклые, не варварски крашенные, а настоящие черные, пышные и блестящие.

И никакой косметики. Женщина с такими ухоженными волосами должна подчеркивать и другие достоинства. Только не доктор Клейтон.

Ну, по крайней мере, выглядит без макияжа чистенькой, только что вымытой. Пожалуй, для врача вполне допустимо.

В глазах что-то прячется... Страх? Гнев? Возможно, отчасти и то и другое?

Доктор Клейтон протянула руку:

— Мистер Нидермейер, добро пожаловать.

Рукопожатие крепкое.

— Зовите меня просто Джек.

— Хотите, наверно, взглянуть на место преступления?

— Как раз собирался просить разрешения.

Времени попусту не теряет. Деловая женщина. Неплохо.

Центр абсолютно не соответствовал его ожиданиям. Светлые коридоры выкрашены веселыми желтыми, оранжевыми красками.

— Вы педиатр? — спросил он на ходу.

Она кивнула:

— Специализировалась по инфекционным заболеваниям.

— И моя сестра педиатр.

— Неужели? Где она работает?

Джек мысленно отвесил себе оплеуху. Какой черт дернул его за язык? Никогда не представлял себе сестру врачом. Или брата судьей. Видно, дело в отцовских звонках.

— Точно не знаю, по правде сказать, — промямлил он. — Мы не часто общаемся.

Доктор Клейтон бросила на него странный взгляд.

Знаю, конечно, звучит плоховато, но родной сестре со мной лучше не связываться.

Заглядывая по дороге в открытые двери, он видел множество малышей, которые смеялись, бегали, играли. На больных не похожи.

— Нечто вроде амбулаторного детского сада, — объяснила доктор Клейтон. — Здесь ВИЧ-инфицированные дети общаются с другими ВИЧ-инфицированными детьми, причем никто не опасается заражения.

Перед ними затормозил выскочивший из палаты мальчонка.

— Доктор Элис! — закричал он. — Глядите на мою голову! Жутко колючий ежик!

— Хорошо, Гектор. Только, знаешь, из комнат нельзя выходить.

Четырехлетний Гектор весил всего фунтов тридцать. Очень коротко стриженные светло-каштановые волосы почти такого же цвета, как смуглая кожа. Из-под пигмента проступает бледность, но улыбка торжествующая.

— Потрогайте голову, — не унимался он. — Колючий ежик.

В дверь палаты с трудом протиснулась плотная фигура женщины в распахнутом халате.

— Заходи, Гектор, — велела она. — Пора на облучение.

— Нет. Пускай доктор Элис потрогает ежика!

— Его сейчас остригли, — пояснила женщина, — и он нас всех из-за этого сводит с ума.

Доктор Клейтон с улыбкой провела рукой по остриженной голове.

— Ладно, Гектор, потрогаю ежика, но потом... — Улыбка исчезла, рука легла на лоб мальчику. — По-моему, у тебя небольшой жар.

— Да ведь он тут носился как бешеный. «Потрогайте голову, потрогайте голову!» Наверно, немножечко разгорячился.

— Возможно, Глэдис, но все-таки приведите его ко мне в кабинет, прежде чем отпускать домой, хорошо?

Гектор бросился к Джеку, подставил макушку:

— Потрогайте жутко колючего ежика, мистер!

Тот заколебался. Безусловно, симпатичный малыш, однако симпатичный малыш с ВИЧ-инфекцией.

— Ну, мистер!

Он быстро взъерошил колючий затылок. Самому не понравилось, с какой поспешностью отдернул руку.

— С ума сойти, правда? — похвастался Гектор.

— Не то слово, — согласился Джек.

Глэдис утащила Гектора в палату, а они с Алисией проследовали к другим, не столь веселым отделениям. За стеклянными дверями дети лежали под капельницами.

— Клиническое отделение. Здесь они проходят амбулаторную терапию, мы делаем им вливания, следим за состоянием, отправляем домой.

Дальше подошли к огромному стеклянному окну до потолка от уровня груди.

— Здесь мы размещаем бездомных и брошенных, — продолжала Алисия. — За ними присматривают и ухаживают добровольцы. Обреченные нуждаются в особом уходе.

Джек заметил вдали за стеклом Джиа с младенцем на руках, однако не задержался, не желая попасться ей на глаза.

— Немало вы здесь делаете, — сказал он на ходу.

— Да, у нас тут и клиника, и детский сад, и дневная лечебница, и сиротский приют.

— Все из-за одного-единственного вируса.

— Мы боремся не только с вирусом, — возразила Алисия. — У многих детей не просто наследственная ВИЧ-инфекция — если насчет ВИЧ-инфекции можно сказать «не просто», — но и врожденная зависимость от крэка или героина. Они появляются на свет точно с таким же криком, как другие младенцы, выброшенные из уютной теплой матки, а потом вопят до смерти, требуя дозы.

— Двойная зависимость, — пробормотал Джек. — Несчастные дети.

— Да. Одни родители передают по наследству болезнь, другие наносят невидимый с первого взгляда удар. Детям заранее вынесен смертный приговор.

В последней фразе послышалось что-то глубоко личное... Что — непонятно.

— Возможно, «смертный приговор» — чересчур сильно сказано, — оговорилась она. — Теперь много для них можно сделать. Показатели выживания повышаются, но... даже если удается их вывести из зависимости, последствия все равно остаются. Крэк, героин частично сжигают нервную систему. Не стану читать скучную лекцию о рецепторах допамина, скажу лишь, что в итоге разрываются звенья в нервных центрах, доставляющих удовольствие. Поэтому наши детки-наркоманы беспокойны и раздражительны, не утешаясь, в отличие от нормальных младенцев, простыми вещами. Без конца плачут. Пока обалдевшие матери не потеряют терпение и не прибьют их до смерти, чтоб замолчали.

Понятно, подобные речи у нее готовы для всякого посетителя, только лучше не надо. Джеку уже хотелось кого-нибудь придушить.

— Счастливчики, — доктор Клейтон хрипло прокашлялась, — если можете себе представить счастливчика с наследственной наркоманией и ВИЧ-инфекцией, попадают сюда.

Она остановилась перед глухой дверью.

— Здесь, в подсобке, хранились игрушки.

Показала подсобку — пустую, за исключением кусков скотча и оберточной бумаги.

— Игрушки в такую бумагу завернуты? — уточнил Джек, запоминая рисунок.

— Многие, но не все.

Он толкнул дверь, выходившую в переулок, выглянул, осмотрелся. Ясно: створка снаружи вокруг замка сильно поцарапана, искорежена. Видно, кто-то с ловкостью орангутанга орудовал крепким длинным ломом.

Заметил, что доктор Клейтон задрожала на холодном сквозняке из открытых дверей, растирая руки под рукавами белого халата. Очень худенькая, без всяких изоляционных прокладок.

— Как собираетесь действовать? — спросила она, когда он закрыл дверь.

— Место для объяснений не подходящее. Может, лучше у вас в кабинете?

— Пойдемте.

По пути к своему кабинету доктор Клейтон задержалась у главного входа, выглянула на улицу. И замерла, как будто испугалась чего-то.

6

Сэм Бейкер сидел в машине, приступив в свой черед к наблюдению добрый час назад, погрузившись в раздумья, разглядывая собственную прическу в зеркале заднего обзора.

Жутко противно глядеть в это самое зеркало. Люди могут принять его за какого-нибудь голубого паскудника, который без конца жеманится да прихорашивается. Только, ко всем чертям, прежде густые волнистые песочные волосы с каждым днем редеют, седеют. Всего в сорок шесть уже скальп просвечивает. Если дело так дальше пойдет, облысеешь еще до пятидесяти.

Скосив глаза, он заметил, что кто-то смотрит в его сторону из парадного СПИД-Центра. Присмотревшись, узнал крошку Клейтон, сдержал импульсивное побуждение нырнуть пониже. Беспокоиться нечего. Увидит машину, но не седока.

В конце концов, подтверждается, что она еще тут.

Бейкер крысиного хвоста не дал бы, чтоб узнать, куда таскается ненормальная баба. Но чурка платит именно за это. Иначе...

Зазвонил сотовый. Он выхватил трубку, нажал кнопку:

— Да?

— Это я.

Гадство. Думал, звонит кто-нибудь из ребят. Оказалось, араб собственной персоной: Кемаль Мухаляль.

— Слушаю, сэр.

— Хотелось бы осведомиться о ситуации с интересующим нас обоих объектом.

— Чего?

— Где женщина?

— Пока на работе. — Дальше он не стал уточнять. Тем более по сотовому.

— Нашла другого адвоката?

— Нет.

— Если найдет, нежелательно, чтобы его постигла судьба последнего поверенного.

— Ладно, — буркнул Бейкер, — проехали. Говорю вам, все будет в полнейшем порядке. Поверьте.

С самого утра в глубоком дерьме. Черт возьми, думал, получит пять с плюсом, убрав адвоката. Вместо этого чурка Кемаль кипятком начал писать. По правде. Заорал, мол, дело привлечет внимание, почему Бейкер действовал без разрешения...

Почему бы и нет? Нанял бывшего десантника, специалиста-подрывника — получил ответственного подручного. Ты уже мне велел заложить одну крупную бомбу, а потом, беспокоясь, что дурень Вайнштейн поднимет чересчур большую волну, по-моему, намекнул на проблему. Которую я решил. Раз навсегда, точно так же, как первую. Именно так мы решали их в спецвойсках во Вьетнаме. Именно так я решаю все свои задачи с тех пор, как пошел в наем. Никто пока не жаловался.

Беспокоиться нечего. Заложенный в машину орешек всем глаза отведет.

Кемаль, тем не менее, бесится. Плохо. Карманы у него глубокие. Лучше поддерживать с ним хорошие отношения. Лучше, собственно, прицепиться к Кемалю, уехать с ним вместе в Саудовскую Аравию. Саудовцам, черт побери, понадобятся все сэмы бейкеры, которых можно купить.

Можно было бы помириться с Кемалем, если бы сучка Клейтон не пошла нанимать другого адвоката, отказалась от дома, который всем до таких чертиков нужен. Тогда можно было бы встать перед ним и сказать: "Видишь, она до смерти перепугалась, когда адвокат на глазах у нее взлетел на воздух. Не волнуйся, старик, я свое дело знаю".

— Поверю, только когда будете делать лишь то, что приказано. Следите за ней, и больше ничего.

— Есть, капитан. Конец связи. — Бейкер нажал кнопку. Пошел в задницу.

В бешенстве заскрежетав зубами, вдруг вспомнил, что самое время проверить память. Посмотреть, не отшиб ли ее звонок чурки. Закрыл глаза, мысленно повторяя номер телефона с вывески магазинчика деликатесов на другой стороне улицы. Взглянул, убедился — все точно.

Хорошо. Как обычно, все правильно. Судьба собственной матери постигнет его не скоро.

Малышки Клейтон уже не было за дверью СПИД-Центра.

Если Мухаляль не введет его в курс дела, можно найти работу получше. Пока одно известно: тут две стороны — с одной Алисия Клейтон, с другой ее брат Томас Клейтон, настоящий придурок. Между ними отцовское завещание. Как сюда затесался Кемаль Мухаляль, непонятно. Наверняка дело в доме. Брат хочет им завладеть, а Кемаль ради этого готов тратить немалые бабки.

Бейкера взяли в помощники. Дом надо охранять. Никого не пускать туда без разрешения Мухаляля и брата. Велят также пристально наблюдать за сестрой, но абсолютно ни при каких обстоятельствах, о чем ему талдычат, и талдычат до умопомрачения, не причиняя вреда и присматривая, чтобы другие не причиняли.

Ничего не понять. Ведь после смерти сестры дом достанется брату?

Однако араб с братом держат свои соображения при себе. Видно, им чего-нибудь в том доме нужно.

В любом случае дьявольски ценное, из-за чего иначе с ума сходить всем чертям? А что именно, не угадаешь. Еще одна загадка.

Ну, пока ладно. Когда дом, наконец, достанется арабу, Сэму щедро заплатят. Часть уйдет приглашенным ребятам, и еще останется вполне достаточно, чтобы залатать образовавшиеся финансовые прорехи, даже чуть-чуть пополнить огорчительно тощий пенсионный фонд.

Только до окончания дела надо раскрыть все секреты. И в банк положить.

7

Алисию мороз прохватил по спине при виде серого автомобиля с тарахтевшим мотором, стоявшего на другой стороне улицы чуть выше ее наблюдательной точки.

Тот же утренний? Точно не скажешь. Следит за центральным подъездом или кого-нибудь дожидается из магазина? Невозможно понять. Проклятье, на ярком солнце за затемненными стеклами даже не видно, сколько человек там сидит.

Ужас какой-то. Чего ждут? Взрыва?

Она передернулась. Велела Тиффани, не вскрывая, нести ей всю почту, все, что доставляют разносчики. А вдруг придет пакет без обратного адреса? Что тогда делать? Вызывать бригаду саперов? К счастью, проблем не возникло — все сегодняшние разносчики принадлежали к числу постоянных поставщиков Центра.