Он не выкрикивает это, не заматывается картинно в свою крылатку, нет, этот человек обессилел, и ему просто нужно поскорее убраться отсюда.
      Еще несколько слов Фамусова, и занавес закроется. Я от волнения так сжала кулаки, что чуть не вскрикнула, новые красивые ногти больно впились В ладони.
 
Ах! Боже мой! Что станет говорить
Княгиня Марья Алексевна!
 
      И тут в зале начинается нечто невообразимое. То, что принято называть «шквал аплодисментов». И еще какой-то истошный женский визг. Артисты выходят на поклоны. Я вижу, что Глеб пока не отошел от роли, он еще не Ордынцев, он еще Чацкий, но постепенно сознание возвращается к нему – и он сияет. Надо скорее мчаться за кулисы. По дороге меня перехватывает Лидия Борисовна, завлит театра.
      – Саша, поздравляю, это великолепно!
      – Лидия Борисовна, почему так внезапно?
      – Юльский, узнав про премию, запил, а главный решил, что это самый подходящий момент выпустить Глеба в роли Чацкого. Думаю, теперь Юлик его больше играть не будет. Эх, раньше бы это сообразить, а то все искания, пусть Ордынцев с его данными Репетилова играет, так интереснее… Да я за свои шестьдесят лет такого Чацкого и не видела никогда.
      Поздравляю! – все это она произносит на ходу, крепко держа меня под руку. – Только, смотрите Саша, чтобы Глеба сейчас не сожрали!
      Я слушаю ее вполуха, я рвусь вперед, но она слегка прихрамывает и не может идти так быстро, как мне хочется, а сбросить с себя ее руку я не могу. Мне неудобно. Но наконец кто-то отвлекает ее, и я сломя голову несусь вперед.
      В зале еще продолжаются аплодисменты. Вокруг много знакомых лиц, кто-то обнимает меня, кто-то целует, кто-то насмешливо на меня взирает. Но мне все это неважно. Я жду мужа, у которого сегодня день триумфа, и тут я вижу свою свекровь. У нее лицо все в красных пятнах.
      – Саша! – бросается она ко мне и заключает в объятия. – Саша, он гений! – шепчет она мне на ухо. – А я тебя искала, мне Глеб сказал, что ты будешь в театре с какой-то знакомой. Где ты сидела?
      Но тут появляется Глеб с большим букетом роз:
      – Сашка! Сашка! Я это сделал!
      Он победно вскидывает руку и сует букет мне.
      – Мама! Ты здесь!
      Набегают какие-то люди, оттесняют его от нас.
      – Я так смертельно волновалась, когда Глеб мне позвонил, – шепчет свекровь. – А ты знала, что будет замена?
      – Понятия не имела. Я же сегодня… была еще на работе, передавала дела…
      Слава богу, хоть с этой бухгалтерской историей теперь покончено, пусть это была ложь во спасение, но все равно противно.
      – Саша, я на днях говорила тебе, что скоро все переменится, разве я была не права? Этот день настал!
      – Нет, Светлана Георгиевна, настоящая известность в наше время начинается после премьеры сериала, а это… Но уже сегодня утром меня остановила какая-то девица, которая сказала, что «фанатеет от Ордынцева».
      Про чувырлу я умолчала.
      – Правда? Наконец-то!
      В этот момент словно ветерок какой-то пронесся, все зашептались, и я увидела очень пожилого человека, по виду явно иностранца, который с легкой улыбкой направлялся к Глебу, сопровождаемый главным режиссером. Я только успела заметить, как вспыхнул Глеб.
      – Это сам Лью Говард! – шепнул кто-то.
      Лью Говард! С ума сойти!
      – Саша, кто этот старик? – немного испуганно спросила свекровь.
      – Знаменитый английский режиссер.
      – О боже, ты услышал мои молитвы! Кинорежиссер?
      – Нет, театральный, но все равно…
      Я видела, как господин Говард что-то горячо говорил Глебу и долго жал ему руку, а главный, стоя рядом, довольно ухмылялся. Вдруг кто-то дернул меня за рукав.
      – Извините, девушка, – прошептала долговязая девица с висящим на плоской груди фотоаппаратом. – Где тут жена Ордынцева?
      – Это я.
      – Поздравляю! Как вы относитесь к успеху вашего мужа?
      – Саша, ни слова! – громко произнесла свекровь. – Я мать Глеба Евгеньевича, и без его ведома никаких интервью ни я, ни его жена не даем.
      Батюшки светы, такое впечатление, что эту фразу Светлана Георгиевна давно отрепетировала. А я вот растерялась и готова была искренне ответить, что безумно рада успеху мужа. Девица, однако, не смутилась. Она протиснулась сквозь собравшихся к главному режиссеру и что-то принялась ему втолковывать. Тот рассеянно кивнул. Она исчезла.
      – Саша, ты понимаешь теперь, какая на нас лежит ответственность?
      – Вы о чем, Светлана Георгиевна?
      – Одно неверное слово – и может начаться просто вакханалия в прессе. Это недопустимо!
      – Светлана Георгиевна, о чем вы, какая вакханалия? Из-за Чацкого?
      – Разумеется, нет. Но из-за Ордынцева – да! – произнесла она с гордостью.
      Тут к нам подошел взволнованный сверх меры Глеб:
      – Саша, мама, нас всех приглашают поехать в ночной клуб с мистером Говардом. Он хочет о чем-то поговорить со мной…
      – В ночной клуб? Но мы не так одеты… – смутилась свекровь.
      – Не имеет значения, – поморщился Глеб. – Впрочем, если ты не хочешь, мама…
      – Я поеду!
      – Вот, и хорошо, – не бог весть как восторженно отозвался Глеб. Но он был слишком счастлив, чтобы огорчаться.
      Зато я очень огорчилась. Опять мне не удастся спокойно поговорить с ним, рассказать ему о бабушке.
 
      Ночной клуб был шикарным, но, к счастью, полутемным и не слишком шумным. Играл камерный оркестр, и очень вкусно кормили. За столом нас было пятеро. Главный режиссер был почему-то без жены.
      Господин Говард поужинал с отменным аппетитом, а потом принялся что-то оживленно обсуждать с Глебом и главным режиссером. Оказалось, что он русский по матери и вполне прилично говорит по-русски. А я, поев, вдруг ощутила такую усталость, что у меня не было сил даже вслушиваться в то, о чем они говорили. Мне просто было хорошо. Я с удовольствием слушала музыку, держа в руках бокал с прекрасным белым вином. Зато Светлана Георгиевна никак не могла успокоиться. А разговор, по-видимому, расслышать была не в состоянии. И решила обратить внимание на меня:
      – Саша, я только сейчас увидела твои ногти! Замечательно, но ты что же, нарастила их?
      – Ну да.
      – Ты что, с ума сошла?
      – Почему? – опешила я.
      – Это же безумно дорого! Глеб еще не начал зарабатывать, все еще только предстоит, а ты уже транжиришь его деньги.
      – Ну, положим, это мои деньги, – проговорила я.
      – Все равно! Это безумие!
      – Но вы же сами требовали, чтобы я привела руки в порядок, вот я и выполнила ваше требование.
      – Но не такой же ценой! Я узнавала, это стоит чуть ли не сто долларов, а коррекция пятьдесят, и это следует делать регулярно!
      – Надо же, вы специально выясняли…
      Мне было так противно, что я не стала ничего говорить ей про бабушку. Но, представив себе, что она долго еще будет меня пилить, я сочла за благо успокоить свекровушку:
      – Да не беспокойтесь вы, ничего я не наращивала, просто купила за копейки накладные ногти и приклеила, только и всего.
      – Но ты же сказала, что наращивала…
      – Ну я думала, накладные ногти тоже так можно назвать…
      – А что это за кольцо? Я никогда его не видела.
      – Это кольцо моей бабушки, – ответила я чистую правду.
      – Но ты раньше его не носила!
      – Естественно. Руки-то у меня какие были…
      – А что это за камень?
      – Горный хрусталь.
      Кажется, она успокоилась. Горный хрусталь не бог весть какая ценность.
      Деловой разговор между мужчинами, по-видимому, подошел к концу, потому что Глеб поднял бокал и, глядя на меня, произнес:
      – А сейчас я хочу предложить тост за мою жену, за мою Сашеньку, благодаря которой я смог дожить до такого счастливого дня! У нас было много трудного, но она всегда в меня верила, даже тогда, когда я сам уже терял веру… Ну и вот! Санька, за тебя!
      Господин Говард улыбнулся и тоже чокнулся со мной. И главный режиссер, который раньше даже никогда не узнавал меня, благосклонно кивнул мне и пригубил вино. По-видимому, он был очень доволен. Словом, довольны были все, кроме Светланы Георгиевны. Но господин Говард, очевидно, это понял и, немного выждав, произнес тост за мать, родившую такого прекрасного артиста. Теперь уж все были в полном благорастворении.
      Домой мы возвращались в пятом часу утра.
      – Сашка, он предложил мне сыграть Освальда в «Привидениях»! В Лондоне! Ты можешь себе представить?
      – По-английски? – испугалась я.
      – Да! И для этого я буду заниматься с каким-то потрясающим преподавателем!
      – В Лондоне?
      – Нет, конечно, в Москве! Я справлюсь, Сашенька, я уверен!
      – Конечно, справишься, Глеб, просто не имеешь права не справиться!
      – Буду работать как вол, но своего не упущу, я слишком долго ждал! У нас есть Ибсен?
      – Конечно, что за вопрос!
      – Надо перечитать, но я знаю, это моя роль… Скажи, только честно, тебе понравился Чацкий? Сашка, абсолютно откровенно, ты же знаешь, как мне важно твое мнение…
      – Глеб, по-моему, это было прекрасно…
      – А у меня такое ощущение, что первые сцены я провалил. От волнения, конечно, я сам себя не помнил, и вдруг на словах: «А тетушка? все девушкой? Минервой?» – вдруг ощутил какой-то… спокойный восторг, что ли. И дальше уже играл сознательно, понимаешь? Ты заметила?
      – Глеб, я опоздала.
      – Как? – ахнул он. – Как – опоздала?
      – Я ведь не знала о замене, Глеб, пойми, я узнала, только когда подошла к театру…
      – А где же ты была? – нахмурился Глеб. – Я звонил тебе на работу, какая-то женщина сказала, что ты там уже не работаешь…
      – Естественно, я же… Глеб, я должна тебе признаться…
      – В чем? У тебя кто-то есть? Да? Ну конечно, я теперь понимаю, этот маникюр, это кольцо…
      – Глеб, замолчи! И дай, наконец, мне сказать! Я уже несколько дней пытаюсь поговорить с тобой! У меня в жизни случилось кое-что очень важное… Я, конечно, подождала бы до завтра, но уже не могу! Боюсь, у тебя теперь для меня минуты не будет.
      – Ты от меня уходишь?
      – Господи, Глеб, что за бред? Никуда я не ухожу! Ты можешь не метаться по комнате?
      – А ты можешь прямо сказать, в чем дело?
      – Могу, черт бы тебя взял! Глеб, у меня появилась бабушка!
      – Что это значит? Откуда она появилась? Твои бабушки давно на том свете! Что ты мне лапшу на уши вешаешь с какой-то мифической бабушкой? Ответь лучше, где ты так задержалась, что опоздала на спектакль, а главное – с кем ты задержалась?
      – Ты ревнуешь, да?
      – Да! Представь себе!
      – Ну и дурак!
      – Похоже, я действительно дурак! Из тех мужей, которые все узнают последними.
      – Но ты просто не хочешь ничего знать. Ну и ладно. Я иду спать!
      – Нет, ты не идешь спать! Говори, с кем ты спуталась?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.