Время от времени я пытался объяснить дону Антонио, что король-то голый, что нельзя путать мифы с фактами. Так было до тех пор, пока я не стал свидетелем того, как он помогал одной миссионерке в ее умирании: Деревня располагалась у подножия холма на расстоянии около мили от нашего маршрута. Она включала в себя массивные развалины сооружений времен инков.
       Гранитные блоки уцелевших стен были вырезаны так умело, что держались только на трении уже много столетий.
       Когда-то инки построили здесь свою крепость как форпост цивилизации на краю аltiр1апо. Теперь, тысячу лет спустя, их потомки живут в развалинах этой крепости и обрабатывают террасы своего холма. По двору расхаживали куры, свиньи и гуанако. Индианка толкла маис в ступе.
       Старик подвел нас к одной из лачуг. Вечерело, и, когда мы вошли в жилище, мне понадобилось время, чтобы глаза привыкли к сумраку. Женщина в большом черном платке и со свечой в руках стояла у изголовья кровати и что-то шептала; убогая соломенная постель располагалась посреди комнаты на двух деревянных опорах.
       На постели, вытянувшись, лежала женщина, укрытая до подбородка индейским одеялом; из-за сильного истощения невозможно было судить о ее возрасте.
       Короткие седые волосы, кости лица туго обтянуты желтушной кожей, тонкие сухожилия шеи напряжены. Из запавших глазниц в потолок смотрели неподвижные глаза. Она не шевельнулась, не подала никакого знака в ответ на наше появление.
       Моралес обернулся, взглянул на меня и протянул свечу; я подошел и взял ее у него.
       Он провел рукой по лицу женщины; глаза ее все. так же глядели в потолок. На груди ее лежало серебряное распятие, от него протянулась охватывавшая шею цепочка с бусинками четок.
       — Миссионерка, — прошептал Моралес. —Два дня назад ее принесли сюда индейцы, оттуда. —Он показал вниз, за подножие холма, и дальше в сторону джунглей.
       — У нее отказала печень, — сказал я. —Думаю, это кома. Чем мы можем помочь?
       — Ничем. Ночью она умрет. Мы можем только помочь ее духу освободиться.
       Двадцать или тридцать свечей превратили лачугу, вылепленную из глины и соломы, в своеобразную часовню. Я сидел возле двери на мешке с кукурузными очистками и наблюдал за моим спутником, который сидел напротив. В комнате, защищенной от вечернего холода толстыми стенами, было тепло от множества горящих свечей.
       Антонио подошел к изголовью, очень осторожно приподнял голову умирающей и снял четки с распятием. Ничто не изменилось ни в ее дыхании, ни в лице, когда он снова уложил ее голову на подушку. Он сложил цепочку с четками в ладонь ее левой руки и согнул пальцы, зажав таким образом четки в ее кулаке. Антонио попросил меня задуть свечи.
       Подойдя к узкой планке, в виде полочки опоясывавшей комнату, я услышал пение Моралеса. Я оглянулся: его глаза были закрыты, движения губ почти незаметны, рука все еще лежала на лбу женщины. Остались три свечи; в воздухе стоял дым от остальных, погашенных.
       Дон Антонио перенес руки к точке, расположенной на пару сантиметров выше ее сердца. Двумя выпрямленными пальцами, средним и указательным, он производил круговые движения против часовой стрелки, затем отводил руку в сторону и вверх, не прекращая спирального движения в дымном воздухе. Сердечная чакра...
       Он повторил это три раза и приступил к третьей чакре, начиная с точки в сантиметре от тела прямо над солнечным сплетением. Он описывал медленные и точные круги диаметром сантиметров в десять, затем ускорял движение и отводил руку вверх и в сторону.
       Ее живот, сердце, углубление в основании горла, лоб и, наконец, темя.
       — Смотри — сказал он.
       Я оторвал взгляд от его лица и стал смотреть вниз, на тело, на все те же едва заметные дыхательные движения грудной клетки.
       И вдруг Моралес ударил меня по голове.
       Это было как молния. Он поднял локоть и нанес мне короткий болезненный удар по лбу. У меня все поплыло перед глазами. Рефлекторно я ухватился рукой за ушибленное место.
       — Смотри! — приказал он.
       Это длилось одно мгновение. Что-то появилось на поверхности ее тела. Что-то молочное, просвечивающее —на расстоянии пары сантиметров вокруг ее тела.
       Затем это исчезло. Он крепко взял меня за предплечье и, обведя вокруг кровати, поставил у изголовья.
       — Смотри еще. Расфокусируй зрение.
       И тогда я увидел. Вне фокуса, но несомненно там, на этот раз на расстоянии десяти сантиметров от поверхности тела, возникло тончайшее сияние, словно светящаяся форма ее тела отделялась от плоти. Мне приходилось делать усилия, чтобы не фокусировать зрение. Я почувствовал, как невольный озноб поднимается у меня по спине.
       — Я в самом деле вижу это? — прошептал я.
       — Да, мой друг, ты это видишь, — ответил старый индеец. —Это видение мы забыли, оно было затуманено временем и рассудком.
       — Что это такое?
       — Это она, — сказал он. — Это ее сущность, световое тело. Она назвала бы это душой. Она хочет отпустить ее.
       Моралес снова работал с умирающей. Он повторил всю процедуру, которую я уже видел, повторил так же терпеливо и энергично, без малейшего колебания, весь отдавшись работе рук. Затем он склонился к голове женщины и что-то зашептал; губы его находились на расстоянии меньше сантиметра от ее уха. Внезапно ее грудь поднялась, она судорожно вдохнула, воздух с шумом наполнил ее легкие — и дыхание остановилось.
       — Выдох!
       И я услышал долгий, хриплый и трудный выдох, последнее дыхание, покидавшее ее грудь и выходившее через раскрытый рот. А затем я вдруг увидел, словно краем глаза, как молочное свечение поднимается и собирается в какую-то неопределенную, бесформенную массу; белесая и полупрозрачная, как опал, она парила над грудью миссионерки. Масса переместилась, проплыла над горлом, головой и, наконец, исчезла.
       — Что это было? —Я все еще говорил шепотом.
       — Инки называют это виракоча. — Кончиками пальцев он закрыл ей веки. — Я рад, что ты это увидел.
       Из книги Виллолдо и Джендерсена «Dапсе оf thе Fоur Winds»
 
      Сегодня, двадцать лет спустя, я начал понимать старого индейца и его слова о вкусе бесконечности. Я постиг, что восприятие бесконечности действительно способно исцелять и преобразовывать нас, освобождать от недолговечных оков недомоганий, старости и болезней. Больше двух десятилетий провел я среди шаманов в джунглях и высокогорьях Анд и понял, что человек — не только плоть и кровь, что он соткан из Духа и света. Сознание этого сквозит в каждой клеточке моего тела. Я убежден, что это повлияло на то, как я выздоравливаю, как старею и как умру. Восприятие бесконечности —ядро Процесса Просветления, важнейшей исцеляющей практики из числа описанных в этой книге.
      Обучаясь у шаманов, я понял разницу между лечением и целительством. Лечение исправляет внешние симптомы; оно чем-то похоже на латание лопнувшей шины.
      Лечение позволяет избавиться от последствий укуса змеи либо задержать развитие опухоли с помощью химиотерапии, однако не в силах помочь человеку избежать гвоздя на дороге, змеи в кустах или недуга, вызвавшего возникновение опухоли. Целительство — нечто более широкое, общее и полное. Целительство преображает всю человеческую жизнь, и очень часто, хотя и не всегда, приносит физическое выздоровление. Я видел много выздоровлений, не сопровождавшихся исцелением. Видел я и невероятные исцеления, хотя больного все равно не удавалось вылечить. Исцеление приходит как следствие ощущения бесконечности. В целительстве успех измеряется улучшением благополучия, обретенным чувством покоя, прилива сил и ощущения единства со всем живым.
      Через несколько недель после случая с той миссионеркой я заболел воспалением легких после скитаний среди скал близ Мачу-Пикчу. Полный курс антибиотиков не помог совладать с инфекцией, кашель не прекращался. При каждом приступе кашля мои мышцы живота сводило судорогой. Мучаясь страшными болями, я поспешил к дону Антонио. Старый индеец предложил мне лечь на шкуру, лежавшую обычно в изножье его кровати. Сам он присел на подушку у моей головы и провел сеанс исцеления. Он призвал на помощь Четыре Стороны Света, а затем — Небеса и Землю. Затем он воздел руки, словно разводя в стороны воздух над своей головой, и медленно опустил их, прижав к бокам, как будто раздвигал стенки какого-то незримого пузыря. Он повторил то же движение, но на сей раз словно придвинул стенки пузыря ко мне, чтобы тот покрыл меня, как одеяло. У меня мгновенно возникло ощущение безопасности и уюта. Шум в голове прекратился, я погрузился в состояние неподвижности и безмятежности, какое прежде ощущал только в медитации. Доносившийся откуда-то издалека голос Антонио попросил меня дышать в одном ритме с ним. Я почувствовал, как частота моего дыхания повышается. Я чувствовал, как его пальцы описывают круги против часовой стрелки над ямочкой в основании моего горла; он извлекал из меня какуюто липкую субстанцию, наводящую на мысли о «сахарной вате». Я следил за происходящим отстраненно, словно это происходило с кем-то другим. Мне казалось, что это сон, ничем не нарушающий мое спокойствие. Потом моя левая рука начала невольно подергиваться. — Твой организм избавляется от отравляющей энергии, — пояснил дон Антонио. —Не бойся. Пусть все идет само собой.
      Судороги дошли до левого плеча, а затем распространились по всему телу, до правой ноги. Они были совершенно непроизвольными и напоминали резкие толчки, какие бывают, когда засыпаешь. Правда, в этом случае подергивания усиливались. Они прекратились так же внезапно, как начались, и я тут же заснул.
      Проснувшись, я первым делом взглянул на часы и понял, что спал около часа.
      Антонио по-прежнему сидел рядом, поддерживая мою голову руками. Он спросил, как я себя чувствую. Я прислушался к своему телу и понял, что не могу пошевелиться. Как ни странно, это меня ничуть не взволновало. Мне казалось, будто я лежу на волнах теплого, спокойного моря. Антонио помассировал кожу на моей голове, и через несколько секунд мне удалось пошевелить руками и ногами, даже встать. Я чувствовал себя так, словно крепко спал целую ночь. Боль в груди полностью исчезла. Я спросил Антонио, что он сделал.
      — Это Просветление, — сказал он и с улыбкой добавил: — Минувший час ты провел в объятиях бесконечности, но так только говорят, потому что там, где нет времени, нельзя провести минуту, час или год.
      Он вылечил меня за один сеанс. Этого хватило, чтобы кашель полностью исчез.
      Иммунная система пришла в действие, и я чувствовал, что выздоравливаю. Однако еще важнее было то глубинное исцеление, которым сопровождалось избавление от болезни. После Просветления я ощущал прочное спокойствие и безмятежность.
      Мне трудно описать это чувство — состояние благости, всепрощения и счастья, сохранявшееся затем долгие годы. Я испробовал на вкус освобожденность от цепей, которые приковывали меня к минувшим дням и мучительному прошлому, навязывали чувство вины и сожаления, внушали надежды на будущее и тревоги о нем. Я понял, что значит покой, и поверил, что подобную благодать приносит только молитва и щедрость Божьей любви. — Я никого не благословляю, ничего подобного, —уверенно заявил дон Антонио. — Я просто показал тебе священное пространство, где можно ощутить бесконечность. По существу, основную работу ты выполнил сам.
      Тем самым он дал мне понять, что сотворил священное пространство, где произошло исцеление. Энергия этого пространства и содействие светящихся существ из мира духов позволили мне исцелить себя.
      Как я выяснил, путь шамана — это путь силы и прямой связи с силами Духа.
      Прежде я даже не подозревал о существовании такого пути. Христианское воспитание научило меня без ошибок повторять вечерние молитвы. Позже я освоил медитацию. Молитва и медитация до сих пор остаются неотъемлемыми составляющими моей жизни, но путь силы представляет собой нечто особенное.
      Он требует непосредственного восприятия Духа в Его собственном царстве —в бесконечности. Когда соединяешься с могущественными энергиями мира Света, происходит подлинное исцеление. При этом открываешь собственную сущность, скрытую под ограниченной личностью, и переживаешь безграничное единство с Творцом и Сотворенным.
      Целительские практики, которые я освоил и отточил благодаря своему наставникуиндейцу, представляют собой древние приемы создания священных мест, где могут затем случаться настоящие чудеса. Священные места позволяют войти в бесконечность и испытать просветление, которое в этом безвременье происходит мгновенно. Это центральная целительская практика, описанная в данной книге, — так называемый Процесс Просветления. Когда проникаешь в бесконечность, прошлое и будущее исчезают, остается только здесь и сейчас. Ты уже не скован сожалениями о прошлом и беспокойством о будущем. Конечно, нельзя говорить, что воспоминания, как по волшебству, начисто стираются — пережитые потери, страдания и печали остаются в памяти, но уже не определяют того, какой ты сейчас. Начинаешь понимать, что ты—это не то, что с тобой случалось.
      Восприятие бесконечности разрушает иллюзии смерти, болезни и старости. Это не только психологический или духовный процесс, так как он обновляет каждую клетку организма. Иммунная система получает полную свободу, после чего начинается стремительное физическое и эмоциональное исцеление. Чудеса становятся обыденностью: происходят спонтанные ремиссии — те случаи загадочных выздоровлений, которые ставят в тупик врачей. Но, главное, человек обретает духовное освобождение — просветление. В объятиях бесконечности можно ощутить, кем ты был еще до рождения и кем будешь после смерти.
      Шаман, у которого я учился, утверждал, что способен находить свою светящуюся сущность (то, что называют душой) во времени точно так же, как выслеживают оленей в лесу. Он говорил, что может выявить светящиеся нити своей сущности в начале времен, вплоть до Большого Взрыва, а также в отдаленном будущем; он может узнать, кем был и кем станет потом, когда наша вселенная вновь превратится в точку, из которой некогда возникла.
      Бесконечность не следует путать с вечностью. Вечность означает бесчисленную череду дней. Она связана со временем, с возрастом и гибелью, а бесконечность, напротив, предшествует времени и существовала задолго до его возникновения.
      Поскольку бесконечность никогда не возникала, ей никогда не погибнуть. Наше бесконечное Я существует вне жизни и смерти; само по себе оно никогда не погружается в поток времени. Оно не рождается одновременно с телом и не гибнет, когда организм умирает. Погружаясь в бесконечность, ты покидаешь линейное время и проникаешь в священное пространство. Поскольку ты прекращаешь отождествляться со временем и бренной физической оболочкой, смерть тела тебя уже не пугает.
      Такое состояние свободы — центр множества мистических традиций. Шаманы открыли практические способы достижения этой цели. Мой наставник понимал, что его светящаяся сущность неуничтожима. Нам очень хочется верить и просто надеяться на это, но лишь совсем не многие без сомнений знают, что это так. Читая эту книгу, вы тоже вряд ли начнете это сознавать. Однажды Антонио сказал мне, что шаман четко различает сведения и настоящие знания. Сведения —это данные о том, что вода состоит из двух атомов водорода и одного атома кислорода. Знание — это столь глубокое постижение природы воды, что ты способен вызвать дождь.
      Долгие годы мы с доном Антонио оттачивали Процесс Просветления, основанный на шаманской целительской практике, почти уничтоженной конкистадорами и Церковью. Процесс Просветления позволяет возродить самого себя с помощью того источника, который одушевляет и пронизывает все живое. Разумеется, царапина на щеке еще не требует духовного прозрения. Порезавшись, достаточно промыть ранку и заклеить ее пластырем. Но если твоя иммунная система не откликается на потребности организма, если любимого человека подкосила смертельная болезнь, если в своей жизни ты вновь и вновь сталкиваешься со схожими мучительными проблемами, то, возможно, самое время выйти за рамки материального и конечного, прибегнуть к исцеляющей практике, основанной на восприятии бесконечности.
 

Глава 2. СВЕТЯЩИЕСЯ ЦЕЛИТЕЛИ