Она посыпает великолепные цветы специальным порошком, осторожно протирает нежные листья влажной ватой, чтобы очистить поры, - как вдруг ее зовет Нордио.
      Прежде чем выйти из кабинета, Матильда заботливо закрывает окно; дни теперь уже не такие теплые, а лилия - слишком чувствительный цветок, она не выносит перепадов температуры. Любое дуновение, кроме дыхания любящей хозяйки, может ранить нежный венчик, вызвать у него мучительную дрожь - лепестки сразу станут вялыми, словно в одно мгновение успели состариться. И теперь, прижимая к груди ручку и блокнот для стенографирования, она переступает порог, отделяющий ее кабинет от кабинета Нордио, и закрывает за собой дверь.
      - Начнем с комиссии по расследованию палаты депутатов, затем по нисходящей - Высший юридический совет, Генеральная прокуратура республики и так далее, до конца списка. С адресами, разумеется.
      Оба приступают к делу, ни разу не сбиваясь с ритма, ведь работа сложная и требует внимания.
      "Согласно имеющемуся списку и в соответствии с должностной инструкцией в указанное учреждение направляются с целью ознакомления и принятия необходимых мер материалы следствия по делу о преднамеренном убийстве Савелли Луизы, в замужестве Конти, имевшем место в поселке Грацие, близ Специи шестого июля сего года и совершенном ее мужем Конти Франко, при обстоятельствах, указанных в прилагаемых актах и подробно изложенных в обвинительном заключении, каковое основывается на:
      1) заключении городской судебно-медицинской экспертизы;
      2) показаниях свидетелей и розыскных данных уголовной полиции, также прилагаемых к настоящему отчету..."
      Когда в кабинете Нордио раздается телефонный звонок, работа уже продвинулась далеко, и поэтому у проворно схватившей трубку Матильды есть все основания ответить, что им осталось совсем немного и они успеют вовремя.
      - Будем у тебя через полчасика, ну, самое большее, через сорок пять минут... Нет, не опоздаем, а ты пока поставь на огонь воду... Очень хочется попробовать твои клецки по-генуэзски. Да нет же, говорю тебе, у нас тут дела осталось на несколько минут, а потом сразу же выезжаем - ну да, мы оба. Нам страшно интересно посмотреть, как ты там все устроила - наверняка замечательно... Верю, верю, я же знаю, в каком состоянии был бедный домик...
      Повесив трубку, она отвечает на вопросительный взгляд Нордио:
      - Звонила Этторина; Де Витис только что уехал в Сан Вито, и ей прямо не терпится... Она говорит, что "Беллосгуардо" еще красивее, чем раньше. Она замечательно все устроила. Конечно, теперь это в ее собственных интересах, но ведь она заслужила.
      Нордио со сдержанной улыбкой сообщает:
      - Необходимость многому нас учит, а нужда обостряет разум, - и принимается подписывать экземпляры следственного заключения, которые Матильда подает ему, раскрыв на нужной странице.
      Умение вести себя непринужденно среди избранных может открыть путь к успеху. Но у многих ли возникает возможность на деле добиться для себя другой, лучшей жизни? Даже когда подворачивается долгожданный случай, люди ведут себя не правильно или вообще никак себя не ведут - скованные волнением, страхом, неопытностью. А иные высокомерные моралисты вообще считают такой путь к успеху просто-напросто недостойным их.
      Но Этторине Фавити смелости не занимать, и в работе по благоустройству и приведению в порядок владений Де Витиса она действовала с той же твердостью и осмотрительностью, с какими в детстве ступала по осыпающимся каменным террасам Чинкветерре. Сейчас, как и тогда, каждый неверный шаг мог стать для нее роковым, но все завершилось наилучшим образом. Надо было только проявить терпение. Разумеется, без редкостного стечения обстоятельств, каждое из которых благоприятствовало смело задуманному и методично осуществленному плану, ей нелегко было бы так быстро добиться своего теперешнего положения; но, с другой стороны, существуют люди - к каковым она, безусловно, причисляет себя, - чьи исключительные качества позволяют достичь желаемого несмотря ни на что. Эти качества - цинизм и безжалостный холодный расчет.
      С дверей наконец сняли печати, она может навести в доме лоск после урагана, который тут пронесся. Конечно, можно пожалеть себя за годы потакания бесчисленным капризам Де Витиса, зато все это время она получала доход от аренды флигеля. Но это лишь первый шаг; когда прокурор уйдет на пенсию, деятельной и прилежной Этторине совсем нетрудно будет прибрать его к рукам и женить на себе. Он не сможет обходиться без нее, да и ей - куда деваться? А в браках по расчету между представителями разных социальных слоев чувство вины, которое испытывает более обеспеченный, всегда идет на пользу менее обеспеченному и благополучному партнеру.
      Она накрыла стол на шесть персон, накрыла роскошно и, отойдя в сторону, любуется блеском серебра и сверканием хрусталя. Еще секунда, другая уходит на то, чтобы тут поправить криво лежащий нож, там отогнуть край салфетки, а вот этой тарелке положено стоять с другой стороны - все она проделывает с видом радушной хозяйки, ожидающей гостей, а не так как прежде, в роли служанки. "Буль", освобожденный от своего постыдного тайного аппендикса, красуется на обычном месте, но теперь все его чудеса открыты восхищенным взорам. Он словно чистая - наконец-то чистая - совесть, которой больше нечего скрывать. Теперь в этих многочисленных ящичках за причудливыми, непохожими друг на друга дверцами Этторина хранит всякие мелочи: спицы, крючки и нитки для вязания. Не так легко найти подходящее место всем этим вещицам.
      Поговорив по телефону с друзьями и удостоверившись, что они скоро приедут, она направляется на кухню, где на плите уже стоит кастрюля с водой. Зажигая под ней газ, она чувствует, как кровь ударяет в голову. Возможно, возрастное или же реакция на такое обилие событий за столь короткое время.
      Пока вода закипит, Этторина выходит в сад. Она уже привела в порядок развороченные дорожки, разровняла гравий, но надо еще подрезать виноград и кусты, обрамляющие аллеи. Тут понадобятся умелые, прилежные руки, привыкшие держать садовые ножницы. И Этторина впервые, с тех пор как живет в "Беллосгуардо", с удовольствием позволяет себе подумать о наемном работнике. Теперь она больше не прислуга, ей достаточно руководить и присматривать: да, она действительно стала другой!
      От глотка свежего воздуха сразу легче. Она вернулась на кухню - вода уже закипает, и она бодро и энергично приступает к последним приготовлениям. Тесто удалось на славу, клецки будут замечательные. Этот обед должен запомниться надолго. А потом каждый пойдет своей дорогой: как и должно быть, когда все думают только о своей шкуре.
      Она приподымает полотенце и любовно смотрит на поднявшееся тесто - у него такой аппетитный вид.
      А что в кастрюле? Вода закипела - и как раз вовремя: гравий в саду заскрипел под колесами первой машины.
      Глава 9
      Тост за вечное поражение. Идеальная месть обманутого мужа. Свободны чтобы попасть в еще большее рабство.
      На покрытой гравием площадке возле виллы "Беллосгуардо" еще не бывало столько машин сразу - за исключением того рокового июльского дня. Кроме малолитражки Этторины Фавити, которую она сочла нужным приобрести сразу после получения водительских прав - теперь у нее столько важных дел и новых друзей, что в городе надо бывать значительно чаще, - здесь только что появился лимузин, прежде возивший Де Витиса, а теперь перешедший в распоряжение Нордио, а сразу за ним встала маленькая машина Матильды Маццетти. И вот, наконец, в ворота вплывает шикарный автомобиль Лилианы Ридольфи.
      Цветущая деловая женщина, громко захлопнув дверцу, мелкими легкими шажками направляется к вилле. Взлетев по ступенькам и миновав распахнутую дверь, она застает всю компанию в сборе и удивленно восклицает:
      - Ну, здесь теперь все по-другому! Какая же ты умница, Этторина! Где ты? Иди сюда, я тебя поцелую, ты заслужила. Ты так замечательно все устроила. Ты заслужила это, бедняжка.
      И после нежных объятий обращается к остальным, приглашая разделить ее восторги:
      - Верно ведь? Вы согласны со мной? Давайте же поднимем бокал за новую хозяйку этого дома и скажем хороший тост...
      - По-моему, это дурной тон, - перебивает ее Матильда. Однако Нордио тут же осаживает ее:
      - Тон, может быть, и дурной, а мысль, безусловно, хорошая!
      Лилиану радует его поддержка. С ужимками скромницы она подсаживается к Нордио и обнимает его за талию.
      Нордио улыбается и, не отстраняясь от нее, поднимает бокал:
      - Итак, за вечное поражение!
      - Нет, хватит, это несправедливо! - пробует протестовать чувствительная и чопорная Матильда. Однако она, по-видимому, осталась в меньшинстве, поскольку ее лучшая подруга Этторина тоже подняла бокал с пенистым вином и рассудительно говорит ей:
      - А почему бы и нет? Слушай, Матильда, ты ведь хотела спасти заблудшую душу Де Витиса. Разве не ради этого ты сговорилась с нами? Ну ладно, выпьем лучше за нас всех. Оставим в покое бедного Конти: жена ему столько крови испортила! Подумать только, ведь Каррерас привез приказ о его назначении...
      - Да, за супружеские заслуги!
      Лилиана безжалостна. Однако не злоба ее распирает, а неудержимая радость. В лице Этторины ей обеспечена превосходная клиентка, а с будущего сезона, когда под руководством Нордио местная прокуратура станет самой либеральной и снисходительной во всей Италии, от клиентов не будет отбоя. Она уже подумывает открыть лагерь нудистов вблизи Монтеросса, а в Вараццо ведет переговоры о создании "Средиземноморского клуба", в котором контрольный пакет акций будет принадлежать ей. И, показывая на черное отверстие, все еще зияющее посреди стены, она разражается нервным смехом.
      - Ребята, Де Витис правда уехал, он не свалится нам на голову, а? Хорошенький был бы номер, верно?..
      - К столу, к столу! - кричит Этторина, неся суповую миску с дымящимися клецками.
      Усевшись за стол, все замечают вдруг лишний, шестой прибор.
      - Есть еще один человек, который после этой истории остался в выигрыше, и я решила пригласить его, не предупредив вас: это сюрприз! - говорит Этторина в ответ на вопросительные взгляды гостей.
      Гости в недоумении, по рукам Нордио пробегает дрожь, и вилка с нанизанными клецками начинает мелко подрагивать. В этот момент входить водитель Луиджи. Не зная, к кому ему обратиться - к Нордио или Этторине, - он останавливает взгляд на роскошном столе, уже порядком разоренном гостями, и возвещает:
      - К вам комиссар Вердзари!
      Когда Вердзари без промедления входит в столовую, Этторина отваживается нарушить гнетущее молчание и указывает ему на его место за столом.
      - Садитесь, садитесь, комиссар, а то все остынет. Я уж думала, вы не придете.
      Вердзари садится рядом с Нордио и молча улыбается. Ему наполнили бокал, и он с удовольствием его опорожняет. Затем, достав из внутреннего кармана пиджака небольшой сверток, отодвигает тарелки и кладет его на скатерть.
      - Я бы ни за что не пренебрег таким лестным приглашением. А кроме того, я хотел показать вам кое-какие вещи и решил воспользоваться случаем. Я их собрал в разных местах по долгу службы, но не предъявил в свое время господину прокурору, поскольку видел его нетерпение закончить следствие поскорее.
      И на глазах у потрясенной компании Вердзари извлекает из свертка первый предмет: столовый нож с чеканной серебряной ручкой. Он совершенно такой же, как другие ножи на столе, только на зазубренном от долгого употребления лезвии остались волоконца нейлона - переливчатые, блестящие и тонкие, словно волосы. Он поднимает нож и поворачивает его против света, чтобы все присутствующие могли хорошенько разглядеть. Бросив взгляд на лежащие перед ним приборы, он продолжает:
      - Красивый ножик, верно? Из-за этой чеканки мне пришлось здорово повозиться, чтобы снять отпечатки пальцев. Конечно, тот, кто воспользовался ножом с такой ручкой, знал свое дело.
      Этторина сидит, затаив дыхание, и тут Нордио, пытаясь скрыть явное замешательство, говорит преувеличенно деловым, профессиональным тоном:
      - Что же вы не сообщили мне об этой вашей находке? - И добавляет неожиданно мягко, почти покорно:
      - Вы же прекрасно знаете, что эту спешку с окончанием следствия затеял не я, мне ее навязали, так же, как и вам.
      Затем он вдруг оживляется и, словно желая убедить не только Вердзари, но и себя самого, меняет тему.
      - А впрочем, если Конти сознался, к чему нам опять обсуждать все это? Обрывки нейлоновой веревки неопровержимо доказывают его вину!..
      - Если бы не эти обрывки, - перебивает его Вердзари, который словно только того и ждал, - если бы не они, то, согласитесь, Конти не подумал бы, что переусердствовал, связывая жену, а стало быть, и не взял бы вину на себя! - И доверительным тоном продолжает:
      - План мести, надо признаться, был неплох, хоть и возник у него внезапно. Он наказал бы неверную жену и одновременно проучил бы прячущегося за стеной ее любовника. Идеальная месть обманутого мужа, лучше не придумаешь! Не говоря уж о приезде Каррераса, который тоже неожиданно влип.
      Вердзари на секунду замолкает, чтобы отхлебнуть из бокала, и продолжает свой рассказ:
      - Несомненно, именно Конти напал на жену и связал ее. Он был ожесточен, ему постоянно приходилось терпеть насмешки и унижения. Флигель виллы "Беллосгуардо", который ему было приглянулся, а потом оказался уже сданным, стенка бюро с окуляром, который открывается у него перед носом, да и то, что его выдворили из уютного и привычного места в Риме и отдали под начало Де Витиса, когда-то вместе с ним поступавшего в министерство и бесстыдно волочившегося за его женой... Согласен: он первым проник во флигель...
      - Первым!..
      Это восклицание словно бы вырвалось одновременно у всех. Компания, за исключением Этторины, еще занятой едой, настораживается и ловит каждое слово Вердзари.
      - Единственное невыясненное до сих пор обстоятельство, - продолжает он, это смерть его жены, а также личность того, кто проник в спальню позднее и прекратил страдания несчастной... Ибо после нападения мужа Луиза Савелли была еще жива!
      - Жива!
      На сей раз собравшиеся хором подхватывают слова комиссара, а он, откинувшись на спинку стула, продолжает:
      - Да, жива... Избита, без сознания, - но жива. Это был внезапный приступ бешенства мужа, а не преднамеренное убийство. Перед тем как уйти, он даже чуть-чуть ослабил узлы на веревках - это подтверждается показаниями свидетеля, - поскольку рассчитывал, что вечером она вернется домой, к нему. Побои должны были стать для нее уроком на будущее - ей и тому, кто наблюдал за этой сценой из-за стены. Он нарочно сдвинул зеркало, чтобы открыть ей глазок - дать ей понять: вот до чего она докатилась, бесстыжая! Именно в таком состоянии, бесчувственную, но не мертвую, обнаружила ее Этторина Фавити, поглядев в глазок, когда его превосходительство удалился.
      - Этторина!
      Собравшиеся снова не смогли удержаться от возгласов - и все разом поворачиваются к ней, а она невозмутимо жует свои клецки.
      Конечно, она убила на них все утро, и теперь для нее нет ничего важнее этого блюда. Пусть хоть она отдаст ему должное, если у остальных пропал аппетит.
      Вердзари опять делает паузу и подливает себе вина. Похоже, пить уже никому не хочется - так не пропадать же добру. Он подносит бокал к губам, отпивает глоток; вино еще не успело нагреться.
      - Однако я должен снова разочаровать вас, - говорит Вердзари, поставив бокал на стол, - обнаружив плащ Конти и решив, что Луиза Савелли уже мертва, Фавити действительно проникла во флигель, но лишь для того, чтобы забрать оттуда обрывки веревки и тем самым скомпрометировать Конти... Впрочем, вы и сами прекрасно это знаете...
      Но Вердзари не удается закончить фразу - его перебивает пронзительный голос Лилианы Ридольфи:
      - Как же так: Этторина единственная могла когда угодно войти во флигель, после ухода Конти она появляется там с ножом - и вы не обвиняете ее в убийстве!
      Тут она сбавляет тон, в голосе звучит лицемерное сочувствие подруге:
      - Наверное, когда она оказалась в спальне, та стала приходить в себя, и тут от испуга... Этторина доела клецки и теперь подбирает соус хлебом. Она никак не реагирует на выпад подруги, более того, на губах у нее появляется язвительная усмешка.
      Вердзари примирительно кивает Лилиане, снова берет сверток, разворачивает его и кладет рядом с серебряным ножом несколько обрывков белой веревки:
      - Нет, это не Фавити, и сейчас я вам объясню, почему. В тот вечер около половины десятого была сильная гроза - вы, наверное, помните. Так вот, обрывки веревки и плащ, найденные под воротами и на склоне у дороги, были мокрыми: значит, кто-то разложил их там до того, как пошел дождь...
      На этот раз Лилиана лишь энергично кивает, но в разговор вмешивается Нордио:
      - Не понимаю, почему вы придаете такое значение этому дождю! Стало быть, Луиза Савелли была убита до грозы, и то, что вы не обвиняете в этом Фавити, утверждая, что она лишь стащила обрывки веревки, только подкрепляет версию о виновности Конти. Тут не может быть никаких вариантов. Когда вошла Фавити, Савелли была уже мертва - и точка, хватит об этом.
      - Нет, все не так просто, - отвечает Вердзари. - И Де Витис, и Фавити по моей просьбе напрягли память и вспомнили существенную деталь, на которую, из-за обилия веревок в спальне, никто другой не обратил внимания: после нападения Конти и его ухода на шее жертвы веревки не было, а вот когда труп обнаружили, шея была стянута тонкой веревочной петлей, что и вызвало смерть от удушения. Стало быть, все произошло глубокой ночью, а не поздним вечером, как стремились доказать в ходе чересчур поспешного дознания.
      Все слушают его, затаив дыхание, и даже Этторина отложила нож и вилку.
      Они захвачены рассказом Вердзари, а он, зная, что аудитория у него на крючке, откашливается и продолжает:
      - Так кому же приспичило побывать в комнате убитой до прихода полиции, несмотря на огромный риск? Не Этторине Фавити: она успела все сделать перед грозой, а если бы зашла еще раз, то обязательно унесла бы забытый ею ножик. И не Де Витису: зачем бы он ни зашел, увидев, что женщина еще жива, разумеется, оказал бы ей помощь. И потому, что был к ней неравнодушен, и, главным образом, потому, что хитроумный глазок в стене при расследовании дела причинил бы ему одни неприятности - что в итоге и получилось. Синьорина Маццетти? Самое большее, на что она оказалась способна, это сунуть кусочек веревки в карман Конти, подавая ему пиджак на следующее утро. И только. Она дама робкая, не предприимчивая, да и зачем ей? Остаются господин прокурор и его любовница, синьорина Ридольфи... Нордио возмущенно вскидывается.
      - .. Да что вы волнуетесь, об этом знает весь город... Однако если вы, господин прокурор, стали во главе заговора с целью опорочить бедного Конти, а заодно и загубить Де Витиса, то зачем бы вам трудиться самому, когда у вас столько помощников? А вот у Ридольфи действительно была необходимость, и притом весьма настоятельная, порыться в бумагах покойной до того, как это сделает полиция...
      Вердзари чувствует, что слушатели целиком в его власти, поэтому позволяет себе, не торопясь, допить свой бокал. Он усмиряет занервничавшую Лилиану повелительным взмахом руки и ведет рассказ дальше:
      - Дело в том, что уже несколько лет она безнаказанно надувала и Де Витиса, сообщая ему заниженную сумму аренды его флигеля, и Фавити, которой полагался определенный процент с каждого контракта. И поскольку расписка со стоимостью аренды могла находиться только среди документов Савелли, получившей ее вместе с ключами, то, узнав от Фавити, что несчастная не подает признаков жизни, Ридольфи через незапертую дверь проникает во флигель, чтобы изъять компрометирующий документ. Если бы мошенничество открылось, то агентству пришлось бы распрощаться со своей безупречной репутацией, да и отношения с давней приятельницей и сообщницей подверглись бы серьезному испытанию. Осторожно, на ощупь пробираясь по комнате, она находит косметичку Савелли, начинает в ней рыться, как вдруг Савелли шевелится на кровати, очнувшись от забытья, и тогда перепуганная, обезумевшая Ридольфи хватает обрывок веревки и затягивает у нее на шее, пока та не испускает последний вздох...
      - Да вы просто блефуете!
      Лилиана Ридольфи вскакивает, опрокинув на белоснежную льняную скатерть свой бокал с розовым вином - расплывающееся пятно принимает форму человеческой руки. Вердзари вынимает из свертка сложенный вдвое листок бумаги и спрашивает у Этторины:
      - Сколько вы обычно получали за аренду флигеля?
      - Приблизительно пять миллионов за сезон - иногда больше, иногда меньше.
      - Так вот, я взял на себя труд разыскать ваших прежних съемщиков, и как показывают эти расписки, сумма, запрошенная и полученная Ридольфи, приближалась к семи, а то и к восьми миллионам, в зависимости от клиента...
      Этторина вроде бы даже не удивилась, а вот припертая к стенке Лилиана вся раздувается от возмущения и восклицает:
      - Это вовсе не доказывает, что я входила во флигель!
      - Лицевая сторона расписки не доказывает, - парирует Вердзари, - но взгляните на обратную!
      И показывает собравшимся четко отпечатавшийся на обратной стороне расписки необычный след: подметка расчерчена диагональными полосками, между ними звездочки разной величины.
      - Помните, как было? Я зашел к вам в агентство вроде бы за очень нужными мне сведениями: о порядке платежей, о суммах аренды, о выплате налогов, - и вдруг у меня из блокнота выпал листочек - каюсь, не совсем случайно. И вы так поспешно нагнулись его поднимать, что, вероятно, от волнения, сначала наступили на него, а затем только подняли. Конечно, это была с моей стороны отчаянная попытка докопаться до истины...
      - Но это ровным счетом ничего не значит.
      Лилиану нелегко заставить капитулировать, но доводам Вердзари, по-видимому, не будет конца.
      Снова порывшись в свертке, он вытаскивает оттуда игральную карту и, показав ее присутствующим, кладет на скатерть. Это туз треф из колоды тароков.
      На белом поле карты четко виден такой же необычный след, как на расписке: звезды и диагональные полосы. Теперь лист бумаги и карта лежат рядом, и все могут убедиться - след один и тот же. Несколько секунд Вердзари молчит, а затем подытоживает:
      - Я нашел ее под кроватью убитой. Очевидно, во время борьбы убийца затолкала карту ногой под кровать... Мне стоило большого труда установить владельца этих туфель. Но в Специи не так уж много дорогих магазинов, торгующих несерийной обувью, а Ридольфи не такая дама, чтобы на нее там не обратили внимания...
      Последнюю фразу Вердзари произносит с заметным волнением: не так уж приятно собирать воедино убогие и удручающие частицы истины, и сейчас ему вдруг стало до боли жаль самого себя - зачем он брался за это?
      Он машинально берет в руки бутылку розового и тут же, досадливо поморщившись, ставит обратно: вина там осталось на донышке, и потом, оно уже совсем теплое. Наконец, оставив на столе сверток с вещественными доказательствами, словно они ему больше не нужны, вдруг встает, молча направляется к двери и выходит. Оставшиеся изумлены. Слышно, как открывается и захлопывается дверца и как его малолитражка, хрустя гравием, трогает с места.
      Несколько секунд вся компания сидит, растерянно переглядываясь. Затем нарочито медленно приподнимается драпировка, закрывающая дверь во флигель, и в столовой появляется Де Витис. Лицо его выражает непреклонную суровость.
      Подойдя к столу, он решительно берет сверток с вещественными доказательствами и поднимает его, словно желая сказать: "Вы все опять в моей власти - так смотрите у меня..."
      Гости, еще не успевшие прийти в себя от монолога Вердзари, совершенно подавлены новым неожиданным поворотом. На их лицах тупая покорность.
      Одна лишь Этторина, такая довольная, словно несостоявшийся обед уже закончился и оставил приятные воспоминания у ее гостей, принимается складывать тарелки и приборы, убирать со стола, смахивать крошки, и частый стук ее каблуков слышится между столовой и кухней.
      Затянувшееся преступление становится респектабельным.
      Жорж де Порто-Риш. "Театр любви".