Каждая женщина знает: чтобы брак не распался, необходимо прибегать ко всевозможным хитростям и уловкам, не только в постели, но повсюду и всегда, особенно с годами, - уметь скрывать недостатки своей внешности; для этого пользуются косметикой, высокими стоячими воротниками, словом, всем, что может замаскировать роковые признаки неотвратимого заката. Но Луиза в таких хитростях пока не нуждается и раздеваться никогда не стеснялась; тем не менее она уже некоторое время показывается ему только одетой. Со времени приезда в Специю Франко не видел ее обнаженной.
      Вот она стоит у плиты над чадящими кастрюлями и сковородками, жара нестерпимая, но ее легкий халатик аккуратно застегнут сверху донизу. У женщины, которая готовит проживающим в пансионе, сегодня выходной, и Луиза, только что вернувшаяся из своей загородной квартирки, поджаривает отбивную, режет для гарнира сырые овощи и поливает их соком.
      - Готово!
      Она сообщает это, смешивая салат, чтобы предупредить его нетерпеливые вопросы. Ведь уже скоро три часа.
      Конти быстро снимает пиджак, брюки, срывает с себя галстук, легкую поплиновую рубашку и на цыпочках направляется на кухню: он хочет подкрасться к Луизе так, чтобы она не успела обернуться. Если удастся обхватить ее и прижать к себе, пока у нее заняты руки, можно успеть как бы в порыве нежности расстегнуть две верхние пуговицы, и тогда сразу будет видно, порозовела у нее грудь или по-прежнему, хотя бы вокруг сосков, кожа отливает лунной белизной значит, загорая, она носит, пусть чисто символический, но купальник. Все это нетрудно будет проделать.
      Однако он не принял в расчет кастрюли и сковородки: он не успевает приблизиться к рельефно выделяющимся под халатиком ягодицам Луизы, как она с излишней, надо сказать, нервозностью, оборачивается и кричит:
      - Это что за глупости? Поосторожнее, не видишь, что ли, у меня тут масло кипит!
      Перед лицом этой сиюминутной опасности все остальное отступает на задний план.
      Ладно, ладно, спешить тут некуда, и Франко с кротким видом удаляется. Неопровержимые доказательства совсем рядом.
      - Иди ешь, а то все остынет. Ну где ты, шевелись! И вот наконец, еле удерживая в руках тяжелую дымящуюся сковороду, появляется Луиза, мелкими шажками семенит к столу и начинает раскладывать еду по тарелкам. От резких движений выпуклости под халатиком становятся еще рельефнее, однако преступная тайна, столь мучительная для Франко, так и остается тайной.
      Ничего, время у него еще есть. После обеда они обычно отдыхают. Как только она задремлет - от вина ее всегда клонит в сон, - надо тихонько нажать на самую тугую пуговицу на груди. Пуговица выскочит из петли, и халатик распахнется. Одного взгляда ему было бы достаточно, чтобы понять, воспользовалась Луиза приглашением Де Витиса или нет. Он наблюдает, как она решительно разрезает отбивную, у него прямо слюнки текут - при каждом движении ножа ее пышные груди подрагивают под халатиком: вот сейчас подойти бы к буфету за ее спиной, якобы за солью или за графином с водой, и заглянуть в вырез пусть думает, будто это он от страсти.
      И все же Конти снова благоразумно решает выждать и действовать предельно осторожно.
      Наконец, когда молчание становится уже совершенно невыносимым, он тянется за бутылкой вина и вдруг выпаливает:
      - А ты уже изрядно загорела.
      - Угм... - мычит она в ответ и с нарочитой, возмутительной медлительностью пережевывает кусок, пока не смолкает эхо его слов, освобождая ее от необходимости ответить. Ее нежелание удовлетворить столь невинное любопытство усиливает его подозрения. Они принимаются за фрукты, осталось уже недолго, чуточку терпения - и он узнает: со сливками клубника или нет.
      Но после фруктов наступает черед рисового пудинга со взбитым кремом. Луиза замечательно готовит сладкое. Все, она встает, шумно отодвигая стул, и неожиданно начинает собирать тарелки и приборы, составляет их в салатницу и несет в мойку.
      - Что ты собираешься делать? Ты не ложишься? У Франко это вырвалось нечаянно: ему следовало бы скрыть нетерпение. Но, в самом деле, кто видел, чтобы Луиза мыла посуду? Ей всегда было противно это занятие, одна мысль об этом ее приводит в негодование. Однако и тут у нее наготове вполне логичное объяснение.
      - Ты же знаешь, сегодня прислуга выходная.
      - Завтра вымоет.
      - Ну уж нет, если грязная посуда будет стоять тут весь вечер, меня просто стошнит. Итак тут не повернешься.
      - Не преувеличивай.
      Франко замечает, что в голосе у него сквозит раздражение, - он уже выдал себя. Теперь ему кажется, что Луиза делает все ему назло. Первоначальное подозрение обрастает многочисленными уликами, и он не сдается:
      - У тебя что, больше нет посуды? Брось ты это, поужинаем в городе... Но Луиза не намерена сдаваться:
      - А я не выношу, когда утром на кухне куча немытой посуду; и вообще, что на тебя нашло? Можно подумать, не тебе самому придется любоваться на эту грязь.
      Но Франко уже завелся, он не может взять себя в руки и отвечает ей прямо-таки трагическим тоном:
      - Ты умеешь быть просто невыносимой, когда хочешь, - на что жена в свою очередь отвечает еще резче, еще раздраженнее:
      - Да что с тобой? Тебе это мешает?
      Она уже пустила воду, поставила в раковину пластиковый тазик с тарелками, очищенными от остатков еды, намыливает их щеткой, полощет и расставляет в сушке.
      - Ты что, торопишься? - добавляет она.
      И поскольку при этом она продолжает невозмутимо мыть посуду, все становится просто смешным.
      Франко смотрит, как она снует между мойкой и шкафчиком для посуды: вот сейчас ее нетрудно схватить за плечи. Ее руки в резиновых перчатках погружены в мыльную воду, от неожиданности она растеряется и будет в его власти.
      Но от целой серии неудач его решимость как-то выдохлась, да и после недавней перепалки он совсем не уверен, что Луиза, даже если ее подстеречь и схватить, не вывернется, обдав его грязной пеной. И, пробурчав что-то невнятное, он удаляется восвояси. Как бы там ни было, он получил еще одно доказательство, а ему важно накопить их как можно больше, и разных.
      Он плюхается на кровать. Скоро она тоже пристроится рядом, а он с непроницаемым видом будет лежать и притворяться обиженным. Посмотрим, что выйдет из этого. Вполне возможно, его поведение заставит ее расчувствоваться, заговорить с ним; она отбросит агрессивный, пренебрежительный тон, снизойдет до ласки, до нежного, задушевного разговора; она будет тут, под рукой, света в комнате достаточно, несмотря на опущенные жалюзи, он страстным движение рванет на ней халатик и то, что должно помочь ему установить ее вину, выскочит наружу.
      Там, в кухне, Луиза прикрыла воду. Слышится какой-то негромкий стук, быстрое хлопанье дверец, дверь кухни захлопывается, чтобы гудение холодильника не мешало им спать. Значит, она идет ложиться. Сердце у Франко бьется, точно у юноши, ожидающего любимую. Она подойдет с этой стороны и окажется против света. И может быть, поскольку жара страшнейшая, а она думает, что он заснул, она уже скинула халатик и собирается быстро и незаметно скользнуть под легкую, прохладную простыню.
      Он все ждет и ждет, но Луиза не появляется; слышно, как она возится в ванной, открывает и закрывает корзину с грязным бельем; вот откидывается крышка стиральной машины. Наконец, щелкает замок двери и с шумом льется вода ну надо же! Нашла время стирать! Нет, за всем этим что-то кроется. И за возней в ванной, и за полами бесстыжего халата.
      Точно распрямившаяся пружина, Франко вскакивает и как есть, голый, затаив дыхание, подбегает к двери в ванную. Забыв о собственном достоинстве - когда дело зашло так далеко, уже не до того, - повторяя себе, что цель оправдывает средства, он наклоняется к замочной скважине, постепенно привыкает к неяркому свету и окончательно убеждается в виновности жены. Вот она стоит к нему задом, и он отлично видит плотные подрагивающие ягодицы, покрытые ровным золотистым загаром.
      А когда она поворачивается и кладет на край умывальника извлеченное из корзины почти невесомое белье, ее большие загорелые груди колышутся, ничем не стянутые и не прикрытые.
      Глава 9
      Область, не вполне еще исследованная. Оценивать по достоинству. Самое время пить чаи.
      На стадионах, на карнавалах или больших балах по случаю Нового года обычно царит дух единения и самого теплого товарищества, собравшихся, кажется, не разделяют никакие барьеры. Безработный может сидеть рядом с министром, вор рядом с сыщиком, который за ним охотится, люди воспринимают праздник как чудесное, неповторимое событие; иначе рухнет, словно карточный домик, самообман, который дарит всем это мимолетное счастье.
      Примерно то же происходит на партийный съездах и отраслевых профсоюзных конференциях. Льется нескончаемый поток высокопарных хвастливых речей, заявлений высокопоставленных лиц, полных ложной скромности, и во всем этом больше патологии, чем искреннего желания участвовать в общественной жизни.
      Заместитель министра юстиции адвокат Карло Каррерас только что покинул Флоренцию, где проходил съезд его партии. Он убежден: чтобы оставаться над схваткой и использовать ее шум для своей выгоды, необходимо не терять форму, постоянно наблюдая всевозможные уродства человеческой души. В данных обстоятельствах подобные наблюдения ему весьма пригодятся, думает он, выезжая на автостраду, ведущую к морю. Поездка в Специю, задуманная как чисто развлекательная, будет очень напряженной, и дела предстоят не слишком приятные. Он заместитель министра по кадрам, и ему непосредственно подчиняются провинциальные прокуратуры. Деятельность Де Витиса - все эти дурацкие запреты фильмов и скандальные обжалования запретов в суде - приняла совершенно нежелательный оборот, необходимо срочное вмешательство, но с согласия начальства и с соблюдением всех формальностей. Связь с Луизой и ее просьба о продвижении мужа делают эту миссию безотлагательной. Придется, правда, действовать очень осторожно, ведь чиновники прокуратуры наделены большими полномочиями и яростно защищают честь мундира. И потом, Де Витис - это вам не какой-нибудь Конти.
      Сначала надо узнать, удовлетворится ли он в качестве компенсации переводом в Рим, в Верховный суд. И только тогда можно будет преподнести ему это как большую честь и признание его заслуг.
      Дело рискованное, почти безнадежное, если принять во внимание возможности противника; тут Каррерасу понадобится вся его ловкость, умение когда надо проговориться и умение молчать. Поэтому он заново переживает наиболее яркие эпизоды только что закончившегося съезда: очень полезное упражнение, считает он.
      Душа человека - область еще не исследованная. Это обстоятельство хорошо известно политикам, которые пользуются им без зазрения совести. Хитрость в том, чтобы угадать, какие факты из жизни противника можно наиболее выгодно использовать. Такова главная цель любой акции, остальное никого не заботит. Каррерас часто повторяет себе: каждый шаг, каждая фраза должны производить такое впечатление, будто все, что говорится и делается, направленно на благо собеседника, и тогда он капитулирует без единого звука, ибо решит, что его наконец-то оценили по достоинству.
      Каррерасу под пятьдесят, он глубокий знаток страстей человеческих и сразу определяет, какая страсть может довести до взрыва и как умело направить взрыв, чтобы самому остаться в выигрыше. Он видит лишь общую картину и принцип действия системы, которая помогает ему преуспеть, а не каждый единичный случай с его насущными потребностями. Но в политике только так и можно спастись и удержаться на плаву: если чересчур вникать в бесконечные передряги повседневной жизни, долго не протянешь.
      Он уже подъезжает к Специи. Визит его неофициальный и должен выглядеть именно таковым; у первой же заправки он возьмет полный бак, выпьет кофе и позвонит Де Витису, чтобы назначить свидание в каком-нибудь нейтральном месте. Нагрянуть к нему в прокуратуру было бы рискованно; это может повредить и личной жизни Каррераса, и репутации министерства, которое он представляет.
      Однако Де Витиса на месте нет; он просит заместителя передать шефу, что им необходимо поговорить. Он позвонит еще раз, после двенадцати. А вообще-то, Конти неплохой юрист; правильно он сделал, что прислал его сюда набраться опыта, из него выйдет превосходный прокурор: умный, сметливый, осмотрительный; и потом, он так услужлив.
      - Скажите, где вы остановились, вам позвонят.
      - Спасибо, не надо, я еду за город к друзьям. Во второй половине дня ему будет не до них. Луиза уже заждалась его, и совместное заключительное заседание обещает быть великолепным.
      - Скажите ему, что я его искал и еще позвоню потом. Но Конти просто неподражаем:
      - Хотите, я дам вам эскорт? В это время автострада очень загружена; ну хотя бы до выезда из города?
      - Вот еще не хватало! У меня уйма времени; лучше скажите, как доехать до виллы "Беллосгуардо", это, кажется, сразу за поселком Грацие.., вы знаете туда дорогу?
      Еще бы, черт возьми, он ее не знал! Конти как стоял, так и сел. Вот это номер, опять вилла "Беллосгуардо". Ну и заварушка, вполне достойная Луизы; что же будет?
      Получив разъяснения, Каррерас вешает трубку. Он не мог не заметить волнения собеседника. Неужели Луиза проболталась? Непохоже на нее. Скорее, тут обычный трепет перед начальством. Да, из Конти получится очень послушный прокурор.
      Даже хорошо, что он не застал Де Витиса. Тот призадумается, начнет строить всякие догадки, и это как нельзя лучше подготовит его к предстоящему удару. Не зная, что их ждет, люди обычно готовятся к худшему. А тут Де Витису вдруг предложат повышение, в итоге он будет рад до слез. Своими запретами фильмов он наделал слишком много шуму и сам прекрасно понимает, что в Риме им недовольны. Пускай подождет, помучается. Завтра он его вызовет. А сегодняшняя ночь дается ему на размышление.
      Каррерас на умеренной скорости приближается к месту встречи с Луизой. Он долго откладывал эту встречу, а теперь весь в предвкушении: за такой щедрый дар, как назначение мужа на самую высокую должность", которой тот мог достичь и на которую мог рассчитывать, всякая женщина вознаградит лучшим, на что она способна; а если эта женщина - Луиза, то праздник обещает быть бесподобным. У нее ведь круглые сутки - самое время пить чай, как сказал бы Льюис Кэррол. А в промежутках она даже не успевает вымыть чашки.
      Погруженный в сладостные мечты, он иногда замедляет ход, чтобы полюбоваться пейзажем, выруливает на смотровые площадки. Пусть Луиза тоже пожарится на медленном огне. Долгое ожидание и радостная весть сделают ее еще сговорчивее и услужливее. И потом, он уже не мальчик, полезно немного расслабиться после этого чертовски утомительного съезда.
      Пожалуй, не стоит так спешить: с тех пор, как он въехал в Лигурию, он уже который раз набирает номер квартирки во флигеле, однако телефон не отвечает. Они договаривались, что ключ будет лежать под ковриком у двери, но ему не нравится, что его никто не встретит. Маловероятно, что ей пришлось уйти куда-нибудь вместе с мужем, он же только что с ним говорил: сидит себе в прокуратуре и ни о чем не догадывается.
      Когда на дороге встречается маленький бар на вершине скалы, он снова останавливается, заказывает себе кофе и идет к автомату. Опять и опять набирает номер, но в ответ все слышатся длинные гудки.
      Надо же, до чего этот Конти робкий и забитый. Хорошенькие данные для прокурора, если вдуматься. И особенно растерялся, когда его спросили про виллу "Беллосгуардо". Что бы это значило?..
      Он допивает маленькими глотками кофе, неторопливо обводит взглядом живописные окрестности: великолепные места, Луиза превзошла себя, решив поселиться здесь. Наверное, она выключила телефон или задремала на солнышке, и сейчас он устроит ей замечательный сюрприз, нагрянет нежданно-негаданно. Бедняжка. Это ведь будет их последнее свидание.
      Де Витиса не случайно нет на рабочем месте: со вчерашнего вечера он бьется над решением самой трудной задачи, какую встречал в своей жизни.
      Вчера, в послеполуденный зной, он, успев изучить распорядок дня и привычки соседки, приготовился получить новую порцию любимого зрелища, открыл бюро, прильнул к окуляру, весь напрягся, как хищник при виде жертвы...и вдруг какая-то тень с невероятной быстротой пронеслась через спальню и очутилась за спиной у женщины, которая вся ушла в гадание.
      Только это и успел разглядеть Де Витис, но ему показалось, что визитер одет в светлый плащ с поднятым воротником. Одет, прямо скажем, не по сезону. Сейчас он наконец узнает, кто его второй жилец - никем иным пришедший быть не может, ведь Луиза даже не шелохнулась, она продолжает бросать на измятую постель карту за картой в последовательности, известной и понятной лишь ей одной.
      Внезапно загадочный визитер набрасывается на женщину и после недолгой борьбы привязывает ее к спинке кровати. Де Витису прекрасно видна была Луиза с кляпом во рту, нападавший же все время стоял к нему спиной, и клеенчатый берет был нахлобучен до самых бровей.
      Возня за стеной сопровождалась нечленораздельными возгласами и короткими отрывистыми репликами, создававшими впечатление, что эти двое знают друг друга, - и все это под аккомпанемент ударов, которые сыпались на бедную женщину. А она почему-то не сопротивлялась, словно это не было для нее неожиданностью.
      Бывает, что любовники предельно жестоки в своих чувствах и достигают желанного пароксизма страсти прямо-таки зверскими методами.
      Наконец недостойный любовник или кто бы он ни был перестал терзать Луизу, оставив ее в полной неподвижности. Глаза у несчастной чуть не вылезли на лоб, живот и ноги перетягивала крепкая нейлоновая веревка, которой она была привязана к спинке кровати.
      Пережитое потрясение словно сконцентрировалось в ее застывшем взгляде, испуганном и неподвижном, - никогда еще Де Витису не доводилось встречать такого трагического взгляда, даже у осужденных на каторгу.
      Вот нападавший снова появился перед окуляром, огляделся, подошел к окну и опустил жалюзи - словно занавес над ужасной сценой. Де Витис поспешно закрыл потайную дверцу бюро; он решил ничего не предпринимать до завтра. За ночь ему непременно что-нибудь придет в голову, а у Луизы, конечно же, будет возможность привести себя в порядок, чтобы как можно скорее заблистать прежней красотой.
      Глава 10
      За три минуты до конца матча. Меткая поговорка. В подлунном мире. Где все кончается?
      Боже мой, как оконфузилась "Генуя"!
      "Драма случилась в предпоследний день чемпионата, за три минуты до конца матча. Бомбардир "Генуи" Роберто Пруццо, которого руководство клуба, лелея чистолюбивые планы и испытывая нажим болельщиков, в прошлом году отказалось уступить за два с лишним миллиарда, пробил штрафной прямо в объятия вратаря, как последний мальчишка..."
      Раскрыв газету так, чтобы лица и ноги игроков, заголовки и турнирные таблицы, относящиеся к любимой команде, можно было охватить одним взглядом, Берарди смакует спортивное приложение, хотя утро уже на исходе. Де Витис пока не появился, но почитать спокойно все равно не дают: то и дело его зовет к себе Конти. "...Все ожидали, что "Интер", даже не имея концепции игры, все равно забьет гол, но никто не думал, что это ему так легко удастся; динамичная игра Мальвитти в обороне, техничность Пардини были сведены на нет неповоротливостью Гарена, и мощный удар Васкона команда встретила какой-то бестолковой суетой..." Чтобы не потерять нить повествования, Берарди водит пальцем по строчкам и комментирует вслух наиболее выразительные места в тексте.
      Утро выдалось прямо-таки мучительное; явившись на службу, Конти - а сегодня он пришел очень рано, почти одновременно с самим Берарди - без конца спрашивает, на месте ли Де Витис, и вообще вызывает по разным пустякам, а на деле только затем, чтобы опять задать все тот же вопрос. Берарди сорок лет служит в прокуратуре, он нюхом чует: здесь что-то неладно. Сегодняшнее утро не как другие. Он уже в десятый раз зашел в кабинет Конти и услышал, как тот говорит об эскорте с каким-то "превосходительством", явно не с Де Витисом ведь с глазу на глаз эти двое говорят друг другу "ты".
      Вот он опять зовет.
      Берарди секунду медлит, но это бесполезно: от сознания, что надо идти, он уже не в состоянии связывать слова в газетной статье, фразы разваливаются, превращаясь в бессмысленный набор фамилий и цифр. Кто знает, вдруг его вызывают в последний раз и потом можно будет спокойно дочитать. Он так и не разобрался, кто забил гол.
      Не спеша направляется он к кабинету Конти, старый паркет всхлипывает и поскрипывает при каждом шаге, и вдруг, на полпути, из-за закрытой двери он слышит громкий, взволнованный голос заместителя прокурора. Кажется даже, что он нарочно так кричит, хочет, чтобы его слышали за дверью.
      - Что? Громче, говорите громче.., кто вы? Берарди на какое-то время теряется: непонятно, с чего он так волнуется; затем решительно стучит и открывает дверь. Конти повелительным жестом приглашает войти:
      - Входите, Берарди, входите.
      Поневоле приходится слушать, как Конти тем же взбудораженным тоном продолжает разговор:
      - Кто?.. Где?.. Кто это говорит? Откуда вы звоните?.. Наконец он наклоняется к столу и трясущейся рукой царапает в блокноте несколько строк, которые ему диктуют по телефону:
      - Где, вы сказали?.. Какая улица?.. Дом среди зелени, желтый.., как вы сказали? В стиле модерн? А вы уверены? Ну ладно, ладно, а все-таки, кто вы? Алло, алло, алло...
      После бесплодных попыток докричаться он поворачивается к Берарди и, словно извиняясь за своего таинственно собеседника, протягивает ему листок:
      - Повесил трубку.., анонимный звонок.., похоже, там покойник.., в общем, какая-то скверная история. Так или иначе, дайте адрес телефонистке, пусть позвонит в комиссариат. Случилось это, насколько я понял, где-то возле Портовенере. Пусть меня держат в курсе. Я никуда не уйду из кабинета. - И после недолгой паузы:
      - Что, не пришел еще Де Витис?
      - По-моему, нет, еще не пришел.
      - Идите, идите.
      Конти сидит после ухода Берарди, словно остолбенев. Он размышляет о подозрительных совпадениях. И как часто они бывают, что называется, на пустом месте. Впрочем, бывает и по-другому.
      Из задумчивости его выводит истошный вой полицейской сирены. Вой разносится по залитым солнцем бульварам, то слабея, то усиливаясь. Наконец раздается последняя зловещая трель, и сирена утихает, затерявшись среди городского шума.
      Теперь остается только ждать, когда вслед за воем сирены затрещит телефон.
      Говорят, что ночь всегда приносит с собой умные мысли. Но такой ужасной ночи Де Витис не помнит с тех пор, как вступил в пору зрелости. Даже после экзамена на аудитора, который он и по сию пору переживает заново в кошмарных снах, даже тогда не мерещились ему такие ужасы. Ни на минуту не покидает его образ несчастной Луизы, обнаженной и истерзанной, во власти мучителя. Может быть, в эту ночь он враз потерял упоительное зрелище, любовницу и репутацию.
      Но более всего потрясает и ужасает его то, что он внезапно попал в зависимость от того, что произошло у него за стеной. От одной этой мысли теряешь присутствие духа, а когда предвидишь грядущее бедствие и сознаешь, что сделать ничего нельзя, ужас сменяется тягостным недоумением. Когда человека, привыкшего к власти, охватывает такая тревога, он воспринимает все как чудовищную несправедливость: как если бы в один прекрасный день от богов потребовали отчета в содеянном. Обычно Де Витис ставил в безвыходное положение других; теперь, как это ни печально, в подобном положении находится он сам.
      Он встал и занялся привычными утренними делами, но как-то рассеянно, несобранно, ходит взад-вперед по ванной, хватаясь то за мыло, то за кран и ничего не доводя до конца. Он плохо управляет своими движениями: собираясь чистить зубы, судорожно сжимает податливый тюбик, оттуда выскакивает длинная змейка пасты, край которой меланхолично свешивается со щетки. Пальцы не слушаются, все тело, словно завороженное ощущением близкой опасности, стало скованным, хрупким.
      Он прекрасно знает, что неповинен в случившемся за стеной, но ведь и на свидетеля в определенной мере ложится тень злодеяния. Назло всем он устраивается на унитазе, разглядывает ромбики кафеля на полу, как будто в этих незатейливых узорах можно прочесть веление судьбы. Потом, устав от неудобной позы и бесплодных усилий, спускает воду; вода шумит, но ее заглушает стук сердца, которое твердит ему: успокойся, все в порядке, что ты волнуешься?
      Когда бурный поток воды в бачке стихает, на поверхности воды в глубине унитаза появляется отражение его помятого лица. Неужели это конец? А он-то мнил себя вершителем судеб.
      Он надевает красный шелковый халат, запахивает его на животе, подпоясывается толстым витым шнуром и, завязав бант, становится перед зеркалом: побриться сейчас или же потом, после того как он посмотрит и узнает, что там?
      Но сегодня утром его руки действуют сами по себе, вилка уже в розетке, бритва с жужжанием ползает по лицу, выскабливая скулы и подбородок, сегодня пользоваться опасной бритвой было бы просто безумием.
      Он не намерен спешить. Наконец, гладкий и сияющий, как новорожденный младенец, он направляется в кабинет, стараясь не попасться на глаза верной Этторине; ему хочется глянуть в окуляр, но чтобы об этом никто не узнал. Возникает мысль, быть может, наивная: если ему это удастся, там, за стеной, все вновь будет в порядке.
      Увы, Этторина, изучившая режим и привычки хозяина, слышит его тяжелые шаги и, когда он уже собирается отпереть заветное бюро, появляется перед ним с подносом. Де Витис поспешно и неуклюже поворачивается к столу, куда она ставит кофе, молоко и поджаренный хлеб. Она наклоняется, чтобы подложить край салфетки под тарелку, на миг их взоры встречаются, и Де Виттис замечает в глазах женщины хитрое, торжествующее злорадство.
      Наконец Этторина исчезает, Де Витис поспешно раскрывает свой оптический прибор. И потрясает его не столько то, что Луиза все еще там и все в том же положении, неподвижная, с выпученными глазами, которые словно глядят ему прямо в лицо, хотя и кажутся менее выразительными, чем несколько часов назад, сколько внезапно возникшая гнетущая, безысходная зависимость его, гордого обладателя чинов, привилегий и доходов от связанной женщины за стеной. Да, находясь под одной крышей, они отныне намертво связаны друг с другом.
      И что он теперь может поделать?
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      Истину не открывают, ее творят.
      Сент-Экзюпери. Дневники
      Но праведник погибнуть должен,
      Чтобы злодей спастись не мог.
      Тассо. Освобожденный Иерусалим
      Глава 1
      Притупленные инстинкты. Основания для беспокойства. Жуткая маска.
      Нe следует думать, будто домашние животные умом и восприимчивостью уступают своим диким предкам. Отнюдь нет; именно благодаря природному умению приспосабливаться к любым условиям - а не это ли и есть ум животных? - они сумели усвоить новый тип поведения, более осторожный и осмотрительный, сделавший их полезными человеку. Во многом их чувства утратили прежнюю остроту, а спокойная жизнь под защитой человека постепенно ослабила врожденные инстинкты и, кажется, почти свела их на нет. Но разве не такие же изменения наблюдаются у царя природы - человека, если сравнить его с доисторическим пращуром? Кто дерзнет поставить совершенный интеллект современного человека ниже интеллекта его предков?
      Очевидно, именно притупление природных инстинктов позволило и людям, и животным обрести свободу действий, которая отличает цивилизованного человека и домашних животных от их диких сородичей. Лучшим примером такой эволюции может служить собака.
      Ронда, овчарка комиссара Вердзари, чувствует любое недомогание или симптом болезни своего хозяина, будь то грипп или мигрень, и всякий раз, когда он выглядит подавленным или встревоженным, впадает в трогательное беспокойство. Она не вертится около него, как обычно, а только поглядывает украдкой и трется мордой о его рукав, словно желая утешить. И, что самое удивительное, такое же нежное участие проявляет она, когда хозяин навеселе. Ее отчаяние бывает столь красноречивым, что хозяину порой хочется бросить пить.
      Сейчас Вердзари катит на служебной "альфа ромео" в сторону Портовенере, и, глядя на его озабоченное лицо, Ронда скулит не переставая. Она устроилась позади хозяина, настороженно двигает ушами, беспокойно вытягивает шею.
      А у Вердзари есть все основания для беспокойства. Он хорошо знает эти места: в поселке Грацие единственный дом двадцатых годов, подходящий под описание прокуратуры, - это вилла Де Витиса. Остальные постройки более позднего времени.
      Машина несется на предельной скорости, с включенной сиреной, преодолевая несколько километров побережья, что отделяют город от места происшествия, а в это время озадаченный комиссар спрашивает себя, почему неизвестный осведомитель решил позвонить в прокуратуру, и не кому-нибудь, а заместителю прокурора, вместо того чтобы обратиться к нему самому или в полицейский участок. Может быть, он уже знал, что дело как-то касается Де Витиса? Нет, это кажется не правдоподобным. Разве что за этим кроется что-то личное - какого рода, пока неясно, но происшествие представляется ему странным, очень странным.
      Как понять, например, что Конти получает информацию, и вместо того чтобы броситься звонить Де Витису, выразить начальству почтительное сочувствие, дает телефонограмму в комиссариат?
      Доехав до мыса Пеццино, Вердзари просит водителя выключить сирену:
      - Зачем этот вой?! На дороге сейчас пусто, убийцу ты не испугаешь, он давно успел смыться.., если он вообще был, а покойнику сирена не поможет, верно ведь?
      На самом деле причина другая. Комиссар хочет подъехать к "Беллосгуардо" тихо и незаметно. Де Витис не такой человек, чтобы с ним не считаться; он тридцать лет в прокуратуре, похоже, скоро получит долгожданное повышение, и нагрянуть к нему под истошный рев сирены не просто бестактно, но даже небезопасно. И потом, комиссар ни чуточки не верит в эту историю. Наверное, тут просто игра чьего-то воспаленного воображения или проделка хама, которому не дают покоя заслуженный авторитет и принципиальность Де Витиса. Не первый раз Де Витис становится жертвой инсинуаций.