Я не буду подробно рассматривать боевые действия 1941 года, поскольку они были с достаточной полнотой описаны в книге генерала Гудериана «Воспоминания солдата»{164}. Вообще говоря, наши наступательные операции 1941 года подтверждают справедливость замечания Жомини относительно вторжения Наполеона: «Россия – страна, в которую легко проникнуть, но из которой трудно вернуться». В первые недели вторжения казалось, что стремительно наступающие немецкие войска все сметут на своем пути. В начале войны авиация русских, технически значительно уступавшая нашей, была подавлена германскими военно-воздушными силами, а танковые дивизии все дальше и дальше продвигались в глубь России. Для нас всегда останется открытым вопрос о том, могли ли мы добиться победы в критический 1941 год, если бы стратегия Гитлера была иной. Удар на Москву, сторонником которого был Гудериан и от которого мы в августе временно отказались, решив сначала захватить Украину,, возможно, принес бы решающий успех, если бы его всегда рассматривали как. главный удар, определяющий исход всей войны. Россия оказалась бы пораженной в самое сердце, ибо обстановка в 1941 году значительно отличалась от той,, которая была в 1812 году. Москва уже не являлась столицей по существу бесформенного государства, стоящего на низкой ступени развития, а представляла собой звено административной машины Сталина, важный промышленный район, а также – что имело, пожалуй, решающее значение – была центром-всей железнодорожной системы европейской части России.
Однако не следует забывать, что хотя германские вооруженные силы имели значительное качественное превосходство и располагали господством в воздухе, они все же испытывали большие трудности. Самым серьезным препятствием; для нашего продвижения оказалась слаборазвитая дорожная сеть. По этому поводу у Лиддел Гарта есть заслуживающее внимания высказывание{165}:
«Если бы за годы советской власти в России была создана примерно такая же дорожная сеть, какой располагают западные державы, то эта страна, возможно, была бы быстро завоевана. Плохие дороги задержали продвижение немецких механизированных войск.
Но в этом есть и другая сторона: немцы упустили победу потому, что они основывали свою мобильность на использовании колесного, а не гусеничного транспорта. Колесные машины застревали в грязи, а танки могли продолжать движение. Несмотря на плохие дороги, танковые части с гусеничным транспортом могли бы овладеть жизненно важными центрами России задолго до наступления осени».
Вторым фактором явились высокие качества русских танков. В 1941 году «и один из наших танков не мог сравниться с Т-34, имевшим 50-мм броню, 76-мм пушку с большой начальной скоростью снаряда и обладавшим довольно высокой скоростью при прекрасной проходимости{166}. Эти танки не использовались в больших количествах до тех пор, пока наши передовые части не стали приближаться к Москве; здесь Т-34 сыграли большую роль в спасении русской столицы. Гудериан описывает, как 11 октября 1941 года его 24-й танковый корпус подвергся ожесточенной контратаке северо-восточнее Орла, и отмечает: „Множество русских танков Т-34 приняли участие в бою и нанесли тяжелые потери немецким танкам. Качественное превосходство, которое мы имели до сих пор, отныне перешло к противнику“{167}. В результате доклада Гудериана были приняты меры, направленные на ускорение выпуска модернизированных образцов танков T-III и T-IV, а также на то, чтобы усилить броневую защиту существующих танков этих типов{168}.
Говоря о нашем летнем наступлении 1942 года, я считаю целесообразным остановиться на прорыве немецкими войсками русской обороны на юге с выходом на рубеж реки Дон, так как это дает возможность хорошо показать основные принципы, которыми мы руководствовались в боевом использовании танковых войск, и причины, позволившие нам достичь крупных тактических успехов. Немецкое наступление на юге России в июне и июле 1942 года еще раз подчеркивает большое значение маневра и убедительно доказывает, насколько прав Гудериан, заявляющий, что «двигатель танка не менее важное оружие, чем его пушка».
Во время этого наступления наши танки поддерживались господствующей в воздухе авиацией, однако надо заметить, что на восточном театре военных действий эта поддержка не имела такого значения, как во время боев во Франции или Африке. В то время как на Западе в 1940 и 1944 – 1945 годах огромное влияние на исход танковых боев оказывала авиация, на обширных равнинах России главным средством к достижению победы были танковые армии. Эффективная авиационная поддержка могла быть обеспечена только на отдельных участках и на короткий срок, причем никогда не удавалось добиться такого превосходства в воздухе, каким располагали на Западе немцы в 1940 году и англо-американцы в 1944 – 1945 годах.
Я вовсе не хочу этим сказать, что поддержка со стороны авиации в условиях России не так уж обязательна; я лишь подчеркиваю, что огромная протяженность фронтов в 1941 и 1942 годах и относительная слабость авиации, участвовавшей в боях, ограничивали эффективность поддержки с воздуха. Опыт боевых действий в России показывает, что чем шире авиация поддерживает и снабжает бронетанковые войска, тем больше их подвижность и реальнее шансы на успех.
На схеме 26 показана линия фронта на юге России в середине 1942 года и направления ударов немецких войск. В летнем наступлении 1942 года наши армии на юге имели своей задачей разгром войск маршала Тимошенко и ликвидацию противника в излучине реки Дон между Ростовом и Воронежем с тем, чтобы создать трамплин для последующего наступления на Сталинград и нефтяные районы Кавказа. Наступление на Сталинград и Кавказ планировалось начать значительно позже, возможно, не раньше 1943 года.
Основная роль в операции первоначально отводилась группе армий Вейх-са, включавшей в свой состав три армии, в том числе 4-ю танковую армию. Группе армий Вейхса было приказано прорвать фронт русских на курском направлении. Вслед за этим 4-я танковая армия двумя танковыми корпусами должна была войти в прорыв и достичь Дона у Воронежа. Отсюда она поворачивала вправо и вместе с 40-м танковым корпусом 6-й армии, который переподчинялся на этом этапе командующему 4-й танковой армии, продвигалась вдоль Дона. Предполагалось, что в огромной излучине реки между Воронежем и Ростовом удастся окружить много русских дивизий{169}.
Одновременно должны были перейти в наступление полевые армии. В их задачу входило обеспечение флангов и тыла танковых войск; особенно это касалось северного фланга, который оказался бы слишком растянутым и весьма уязвимым. Перед группой армий Вейхса лежала идеальная для танков местность – открытая с небольшими холмами равнина обеспечивала нашим танкам полную свободу маневра.
Фронт маршала Тимошенко был ослаблен бесплодным майским наступлением южнее Харькова. Кроме того, русское Верховное Главнокомандование рассчитывало, что мы будем наступать на московском направлении, и соответственно с этим расположило свои стратегические резервы. Поэтому наступление немецких войск на участке между Курском и Харьковом, предпринятое 28 июня, было для противника полной неожиданностью. Русский фронт был прорван, и 4-я танковая армия устремилась к Дону.
Командующий 4-й танковой армией генерал Гот должен был выйти на Дон в районе Воронежа, а затем повернуть строго на юг. Ему удалось выполнить свою задачу за десять дней, в течение которых его войска с непрерывными боями прошли 190 км. Здесь нет необходимости подробно излагать ход боевых действий, поэтому я буду говорить только об основных факторах, определивших успех Гота. Их можно свести к следующему:
1) Приказ, отданный танковым частям командованием группы армий Вейхса и группы армий «Юг», был предельно четок и ясен, и в него никогда не вносились ни поправки, ни тем более серьезные изменения. Поспешно подтянутые русскими резервы были сначала смяты танками, а затем разгромлены следовавшими за ними пехотными дивизиями. Командование смело принимало рискованные решения. У генерала Гота ни разу не возникла необходимость уклониться от достижения своей основной цели – выйти к Дону у Воронежа.
2) Немецкая авиация поддерживала только наступающие танковые части.
3) Звенья и эскадрильи воздушной разведки были непосредственно подчинены командованию 4-й танковой армии, что позволяло дивизиям и корпусам своевременно получать предупреждение о появлении в районе боев танковых резервов русских. В танковом бою у Городища, как раз посередине между Курском и Воронежем, передовые танковые части русских были встречены противотанковой артиллерией танкового корпуса и затем уничтожены нашими танками, атаковавшими противника с фланга и с тыла. Поскольку у наших командиров была возможность своевременно «заглянуть» в расположение противника и узнать, что он готовит, они могли организовать засады и отразить одну за другой контратаки противника. Подобно французам в 1940 году, русское командование растерялось и стало вводить в бой резервы по частям, а это было лишь на руку 4-й танковой армии.
4) Все старшие офицеры, в том числе и командиры корпусов, находились в боевых порядках передовых частей. Даже генерал Гот чаще бывал в передовых танковых частях, чем в своем штабе, хотя штаб армии всегда находился близко к фронту. Командиры дивизий двигались с передовыми отрядами в сопровождении бронированных подвижных средств связи, с помощью которых они управляли сложными передвижениями своих войск. Они видели, как развертывается бой, и могли быстро использовать всякий благоприятный момент. Многие офицеры 4-й танковой армии служили раньше в кавалерии и сохранили смелость и порыв, присущие кавалеристам.
Во время наступления 4-й танковой армии к Дону пехота 2-й немецкой армии заняла глубокоэшелонированную оборону на рубеже Воронеж, Орел, которую безуспешно пытались прорвать русские танковые части. Достигнув Воронежа, немецкие танковые дивизии развернулись фронтом на юг. Этот поворот совпал как раз с особенно ожесточенными атаками русских против 2-й армии, и нужно было иметь большое самообладание, чтобы не вернуть назад танки для поддержки пехоты. Один за другим прибывали и вводились в бой корпуса русских на северном фланге, который был все еще слабо и неравномерно защищен. Но путь на юг был открыт, и командование двух немецких групп армий не захотело отказаться от поставленной цели. Опасения 2-й армии были оставлены без внимания, и все без исключения танковые части получили приказ наступать в южном направлении. Благодаря силе воли и решительности фон Вейхса и его коллеги фельдмаршала Листа была одержана крупная победа. Войска Тимошенко были охвачены с севера, и танкисты Гота устремились вперед на равнине между Северным Донцом и Доном. Жара и пыль изнуряли войска, но ничто не остановило их продвижения. 23 июня пал Ростов, и наше верховное командование объявило о захвате 240 тыс. пленных.
Глубина района боевых действий определялась наличием в тылу противника такой реки, как Дон, преграждавшей немецким войскам путь к бескрайним просторам. Однако авангард 4-й танковой армии сумел форсировать Дон и ворвался в Воронеж 3 июля, что вовсе не совпадало с первоначальным планом. Здесь следует прежде всего сказать, что высшему командованию вовсе не легко сдерживать отчаянно смелых, быстро и решительно действующих командиров, которые мчатся на противника в головных танках. В указанном мною случае командир танковой роты в азарте стремительного преследования ворвался со своими пятнадцатью-двадцатью машинами по захваченному у русских неповрежденному мосту прямо в Воронеж, увлекая следом за собой свой батальон, полк, а в конечном итоге и всю дивизию.
Выход к Дону у Воронежа и последующее развитие успеха в направлении Ростова и излучины Дона показывают, какой наступательной мощью обладали танковые войска при надлежащем управлении. Тактическое превосходство наших танковых дивизий было явным, но использование танков на обширной территории требует также и полководцев, в совершенстве владеющих искусством стратегии. У нас были такие полководцы, но у нас был и Адольф Гитлер.
Действительно, крупные успехи в июне и июле 1942 года были сведены на нет тем, что немецкое верховное командование не сумело проявить стратегической проницательности и развить успех, а кроме того, ему не хватило должной решительности в момент, когда решающие победы были почти в наших руках. Русские понесли огромные потери, их командование находилось в полной растерянности, и было очень важно не дать им возможности привести себя в порядок. Фельдмаршал фон Клейст, командующий 1-й танковой армией, уверяет, что Сталинград можно было взять в июле 1942 года. Он говорил Лиддел Гарту{170}:
«4– я танковая армия наступала… левее моей армии. Она могла бы овладеть Сталинградом без боев в конце июля, но была повернута на юг с целью помочь моим войскам форсировать Дон. Мне не нужна была эта помощь, части 4-й армии лишь забили дороги, по которым двигались мои войска. Когда она спустя две недели вновь повернула на север, русские уже сосредоточили достаточное количество сил под Сталинградом, чтобы приостановить ее продвижение».
После этого случилось одно из самых больших несчастий в истории германской армии – мы рассредоточили свои усилия между Сталинградом и Кавказом. По мнению фон Клейста, он мог бы выполнить поставленную перед ним задачу и овладеть важными нефтяными районами Кавказа, если бы его войска не перебрасывались по частям на помощь нашей 6-й. армии под Сталинград. После того как попытка взять Сталинград с хода окончилась неудачно, лучше было бы оставить у города заслон; Гитлер же, бросив все силы против одного крупного города и начав его осаду, играл тем самым на руку русскому командованию. В уличных боях немцы теряли все свое преимущество в маневре, в то время как недостаточно хорошо обученная, но необычайно стойкая русская пехота могла наносить им большие потери.
Осенью 1942 года Гитлер совершил грубейшую ошибку в руководстве военными действиями – он пренебрег давно известным принципом сосредоточения. Распыление сил между Кавказом и Сталинградом привело к краху всей кампании.
ОКРУЖЕНИЕ ПОД СТАЛИНГРАДОМ
Мы не располагаем достаточным количеством достоверного материала о Сталинградской битве. В книге Пливьера{171} содержатся отдельные яркие и мрачные зарисовки, но она представляет собой главным образом беллетристическое произведение, автор которого не был участником изображаемых событий. К счастью, мне удалось воспользоваться помощью и советами одного старшего офицера, который находился в 6-й армии и прибыл оттуда за несколько дней до капитуляции, – полковника немецкого генерального штаба Г. Р. Динглера, служившего в 3-й моторизованной дивизии первым офицером штаба. Полковник Динглер предоставил в мое распоряжение подробное описание боевых действий.
Динглер указывает, что когда немецкие войска подошли к Сталинграду, их силы уже иссякали. Для завершения победы не хватало наступательной мощи, а возместить понесенные потери не было возможности. Уже одно это обстоятельство не только оправдывало отступление, но и вынуждало его начать. Однако германское командование отказалось от такой идеи, игнорируя уроки истории и опыт предшествовавших войн. Результатом этого явилось полное уничтожение целой армии под Сталинградом.
В этой связи Динглер приводит выдержку из Клаузевица:
«Положение наступающего, находящегося в конце намеченного им себе пути, часто бывает таково, что даже выигранное сражение может побудить его к отступлению, ибо у него нет уже ни необходимого напора, чтобы завершить и использовать победу, ни возможности пополнить понесенные потери»{172}.
Это изречение совпадает с замечанием Наполеона по поводу Бородинского сражения 1812 года: «Если бы я довел победу до конца, для достижения других побед у меня не осталось бы солдат». Подобная обстановка легко может сложиться при ведении операций в России с ее необъятной территорией, суровым климатом и огромными ресурсами.
Динглер рассказывает о том, что 21 августа 1942 года 15-я танковая дивизия и 3-я моторизованная дивизия 14-го танкового корпуса наступали на Дону с плацдарма у Песковатки, стремясь выйти к Волге севернее Сталинграда. 14-му танковому корпусу была поставлена задача прикрывать северное крыло главных немецких сил, продвигающихся между Волгой и Доном на Сталинград. Расстояние между двумя реками составляло примерно 70 км. 16-я танковая дивизия должна была организовать оборону фронтом на север, примыкая правым флангом к западному берегу Волги. Предполагалось, что левее 16-й дивизии расположится 3-я моторизованная дивизия, а промежуток между 3-й моторизованной дивизией и Доном займут пехотные дивизии.
Местность между Доном и Волгой представляет собой степь, напоминающую пустыню. Высота отметок над уровнем моря колеблется в пределах 70 – 150 метров, продвижению войск мешают многочисленные балки, перерезающие степь в разных направлениях, главным образом с севера на юг. Сопротивление, оказанное русскими между Доном и Волгой, было сравнительно слабым. Как правило, наши подвижные войска обходили узлы сопротивления противника, подавлением которых занималась шедшая следом пехота. 14-й танковый корпус без особого труда выполнил поставленную задачу, заняв оборонительные позиции фронтом на север. Однако в полосе 3-й моторизованной дивизии находились одна высота и одна балка, где русские не прекращали сопротивления и в течение нескольких недель доставляли немало неприятностей немецким войскам.
Динглер указывает, что сперва этой высоте не придавали серьезного значения, полагая, что она будет занята, как только подтянется вся дивизия. Он говорит: «Если бы мы знали, сколько хлопот доставит нам эта самая высота и какие большие потери мы понесем из-за нее в последующие месяцы, мы бы атаковали более энергично». Динглер делает следующий вывод:
«Этот случай послужил нам полезным уроком. Если нам не удавалось выбить русских с их позиций, осуществить прорыв или окружение в момент, когда мы еще быстро продвигались вперед, то дальнейшие попытки сломить сопротивление противника обычно приводили к тяжелым потерям и требовали сосредоточения больших сил. Русские – мастера окапываться и строить полевые укрепления. Они безошибочно выбирают позиции, имеющие важное значение для предстоящих боевых действий. Так было и с этой высотой, где русские могли долго обороняться и держать под наблюдением наши тылы».
Балка, удерживаемая русскими, находилась в тылу 3-й моторизованной дивизии. Она была длинной, узкой и глубокой; проходили недели, а ее все никак не удавалось захватить. Изложение Динглером боевых действий показывает, какой стойкостью отличается русский солдат в обороне:
«Все наши попытки подавить сопротивление русских в балке пока оставались тщетными. Балку бомбили пикирующие бомбардировщики, обстреливала артиллерия. Мы посылали в атаку все новые и новые подразделения, но они неизменно откатывались назад с тяжелыми потерями – настолько прочно русские зарылись в землю. Мы предполагали, что у них было примерно 400 человек. В обычных условиях такой противник прекратил бы сопротивление после двухнедельных боев. В конце концов русские были полностью отрезаны от внешнего мира. Они не могли рассчитывать и на снабжение по воздуху, так как наша авиация в то время обладала полным превосходством. В ночное время одноместные открытые самолеты с большим риском часто прорывались к окруженным русским и сбрасывали незначительное количество продовольствия и боеприпасов.
Не следует забывать, что русские не похожи на обычных солдат, для которых снабжение всем необходимым имеет большое значение. Мы неоднократно имели возможность убедиться в том, как немного им нужно.
Балка мешала нам, словно бельмо на глазу, но нечего было и думать о том, чтобы заставить противника сдаться под угрозой голодной смерти.
Нужно было что-то придумать.
Истощив весь запас хитроумных уловок, которым нас, штабных офицеров, в свое время учили, мы пришли к выводу, что нужно обратиться за помощью к боевым командирам, непосредственно выполняющим задачу. Поэтому мы вызвали наших лейтенантов и попросили трех из них разобраться в обстановке и предложить что-либо полезное. Через три дня они представили свой план. По этому плану предполагалось разделить балку на несколько участков и расположить танки и противотанковые орудия прямо против окопов русских, после чего наши штурмовые подразделения должны были подползти к окопам и выбить оттуда противника.
Все произошло согласно плану – русские даже не ожидали, что к ним вот так просто придут и попросят из окопов, но несколько ручных гранат и орудийных выстрелов оказались убедительным приглашением. Мы были поражены, когда, сосчитав пленных, обнаружили, что вместо 400 человек их оказалось около тысячи. Почти четыре недели эти люди питались травой и листьями, утоляя жажду ничтожным количеством воды из вырытой ими в земле глубокой ямы. Однако они не только не умерли с голоду, но еще и вели ожесточен-ные бои до самого конца».
А в это время немецкие войска продолжали наступление на Сталинград стремясь овладеть городом. Русские.оказывали решительное сопротивление, и наступающим частям приходилось вести бои за каждую улицу, за каждый квартал, за каждый дом. Потери были огромны, боевой состав частей угрожающе сокращался.
Сталинград находится на западном берегу Волги, имеющей здесь ширину свыше 3 км, и тянется с севера на юг более чем на 30 км. В центральной части города расположены заводы, а на окраинах находятся, вернее находились, небольшие деревянные жилые дома. Крутой берег реки представляет прекрасную позицию для обороны, и небольшие очаги сопротивления держались здесь до тех пор, пока Сталинград вновь не перешел в руки русских. Русские умело использовали в своей обороне прочные заводские здания, и выбить их оттуда можно было лишь ценой огромных потерь. По личному приказу Гитлера в Сталинград были срочно переброшены по воздуху пять саперных батальонов, но через несколько дней от них почти ничего не осталось. Правда, все эти очаги сопротивления не оказывали никакого влияния на общую обстановку в районе Сталинграда, но Гитлер считал ликвидацию противника в городе вопросом политического престижа. Так были принесены в жертву многие лучшие соединения, и немецкие войска понесли невосполнимые потери.
В ходе этих боев части 14-го танкового корпуса удерживали оборонительные позиции на северном участке Сталинградского фронта. Местность была ровной и открытой, слегка повышающейся к северу, но зато в полосе 3-й моторизованной дивизии было трудно выбрать позицию, которая не просматривалась бы русскими, – они все еще удерживали упомянутую выше высоту. Шгаб дивизии расположился в неглубокой балке, и Динглер в связи с этим отмечает: «Мы просидели там два месяца и пережили не один неприятный момент». И добавляет: «Наша балка обладала единственным преимуществом: ни один из старших начальников не рисковал появиться в нашем расположении».
В начале сентября русские с целью облегчить положение защитников Сталинграда стали предпринимать атаки на фронте 14-го танкового корпуса. Ежедневно свыше 100 танков в сопровождении крупных сил пехоты (массирование пехоты вообще было характерно для действий русских) атаковали позиции немецких войск. Наступление велось по принятому у русских принципу: уж если «Иван» решил что-то захватить, он бросает в бой крупные массы войск до тех пор, пока не достигнет поставленной цели или не исчерпает всех своих резервов. Атаки против северного участка продолжались до конца октября, и Динглер по этому поводу делает следующие замечания:
«Я не преувеличиваю, утверждая, что во время этих атак мы не раз оказывались в безнадежном положении. Тех пополнений в живой силе и технике, которые мы получали из Германии, было совершенно недостаточно. Необстрелянные солдаты не приносили в этих тяжелых боях никакой пользы. Потери, которые они несли с первого же дня пребывания на передовой, были огромны. Мы не могли постепенно „акклиматизировать“ этих людей, направив их на спокойные участки, потому что таких участков в то время не было. Невозможно было также и отозвать с фронта ветеранов, чтобы организовать должную подготовку новичков».
Огонь русской артиллерии действительно был очень сильным. Русские не только обстреливали наши передовые позиции, но и вели огонь из дальнобойных орудий по глубоким тылам. Пожалуй, следует хотя бы коротко сказать и об опыте, полученном нами в эти напряженные дни. Вскоре артиллерия заняла первостепенное место в системе нашей обороны. Поскольку потери росли и сила нашей пехоты истощалась, основная тяжесть в отражении русских атак легла на плечи артиллеристов. Без эффективного огня артиллерии было бы невозможно так долго противостоять настойчиво повторяющимся массированным атакам русских. Как правило, мы использовали только сосредоточенный огонь и старались нанести удар по исходным позициям русских до того, как они могли перейти в атаку. Интересно отметить, что русские ни к чему не были так чувствительны, как к артиллерийскому обстрелу.
Мы пришли также к выводу, что нецелесообразно оборудовать позиции на передних скатах, поскольку их нельзя было оборонять от танковых атак. Не следует забывать, что основу нашей противотанковой обороны составляли танки, и мы сосредоточивали все танки в низинах непосредственно у переднего края. С этих позиций они легко могли поражать русские танки, как только те достигали гребня высоты. В то же время наши танки были в состоянии оказать поддержку пехоте, обороняющейся на обратных скатах, при отражении танковых атак русских.
Эффективность нашей тактики доказывается тем фактом, что за два месяца боев наша дивизия вывела из строя свыше 200 русских танков.
Командир 14-го танкового корпуса генерал фон Витерсгейм понимал, что положение резко ухудшается. Его корпус с каждым днем слабеет, тогда как атаки русских становятся все более ожесточенными. Скоро должен был наступить такой момент, когда 14-й танковый корпус уже не смог бы больше обеспечивать северный фланг наступающих в районе Сталинграда войск. Генерал фон Витерсгейм доложил об этих соображениях и предложил отвести соединения, участвующие в рискованной сталинградской авантюре, на западный берег Дона в случае, если не будут получены достаточные подкрепления. Если бы его предложение было принято, катастрофы под Сталинградом не произошло бы. Но оно не было принято, так же как не были направлены на фронт и подкрепления. Единственным результатом доклада фон Витерсгейма явилось освобождение его от должности, так как наверху считали, что он слишком пессимистически смотрит на вещи{173}. В октябре русские ослабили свои атаки против 14-го танкового корпуса. Противник перегруппировывал войска и готовился к большому контрнаступлению.
Штабы дивизий и даже корпусов, действовавших в районе Сталинграда, очень мало знали об общей обстановке – по приказу Гитлера никому не полагалось знать больше того, что было абсолютно необходимо для выполнения поставленной ему конкретной задачи. Не удивительно, что среди рядового состава распространялись фантастические слухи. Однако стратегическая обстановка в самом деле была очень серьезной. В десяти километрах южнее Сталинграда русские продолжали удерживать крупный плацдарм у Бекетовки, кроме того, они сохранили плацдармы на западном берегу Дона. Стало известно, что венгерская, итальянская и румынская армии заняли позиции на Дону на юг от Воронежа. Этот факт не мог, конечно, придать бодрости немецким войскам: боевые качества наших союзников никогда не переоценивались, а их жалкая техника не могла способствовать повышению их репутации. Кроме того, никто не мог понять, почему румынские соединения оставили участок в огромной излучине Дона. Они мотивировали свой отход необходимостью высвободить войска для других целей, но в действительности оставили такой участок, удержание которого не требовало особых усилий. Теперь же в руках русских оказался очень важный плацдарм.
В ноябре новый танковый корпус в составе одной немецкой и одной румынской дивизий был выдвинут в излучину Дона. Это был 48-й танковый корпус; в конце ноября я был назначен в этот корпус на дслжность начальника штаба. К этому времени русские уже вели наступление, обладая подавляющим численным превосходством и всеми преимуществами, которые дает внезапность действий.
19 ноября танковая армия генерала Рокоссовского{174} начала намного превосходящими силами наступление со своего плацдарма у Кременской в излучине Дона. Наступление проводилось во взаимодействии с ударом с плацдарма у Бекетовки южнее Сталинграда. Оба удара были нанесены по румынским войскам – их 3-я армия удерживала излучину Дона, а 4-я армия находилась южнее Сталинграда. Я не буду говорить о той панике, которую вызвало среди них новое русское наступление{175}. Русские быстро продвигались вперед, и вскоре их войска соединились у Калача на реке Дон.
Вот как были получены, по словам полковника Динглера, в 3-й моторизованной дивизии известия об этих событиях:
«20 ноября 16-я танковая дивизия, наш правый сосед, получила приказ немедленно оставить занимаемые позиции и переправиться на западный берег Дона у Калача. Видимо, случилось что-то очень серьезное.
21 ноября мы узнали от наших тыловых частей, которые располагались на восточном берегу Дона и южнее Калача, что русские танки приближаются к городу с юга. Из других тыловых частей, находившихся западнее Дона, нам по радио сообщили, что русские подходят к Калачу с севера. Было ясно, что Сталинград вскоре будет окружен. Мы понимали, как трудно будет прорвать это кольцо имевшимися в нашем распоряжении силами – их слабость была совершенно очевидна.
Если русские решили перейти в наступление западнее Дона крупными силами, то вырваться из окружения будет очень тяжело. Однако, несмотря на эти опасения, не было никаких признаков паники – ведь большинство из нас имело за спиной опыт одного, а то и двух окружений. Мы думали, что и на этот раз все в конце концов обойдется.
На северном участке фронта все было спокойно. 24 ноября стало совершенно ясно, что мы окружены крупными силами русских. В ходе широкого наступления противник, наступавший с севера, прорвался в излучину Дона. У южной.границы излучины он был на некоторое время задержан, но затем ему удалось продвинуться крупными танковыми силами в район Калача. Самым неприятным был тот факт, что противник, используя момент внезапности и замешательство немецких войск, сумел захватить неповрежденный мост через Дон{176}. В то же время русские, начавшие наступление с плацдарма у Бекетовки, легко преодолели степной район, в котором находились только немецкие тыловые части».
