Он попытался заговорить, но когда раскрыл рот, ему показалось, что губы рвутся в клочья. Человек с бородкой торопливо произнес по-испански:
      - Не пытайтесь разговаривать: вам это вредно. Может быть, завтра, если все пойдет удачно. Несколько дней покоя, и вы поправитесь.
      Малко с трудом сел на кровати. В комнату вошла маленькая смуглолицая медсестра, державшая в руках огромную банку с желтоватой мазью, от которой шел неприятный запах. Едва она успела натереть австрийца этим чудодейственным снадобьем, как на пороге появился Таконес Мендоза. Малко сделал отчаянное усилие и смог выговорить лишь одно слово:
      - Эсперенца...
      - С ней все в порядке. Она здесь, рядом.
      Голос Таконеса звучал как никогда дружелюбно. Это успокоило Малко. Однако множество вопросов по-прежнему оставалось без ответа. Ясно было лишь то, что их освободили Таконес и его компания. Значит, Мерседес передала его сигнал тревоги... Только бы Ральф Плерфуа, обеспокоенный долгим отсутствием Малко, не наломал дров!
      Медсестра осторожно перевернула Малко на живот и принялась втирать мазь в спину. Это причинило ему такие страдания, что он снова лишился чувств.
      Эсперенца была похожа на вареного омара. Черные волосы еще сильнее подчеркивали красноту ее лица. На ней был бежевый домашний халат. Войдя к Малко и увидев его, она попыталась улыбнуться. Потом села на кровать, дотронулась до его руки и погладила заросшее щетиной лицо.
      - Бедный Эльдорадо, - прошептала она. - Я уже было решила, что мы с тобой умрем вместе.
      Малко улыбнулся в ответ и почувствовал, что это удается ему гораздо лучше, чем накануне.
      - Сколько времени я здесь? - спросил он. - Что произошло?
      Он даже не знал, день сейчас или ночь: в комнате не было окон.
      - Ты здесь два дня. Тебе дали морфий, и ты почти все время спал. Я, впрочем, тоже.
      Эсперенца рассказала австрийцу, как их освободили. Малко слушал, ловя каждое слово, но так и не получил ответ на основной вопрос: кто отдал приказ похитить девушку?
      - Но как туда попал ты? - спросила она.
      Малко в свою очередь поведал ей о собственных злоключениях, о Дивине и об ожидавшей его засаде.
      - Обо мне Гутьерреса предупредил Энрико-француз, - заключил он. - Но тебя-то зачем похитили? Эсперенца покачала головой.
      - Не знаю. Я ничего не могу понять. Но одно ясно: Гутьеррес действовал не по своей инициативе. Нас кто-то предал.
      - А где сам Гутьеррес?
      - Погиб. Ребятам пришлось его уничтожить. Перенести Гутьерреса в машину было им не под силу, а оставшись в живых, он выдал бы нас.
      В комнату вошел Таконес. Малко захотелось поблагодарить его: он был обязан Таконесу жизнью. "Странная ситуация, - подумал он. - Агента ЦРУ спасли его заклятые враги, которые безжалостно разрезали бы его, Малко, на части, если бы узнали, кто он такой на самом деле..."
      Мендоза присел на кровать рядом с Эсперенцей. Малко улыбнулся ему.
      - Хорошо, что я успел сказать пару слов Мерседес! Иначе мы бы давно уже изжарились живьем... В котором часу она вас предупредила?
      Таконес оцепенел. Австрийцу показалось, что его лицо сделалось еще бледнее обычного.
      - Кто, Мерседес? Да я с ней ни разу после собрания не разговаривал...
      Эсперенца нахмурилась и повернулась к Малко.
      - Ты виделся с ней лично?
      Малко покачал головой.
      - Нет, звонил по телефону перед тем, как ехать за тобой на виллу Гутьерреса. Мерседес дала мне свой номер и добавила, что она - единственная из всех вас, кому я могу позвонить. Но все же, это ведь она сказала вам, где мы?
      Губы Таконеса сжалась в тонкую, почти незаметную полоску. Он наклонился к Малко.
      - А что ты ей сказал? - спросил Мендоза бесстрастным голосом, в котором, однако, чувствовалось огромное напряжение.
      - Чтобы она как можно быстрее предупредила тебя. Наступило гнетущее молчание. Малко словно читал мысли Таконеса Мендозы. Венесуэлец мучительно размышлял, кому верить. Если Малко говорит правду, то почему же Мерседес не предупредила их? Резко поднявшись, Таконес встал и вышел из комнаты. Эсперенца выглядела потрясенной и подавленной. Она не мигая смотрела прямо перед собой. Малко взял ее за руку.
      - Ты доверяешь Мерседес?
      - Конечно! - горячо произнесла Эсперенца. - Она необыкновенная женщина. Когда коммунистическую партию объявили вне закона, ее несколько раз арестовывали и пытали, но Мерседес никого не выдала... Она не могла действовать заодно с Гутьерресом. Он ведь был преступником, контрабандистом, в конце концов - просто подонком...
      Таконес вернулся; лицо его сделалось еще более жестким.
      - Я только что говорил с Бобби. С тех пор как я уехал, мне никто не звонил.
      Малко почувствовал на себе его взгляд, скрытый темными стеклами очков, и понял, что эти люди поверят, конечно же, не ему, а Мерседес.
      - Я думаю, будет интересно спросить у нее, почему она тебя не предупредила, - сказал Малко. - У нее наверняка была на то какая-нибудь причина.
      - Надеюсь, - проронил Таконес и покинул комнату.
      Сквозь приоткрытую дверь Малко увидел, что Таконес совещается с Хосе Анджелом. Ветеран Карибского легиона был как всегда неразговорчив. Он лишь покивал головой и уселся на диван в гостиной, повернувшись лицом к двери спальни. С этого момента за Малко стали следить.
      Австриец перехватил обеспокоенный взгляд Эсперенцы. В ней, похоже, происходила мучительная внутренняя борьба. Но вот она порывисто наклонилась к нему и поцеловала в шею, где пульсировала толстая вена.
      - Я тебе верю, - прошептала она. - Но вот остальные сомневаются...
      Он с искренним удивлением спросил:
      - Но почему Мерседес никому ничего не сказала? Она ведь знала, что нам с тобой грозит смерть... Я-то думал, она на вашей стороне.
      - Не знаю, не знаю! - воскликнула Эсперенца. - Я сама ничего не пойму!
      Телефон находился в соседней комнате - там, где сидел Хосе Анджел. Малко отдал бы половину имущества своего замка, чтобы его хотя бы на пять минут оставили одного. Ральф Плерфуа обязан как можно быстрее распутать этот клубок, иначе ему в скором времени придется готовить для Малко венки и соболезнования...
      Мерседес Вега спокойно курила ментоловую сигарету. На столе перед ней лежал вчерашний номер "Эль-Националь" - ежедневной столичной вечерки. На первой странице красовалась невеселая панорама того, что осталось от роскошной виллы Гутьерреса. Статья занимала всю первую страницу и пестрела фотографиями изуродованных трупов.
      Что касается самого Пепе Гутьерреса, то его правую руку обнаружили среди ветвей мангового дерева в саду, опознав ее по фамильному перстню.
      Мерседес без конца подсчитывала упомянутые в статье трупы, но результат всякий раз оказывался неутешительным. Малко и Эсперенца, похоже, остались в живых. Она не знала, каким образом они спаслись, но понимала, что очень скоро это узнает. В газете не сообщалось никаких подробностей о людях, которые превратили райский уголок Гутьерреса в тучу пыли и груду обломков. Один из телохранителей Гутьерреса перед смертью сообщил по телефону, что на них напало несколько человек. Стоявший посреди гостиной автомобиль принадлежал колумбийскому гражданину без определенного места жительства, который несколько месяцев назад бесследно исчез. К тому же номер автомобиля мог запросто оказаться поддельным.
      Полиция пыталась наверстать упущенное, дав чересчур подробное описание камеры пыток, досадуя и удивляясь тому, что в Каракасе до сих пор существуют подобные места.
      Мерседес Вега глубоко затянулась сигаретой, задержала дым в легких и не спеша выдохнула его, глядя в потолок. Ей предстоит пережить неприятные минуты. Два дня назад она - как и все остальные жители Каракаса проснулась от взрыва. А уже через двадцать минут по радио передали первые сообщения. Но напрасно Мерседес покупала все новые газеты - количество погибших оставалось неизменным.
      У нее еще оставалась слабая надежда, что Малко и Эсперенца погибли, и нападавшие увезли их тела с собой. Но особенной уверенности в этом не было.
      Просмотрев газеты, Мерседес позвонила Пако. Она нуждалась в дальнейших указаниях. Правда, первой ее мыслью было собрать вещи и укрыться в одной из колумбийских народных коммун, где у нее имелись многочисленные знакомые. А за это время Отряд народного сопротивления, возможно, прекратит свое существование или благодаря усилиям Дигепола окажется за решеткой.
      Но Пако придерживался иного мнения. Он назначил ей встречу в "Кокорико". Его инструкции отличались предельной простотой: вести себя как ни в чем не бывало. Партии требовалось, чтобы Мерседес оставалась в столице. Если ей устроят очную ставку с иностранцем, она должна все отрицать: ей поверят скорее, чем ему.
      Мерседес не стала спорить. Она уже много лет беспрекословно выполняла приказы. И все же девушка чувствовала сильную тревогу. Мерседес привела в порядок все свои дела и написала два письма близким людям - она всегда поступала так в тех случаях, когда опасалась скорого ареста. Сегодня она накрасилась и оделась тщательнее, чем обычно: надела сиреневое шелковое платье и блестящие черные чулки. Под тонкой тканью четко проступали очертания груди. Мерседес делала все это не из кокетства и не из стремления понравиться. Она знала, что мужчинам нелегко мучить тех женщин, которые вызывают у них желание. А если они это и делают, то чаще всего такими методами, которых она не боялась. Мерседес давно уже научилась относиться к своем телу не как к части самой себя, а как к полезному орудию и своего рода союзнику.
      Она была готова ко всему. Ее лучших друзей давно уже не было в живых. Они нашли свою смерть кто в лесу, кто в горах, под пулями "зеленых беретов" или правительственных солдат. Мысль о погибших друзьях приучила ее покорно ждать того, что должно произойти. А сейчас - немного хладнокровия, и она выпутается...
      Мерседес хотела было позвонить кому-нибудь из Отряда, но передумала: это могло вызвать подозрение. У них было условлено, что она выходит на связь всего два раза в неделю. Итак, она ни о чем не знает, и светловолосый иностранец ей вовсе не звонил...
      В дверь постучали. Мерседес аккуратно погасила сигарету в пепельнице, поднялась, одернула платье, чтобы оно плотнее облегало тело, и взглянула в зеркало на свое отражение. На мгновение ею овладел непреодолимый страх. Ей захотелось убежать, забыть обо всем, стать самой простой, самой обыкновенной женщиной... Но уже в следующую секунду она взяла себя в руки и не спеша открыла дверь.
      На пороге стоял Таконес Мендоза - как всегда в темных очках и с бледным, точно у покойника, лицом. Из-за его спины выглядывал Эль Кура, на этот раз одетый в "штатское".
      Она сделала удивленное лицо:
      - Какими судьбами?
      Мерседес сидела напротив Малко - улыбающаяся, привлекательная и невозмутимая. Время от времени она клала ногу на ногу, шурша чулками: ей было известно, что мужчины очень восприимчивы к этому звуку.
      Эсперенцы ей можно было не опасаться: та сама хотела ей верить. Остальные были опаснее. Особенно Хосе: он смотрел на нее неподвижным как у змеи взглядом.
      - За последние три дня мне никто не звонил, - повторила Мерседес. - Ни наш новый друг, ни кто-либо другой.
      Она облизнула губы кончиком языка. Очная ставка длилась уже полчаса. Мерседес защищалась очень просто, сдержанно и никого не обвиняла: ей никто не звонил - и точка.
      "Следствие" зашло в тупик. Малко явственно ощущал смущение и замешательство всех присутствующих. Эсперенца, разумеется, подтвердила, что его пытали так же, как и ее.
      Но, с другой стороны, кто же приказал Гутьерресу похитить Эсперенцу? И почему Малко вдруг заговорил о своем телефонном звонке, когда никто его ни о чем еще не спрашивал? Таконес склонялся к предположению, что иностранец задумал тонкую уловку, призванную поссорить их с Мерседес, но не мог взять в толк, зачем ему это понадобилось.
      Происходящее напоминало пьесу Сартра. Трое мужчин и Эсперенца лихорадочно размышляли - для них это был вопрос необычайной важности. Один из двоих лжет - либо Малко, либо Мерседес. А поскольку лжет, у него есть на то причина, серьезная, непосредственно связанная с дальнейшим существованием организации, а в подпольной борьбе подобный риск недопустим.
      Мерседес отклонилась назад, будто случайно выпятив грудь. Ее короткое платье высоко открывало бедра. Она поймала на себе взгляд Эль Куры, который в эту минуту напрочь забыл о своем святом предназначении. Глаза его едва не вылезали из орбит. Мерседес еще более вызывающе положила ногу на ногу. Эль Кура мысленно перекрестился и поклялся себе овладеть Мерседес прежде, чем ее разоблачат и казнят - если такое, конечно, случится.
      - Мы выйдем отсюда только тогда, - с расстановкой произнесла Эсперенца, - когда узнаем, кто из вас двоих лжет. В глубине души ей было тяжело произносить такие слова.
      - Ты совершенно права, - поддержала Мерседес. - Остальные товарищи наверняка придерживаются того же мнения.
      Товарищи, похоже, вообще не придерживались никакого мнения и не видели выхода из тупика. Мерседес почувствовала, что в конце концов время начнет работать против нее. Значит, нужно получить для себя как можно больше шансов. Ну что ж - чуточку коварства, и все будет в порядке.
      - Честно говоря, мне очень не по себе оттого, что меня подозревают во лжи, - проронила она. - Особенно после всего, что нам довелось пережить вместе...
      Под этим следовало понимать: "А вот откуда взялся этот тип, вы и сами, небось, не знаете...".
      Мерседес встала и прошлась по комнате, слегка задев бедром Хосе Анджела. Несмотря на свои сорок лет, она выглядела еще очень соблазнительной.
      Малко тоже напряженно размышлял. Он ничем не мог доказать, что звонил Мерседес. Если истина так и не восторжествует, в первую очередь они избавятся от него. Члены Отряда народного сопротивления сочли странным уже то обстоятельство, что похищение совпало по времени с его появлением в Отряде... Он неустанно прокручивал в памяти все подробности того вечера, пытаясь вспомнить нечто такое, что могло бы ему помочь.
      И вдруг он вспомнил! Ведь Дивина застала его в баре с телефонной трубкой в руках. Может быть, она слышала разговор или хотя бы какие-то обрывки фраз?
      - Я могу доказать, что звонил Мерседес, - внезапно объявил он.
      Мерседес, стоявшая к нему спиной, не шевельнулась.
      - Каким образом? - спросила Эсперенца.
      - Там был свидетель. Нужно его разыскать. На этот раз Мерседес обернулась. "Гринго блефует, - подумала она. - Иначе он сказал бы это сразу". Однако по интонации Малко она поняла, что это не просто блеф.
      Малко объяснил, в чем дело. Когда он закончил, Хосе сказал:
      - Я ее знаю. Сейчас поеду к ней. Если она откажется приехать, то расспрошу ее на месте. Вы мне доверяете?
      Ему доверяли все.
      Малко встретился глазами с Мерседес, но не смог ничего прочесть в ее взгляде.
      Хлопнула дверь: Хосе Анджел отправился на поиски истины. Оставалось только ждать его возвращения.
      Под глазом у Дивины красовался огромный синяк. Они с Хосе ушли в дальнюю комнату бара "Кэтти", и она с возмущением показала ему кровоподтеки на бедрах - последствия взбучки, которую ей устроили гориллы Гутьерреса.
      Ветеран Легиона машинально вертел в руках рюмку с третьесортным коньяком, от которого стошнило бы и крысу.
      - Ты уверена? - в десятый раз спросил он. - В таком деле ошибки быть не должно.
      Дивина изрыгнула кучу ругательств, в которых заставила Деву Марию совокупляться с кучей самых отвратительных созданий. Хосе снова и снова заставлял ее повторять рассказ, воссоздать все события минуту за минутой. Она ни разу не сбилась. Но Хосе был человеком добросовестным. Он внимательно следил за интонацией девушки, за ее мимикой, задал множество коварных вопросов... Везти Дивину в квартиру Эсперенцы было нельзя: она и так уже слишком много о них знала.
      Дивина придвинулась поближе к Хосе и ласково провела рукой по его волосам.
      - Ты меня уже совсем забыл, красавчик... Знаешь, я ведь еще не разучилась хорошо готовить...
      Хосе Анджел улыбнулся ей в ответ. Он давно знал Дивину и относился к ней с благодарностью и уважением. Когда Хосе бежал из Гватемалы и оказался в Каракасе без денег и без паспорта, она помогла ему пережить самое трудное и опасное время. Дивина привела его в свою маленькую комнатку, не требуя ни гроша: этот высокий худой парень с грубым мужественным лицом и костлявыми руками убийцы внушал ей какую-то странную необъяснимую симпатию. Он прожил у нее несколько недель, ни разу не притронувшись к ее деньгам. Зато Дивина часто вставала на рассвете, отправлялась на рынок, и холодильник постоянно ломился от продуктов. Хосе оценил ее доброту и заботу. Тем более что Дивина ничего не требовала взамен.
      Наконец он нашел работу и переехал. На прощанье Дивина сказала ему:
      - Если захочешь вернуться, возвращайся. Если нет, можешь найти меня в баре "Кэтти". Я буду рада тебя видеть...
      И он время от времени приходил. Иногда проводил ночь, иногда они просто дружески беседовали.
      ...Хосе Анджел встал. Дивина искоса посмотрела на него. Он по-прежнему напоминал ей старого, голодного и опасного волка. Он сунул руку в карман, собираясь заплатить за коньяк, но Дивина остановила его:
      - Не надо, я сама.
      Он не стал настаивать, зная, что она делает это от всего сердца.
      Итак, Эльдорадо говорил правду. Но это еще не означало, что Мерседес лгала...
      - Он сказал "предупредите Таконеса". Дивина в этом уверена: она стояла у него за спиной и даже заметила, что он смутился, когда понял, что его услышали. И сразу повесил трубку.
      Таконес Мендоза напрягся, услышав обидную кличку. Но Хосе назвал ее без злого умысла, просто для того, чтобы подробно рассказать, как все происходило.
      Мерседес слегка побледнела, но не изменила позы. Ее черные глаза вперились в лицо Хосе Анджела: она пыталась угадать его мысли. Но лицо Хосе было непроницаемо.
      Все присутствующие наблюдали за Мерседес. Ей пора было сказать что-то в свое оправдание. Мерседес облизнула пересохшие губы. Внезапно ей показалось, что в квартире стоит удушливая жара.
      - Я не говорила, что он никому не звонил, - сказала она как можно спокойнее. - Я говорила, что он не звонил мне. Малко хрустнул суставами пальцев.
      - Нет, Мерседес, я звонил именно вам. Вы как раз слушали пластинку. Концерт до-мажор Чайковского. Вы убавили громкость, но я все равно узнал мелодию: я очень люблю Чайковского.
      Мерседес поняла, что дело принимает опасный оборот. Вокруг ее губ от волнения образовался бледный круг. Она слегка покачала головой, не говоря ни слова и лихорадочно подыскивая убедительный ответ. О музыке-то она и забыла. Более того: пластинка до сих пор осталась на проигрывателе.
      - У тебя есть та пластинка, о которой говорит Эльдорадо? - бесцветным голосом спросил Таконес.
      - Не помню.
      Последовала напряженная пауза. Хосе Анджел выглядел все таким же равнодушным. Зато у Эль Куры нервно подергивался угол рта, а Эсперенца была на грани истерики. Теперь она уже не сомневалась, что Малко говорил правду.
      - Давай ключ, - сказал Таконес. - Я съезжу к тебе. Мерседес замялась.
      - Это глупо и обидно, - сказала она, подняв глаза на Эсперенцу. - Вы, я вижу, мне не доверяете...
      Эсперенца молча отвернулась.
      - Давай ключ, - повторил Таконес.
      Мерседес медленно встала, подошла к столу, где лежала ее сумочка, и бросила Мендозе связку ключей. Он поймал ее на лету.
      - Вон тот, с круглой головкой, - едва слышно уточнила она.
      Таконес сунул ключи в карман и сделал знак Эль Куре. Для верности лучше было ехать вдвоем. Дверь за ними закрылась, и напряжение немного спало. Мерседес отвернулась, чтобы никто не видел слез, подступивших к ее глазам.
      Теперь Мерседес могло спасти только чудо. Ее товарищи по партии не смогут прийти ей на выручку: это не входит в их правила.
      - Я приготовлю кофе, - сказала Эсперенца и направилась в кухню. Ее тоже душили слезы.
      Глава 14
      В замке заскрипел ключ, и все повернули головы к двери. Все, кроме Мерседес. Она знала, что привезли с собой Таконес и Эль Кура. Они привезли приговор, обрекавший ее на смерть.
      Мендоза был бледен как никогда. Не глядя на Мерседес, он бросил ключи на диван и во всеуслышание заявил:
      - Пластинка стоит на проигрывателе.
      Это была совсем обыкновенная фраза, даже банальная и немного глуповатая, но от нее в комнате повеяло ледяным холодом. Это означало, что Мерседес пыталась ввести их в заблуждение. А если так...
      Первой не выдержала Эсперенца.
      - Скажи нам правду, Мерседес! Почему ты не позвонила Таконесу? Неужели ты была заодно с Гутьерресом?!
      За время отсутствия Мендозы Мерседес приготовила последнюю уловку - не питая, однако, больших надежд.
      - Я вам не лгала, - ответила она. - Скорее всего, Эльдорадо узнал от кого-то из вас, что я часто слушаю эту пластинку. Он коварен, как дьявол, она повысила голос: - Я уверена, что он - американский агент. Посмотрите на его руки: разве могут быть такие руки у человека, который рубил сахарный тростник? Он приехал сюда, чтобы всех вас уничтожить! И потом - какой мне смысл вас предавать?
      Все это прозвучало довольно убедительно, и силы снова уравнялись. Остальные молчали. И Мерседес, возможно, одержала бы верх, если бы не Хосе Анджел. Ветеран Карибского легиона спокойно сказал:
      - Мне кажется, Эльдорадо не лжет. Я знаю, когда человек лжет, а когда нет. А у Мерседес есть причина нас предавать. Коммунисты собираются примкнуть к правительству. Мы им мешаем. Точно так же они действовали в Боготе. Тех, кто не пошел с ними, они ликвидировали или выдали полиции. Уж я-то знаю: я там был.
      Он произнес эти слова ровным, бесстрастным голосом, но они произвели эффект разорвавшейся бомбы. У Мерседес перехватило дыхание: она никак не ожидала удара с этой стороны. Мерседес обвела взглядом лица присутствующих: все недоверчиво и враждебно косились на нее. Один лишь Малко смотрел в сторону.
      И тогда в ней словно что-то надломилось. Двадцать лет скрытности, лжи и усталости разом навалились на нее. Ей захотелось почувствовать себя свободной хотя бы за минуту до смерти!
      Она посмотрела на Эсперенцу с таким презрением, что у той по спине побежали мурашки.
      - Болваны! - прошипела Мерседес. - Тупые болваны! Все ваши жалкие заговоры и трусливые вылазки не более чем романтика! Вам никогда не победить! Вы навсегда останетесь "десперадо". Народ не на вашей стороне... Фидель - напыщенный дурак, а ваш Че был типичным фанатиком. Вас сметут, как метлой, понятно вам?!
      Эсперенца вскрикнула, словно от боли: только что ее предал человек, в которого она так свято верила! Неужели это та самая женщина, которая всегда вызывала у нее восхищение и служила ей примером для подражания?
      - Так ты хотела нас погубить?! - вскричала Эсперенца.
      Мерседес смерила ее презрительным взглядом. Теперь ей было незачем что-то скрывать.
      - Да! Ведь вы уже ни на что не годитесь, жалкие клоуны!
      Она пьянела от собственных слов, одновременно счастливая и перепуганная.
      - Ах ты дрянь! - взревел Эль Кура.
      Мерседес быстро повернулась на каблуках и метнулась к окну. Она знала, что не успеет его открыть, и собиралась выпрыгнуть сквозь стекло. Но высокий Хосе Анджел одним прыжком пересек комнату и схватил ее за ноги. Мерседес упала на белоснежный ковер, и Хосе, не обращая внимания на отчаянное сопротивление, прижал ее к полу. Затем слегка оглушил ее, ударив ребром ладони по затылку, после чего взвалил на плечо обмякшее тело и отнес Мерседес в спальню. Поскольку там не было ни окон, ни мебели, кроме кровати, им нечего было опасаться. Хосе вернулся в гостиную и закрыл дверь спальни.
      - Надо развязать этой стерве язык, - прошипел Таконес, - и выяснить, зачем она это сделала.
      Эль Кура тоже не прочь был допросить пленницу, но только своими собственными методами.
      Эсперенца молчала: происшедшее потрясло ее. Она в отчаянии повернулась к Малко, ища у него поддержки, но он отвел глаза: австриец тоже не ожидал подобных осложнений.
      Итог подвел Хосе Анджел - все тем же ровным, бесстрастным тоном.
      - Я думаю, лучше убить ее сразу, - сказал он. - Вряд ли нам удастся многое у нее выведать. Мы уже знаем, на кого она работает. Этого достаточно. Впредь будем осторожнее.
      - Зачем ее убивать? - спросил Малко.
      Хосе и Таконес посмотрели на него, словно на безумного.
      - И это говоришь ты, Эльдорадо? - тихо проговорил Таконес. - После того как она пыталась тебя погубить? Да ты что, не в своем уме?
      Малко понял, что, защищая Мерседес, рискует навлечь на себя новые подозрения, и промолчал.
      Эсперенца побледнела, глаза глубоко запали, на лице отражалось глубокое внутреннее страдание. Подобная ситуация потрясла ее. До сих пор революция представлялась ей прекрасным приключением, полным радости и самозабвения.
      И все же именно она создала Отряд народного сопротивления. И поэтому сейчас ей следовало взять ответственность на себя. Эсперенца на секунду закрыла глаза и глубоко вздохнула.
      - Товарищ Хосе прав, - произнесла она наконец. - Будем голосовать. Я за смерть. - Она подняла тонкую руку.
      Таконес и Эль Кура тут же последовали ее примеру. Хосе мгновение колебался, а затем тоже поднял руку. Малко не шелохнулся. Встретившись глазами с Эсперенцей, он пояснил:
      - Я предпочитаю воздержаться: я ведь заинтересованная сторона.
      Четыре поднятые руки медленно опустились. Все это напоминало плохо разыгранный любительский спектакль. Но умереть Мерседес предстояло по-настоящему. Малко напряженно думал, как спасти женщину, не подвергая опасности себя.
      - Она должна умереть здесь, - сказал Хосе. - Это самое надежное место.
      Эсперенцу словно подменили. Ее голос звучал теперь холодно и непререкаемо.
      - Только без шума, - сказала она. - Этажом ниже живет директор телекомпании.
      Таконес уже держал в руке свой "люгер".
      - Можно выстрелить через подушку, - предложил он. - Или набить ватой жестяную банку - сойдет за глушитель.
      - Нет, - покачал головой Хосе. - Там у тебя дырка для выброса гильзы. Грохнет будь здоров.
      Наступило молчание, и все посмотрели на Хосе. Он равнодушно пожал плечами.
      - Я не против, но нужно большое полотенце, чтоб не испачкать ковер.
      Малко похолодел: в самом центре Каракаса при нем готовилось хладнокровное убийство. Он посмотрел в окно, чтобы убедиться, что это не сон. "Интересно, - подумал он, - что произойдет, если я признаюсь, что действительно являюсь американским агентом, как и утверждала Мерседес? А вот что: меня убьют, но и ее это уже не спасет..."
      - Лучше бы ее сначала оглушить, - со знанием дела заметил Хосе.
      Таконес и Эль Кура переглянулись. Эль Кура достал из кармана монету в один боливар, подбросил ее в воздух и прихлопнул ладонью.
      - Если орел - когда ты, если решка - я. Выпала решка.
      Эль Кура посмотрел по сторонам, затем сходил на кухню и вернулся с большой скалкой для теста.
      - Ну что ж, приступим, - сказал он.
      - Подожди! - остановила его Эсперенца. - Я хочу с ней поговорить.
      Она принесла из кухни стул и поставила его посреди комнаты. Лицо Эсперенцы выглядело почти таким же белым, как лежащий на полу ковер.
      - Приведите ее, - приказала девушка.
      Таконес отворил дверь спальни. Мерседес сидела на кровати, обхватив руками колени. Ее лицо казалось спокойным.
      - Иди сюда, - почти ласково произнес Таконес.
      Мерседес молча поднялась, прошла мимо него и остановилась перед своими судьями. Эсперенца заставила себя смотреть ей в глаза.
      - Садись сюда, - сказала Эсперенца, указывая на стул.
      Мерседес повиновалась. Внезапно она задрожала от зародившейся надежды. У нее мелькнула мысль, что ее бывшие друзья решили организовать нечто вроде судебного процесса и будут требовать от нее признания своих ошибок или чего-нибудь в этом роде. Она поспешно села на стул и нетерпеливо ждала, что будет дальше.
      Эсперенца стала напротив. У нее так дрожали руки, что ей пришлось спрятать их за спину. У нее складывалось впечатление, что все происходящее - долгий кошмарный сон. Мужчины стояли позади нее. Малко держался чуть в стороне, у окна. Ему казалось, что, появись сейчас на улице полицейская машина, он распахнул бы окно и поднял тревогу...
      Эсперенца и Мерседес долго смотрели друг другу в глаза. Молчание становилось невыносимым.
      - Мы во всем тщательно разобрались, - сказала Эсперенца, - и сочли тебя виновной. Единогласно. За исключением одного воздержавшегося.
      Эсперенца умолкла, собираясь с силами, чтобы сказать главное.
      - И мы приговорили тебя к смерти, - почти шепотом закончила она.
      Мерседес вздрогнула. Таконес подошел к ней сзади и приставил ствол пистолета к ее затылку.
      У Мерседес сразу обмякло тело и отвисла челюсть. Она поняла, что для нее все кончено. Глядя перед собой безумными глазами, она выслушала читаемый Эсперенцей приговор, почти не разбирая слов. Умирать оказалось страшнее, чем она предполагала. По ее телу пробежала конвульсивная дрожь, и она сжала руки коленями, пытаясь скрыть трясущиеся ладони.
      Эль Кура тоже обошел стул и встал за спиной у Мерседес. Эсперенца поспешно отошла в сторону. Хосе, по-прежнему стоявший напротив приговоренной, посмотрел на Эль Куру и чуть заметно кивнул.
      Таконес едва успел отойти назад, и в следующее мгновение скалка обрушилась на голову Мерседес. Но как раз в этот момент женщина повернула голову, и вместо того чтобы оглушить ее, скалка угодила ей в ухо, разорвав мочку.
      Мерседес дико закричала и бросилась вперед, вытянув перед собой руки. Хосе еще не успел достать нож: ему не хотелось заранее пугать ее. Мерседес вцепилась в него, и они покатились по полу, оставляя кровавый след на белом ковре.