Урсула казалась очень сильной и гибкой одновременно и, несмотря на женственность, носила на бедре меч столь привычно, что Анна готова была поклясться, что девушка лихо умеет с ним управляться. У нее было несколько грубоватое, но привлекательное лицо и длинные огненно-рыжие волосы, заплетенные в толстую косу.

Но больше всего Анну поразили ее глаза. Она не разглядела их цвета, но ее повергло в изумление выражение жгучей ненависти в них. Глядела она на одну только Анну, а когда Филип, окликнув ее, пригласил к столу, она перевела взгляд, и лицо ее тотчас переменилось, осветившись такой нежностью, что у Анны заныло сердце от ревности.

– Не поприветствуешь ли ты и меня, как моих родных, сэр Филип Майсгрейв? – спросила Урсула, приближаясь к нему бесшумной походкой дикой кошки. Когда же Филип склонился, чтобы коснуться ее щеки, она стремительным движением обняла его и наградила столь страстным и долгим поцелуем, что барону пришлось силой освободиться из кольца ее рук. В зале раздались смешки.

– Ты, я вижу, совсем выросла, Урсула, – сказал Филип, – и кое-чему научилась.

Он хотел обратить все в шутку, и Мердок Додд поддержал его, расхохотавшись во всю глотку. Однако Анне совсем не было весело. Она видела, как растерянно глядит в ее сторону муж, но отвернулась, отдавая приказания слугам.

Додды, видимо, собирались пировать всю ночь. И Филип, кажется, ничего не имел против. Он был оживлен и беспрерывно пил с сэром Мердоком. Анна же была утомлена, к тому же она изнемогала под тяжелым взглядом Урсулы. Ребекка Додд вскоре это заметила и сказала, дружески похлопывая Анну по колену:

– Не волнуйся так, птичка. В Урсуле сидит бес, и, признаюсь, я сама порой не знаю, чего от нее ожидать в следующую минуту – Лучше всего не обращать на нее внимания.

Это и пыталась делать Анна на протяжении всего ужина, пока свирепый взгляд Урсулы Додд словно прожигал ее насквозь. Леди Ребекка, как могла, пыталась развлечь баронессу, расспрашивая ее, откуда она родом, и поражаясь, как это южанка согласилась стать женой нортумберлендца из Пограничья, или с жаром принимаясь рассказывать, какие набеги совершали они с мужем на владения соседей.

Анна заставляла себя улыбаться, слушая ее, хотя порой ей приходило в голову, что и в самом деле она не сможет прижиться в этом краю нескончаемого кровопролития. Она была уже на шестом месяце, у нее ломило спину, и в конце концов, сославшись на усталость, она отправилась к себе.

Но едва она поднялась в опочивальню, как услышала позади торопливые шаги. Длинный коридор был пуст и едва освещен одиноким факелом, и Анне стало совсем не по себе, когда, оглянувшись, она обнаружила в сводчатом переходе рослый силуэт Урсулы Додд. Девушка приблизилась, глаза ее горели.

– Если бы он не обрюхатил тебя, то женился бы на мне! – с жаром вскричала она. – Все это знали! Анна горделиво откинула голову.

– Может быть, – ровно отвечала она. – Но вы упустили свой шанс, дорогая, и теперь он принадлежит только мне.

Лицо Урсулы исказила гримаса ярости, и она схватилась за меч. Гогда и Анна неожиданно почувствовала прилив бешенства. Невольно она шагнула в сторону и положила руку на длинную рукоять пылающего факела. В конце концов, что эта безумная особа позволяет себе в ее замке! Анна – истинная дочь воина и готова постоять за себя.

Но Урсула лишь усмехнулась и презрительно кивнула на живот Анны.

– Я так люблю твоего мужа, что не трону тебя, пока ты носишь его дитя. А насчет того, что Филип только твой, это мы еще посмотрим!

Это было как удар тупым концом копья. Анна сдержала себя и, повернувшись к Урсуле спиной, нарочито медленно направилась к себе в спальню. Однако, едва заперев дверь, она без сил опустилась на пол. Давно уже ей не бывало так скверно и страшно.

На другой день, сославшись на недомогание, она не спустилась к гостям, хотя и с трудом сдерживала себя, чтобы не кинуться в зал – проследить за Филипом и Урсулой. Этой ночью Филип не пришел к ней, но Молли поторопилась успокоить Анну, сказав, что Майсгрейв и Додд пили до утра, пока сон не сморил их прямо у стола. Однако Анна помнила последние слова Урсулы.

Филип поднялся к ней лишь после обеда. Увидев измученное лицо Анны, тотчас сел рядом и обнял.

– Милая моя, оставь эти мысли. Мне и самому в тягость нелепая страсть этой девки.

Нелепая страсть! Бог весть что возникло в воображении Анны. Она попыталась вырваться из обнимавших ее рук, но Филип не позволил. Тогда она запальчиво спросила:

– Это правда, что, если бы я не стала твоей женой, ты ввел бы хозяйкой в Гнездо Бурого Орла Урсулу Додд? Филип изумленно воззрился на нее:

– Думаю, Всевышний оградил бы меня от столь неразумного шага.

– Но вы же друзья с ее отцом, и Урсула хороша собой. Она стала бы достойной спутницей в твоих диких набегах. Филип на мгновение задумался.

– Кажется, я припоминаю, что ходили слухи о том, что я собираюсь посвататься к Королеве Мидл Марч, но, по-моему, эти слухи распускал сам Мердок Додд. Рыжему псу наверняка этого хотелось, чего нельзя сказать обо мне.

Анна переспросила:

– Королева Мидл Марч?

– Да. Так в шутку прозвали Урсулу оттого, что она красивая девка, ничего не боится и порой в одиночку пересекает границу.

Анна саркастически усмехнулась.

– Ты говоришь – красивая девка. О! К тому же и Королева Мидл Марч. Помнится, ты всегда предпочитал королев.

Филип вдруг уткнулся ей в волосы и засмеялся прямо в ухо. Анне стало нестерпимо щекотно, она начала вырываться, однако муж не отпускал ее до тех пор, пока не доказал, что любит ее и только ее.

Эти три дня, пока шумные Додды гостили в Нейуорте, стали для Анны подлинной пыткой. Ее преследовали взгляды Урсулы, раздражали байки ее отца о том, как Филип любил играть с бойкой Урсулой, когда та еще была девчонкой – подростком.

– Бьюсь об заклад, ты еще тогда завладел ее сердцем! – хохоча, твердил Додд. – Но что поделаешь, ты всегда был любителем южанок. Я ведь помню, как ты ухлестывал за Элизабет Грэй. Еще в прошлом году я был уверен, что твое сердце где-то на другом конце Англии, хотя всегда считал, что лучшей жены, чем моя девочка, тебе не отыскать.

Когда они наконец удалились восвояси, Анна осенила себя крестным знамением. Однако облегчения после этого не испытала. Урсула Додд стала постоянной гостьей Нейуорта. То она являлась с поручениями от отца, то приезжала сама по себе, выдумав причину – что у нее лошадь расковалась, что она натерла ногу стременем и не в состоянии ехать домой. Из уважения к ее отцу и законам гостеприимства Филип принимал Урсулу, оставаясь в рамках обычной учтивости. Анна же так нервничала, что Молли однажды сказала барону Майсгрейву:

– Мой господин, вы хороший друг Мердоку Додду, но вы беспощадны к вашей жене.

Филип попытался успокоить Анну, но разве она сама не видела, что в этой девушке есть какое-то дикое очарование и даже ратники в Нейуорте закатывают глаза и стонут, когда она, гибко и невесомо, как молодая кобылица, проплывает мимо них?

Однако вскоре Урсула неожиданно исчезла. Анна не знала причины, но стала спокойней спать и чаще улыбаться. О том, что случилось с девушкой, она узнала лишь спустя пару месяцев, когда к ним заглянул собственной персоной Мердок Додд. На этот раз он был до странности угрюм и мрачен. На Анну глядел сурово, и она, чтобы не раздражать соседа, поднялась в девичью. В этот час там было пусто, и Анна села у прялки, пытаясь чем-то занять себя, но нитка рвалась в ее пальцах, и она задумалась, глядя в окно, пока не услышала рядом, в соседней сокольничьей, голоса мужа и его гостя.

– Мое сердце разбито, барон, – басил сэр Мердок. – Она ушла из дому, к шотландцам, и теперь живет у Скоттов из Тьюшилоу, что на берегах Ярроу. Люди рассказывают, что вместе с ними она совершает набеги на англичан. Я могу поверить в это. Урсула, когда она в ярости, готова сотворить все что угодно. Но… – Додд замялся. – Говорят еще, что причина этому – ты.

Какое-то время было тихо. Потом Филип сказал:

– Возможно, Мердок, я был несколько резок с Урсулой, но, клянусь небом, она сама вынудила меня к этому. Я запретил ей появляться в Гнезде Орла, ибо это беспокоило леди Анну, а моя супруга в тягости. Тогда она стала искать встреч со мной за пределами замка и, прости мне откровенность, вела себя иной раз не лучше шлюхи.

Однако Додда это не взволновало.

– Ну и что с того, Майсгрейв! Если бы ты хоть раз приголубил ее, она, быть может, и угомонилась бы.

– Не думаю. Да и по правде сказать – этим я мог оскорбить и тебя.

– Ошибаешься. Я не слеп и вижу, что из Урсулы получилась настоящая дьяволица, но если бы она родила от тебя…

Филип долго молчал. Доносились лишь возня соколов да хлопанье крыльев. Анна почувствовала, как гулко бьется сердце. Ее обдало жаром.

– Я люблю свою жену, Мердок, – сказал наконец Филип. – А Урсула, выкажи я к ней хоть малейшую склонность, может наделать много бед.

– Пусть меня повесят, как вора, Майсгрейв, если она без того не доставит тебе множество хлопот. Я слышал, она поклялась мстить, а моя дочь редко бросает слова на ветер. К тому же она теперь со Скоттами, которые как никто умеют нападать неожиданно. Так что послушайся совета, мой мальчик, и удвой стражу на своих границах и на стенах замка.

Филип не преминул внять совету отца отвергнутой дикой красавицы. Теперь он редко бывал в замке, большую часть времени проводя вблизи границы, однако долгое время все оставалось спокойно. И хотя набеги со стороны Шотландии не прекращались, земли Майсгрейва пока оставляли в покое.

Но Урсула Додд действительно не бросала слов на ветер. В начале октября, когда установилась солнечная и сухая погода, Анна отправилась с несколькими служанками в ближний лес, чтобы собрать грибов, а заодно и навестить живущего на опушке дряхлого приходского священника, отца Гудвина. Этот добродушный и разговорчивый старик венчал их с Филипом, когда они прибыли в Нейуорт, и таким образом невольно был посвящен в тайну Анны Невиль. Для пущей безопасности барон запугал отца Гудвина так, что Анна невольно прониклась к нему сочувствием и порой навещала старика. Тот был простым невежественным священнослужителем, и ему льстило внимание бывшей принцессы из рода Ланкастеров.

Едва Анна, оставив Молли, служанок и нескольких стражников собирать грибы на опушке, поднялась в дом отца Гудвина, ее в ту же минуту схватили. Священник, связанный, с кляпом во рту, валялся на полу своей хижины и глухо мычал, глядя, как четверо наемников, оглушив баронессу ударом по голове, вяжут ее по рукам и ногам и засовывают в мешок.

Когда спутники хватились Анны, похитители были уже далеко. Плачущий отец Гудвин рассказал, что молодую леди увезли разбойники-шотландцы. Кроме того, старику показалось, что один из этих головорезов был женщиной.

Филип Майсгрейв, узнав о похищении, словно обезумел. В мгновение ока он.собрал своих людей и повел их через границу.

– Я знаю, кто это был, – твердил он. – Скотты с Ярроу!

Это был чудовищный рейд, который долго помнили в Пограничье. Майсгрейв не пощадил никого из Скоттов. Берега Ярроу омылись кровью. Барон искал свою жену, и немало пало невинных жертв, пока он не обнаружил след Урсулы Додд и ее сообщников. И только тогда началась настоящая травля. Скотты из Тьюшилоу вместе с дочерью старого Мердока обрели убежище в святых стенах Мелрозского аббатства. Но даже и это обстоятельство не могло укротить ярости Бурого Орла. Мелроз был аббатством-крепостью, но люди Майсгрейва взяли его неистовым штурмом и захватили Скоттов и Урсулу. Их всех до единого обезглавили тут же, на ступенях церкви, и последней рассталась с жизнью дочь сэра Мердока. До последней секунды она вырывалась из рук воинов, вопя в лицо Филипу, что его жена продана за гроши клану Баклю, кровным врагам Майсгрейва, потому что у нежной южанки в дороге начались роды и она была в таком состоянии, что Баклю сочли, что она уже не жилец на этом свете. Урсула хохотала и кривлялась, изображая, как мучилась в схватках Анна, пока Филип не схватил ее за волосы и, опрокинув на колоду, собственноручно не отсек ей голову.

После этого он отпустил своих воинов в Нейуорт и в одиночку отправился к своим врагам в замок Бракенсом. Он должен был знать, что сталось с Анной. Если она жива, он готов был уплатить любой выкуп. Если же нет… Тогда ему все равно, что с ним сделают Баклю.

Когда он протрубил в рог у стен замка, там поднялось смятение. Филип Майсгрейв! Без отряда! Этот человек или сумасшедший, или здесь какая-то хитроумная ловушка! Почти все население Бракенсома высыпало на стены, а лорд Уильям Баклю велел опустить мост и встретил Майсгрейва на ступенях.

– Я знаю о том, что Скотты продали вам мою жену, – хрипло проговорил Филип. – Я готов уплатить выкуп, какой вам угодно назвать, если вы возвратите мне леди Анну.

– Боюсь, что сейчас это невозможно, – отвечал Баклю, невольно подхватывая Майсгрейва под локоть, потому что барон пошатнулся, но сейчас же вырвал руку.

– Она мертва?

– Нет-нет! Моя жена выходила ее. Хотя в первые часы после того, как эти скоты всю в крови сбросили ее с седла, мы с леди Кэтрин не думали, что она выживет. Роды начались еще в пути, и, смею заметить, если бы моя супруга не была столь искусной врачевательницей, ни ваша жена, ни младенец не увидели бы света грядущего дня.

– Младенец?

Филип едва мог шевелить губами.

– Да. У вас родилась дочь. А сейчас я прошу вас войти в замок. Вас проводят к леди Майсгрейв, барон. Она еще не встает, но, думаю, ей приятно будет увидеть вас. А затем мы обсудим условия выкупа.

И тут случилось то, о чем долго говорили и по ту, и по эту сторону границы.

Барон Майсгрейв, этот непримиримый воин, поклявшийся мстить Баклю за смерть отца, вдруг, как смиренный паломник, опустился перед лордом Уильямом на колено и поцеловал его руку. Баклю был настолько поражен, что несколько минут не мог вымолвить ни слова. Майсгрейва проводили к Анне, а леди Кэтрин Баклю принесла его дочь.

Девочка родилась недоношенной, но ей нашли отменную кормилицу, лучшего ухода нельзя было и желать. И леди Кэтрин не сомневалась, что ребенок выживет.

– Вам, сэр Филип, безусловно, хотелось бы иметь первенцем сына. Однако, клянусь Пречистой, именно она была милосердна к вам, послав вам дочь. Новорожденные девочки гораздо крепче будущих рыцарей, и ни один мальчик после того, что пришлось вынести леди Анне, не имел бы шансов окрепнуть.

Если за крохотную дочь Майсгрейвов леди Баклю была спокойна, то состояние молодой матери еще долго вызывало у нее опасения. Анне пришлось почти месяц провести в Бракенсоме, пока она окончательно не оправилась. И чуть ли не каждый день Филип Майсгрейв приезжал в замок.

Он внес выкуп за жену, и теперь его принимали здесь как гостя. А Анна и леди Кэтрин сошлись так близко, что было решено, что супруга лорда Баклю станет крестной матерью малютки. Девочку и назвали Кэтрин в честь ее спасительницы.

С тех пор необычная дружба ни разу ничем не омрачилась. Баклю порой гостили в Нейуорте, а Майсгрейвы наезжали в Бракенсом. Анне, живой и общительной, пришлись по душе эти визиты, особенно если учесть, что в Англии ей приходилось выезжать куда-либо с величайшей осторожностью.

Но, если Баклю помирились с Нейуортом, то Мердок Додд, узнав, что Майсгрейв собственноручно казнил его дочь, объявил во всеуслышание, что обязан мстить за пролитую кровь рода, и всю первую зиму, что Анна провела в Гнезде Орла, меж двумя лордами тянулась изнурительная война с неожиданными нападениями, засадами на лесных тропах и в горах и даже осадой замка, когда Додды, объединившись с Робсонами из Норт-Тайн, неделю изо дня в день штурмовали замок на скале. Окончилось все это гибелью Мердока Додда, за которой последовал период относи тельного затишья, прерванного только тогда, когда Ричард Глостер был назначен наместником Севера.

После примирения с лордом Баклю баронесса Майсгрейв стала знаменитостью в Пограничном крае, и даже сам граф Нортумберленд приезжал в Нейуорт, чтобы познакомиться с нею. В свое время Майсгрейв был женат на его сестре, между бароном и лордом Перси сохранились отношения, которые можно было назвать приятельскими, хотя особой дружбы и не водилось. Теперь же, когда Перси понадобились сильные сторонники в борьбе против герцога Глостера, он стал наезжать в Нейуорт и, в свою очередь, приглашать Майсгрейвов в Олнвик. Они бывали и там, но лишь изредка, так как страх, что Анну узнают, давал себя знать, и они посещали резиденцию Перси, только уверившись, что не встретят там никого, кто знавал бы в прошлом принцессу Алой Розы.

За все время их уединенной жизни в Нейуорте лишь однажды нашелся человек, который узнал Анну Невиль. Это был капеллан отец Мартин.

Он явился в Нейуорт как обычный нищенствующий монах, что случалось не так уж и часто в этом диком краю, где чьим-либо ратникам ничего не стоило схватить духовное лицо, обобрать его дочиста, а то и лишить жизни. Однако, когда отец Мартин, рослый и плечистый, опираясь на суковатую палку, поднялся на Нейуортскую скалу и попросил крова на одну ночь, у него был вид человека, который не позволит безнаказанно распоряжаться собой.

Это был канун праздника первого снопа, а поскольку за неделю до того старый отец Гудвин мирно отдал Богу душу, барон призвал к себе отца Мартина и попросил задержаться, дабы освятить первый сноп, совершить службу в осиротевшей церкви Святого Катберта, излюбленного святого Пограничного края, жившего здесь девять столетий назад и проповедовавшего христианство во времена, когда душами местных жителей владели друиды. В старой церкви в долине по сей день сохранились мощи этого святого.

По традиции, после службы во дворе замка были расставлены столы, а в центре установлена увитая разноцветными лентами кадушка, куда крестьяне и опустили первый сноп, который должен был освятить отец Мартин. Все заняли свои места, и монах трижды обошел вокруг снопа, кропя его святой водой и нараспев читая молитву. Когда он совершал последний круг, то поднял взгляд и встретился глазами с сидевшей во главе стола рядом с мужем баронессой. Анна в этот день не присутствовала в церкви, так как вот-вот должна была снова родить.

Брат Мартин застыл, словно пораженный громом, оборвав молитву на полуслове. Глаза его округлились, и несколько мгновений он стоял, не сводя с Анны взора. Даже крестьяне и дворня притихли, удивленно поглядывая на рослого монаха и побледневшую хозяйку замка.

Анна растерялась. С самого начала по выговору отца Мартина она распознала в нем южанина и сейчас, когда он смотрел на нее, готова была поклясться, что он узнает ее. Ей стало так страшно, что она перестала замечать тупую ноющую боль в пояснице. Рука Филипа, лежавшая на столе, медленно сжалась в кулак, и он пробормотал сквозь зубы грубое ругательство. И в то же мгновение сидевшая на коленях у отца маленькая Кэтрин стукнула кулачком по столу, громко и неумело повторив слова барона.

Казалось, только этого все и ждали. Люди стали пересмеиваться, монах как ни в чем не бывало закончил молитву и, окропив в последний раз сноп, занял отведенное ему место, приветливо улыбаясь подавшей ему салфетку Молли. Он держался невозмутимо, но ни Анна, ни Филип не сводили с него глаз.

– Мне кажется, он узнал тебя, – шепнул Анне Филип, и она испугалась жестокого блеска в его глазах.

– Ради Бога, Филип!..

Она не договорила. Внезапный приступ боли дал знать о себе гораздо ощутимее, чем все прежние. Она даже закусила губу, чтобы не застонать. Но муж прочитал страдание на ее лице. Анна вдруг улыбнулась:

– Ради Бога, Филип! Кажется, наследник Нейуорта изъявил желание явиться на свет!

И, увидев смятение на его лице, добавила:

– Думаю, это не будет так страшно, как в первый раз.

Анна с несколькими женщинами покинули застолье и удалились в верхнюю горницу, откуда убрали всю мебель, кроме широкой кровати, и развели в камине большой огонь.

Баронесса не хотела, чтобы ради нее прекращалось веселье, но, когда нейуортцы узнали, в чем дело, они словно позабыли о празднике первого снопа и поднимали чаши лишь за благополучное появление на свет нового хозяина Гнезда Орла. Так миновали почти сутки, но Анна все еще мучилась, не в силах разродиться.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.