– Мой грех. Пока леди Анна была невестой короля Эдуарда, я уделял ей немало внимания. Но потом… Видите ли, у племянницы епископа Невиля ужасающий характер. Так что, когда государь – да благословит Господь священную особу его величества – на свое счастье обвенчался с леди Элизабет Грей, я прекратил посещения женской обители и более не виделся с леди Анной. Но она по-прежнему живет в аббатстве и, судя по всему, вполне готова принять постриг. По крайней мере, мать Бриджит предлагала ей отрешиться от мира и посвятить себя небесам. Однако… ваша светлость, вам, пожалуй, следует поговорить об этом с самой настоятельницей.

– Что ж, отведите меня к ней.

Они вышли на широкий монастырский двор. Мимо сновали монахи в капюшонах, пощелкивая четками и бормоча молитвы. Солнце светило по-весеннему, небо отражалось в глубоких лужах. Под навесами темнели аккуратно сложенные поленницы. Двое монахов-трудников в подоткнутых до колен подрясниках возились у свинарника, и ноздри Ричарда защекотал крепкий навозный дух.

Между тем они достигли высокой белой стены, что отделяла обитель сестер-бенедиктинок от всего остального аббатства. Там виднелись постройки, палисадники, фруктовый сад. Темные дубовые ворота были наглухо закрыты, но рядом с ними находилась калитка, к которой и направился аббат Ингильрам со своим высокородным спутником.

Однако внутрь их впустили не сразу. Лишь когда сама мать-аббатиса вышла им навстречу и настоятель объяснил ей, кто его спутник, она, не вымолвив ни слова, жестом пригласила их войти.

Едва взглянув на нее, Ричард, кое-что понимавший в людях, ощутил, сколь велика разница между настоятелями мужской и женской обители. Если отец Ингильрам был сластолюбив и сговорчив, то мать Бриджит выглядела подлинной фанатичкой, суровой и непримиримой. К отцу Ингильраму она относилась с явным пренебрежением, была немногословна и крайне нелюбезна.

Глядя на эту высокую изможденную женщину с мрачным болезненным лицом, Глостер ощутил, в каких жестких руках находится монастырь. Наверняка она и сама строго следует уставу во всем – спит на грубых простынях и соломе, не пропускает ни одного поста, подвергает себя бичеванию и носит на теле рубаху из грубой шерсти. И никому ни малейшей поблажки, а за пустячные прегрешения – суровая кара.

В женском монастыре царила тишина. Продвигаясь по узким и мрачным, но идеально чистым коридорам за настоятельницей, Ричард поразился, насколько здешняя обстановка отличалась от веселого гомона мужской обители. Лишь одна монахиня с опущенной головой повстречалась на их пути, скользнув тихо, как тень, и едва ответив на благословение отца Ингильрама. На Глостера она даже не посмотрела. Герцог оглянулся, желая узнать, не проявит ли она обычное для монахини любопытство, но нет – та даже не повернула головы.

Уорвик знал, что делал. Только такой нрав мог укротить необузданный характер Анны.

Между тем они вошли в небольшую полутемную комнату, и мать Бриджит предложила им присесть. Ричард невольно сравнил суровую простоту этого покоя с роскошью апартаментов Ингильрама и вновь подумал о неприязни, которая неизбежно должна была существовать между настоятелями этих двух монастырей.

Усадив гостей, настоятельница сухо осведомилась, чему обязана столь высокой чести. Так же, как и аббату Ингильраму, Глостер передал ей список пожертвований и даров, желая расположить к себе аббатису, а уж затем разузнать у нее то, чего не смог выяснить у аббата. Но настоятельница, пробежав глазами пергамент, лишь легким кивком выразила свою благодарность.

Все в ней раздражало Ричарда, и он решил перейти прямо к сути дела.

– Насколько мне известно, в вашей обители уже несколько лет пребывает дочь графа Уорвика.

Говоря это, он глядел ей прямо в глаза. Лицо аббатисы казалось бесстрастным, однако при упоминании о леди Анне по нему мелькнула легкая тень. Лишь мгновение, но Ричард заметил все и был поражен. Словно застывший лик изваяния осиялся светом нежности. Потеплели глаза, дрогнула складка тонких губ.

– Отец девицы долгое время находится на континенте, но я как его родственник и кузен считаю своим долгом поинтересоваться, как поживает моя двоюродная племянница.

Аббатиса коротко взглянула на него, но, ничего не ответив, продолжала молча перебирать четки. Ее молчание пугало и злило Ричарда.

– Вы не поняли вопроса, матушка? – мягко осведомился он, но в его тоне звучало нетерпение.

– Мы, посвятившие себя Христу, мало знаем о мирских делах. Однако кое-что становится известно и в нашей тихой обители. Это-то и вынуждает меня ответить столь высокому гостю, что сведения об Анне Невиль получит лишь ее отец или человек, который явится с полномочиями от него. Ричард покачал головой.

– Я не совсем понимаю вас, преподобная мать. Но хочу заметить, что я прибыл издалека отнюдь не из праздного любопытства. И я желаю знать, как все это время жила леди Анна, изменился ли ее нрав, и если изменился, то как отнеслась она к тому, что была расторгнута ее помолвка с нашим царственным братом?

Аббатиса глядела прямо в лицо Глостеру.

– Я уже сообщила вам, ваша светлость, что ответ за леди Анну я буду держать только перед ее отцом. Ричард тонко улыбнулся.

– Сущий вздор, матушка. И то, что вы не хотите отвечать, так же глупо, как и небезопасно для вас. В вашем упрямстве я усматриваю неповиновение королю. Негоже, чтобы одним из лучших монастырей королевства управляла женщина, неприязненно относящаяся к дому Белой Розы. Я прибыл сюда по воле Эдуарда, и, окажись Анна Невиль хоть в самой неприступной крепости королевства, я бы добился встречи с ней. Это касается и вашей обители.

Аббатиса побледнела, но твердо ответила:

– С чего бы это Йоркам угрожать церкви? Хотя, видит Бог, английские государи всегда спорили с ней и всегда оставались внакладе. Достаточно вспомнить Генриха Плантагенета[20].

– Эта девушка отдана на попечение церкви, и, что бы мне ни грозило, я не позволю причинить ей вред.

Глостер развел руками.

– Призываю Господа Бога в свидетели, что никто не имеет против Анны malice ргореnse[21]. Однако, насколько мне известно, ваш устав не воспрещает воспитанницам монастыря свиданий с близкими. Мне необходимо увидеться с дочерью графа Уорвика.

Аббатиса задумалась. Глостер не остановится ни перед чем, чтобы привести свою угрозу в исполнение. В то же время она не могла запретить свидание воспитанницы обители с близкими.

– Ваше родство не столь очевидно, чтобы я могла разрешить…

Она колебалась. Глостер понял это. По опыту он знал, что, стоит одной из сторон дрогнуть, другая должна удвоить усилия. К тому же ему опротивело играть роль смиренного сына церкви, и теперь он повел себя как один из сильных мира сего – решительно и твердо.

Приблизившись к настоятельнице, он властным жестом протянул ей футляр с украшениями для дочери Уорвика.

– Передайте это леди Анне и подготовьте ее к свиданию со мной. Через час я снова буду здесь.

Не сказав более ни слова, он вместе с Ингильрамом покинул покой, оставив растерянную настоятельницу наедине с драгоценностями.

Ричард рассчитал верно. Девушка, выросшая вдали от двора, среди глухих стен отдаленного монастыря, поневоле будет очарована, и столь ослепительный подарок расположит ее к гостю. Герцог, конечно, не льстил себя надеждой, что Анна не помнит горбатого брата своего бывшего жениха, – в свое время она дразнила его за увечья, – но монастырь должен был смягчить ее нрав. К тому же – Ричард был в этом уверен – он владел искусством льстивыми речами привлекать к себе женщин.

Однако через час, когда он, уже без аббата, предстал перед настоятельницей, его ждало разочарование. Вернув ему футляр с драгоценностями, аббатиса Бриджит сухо заявила, что Анна Невиль возвращает рубины и категорически отказывается встретиться с Ричардом Глостером.

Герцог опустил голову, желая скрыть досаду и злость. Девчонка, оказывается, до сих пор не угомонилась из-за истории с несостоявшимся замужеством.

– Матушка Бриджит, – вкрадчиво начал он. – Я приехал сюда, как мне уже случилось говорить, по приказу короля. Поэтому я должен увидеться с девицей во что бы то ни стало. Я велел, чтобы вы подготовили ее к свиданию со мной, так что не откажите в любезности проводить меня к ней sine mоrе[22].

Аббатиса попыталась возразить, но холодный, как сарацинский клинок, взгляд Глостера пригвоздил ее к месту. Она нервно теребила четки. Видимо, чувство долга и страх перед этим колченогим горбуном боролись в ней. Наконец она утомленно проговорила:

– Видит Бог, я стремилась до конца исполнить свой долг.

– Это так, ибо ваш первейший долг – повиноваться законному государю.

– Я уступаю, милорд, потому что не имею возможности вам противостоять. Следуйте за мной.

Она повела Ричарда по шедшей вокруг всей обители галерее. Отсюда сквозь проемы окон Ричард видел хозяйственные дворы и огороды, на которых трудились монахини. Средь их черных одеяний там и сям виднелись серые облачения воспитанниц и послушниц.

Неожиданно совсем рядом раздались звонкие голоса и смех. Между колонн мелькнули какие-то силуэты, а под ноги аббатисе бросился пушистый рыжий котенок. Трое послушниц устремились за ним. С разбегу они едва не сшибли с ног настоятельницу.

Смущенные и растрепанные, девушки замерли. Затем две из них попятились, а третья, склонившись, подхватила на руки котенка

Когда она подняла глаза, Ричард понял, что перед ним дочь Уорвика. Сходство с Делателем королей было разительным. Ричард втянул ноздрями воздух – бутон распустился, и дурнушка превратилась в красавицу.

Аббатиса, сделав знак другим воспитанницам удалиться, подошла к Анне.

– Прости меня, дитя, – мягко сказала она, – но этот господин настаивает на встрече с тобой.

Она испытывала неловкость, и голос выдавал ее. Анна в упор взглянула на Глостера.

– С каких это пор кто ни попадя может врываться в женский монастырь и требовать выполнения своих условий? – Голос ее звенел. – Я вижу, мир перевернулся, если творится подобное.

Глостер от неожиданности лишился дара речи. Видно, характер строптивой Анны не изменился. Но это не имеет значения. Он опытный укротитель.

Герцог внезапно заметил, что не слишком рассержен, потому что будущая герцогиня Глостерская пришлась ему по вкусу.

Аббатиса положила руку на локоть девушки.

– Я вынуждена повиноваться, Анна. Его светлость прибыл по повелению короля Эдуарда – да продлит Господь его дни.

Она говорила не так твердо, как всегда. Голос ее был полон печали и слегка дрожал. Ей было стыдно за свою слабость.

Анна взглянула на нее с сочувствием.

– Матушка, я ни в чем вас не упрекаю. Что бы вы ни решили, я подчиняюсь.

Аббатиса вздохнула.

– Следуйте за мной.

Анна, все еще не отпуская котенка и не глядя на Ричарда, двинулась за ней. Герцог замыкал шествие.

Подняв щеколду, аббатиса отворила низкую тяжелую Дверь, и они очутились в небольшом помещении или скорее в часовне, так как ее стены украшало распятие, перед которым горели четыре лампады.

Скудный дневной свет почти не проникал через забранное решеткой узкое окно.

Взяв небольшие песочные часы, аббатиса перевернула их.

– Полчаса более чем достаточно для беседы со скромной воспитанницей монастыря.

Она вышла. Ричард и Анна стояли в полумраке, И герцог бесцеремонно разглядывал девушку.

Она не была красива той правильной красотой, какой славилась ее сестра, и не обладала столь яркой внешностью, как Элизабет Грэй. Однако лицо ее светилось тем внутренним светом, который изобличает живую, сильную душу. К тому же она была и прехорошенькая. Ричард Глостер отметил, что Анна принадлежит к тем представительницам слабого пола, которых время щадит, и они расцветают с каждым годом, И ни подростковая угловатость, ни резкость движений не могли ввести в заблуждение на сей счет.

Пятнадцать лет… Анна Невиль была высокой, пожалуй, излишне высокой для своего возраста. Под платьем тонкой шерсти проступала худенькая фигура – свидетельство юности и подвижности, а отнюдь не слабого здоровья. У девушки были длинные ноги, узкие бедра, округлая маленькая грудь. Худышка – если бы глаз не очаровывала плавная соразмерность всех линий. У Анны было круглое, как у подростка, лицо, капризный, чуть вздернутый носик, рот, пожалуй, немного великоват, но пухлый и свежий, как у ребенка, длинная, чуть склоненная вперед шея. Очарованию девушки не вредили даже легкие веснушки. А глаза… Редкостного ярко-зеленого цвета, сияющие, как орошенные чистой утренней росой изумруды в оправе миндалевидного разреза…

Изогнутые горделивой дугой брови и высокий чистый лоб сразу выдавали дочь Уорвика. Капюшон глухого платья был откинут, и Ричард мог любоваться ее пышными волосами густого темно-каштанового отлива.

Хотя он вел себя довольно бесцеремонно, Анна не смутилась и, продолжая гладить котенка, вопреки этикету, заговорила первой:

– Его светлость герцог не нуждается в рекомендациях. Его внешность ярче всяких эмблем и девизов выдает нем Йорка-младшего.

Ричард развел руками:

– Увы, достойная девица. Природа не столь благосклонна ко мне, как к вам. Я таков со дня рождения, и бремя, которое Господь возложил на меня, всегда со мной. Однако вы, клянусь вечным спасением, изменились ut flos in septis secretus nositur hortis[23]. И я в восхищении, миледи.

Он склонился в поклоне. Губы Анны чуть дрогнули. «Она, пожалуй, тщеславна и падка на лесть», – решил Ричард и тут же рассыпался в цветистых комплиментах. Но умолкнул, поскольку обнаружил, что Анна не слушает его. Опустившись на каменную скамью, она играла с котенком.

Ричард взглянул на нее. Какое-то время девушка словно не замечала его, но затем откинула прядь волос, упавшую на лоб, и повернула лицо к герцогу.

– Что же вы замолчали?

– Вы ведь не слушаете. Это животное занимает вас больше, чем злополучный калека.

Анна встала.

– Я согласилась выслушать вас, милорд, не для того, чтобы убедиться, что вы достойны занять кафедру риторики в Оксфорде. К чему столь пышное красноречие? Вы ведь преодолели столько миль вовсе не за тем, чтобы обольстить меня.

– Вы так полагаете? – усмехнулся Глостер.

– Да не будь я дочерью Делателя королей, я бы ни за что не удостоилась внимания герцога Глостерского. Вы хотите говорить со мной об отце?

«Она не глупа», – с досадой подумал Ричард, вслух же сказал:

– Прекрасная леди, вы заблуждаетесь. Я прибыл сюда отнюдь не ради Ричарда Невиля, и я действительно намерен очаровать вас.

Анна расхохоталась:

– Боюсь, милорд, ваше красноречие будет истрачено впустую.

– Очень жаль. Я не хотел бы проявлять жестокость к дочери человека, которого высоко ценю.

– Не только. Еще и боитесь. Не будь этого, вы не явились бы сюда.

Ричард с улыбкой глядел на нее.

– В Англии не так много людей рискнули бы назвать Ричарда Йорка трусом.

– Значит, у меня есть для этого основания.

Ричард продолжал улыбаться, однако глаза его сухо блестели. «Неужели ей что-то известно? Нет! Не может быть, чтобы Уорвик, столько лет молчавший, открылся бы вдруг перед малолетней девчонкой».

– Миледи, – холодно заметил он, – вы очень походите своей дерзостью и упрямством на графа. Однако сейчас вы напоминаете мне лисенка, вздумавшего тягаться с волкодавом. Да будет вам известно, что я прибыл сюда, чтобы увезти вас, ибо наш государь и брат, а ваш сеньор и опекун изъявил желание отдать вас мне в супруги.

– Что?!

Анна сначала побледнела, а потом расхохоталась:

– Боюсь, Эдуард Йорк не все обдумал, отдавая подобное распоряжение. Мой отец скорее даст руку на отсечение, нежели согласится, чтобы его дочь вышла за Ричарда-горбуна. И пусть король вспомнит, кто добыл ему корону и кто может лишить его не только престола, но и головы, ежели так обойдутся с Анной Невиль.

– Увы, миледи, вы переоцениваете возможности своего отца. Он далеко за морем и не в силах повлиять на короля. К тому времени, как он соберет войско и прибудет в страну, все уже свершится.

– Этого не будет? – Девушка гордо вскинула голову. – Никакими силами вы не сможете заставить меня сделать это. Да я скорее выброшусь из окна, нежели отдам себя подлецу, отличившемуся на Сендельском мосту!

Проговорив это, она на мгновение запнулась. Давным-давно отец строжайше запретил ей касаться этой темы. Но сейчас…

Она взглянула на Глостера и невольно отшатнулась.

Перед ней стояло чудовище. Исчезли куртуазные манеры, лукавая улыбка, осмысленный взгляд. Бледный до синевы, с пылающими, как адские угли, глазами, раздутыми ноздрями, искаженным ртом, он шагнул вперед, пошатываясь, и его крюченные пальцы потянулись к ней. Из груди Ричарда вырывался глухой хрип, а на губах пузырилась пена.

Анна, отступив к стене, с ужасом глядела на него.

– Я убью тебя! – хрипел Ричард. – Здесь и сейчас!

Он сделал еще шаг, и рука его легла на рукоять кинжала.

Тихо, но твердо Анна сказала:

– Убей меня, пес, но если тебе удалось скрыть, что на тебе вина за брата, а значит, и за отца твоего, то смерть дочери Уорвика ты не сможешь утаить.

Поразительно, но ее слова достигли слуха Ричарда. Он судорожно втянул воздух и опустил голову. Когда же он поднял ее, лицо его было почти совершенно спокойно и лишь в глазах тлела ярость.

– Тем хуже для тебя, девчонка. Теперь тебе не уйти от меня. Ты нужна мне и как свидетельница, и как заложница. Невиль смирится, а ты станешь моей. Чтобы не было пути назад.

Он дьявольски ухмыльнулся. Стремительным движением он повернулся к двери и задвинул засов, а затем неспешно, расстегивая пояс, направился к Анне.

Прижимая к себе котенка, девушка во все глаза смотрела на Ричарда. Шаг, еще шаг, отскочила и покатилась золоченая пуговица…

И в это мгновение Анна швырнула зверька в лицо Глостеру. Котенок отчаянно мяукнул и выпустил когти. Ричард отшатнулся, хватаясь за глаза. В следующий миг Анна резко и точно, движением заядлой драчуньи изо всех сил ударила насильника ногой в пах. Герцог охнул. Он был не готов к такому обороту дел.

Хватаясь за ушибленное место, согнулся, подался вперед и, втянув в легкие воздух, уперся лбом в стену. На какой-то миг ему стало не до дочери Уорвика. Когда же, скрежеща зубами, он выпрямился, то позади громко хлопнула дверь.

Лязгнул засов, и послышались торопливо удаляющиеся шаги. Герцог оглянулся. В часовне никого не было.

Глостер замер. Ярость буквально захлестнула его. Он был побежден и унижен. В бешенстве он бросился к двери, но та не поддавалась.

– Проклятье! – прорычал он.

Не зная, как быть, он мерил ногами часовню, пока на глаза ему не попался забившийся в угол котенок. Желая хоть на ком-то сорвать зло, Ричард метнулся к нему. Злосчастный зверек бросился прочь, и горбун несколько минут носился по часовне, пока не настиг животное. Котенок шипел и царапался, но герцог несколько раз с размаху ударил его о стену, а затем с силой отшвырнул бездыханное тельце.

Все это хотя бы отчасти успокоило его. Однако положение было глупейшее.

В это время раздались легкие шаги, затихшие у двери. Ричард догадался, что явилась аббатиса и остановилась в раздумье, увидев запертую на засов дверь. Пришлось окликнуть настоятельницу.

Мать Бриджит подняла засов и отшатнулась от стремительно вылетевшего из часовни Ричарда. Лицо герцога было исцарапано, и аббатиса невольно заглянула ему за спину, но, не увидев Анны, перевела изумленный взор на Глостера.

– Я намерен, – сухо объявил Глостер, – увезти Анну Невиль из обители. Два часа на сборы. Молчать! – рявкнул он, едва аббатиса собралась было возразить, и торопливыми шагами направился прочь.

В богатых покоях аббатства, в покоях настоятеля, он продолжал это бешеное, беспрерывное движение. Пожалуй, никого так не ненавидел Ричард в своей жизни, как эту соплячку. Дело не в том, что она взяла над ним верх, оставив его в дураках. Ей была известна его тайна. Теперь Анна должна либо принадлежать ему душой и телом, либо умереть. В любом случае – исчезнуть, исчезнуть, как исчезли почти все, кто стал свидетелем его трусости и предательства.

Чтобы хоть немного унять себя, Глостер прижался лбом к холодной каменной стене и прикрыл глаза. События тех дней вставали в его памяти.

Хлестал дождь. Его отец, великий Ричард Йорк, глава партии Белой Розы, восседая на коне, наблюдал с холма за ходом битвы с воинством ланкастерцев. Рядом с ним находились Ричард, тогда еще подросток, Уорвик и еще три рыцаря..

Внезапно на взмыленном коне примчался лазутчик Уорвика с вестью, что Маргарита Анжуйская отправила в замок Сендель своих людей, чтобы захватить любимца Йорка, его младшего сына Эдмунда. Забрало на шлеме отца было поднято и Ричард видел, как тот смертельно побледнел. Первым его порывом было без промедления скакать в сторону Сенделя. Но страшным усилием воли он сдержал себя. Он не мог сейчас покинуть армию, ибо его исчезновение сочли бы бегством. Тогда его взгляд обратился к тем, кто находился рядом.

– Уорвик, Ричард, и вы, друзья! Не жалейте коней, во весь опор скачите в замок Сендель. Спасите Эдмунда. Господом всемогущим заклинаю вас, сделайте все, что только возможно!

Ему не пришлось повторять дважды. Все пятеро пустили коней во весь опор. Они неслись галопом по лужам и рытвинам, полным зловонной грязи. Дождь хлестал им в лицо. Под Ричардом был прекрасный конь, и, опередив остальных, он первым приблизился к замку.

Копыта прогрохотали по мосту, и, подняв голову, Ричард заметил в одном из окон кудрявую голову Эдмунда. Слава Богу, они успели! Ричард спрыгнул прямо в грязь и понесся наверх. Эдмунд спешил ему навстречу. Они обнялись. Ричард знал, что если старшие, Эдуард и Джордж, холодны с ним из-за его увечий, то Эдмунд всегда искренне любил брата-горбуна.

Вместе они выбежали во двор, где Уорвик уже держал за повод коня для младшего Йорка. Сломя голову они бросились прочь из замка, но было уже поздно. Десятка полтора воинов, с головы до пят закованных в сталь, преграждали им дорогу.

Силы были явно неравны. Гарнизон замка, всего несколько человек, не мог оказать им существенной помощи, хотя и поспешил к воротам.

Уорвик выхватил меч, слабо мерцавший в бледном свете дождливого дня.

– Англия и Йорк? – громогласно вскричал он и ринулся в самую гущу врагов.

Он был прирожденным бойцом. Его меч обрушивался на латы противников с сокрушительной силой, и двое из них, не выдержав натиска, почти сразу рухнули с коней. Ричард с тремя рыцарями кинулся ему на подмогу. Забрало шлема заливали струи дождя. Их начали теснить, и вскоре они оказались в глубокой арке ворот. Ричард видел, как пали двое из рыцарей Йорка. Но и противник нес потери. Теперь их оставалось семеро против троих.

Уорвик одной рукой правил конем, другой отражал и наносил удары. Наконец, свалив еще одного ланкастерца, он вырвался на мост, увлекая за собой Эдмунда. Ричард и последний из рыцарей оказались в окружении. Неожиданно рыцарь, отшвырнув меч, навалился разом на двух противников. Между воинами королевы образовался просвет.

– Скачите, ваша светлость! – отчаянно крикнул он Ричарду и захрипел, ибо сразу несколько копий пронзило его. Ричард дал шпоры коню. Но поздно – кто-то успел на ходу подрезать сухожилия его лошади, и он рухнул вместе с конем на землю.

Не передать всего ужаса, что он испытал тогда. Позор, плен, гибель?..

Однако, заметив, что брат упал, юный Эдмунд вырвал повод своей лошади из руки Уорвика и с криком понесся назад, сшибаясь с воинами Алой Розы. Поступок был так нелеп, что те растерялись и на миг оцепенели.

– Ричард! – вопил Эдмунд, свешиваясь с седла и протягивая брату руки.

Ричард уцепился за него. Рванув на себя Эдмунда, он выдернул его из седла. Мальчик упал, Ричард переступил череэ него и, прыгнув на коня, галопом понесся прочь. Эдмунд остался у врагов.

Дождь все неистовствовал. Ричард мчался по мокрому полю, еще не понимая, что с ним происходит, и, лишь когда завидел шатры лагеря Белой Розы, немного успокоился.

Остановив коня, он сбросил шлем. Ледяная вода остудила голову, но его тут же вновь обдало жаром. То, что произошло у замка Сендель, явилось ему во всем своем ужасе. У него пересохли губы.

– Господь всемогущий, ради милосердия! – простонал он.

Позор, несмываемый позор! Если станет известно, что произошло, он обречен влачить жизнь изгоя. Английское рыцарство… В лучшем случае в него будут тыкать пальцами и зубоскалить, в худшем – забросают камнями. Герб Йорков навеки опозорен, а его имя станет нарицательным для труса и подлеца.

Ричард поднял глаза на шатер отца. Гнев великого Йорка будет страшен. Ричард в оцепенении не трогался с места. Его конь нетерпеливо переступал с ноги на ногу и мотал головой, отфыркиваясь. Наконец что-то заставило Ричарда оглянуться.

Через поле шагом ехал Уорвик. Его белый конь был до седла забрызган грязью. Ричард с ужасом и надеждой глядел на графа. Если Уорвик смолчит… кто может узнать? О солдатах Маргариты он сейчас не думал. Кто станет их слушать? Но Уорвик! Одно его слово – и все кончено.

Ричард машинально провел рукой по луке седла, нащупывая колчан со стрелами. Если сейчас он убьет Уорвика, никто не прознает о его позоре. Но ни стрел, ни арбалета не было. Это же конь Эдмунда! Тогда, вконец отчаявшись, он соскочил с коня и двинулся навстречу Уорвику.

– Сэр Ричард Невиль! – окликнул он графа. Но Уорвик даже не глянул в его сторону. Он попытался объехать Ричарда, но тот перехватил его лошадь под уздцы.

Сейчас, по прошествии многих лет, Ричарда по-прежнему жег стыд при одном воспоминании о том, как он тогда унизился перед Уорвиком, как молил, как ползал на коленях в грязи, обнимая копыта его коня. Но тогда он думал только об одном – любой ценой заставить графа молчать.

Уорвик, который поначалу даже не слушал его, наконец, промолвил:

– Встань, Ричард! Тошно смотреть, как ты, словно червь, извиваешься по земле. Я не стану говорить о твоем бесчестии, даю слово. Но не думай, что твои стенания тронули меня. Нет. В моих глазах отныне ты полное ничтожество, трусливый раб, лживо назвавшийся рыцарем. Но я буду молчать, потому что служу дому Йорков и не желаю, чтобы на утреннем солнце их герба лежало такое пятно[24]. К тому же твой отец и братья достойные воины, они не должны пострадать из-за тебя.

Он дал шпоры коню и проскакал мимо Ричарда, обдав его грязью.

С тех пор они не обменялись ни словом. Уорвик сдержал клятву, и о событиях на Сендельском мосту никто не узнал. Правда, доносились какие-то слухи из городских низов, но Ричард, разведав, что их распускает один из уцелевших в той схватке воинов Маргариты, послал разыскать его и уничтожить.

После этого водворилась тишина. Однако стоило появиться при дворе Уорвику, как всегда уверенный в себе Ричард просто сникал. Он чувствовал себя скованным по рукам и ногам. Когда же Невиль превратился во врага Йорков, Ричард впервые вздохнул с облегчением, а вскоре мысль о том, что с помощью Анны он сможет подчинить себе Уорвика, начала кружить ему голову. Но оказалось, что Анна знает все, а значит, держит его в руках…

В дверь постучали. На пороге возник Джон Дайтон.

– Милорд, я только что из женского монастыря. Настоятельница сообщила, что Анну Невиль никто не может найти.

– Что?!

Ричард вцепился Дайтону в воротник и наклонил его к себе.

– Иди, сэр Джон, иди и поставь весь монастырь с головы на ноги! Возьми людей, если понадобится. Но учти – Анна должна быть здесь. Найди ее, даже если она прячется под юбкой аббатисы.

Немного успокоившись, Ричард распорядился подать обед. Но, едва он сел к столу, прибежал запыхавшийся Ингильрам.

– Ваша светлость! Ваша светлость! Взгляните, что творят ваши люди! Они ворвались в женскую обитель и до смерти напугали сестер-монахинь. Мать Бриджит в ярости и грозит пожаловаться королю на бесцеремонное вторжение. Ричард спокойно отсек кинжалом ломоть окорока.

– Аббатиса Бриджит сама вынудила меня к этому, не подчинившись приказу. Я намерен увезти девицу Невиль, и никто не помешает мне в этом!

– Но, ваша светлость, она и в самом деле не может найти леди Анну!

Ричард с усмешкой взглянул на аббата:

– Бог мой, неужели вы считаете, что воспитанница мог улетучиться из обители in fimo[25]?

Ингильрам горестно хлопнул себя по бедрам и вышел. Ричард спокойно завершил трапезу и велел готовиться к отъезду. Время шло, но поиски оставались безрезультатными. Герцогу пришлось и отужинать в аббатстве. Несколько раз прибегал Дайтон, прося указаний, появлялись отец Ингильрам и аббатиса.

Стемнело. Ричард приказал принести свечи и грустно усмехнулся. С отчетливой ясностью он понял, что на сей раз проиграл. Анна Невиль действительно исчезла.