Келеф откинул голову, закрыл глаза, наслаждаясь ласками ветра.
- Только послушай, как здесь пахнет, - ласково шепнул он.
Хин глубоко вдохнул, чтобы унять дрожь, провёл рукой по мокрой, нежной коре, затем оттолкнулся от дерева и медленно пошёл по лугу, ощущая при каждом шаге, как осыпаются на кожу мириады ледяных капель.
Пахло тишиной и покоем, прелыми листьями, хвоей, росой на увядающей горькой траве. Келеф открыл глаза, и человека, чей дух почти сроднился с грустным, засыпающим миром, изумил взгляд Сил'ан, яркий и тёплый, полный жизни.
- Тебе холодно, - заметило изящное существо. - Сейчас уйдём, но - совсем недолго - постой со мной и посмотри.
Молчание тянулось так долго, что Хин вздрогнул, когда уан снова заговорил:
- Её трепал ветер, способный вырвать дерево с корнями, бил дождь. Она прижалась к земле, уступая его напору.
Плавный жест указал вниз.
- Но ливень утих, - задумчиво довершил Сил'ан. - А трава поднимается.
Данастос в очередной раз покачал головой, глядя на карету, равнодушно клубившуюся туманом посреди поляны в саду.
- И чего ты рассчитываешь добиться, о, мой повелитель? - с насмешливой улыбкой вопросил он.
Келеф и Хин ненадолго выглянули из-за облака и так же одновременно пропали.
- А ты, значит, Одезри-сие, делаешь вид, будто что-то во всём этом понимаешь? - поинтересовался маг, выходя на солнечный свет из прохладной тени.
- Ничего, - честно признался молодой мужчина. - Но наблюдать - интересно.
Весен скептически поджал губы:
- Неуместное для правителя легкомыслие, - вполголоса заметил он.
- Хотя бы один из вас должен отрываться от земли, - осадил его Сил'ан.
Данастос обошёл карету и окинул равнодушным взглядом россыпь пергаментных листов, исчерченных графиками, покрытых россыпями формул.
- Что ж, - надменно выговорил он, - давайте целыми днями размахивать руками, представляя, что летим в страну фантазий. Нужно объяснять, чем это кончится?
Келеф рассеянно усмехнулся и, подняв один из листов, вручил его магу:
- Подержи, - он вновь погрузился в туманные недра кареты.
Весен ненадолго зажмурился, потом недовольно вздохнул:
- Ты в самом деле думаешь, что сможешь научить её парить над водой, как над землёй?
- А что в том кощунственного? - осведомился Сил'ан, подтягивая к себе лист с рисунком, хоть и покрытым цифрами, но напоминающим схематичное изображение далеко отстоящих холмов. - В любом случае основа: взаимодействие стихия-стихия. А уж будет ли это земля-воздух или вода-воздух, разница для ментального механизма проявится только в том, что вода в круге ррао ближе, и её сопротивление, как следствие, меньше.
Он протянул руку Хину, и тот вложил в неё тонкую кисть, смоченную в чёрной краске. Келеф написал вдоль прямой вертикальной линии несколько новых цифр и ярче обвёл два правых нижних холма.
- Третья и четвёртая передачи, - объяснил он. - Что прекрасно сочетается с другой особенностью: неоднородность ментального фона над водой, конечно, значительней, чем над землёй, таким образом, - он сверился с единственной кривой на листе в руках мага, несимметричной и выгнутой к низу, - высокие скорости предпочтительны. И, как мы уже видели, вполне достижимы. К тому же, это повлечёт меньший расход заряда, - он отчеркнул горизонтальную линию на рисунке с холмами, затем измерил пальцами расстояние между ней и вершиной крайнего справа. - Я исследовал три функции распределения. Вывод удивительный: карете куда сложнее парить над землёй, чем над водой. Что скажешь?
Данастос с предубеждением хмыкнул, не разделяя чужих восторгов:
- Задавай ядру режим работы, и проверим.
Хин выбежал в коридор из комнаты для занятий, встревоженный, быстро спустился по ступеням, перепрыгивая по пять разом. Музыка, которую он слышал всё отчётливее, удивляла его: слегка хрипящая, незамысловатая, подвижная. Уверенный, что это безобразничают пушистые твари, молодой мужчина придал лицу самое строгое выражение и повернул в залу.
Фа его не разочаровал - он сидел у самого входа и с умильным видом ударял по треугольнику, подвешенному на паутине перед его клювом. Завидев человека, лятх приветливо дёрнул крылом и, покачиваясь в такт, негромко и протяжно заголосил.
Одезри, озадаченно нахмурившись, уставился на огромный бубен, также оплетённый толстыми нитями паутины, на болтающегося рядом с ним Синкопу, наконец, на Бекара, терзающего аккордеон.
- Это ещё что, - с пониманием шепнул паук, отбивая ритм лапами. - Обернись.
Молодой мужчина нехотя последовал совету. По зале вприпрыжку порхали черви, мелкий драконикус с Ре и крупный в паре с Келефом. Не сговариваясь они то кружили по двое, то собирались в широкий круг, лихо перебирая лапами. Тотчас круг рвался, дуга обращалась в линию, а та изгибалась и замыкалась снова. Круг сужался, расширялся, делился на два, снова сливался в один. Все кроме одной из пар вдруг застывали, танцоры менялись местами по диагонали вписанного в круг шестиугольника, и тотчас замирали сами, а в движение приходила другая пара.
- Калейдоскоп, - тихо вымолвил Хин, наблюдая за движениями и фигурами, невесомо-лёгкими, быстрыми и восхитительно чёткими, свободно, точно по вдохновению, вытекавшими одни из других.
Келеф, смеясь, поманил человека рукой. Тот сделал жест отрицания, тогда Сил'ан покинул весёлую компанию и подплыл к нему.
- Не одобряешь? - весело спросил он, наклоняя голову к правому плечу.
- Почему? - Одезри опустил голову и улыбнулся. - Просто удивлён. Странно. Непохоже на тебя.
- Не загадочный, не холодный, не равнодушный, не совершенный, - подытожил уан. - Вот почему ни Лие, ни кто другой не увидит ничего подобного. Летням нужен человек, совершенно такой же как они, и лишь божественное происхождение может оправдать несоответствие. Весенам - удивительная змея, опасный питомец, которого можно с гордостью выставлять напоказ. Кто нужен тебе, юный герой?
- Я об этом не думал, - признался Хин.
Келеф улыбчиво прищурился, протянул руку, легко коснулся его носа и, ничего не говоря, вернулся в круг.
Ярко пылал огромный костёр на площади, повелительно грохотали барабаны, заставляя сердце изменять привычный ритм и подчиняться навязанному порядку. Воины в одних набедренных повязках прыгали вокруг огня, нелепо, на взгляд Хина, размахивая руками и ногами, раскачиваясь всем телом, запрокидывая голову. Вдруг они разразились громкими криками, и тотчас вновь пустились в дикий пляс. Барабаны били всё быстрее, яростнее, и молодой мужчина чувствовал, как от их пустых голосов по телу разливается жаркое безумие, кружится голова, и вот уже кажется возможным протянуть руки к небу, обхватить его всё, скатать в один большой камень размером с голову, поднести к губам и выпить до дна, утоляя вечную иссущающую жажду. В глазах помутилось, зазвенело в ушах, и что-то лихорадочно металось в темноте - то ли падающие звёзды с внезапно опустевшего неба, то ли блики от костра и десятки загорелых, извивающихся от восторга и упоения звериной свободы тел.
Знакомый, низкий голос плакал и звал. Хин никак не мог понять, чей он, пытался отмахнуться от наваждения, только оно не исчезало. Раздражённый, человек терялся в догадках, и вдруг словно вырвался из трясины, едва не захлебнувшись холодным воздухом.
Пляски кончились. Пела виолончель
, рассказывая летням о понятной им дикой свободе и раздолье земли, у которой, кто бы ни называл её своей, хозяин один - ветер.
Отблески пламени ложились на лица притихших слушателей, погружённых в себя, почти напуганных. Хин знал, чей голос чудится им в недоверчивой, изломанной, пропитанной неизбывным страхом и робкой надеждой музыке чужого времени. Знал и то, что её болезненную искренность они замуруют в ночь, словно в глухую стену.
Луны ярко озаряли крепость и окрестности, словно высмеивая разведённый людьми костёр. Двое медленно шли по дороге. Одезри первым нарушил молчание:
- Не могу отделаться от неприятного чувства: в детстве я мог тебя удивить, мог - во всяком случае, мне так казалось - угадать твои мысли, если бы захотел. С годами я не лучше, а всё меньше тебя понимаю. Почему?
- Потому, что мир мудро устроен, - легко отозвался Сил'ан. - Пусть мы живём в одном времени и даже идём рядом, всё равно мы из разных историй.
Келеф прислонил виолончель к стене. Проблеск молнии возник в его ладонях и обратился в дрожащий огонёк тонкой белой свечи.
- Я думаю, - сказал он, передавая её Хину, - что знаю трагедию летней.
- Давно?
- Возможно, - задумчиво проговорил Сил'ан. - Пение воинов сегодня - я узнал слова и мотивы. В Весне на праздниках в деревнях и даже небольших городах играют их вариации. И зимни, и осены при всей разности культур находят их понятными, почти знакомыми. Эта музыка и ритмы у них в крови. Ты говоришь, древние Боги очень похожи на нас. Он сумел этим воспользоваться, обманул людей, следуя замыслу Дэсмэр.
- Кто: он? - не понял наследник.
- Колдун. Первый из нас, оказавшийся здесь. Ему одному достоверно известно, что случилось в ту самую важную сотню лет. Ты слышал о нём: Основатель Гильдии, провидец, ныне спящий. Регент Весны, - уан коротко вздохнул. - Тот, у кого никогда не попросит помощи моя кёкьё.
- Враг? - предположил Хин.
- Кукловод. Достаточно о нём, - Келеф выдержал паузу. - Люди Лета превратили давнюю историю в миф, но, в отличие от прочих, помнят, что Бог их предал. С тех пор и разучились верить друг другу.
Лятхи высыпали в коридор, сгрудились у двери в комнату с инструментами. Переглянулись, прислушались, снова посмотрели друг на друга.
- Два голоса, - недоверчиво отметил Бекар.
Оба его брата молча хлопнули себя хвостами по головам.
- Невероятно, - наконец, изрёк Синкопа. - Он же сказал: нет.
- Когда? - озадачился Ре.
Паук замахал на него лапами.
- Он вроде не отказывался петь дуэтом. Не соглашался, конечно, тоже, - вмешался один из червей. - Но…
- Другое "нет", - прервал его Синкопа. - Зачем петь с тем, кто не подходит?
- А с теми, кто подходит? - удивился высокий драконикус.
- Тоже мне критерий, - поддержал его мелкий злодей. - Они, ну, скажем, кусты с ягодами. Оборвёшь их все, и зачем тебе петь в кустах?
Взгляд Сил'ан то затуманивался, то обретал пронзительный блеск, словно Келеф ступал по грани между сном и явью, желая отдаться во власть наваждения, но опасаясь в одиночку даже на зов не найти пути обратно. Неосознанно, он прижимал руки к груди, но пальцы, длинные, цепкие и ласковые, всё тянулись вверх, будто пытаясь поймать голос человека.
Заканчивалась одна ария, оба тотчас начинали другую, словно до свадебной церемонии оставался не месяц, а лишь одна ночь. Хин сделал шаг ближе, потом ещё шаг, краем сознания удивляясь, как много нужно песен, чтобы пройти всего одну айрер. Он боялся, что бежит за смутным видением, как в кошмарном сне, а оно не становится ближе, напротив, тает в тумане.
Келеф не исчез, и человек заключил его ладони в свои. Сил'ан встретился с ним взглядом, не спрашивая, не удивляясь - просто не веря. Забыв о фантазиях, он впервые ответил осмысленно, но так растерянно, что Хин усилил пожатие.
В окно пробрался паук, строго хмыкнул и устроился в углу.
Глава XIX
Невеста недовольно морщила нос, пока усталые динозавры тащили повозку мимо деревни, но когда впереди показались горделивые очертания крепости, она радостно всплеснула руками и перегнулась через борт, чтобы лучше видеть.
- Ай, какое чудо!
Её искреннее восклицание вызвало улыбки на лицах суровых охранников. Девушка довольно захихикала, выпрямилась и расправила платье, тихонько напевая. Сад изумил её. Она спрыгнула на землю, даже не глядя, кто подал ей руку, и закружилась на месте, пытаясь сразу всё разглядеть и запомнить:
- Боги! Как удивительно! Как необычно!
- Спасибо, - ответил ей низкий весёлый мужской голос, до того приятный и располагающий, что девушка не удержала улыбку.
Она обернулась к высокому незнакомцу, посмотрела ему в лицо и нежно покраснела. Озорная медь волос горела на Солнце, обрамляя смуглое узкое лицо с благородными чертами. Уголки губ наследника приподнялись, а глаза, тёмно-синие как вечернее небо, потеплели.
Чьи-то руки обхватили девушку за плечи, к ней наклонилась женщина, некрасивая, но ещё не старая, старомодно одетая и нелепо причёсанная.
- Пойдём, дорогая, - торопливым, скачущим голосом забормотала она. - Тебе нужно отдохнуть с дороги. Я покажу комнату.
- Красивая, - негромко заметил Хин, когда дверь на первую половину закрылась.
Воины уана Каогре и стражники крепости вместе суетились, распрягая динозавров и выгружая поклажу. Уан неслышной тенью выплыл из-за деревьев, молодой мужчина последовал за ним. Постепенно стихли шум, стук и резкий говор - только листья перешёптывались с ветром. У беседки наследник остановился, провёл рукой по извивам тонкой каменной колонны.
- Она тебе не понравилась, - заключил он.
- Потому что я молчу? - заинтересовался Келеф.
- Наверное, - человек прошёл в беседку и сел, не сводя вопрошающего взгляда с Сил'ан.
- Я молчу потому, что сейчас мне хочется слушать, - он повернулся к Хину спиной, посмотрел вверх. - У неё плохая кровь. Ваши детёныши не доживут до совершеннолетия или окажутся ущербными. Выход есть: поработать с линиями плода. Тебе придётся тяжело, юный герой.
- А Гебье, Вазузу или Данастос могут помочь?
Келеф коротко рассмеялся:
- Дикое предположение. Даже у тебя времени - всего неделя после зачатия.
Хин нахмурился:
- Дети, - пробормотал он. - Я даже не думал о них. Я не хочу детей.
Сил'ан оглянулся:
- Надо же, - он улыбчиво прищурил глаза. - Как мы похожи.
Человек изумлённо моргнул, в точности как твари.
- Я отказался передать свой поток, - объяснил Келеф, поворачиваясь к беседке боком. - Почему? Не хотел, чтобы какие-то создания, не важно кто они, тянули из меня жизнь. Да, я для того рождён, можно даже сказать предназначен, и не воображаю себя аадъё или высшим существом, не презираю и не смеюсь над теми, кто поступил как должно. Более того, я не раз им завидовал за годы здесь. То, что со мной не так, нельзя отследить и поправить. Я, как оказалось, готов умереть или жить в изгнании, но не представить своё тело, и физическое, и духовное, грудой строительного материала.
Хин негромко хмыкнул:
- Выходит, это и есть твоё ужасное преступление?
Келеф не услышал вопроса. Наследник, настороженный его непривычной рассеянностью, внимательней присмотрелся к уану. Выражение оранжевых глаз смягчилось, ресницы не вздрагивали печально, и даже вечно улыбающаяся маска показалась молодому мужчине умиротворённой.
- Ну, признавайся, - озорно улыбнувшись, подтолкнул Хин.
Сил'ан засмеялся, тихо и счастливо:
- Я получил письмо. Кёкьё зовёт меня назад.
- Не понимаю. Ты же всё равно вернулся бы.
Келеф склонил голову к плечу:
- Туда, где меня никто не ждал. Теперь же я возвращаюсь домой.
- О, как здесь всё… просто, - с разочарованием протянула невеста, глядя на голые стены, каменный пол, постель, разложенную на циновке. Но не успела Надани перед ней оправдаться, как девушка оживлённо заулыбалась: - Ну конечно! - воскликнула она. - Мы здесь всё переменим! Вот неужели вам нравится такая запущенность, право слово?
- Нет, - с тёплой материнской интонацией согласилась госпожа Одезри.
- Значит, - невеста широко взмахнула руками, - сюда мы повесим пышно расшитый гобелен. Это скатаем и отдадим слугам, а поставим кровать, какие сейчас модны в Онни. Вы слышали? Нет? - она подбежала к женщине. - Я сейчас расскажу. Большая такая, высокая из резного камня, а на неё сверху пуховые матрасы, в которых можно утонуть, с десяток самых мягких и пушистых шкур, подушки - это такие мешочки, тоже вышитые. Ковёр - просто обязательно, чтобы бегать босыми ногами, как по траве. На окна - драпировки, а то Солнце будет заглядывать, они же видите куда выходят - почитай на самый восход. Так и не понежиться в кровати. Повесим такие штучки - их тоже сейчас из Онни везут, а туда, говорят, из Весны. Представляете, у самих весенов покупаем украшения!
- Какие штучки? - робко спросила Надани, сбитая с толку восторженной болтовнёй.
Девушка просияла, вновь замахала руками:
- Как же: с потолка нити, а на них и камешки, и стёлкышки, и трубочки, и всё это так звенит на ветру, качается, переливается. Средство от скуки, - подражая интонации отца, добавила она. - То вроде просто лежишь и считаешь время, а это крутится такая штучка под потолком, и вот уже мысли заняты. Правда, здорово?
- Конечно, - с достоинством согласилась госпожа Одезри. - Не понимаю, почему никто раньше такие не вешал. Вечно людям нужна указка моды.
- Что в людях ведётся, то и у нас не минётся.
Женщина тряхнула головой:
- Как твоё имя, милая? Я всё никак не спрошу - заговорила ты меня.
- Юлл?я, - девушка смущённо улыбнулась, подобрала подол и выставила вперёд одну ногу, вытянув носок.
Надани удивлённо посмотрела на неё.
- Теперь среди придворных дам кланяться не принято, - важным тоном заметила невеста, довольная. - Все делают вот так.
Женщина неуклюже повторила за ней. Девушка весело рассмеялась:
- У вас прекрасно получается. Правда же это куда изящней поклонов? А то как будто подражали мужчинам - вот ведь ужас.
- Ты такая образованная, - подивилась Надани. - И на всё-то у тебя своё мнение.
- А как же, - рассмеявшись, пропела невеста, подбежала к окну и выглянула наружу. - Чем я хуже любой девицы из Онни? Отец приглашал учителей. Я и читаю, и пишу, и рисую, и музицирую, и пою.
Женщина задумчиво улыбнулась:
- Никак не дождусь, - тихо поделилась она, - когда, наконец, увижу своего внука.
- Ой, - Юллея прижала руки к груди, - я каждый вечер молюсь небесам, чтобы у меня был весёлый, здоровый ребёночек. Смешной такой карапузик с пухленькими щёчками. И будут у него красивые глазки, как у папочки, и маленькие такие пальчики на ножке - меньше моей ладони. А вырастет он непременно первым красавцем и умничкой.
Надани вздохнула, подошла к ней и обняла:
- Как хорошо, что ты приехала, - прошептала она, зарываясь в пыльные с дороги белые волосы.
Девушка, несмотря на тяжёлое, расшитое нитями драгоценных металлов и речным жемчугом платье, порхала по саду. Оживлённая, сияющая улыбкой, она напоминала Хину солнечный лучик.
- А это дерево как называется? - с неподдельным интересом спрашивала она. - Ой, какая трава! Что это? Посмотри, какие листья! Просто фантазия! Откуда они?
Молодой мужчина поначалу отвечал ей, потом - просто наблюдал за невиданной прежде стремительной яркостью жизни, подобной горной реке в ясный день. Невеста расспрашивала его: бывал ли он в Онни, побеждал ли в настоящем бою, видел ли вблизи мурока - и на все ответы улыбалась с восхищением, столь искренним и сильным, и восторгом столь радостным, что Хин чувствовал, как в груди становится теплее. Никто и никогда не смотрел на него так, будто он оправдал ожидания и даже превзошёл их, а его присутствие рядом - не обуза, но дар и благо.
- Ты был мною доволен? - спросил он Келефа вечером накануне дня свадьбы. - Хоть раз?
Тот лукаво прищурился.
- Нет, ответь, - настойчиво потребовал Хин.
Сил'ан рассмеялся:
- Ведьма не справилась, - сказал он и поплыл прочь.
Человек нахмурился, догнал его:
- Ты о чём?
- Милый герой, - насмешливо начал Келеф, но оборвал себя, ниже наклонил голову. - Ты поймёшь когда-нибудь, - проговорил он уже спокойно. - Но если я скажу сейчас, ты, может быть, меня возненавидишь. Я хочу расстаться без неприязни. Позволишь?
Наследник сглотнул, его черты смягчились:
- Конечно.
- Не ходи за мной, - попросил уан.
- Но…
- Поговорим утром перед церемонией.
Занимался тоскливый и тревожный жёлтый рассвет. Гулко прогрохотала плита у входа, торопливо застучали каблуки по холодному камню пола, к которому жались бледные измученные тени. На втором этаже у лестницы показались ещё помятые со сна пушистые твари. Хин приветственно помахал им рукой, клубки меха пренебрежительно заклекотали и взлетели к потолку.
- Они на тебя обижены, - пояснил паук, выбегая на перила.
Молодой мужчина быстро поднялся к нему.
- Почему? - удивился он.
- Ты нас бросаешь, - трагически заломил десяток лап Синкопа.
- Я - вас? Ничего не путаешь?
- Может быть, и нет, - невнятно пробормотал лятх. - Келеф тебя ждёт в своей комнате. Сказал: входить без стука.
Хин поёжился:
- Он ведь знает, что я не люблю это место.
- Забыл, наверное, - туманно отговорился Синкопа и, не дожидаясь новых вопросов, побежал по стене вниз.
Одезри проводил его взглядом, пока живая и плотная тьма не проглотила маленький торопливый силуэт, затем повернулся и, прислушиваясь к гулкому эху, подошёл ко второй двери. Сил'ан сидел на полу спиной ко входу и смотрел в окно.
- Харнаптов сегодня не будет, - ободрил он. - У меня другой подарок.
Наследник закрыл дверь и подошёл ближе. Сил'ан обернулся.
Ни горящих холодным синим металлом губ, ни прекрасной, но безжизненной белой маски. Живое незнакомое юное лицо смотрело на Хина, и тот наклонился ближе, изучая его черты: длинный любопытный нос с будто заострённым, доброжелательно приподнятым кончиком; мечтательные губы, в уголках которых чудилась улыбка; изгиб бровей, изысканный и тонкий. Яркие, тёплые, чуть взволнованные оранжевые глаза другого чем у людей разреза под синевой ресниц.
Одезри покачал головой, не находя слов. В голове роились десятки мыслей, но ни одна не казалась достойной того, чтобы ради неё разбить доверчивую тишину.
- Не уезжай, - попросил он, наконец. - Пожалуйста, останься.
Келеф иронично улыбнулся. Хин узнал это выражение: в маске - лишь лёгкий прищур глаз, всегда казавшийся холодным и зловещим.
- Где же твоя решительность? - Сил'ан опустил ресницы. - Слышу только растерянность и отчаяние.
- Я скажу…
- Нет, мой герой. Что бы ты ни сказал - нет.
Хин опустился на пол, уставившись в стену перед собой. Келеф отвернулся к окну и заговорил неторопливо:
- Я не Бог, не наставник, не защитник, не уан - меня измотали эти роли. Я - живое существо. Из-за сухости, жары и тревог тускнеет и увядает моя красота, здесь никому не нужная. Хахманух был прав: я тщеславен, мне приятно обладать властью, но куда больше я хочу чувствовать себя желанным, делить наслаждение и больше никогда не оставаться одному. Летням не нужен такой повелитель, и выход прост - маска для лица и маска для духа. Кто знал, что за семнадцать лет они так отяжелеют, что сделаются невыносимыми?
Молодой мужчина потерянно молчал. Сил'ан задумчиво улыбнулся:
- Помнишь, как мы возвращались от реки - первый раз - и что ты сказал мне тогда? Прекрасные слова. Я ведь лежал и представлял, как постепенно исчезну в Лете - может быть, рассыплюсь песком. Ты говорил искренне. И - я изумился себе - мне стало жаль что ты детёныш, а в твоих словах нет умысла. Окажись на твоём месте взрослый человек, я подарил бы ему блаженство. Из благодарности.
Келеф коснулся пальцами ожерелья на шее, и бледное лицо скрылось за белой улыбающейся маской:
- Я должен был рассказать, мой герой. Тайны связывают двоих столь же неумолимо, сколь и клятвы.
Церемония прошла скромно. Единственным гостем издалека был старик Каогре, который сидел молча, погруженный в невесёлые воспоминания, всё время, пока один из его советников бубнил славословия, обращённые к небесам. Некогда грозный правитель поднял голову единственный раз, когда вслед за Келефом, должен был произнести слова отречения, но так и не открыл рта. Их записали на бумаге, старик трясущейся рукой, едва удерживавшей перо, вывел подпись, снял с шеи тяжёлую металлическую печать и бережно, точно мать, оставляющая младенца у чужого порога, положил её на землю. Потом поднялся, опираясь на руку советника, и ушёл. Даже притихшая дочь не осмелилась его удерживать.
Облезлые шкуры закрывали стены, потрёпанные ленты развевались на ветру, придавая пустому двору нелепый, а не праздничный вид. Надани часто и неловко смеялась, пытаясь внести оживление. Воины, пришедшие из деревни, молча жевали недожаренное мясо. Смеркалось. Когда зажглись факелы, люди выстроились в три ряда, уныло прочитали клятву верности. Орур повторил её отдельно, так чтобы слышали все, и низко поклонился новому правителю. Данастос, не обращая ни на что внимания, беседовал с Келефом. Вазузу ненадолго покинула его, остановилась рядом с Хином; улучив момент, украдкой обняла и шепнула так быстро, словно всхлипнула:
- Будь счастлив.
Хин спустился во двор ещё до рассвета, неторопливо поднялся на стену.
- Хм, - приветствовал его сторожевой из гамака, накрытого шкурой.
Молодой уан посмотрел в его сторону.
- Что-то вы ни свет, ни заря, - уклончиво отговорился тот.
Одезри собирался промолчать, вместо этого вдруг признался:
- Тревожно.
- А то, - ничуть не удивился старый стражник. - Одному остаться - это всякому не по шерсти.
Хин вздохнул, облокотился на стену, обжигающе холодную. В зелёном свете зари его лицо казалось серым, постаревшим от ночных кошмаров.
- Кто только тут вот так ни стоял, - негромко заметил сторожевой. - Чего только ни передумали - только камни и помнят.
Уан провёл рукой по глазам, будто пытался стряхнуть липкое наваждение. Летень, кряхтя, повернулся в гамаке, внимательно присмотрелся к сгорбленной фигуре и сиплым голосом сказал:
- Напрасно ждёте.
Одезри обернулся к нему.
- Уехали уже, - пояснил сторожевой.
Хин резко выпрямился:
- Когда?
- Три часа назад. В самое жуткое время.
Молодой мужчина замер неподвижно, потом затряс головой, сорвался с места и бегом бросился вниз по лестнице.
- Эх, - коротко вздохнул стражник, но, вместо того, чтобы закрыть глаза и снова задремать, повернулся на другой бок и уставился в зеленеющую даль.
Эпилог
- Я не понимаю, Хин, - криво улыбаясь, выговаривала Юллея, меряя комнату шагами. - Год назад - я не могла позволить себе платье, как у госпожи Седвес. Семь месяцев назад - мне пришлось делать вид, что я не знаю, как при дворе уванга модны веера. Посмотрите, нет, вы посмотрите в каких обносках вынуждена ходить ваша прекрасная жена! Пять месяцев назад - туфли! Два - я до сих пор ношу те кольца и украшения, которые привезла с собой! И теперь вы снова заявляете мне, что я не могу шить платье у господина Де-Рьи?
Её верхняя губа приподнялась, презрительно и брезгливо. Ребёнок проснулся и заплакал в колыбели за тонкой завесой.
- Я не могу это выносить! - женщина раздражённо топнула ногой. - В ваших руках треть зоны Онни, а вы не в состоянии найти средства? Мы постоянно что-то строим, строим и строим! Куём оружие для всех этих ополченцев! Тут вам хватает средств! Хорошо, почему не отправить их на охоту - пару десятков раз не для себя, а для нас, для меня? Вы - уан, прикажите им!
Ребёнок, испуганный громким голосом матери, кричал всё яростнее, едва не задыхаясь, багровея от натуги.
- Заставьте. Это. Умолкнуть, - отрывисто, сквозь сжатые зубы вымолвил Хин, резко повернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
В коридоре он едва не столкнулся с матерью.
- Опять довёл её до слёз? - мрачно спросила та и вздрогнула, когда уан повернулся к ней.
- Замолчи, - равнодушно выговорил он. - У меня от вас болит голова. Окружён одними треклятыми женщинами. Почему вы уверены, что лучше меня знаете, как управлять владением, как мне себя держать и что говорить? Вы ничего не получите.
- Хин, - попыталась возразить Надани.
Он взглянул на неё исподлобья, словно вернулся в детство, устало вздохнул и, схватив её за плечи, потащил по коридору, втолкнул в покои. Женщина услышала, как проскрежетал замок, недавно поставленный снаружи, рванулась к двери и несколько раз ударила кулаком по равнодушному камню. Ответом ей стал лишь мерный, постепенно затихающий стук каблуков.
Он избегал ходить на вторую половину крепости. Каждый раз, как становилось совсем невыносимо, он пробирался меж деревьями сада и замирал перед каменной плитой. Он не мог открыть эту дверь, потому что тогда, как в миг до смерти харнапта, увидел бы лишь пустоту. Плита оставалась недвижной, и Хин обманывал себя, повторяя раз за разом: "Я могу протянуть руку и постучать. Я так и сделаю - в следующий миг. Камень уйдёт в стену, как это не раз бывало, и на пороге появится он". Обман помогал успокоиться, и уан, кивнув древним Богам на прощание, поворачивался к страхам спиной.
В этот раз Хин не удержал и не опустил руку. Раздался знакомый гулкий вдох, темнота заклубилась в шаге от порога, приглашая и маня. Одезри вошёл в дважды покинутый храм, невольно улыбаясь и знакомой игре теней, и влажному стылому воздуху. Не осталось никаких следов: ни паутины на колоннах, ни гобелена или ваз в зале. Уан медленно поднялся на второй этаж, остановился у двери комнаты откровений, толкнул её и переступил порог, безотчётно надеясь увидеть у окна тонкую темноволосую фигуру. Только пылинки танцевали в солнечном свете.
Он осторожно притворил дверь, открыл другую и замер. В пустой комнате стоял знакомый клавесин, призрачно-серый. Хин долго смотрел на него, не моргая, словно инструмент мог исчезнуть, затем подошёл ближе, оставляя следы в пыли, покрывавшей пол. Лунная музыка зазвучала в памяти кружевом потревоженных серых хлопьев, опадавших вниз. Крышка инструмента, там, где уан провёл по ней рукавом, заиграла красками. Из забвения проступила картина, некогда заворожившая маленького мальчика.
