300 спартанцев - Последний спартанец. Разгромить Ксеркса!

От намеков Адиманта в душе Еврибиада появился горький осадок. Получалось, что Еврибиад теперь обязан Адиманту за поддержку в сражении, и, дабы не выглядеть неблагодарным, ему придется впредь считаться с мнением коринфского наварха.

Еврибиад вздохнул с облегчением, когда Адимант наконец удалился из его палатки.

Не прошло и получаса после ухода Адиманта, как к Еврибиаду наведался эгинец Поликрит. Правая рука Поликрита была перевязана узкими льняными лентами от локтя до плеча. Он получил ранение во вчерашнем сражении, когда взбирался на палубу персидского судна. Триера Поликрита под названием «Никея», что значит «Победа», являлась самым крупным кораблем во всем эллинском флоте. Потому-то Поликрит сражался на равных с большими финикийскими триерами. Триера Поликрита пустила на дно один финикийский корабль, и еще одно финикийское судно было взято воинами Поликрита на абордаж.

На корабле, захваченном Поликритом, оказался влиятельный персидский военачальник Артохм, женатый на сводной сестре Ксеркса.

– Артохм сражался как бешеный, но мои удальцы все же пленили его, – посмеиваясь, молвил Поликрит в разговоре с Еврибиадом. – Телохранителей Артохма пришлось всех перебить, они дрались отчаянно. Вся палуба захваченного персидского судна была залита кровью изрубленных варваров. Я сам чуть головы не лишился в той жестокой схватке!

– И все же, друг мой, ты вышел победителем, – не без зависти в голосе заметил Еврибиад. – Ты захватил большой вражеский корабль, взял в плен персидского военачальника. Эгинцы могут гордиться тобой!

Догадываясь, что именно гнетет Еврибиада, Поликрит ободряюще пожал ему руку.

– Флот Ксеркса еще не разбит, вчера мы лишь опробовали в деле нашу морскую тактику, – сказал он. – Решающие битвы с варварами еще впереди, друг мой. Так что воинской славы нам хватит на всех!

Глядя на входной полог, за которым скрылся Поликрит, торопившийся устранить все повреждения на «Никее» к концу этого дня, Еврибиад размышлял с мучительной досадой: «Да, полчища Ксеркса несметны, поэтому ратной славы хватит всем эллинам, взявшимся за оружие. Однако у спартанцев боевой славы должно быть больше, иначе зачем мы встали во главе общеэллинского флота и войска!»

Перед полуденной трапезой к Еврибиаду пришел Фемистокл, который сразу заговорил о том, насколько успешной была вчерашняя битва с вражеским флотом.

– Общие потери персов в шесть раз превосходят наши потери, – молвил Фемистокл, сидя возле постели Еврибиада. – Кроме того, одна лемносская триера покинула флот Ксеркса, перейдя на нашу сторону. Этой триерой командует знатный лемносец Антидор. В прошлом он не раз бывал в Афинах по торговым делам. Я хорошо его знаю.

– Думаешь, Антидору можно доверять? – спросил Еврибиад, глядя в большие, широко поставленные глаза Фемистокла.

– Вполне, – кивнул Фемистокл. – Антидор в душе ненавидит персов, ведь они убили его брата и племянника во время Ионийского восстания. Антидор горит желанием отомстить за них.

Фемистокл с торжеством на лице поведал Еврибиаду также о том, что Антидор нарисовал на папирусе точную схему расположения персидских кораблей вдоль побережья Магнесийского полуострова. Фемистокл принес этот папирус с собой, показав его Еврибиаду.

– Видишь, друг, на Магнесийском полуострове нет больших бухт, поэтому персы расположили свои суда вдоль пляжей и маленьких лагун, растянув их на большое расстояние, – говорил Фемистокл, тыча пальцем в карту. – Египетские корабли стоят на якоре недалеко от Сепиадского мыса. Финикийские триеры занимают бухту у Афет. Между ними расположились суда киприотов и памфилов, заняв все крошечные заливчики. К западу от Афет находятся стоянки ликийских кораблей, близ которых стоят карийские триеры, вытянутые на низкий песчаный берег. От Платанийского залива до мыса Гриба береговую линию занимают корабли ионийцев и эолийцев. А за мысом Гриба расположена стоянка киликийских судов. Таким образом, якорные стоянки персидского флота растянуты вдоль побережья Магнесии почти на шестьдесят стадий.

– И что нам это дает? – поинтересовался Еврибиад, не понимая, куда клонит Фемистокл.

– Наш флот может внезапным ударом уничтожить вражеские суда, скажем, возле мыса Гриба и безнаказанно уйти восвояси, – ответил тот. – Персидские навархи при всем желании не смогут быстро собрать в кулак свои силы. А нападать на нас разрозненными отрядами кораблей персы не осмелятся.

– Иными словами, ты хочешь разбить флот Ксеркса по частям, действуя стремительными наскоками. – Еврибиад покачал головой, внимательно разглядывая на папирусе карту Эвбейского пролива и побережье Магнесии. – Что ж, дружище, это дело верное. Как только стихнет буря, наш флот снова выйдет в море.

– Если ты не сможешь встать с постели, то могу я принять начальство над нашим флотом, – сказал Фемистокл, стараясь не смотреть в глаза Еврибиаду. – В любом случае, друг мой, ты по-прежнему остаешься верховным навархом. И любая победа эллинов на море будет записана на твой счет.

Еврибиад свернул папирус в трубку и протянул его Фемистоклу. При этом он произнес непреклонным голосом:

– Я буду участвовать в битве, даже если меня принесут на мой корабль на носилках.

Фемистокл взглянул на Еврибиада с невольным уважением. Перед тем как удалиться, Фемистокл отвесил полулежащему на ложе Еврибиаду почтительный поклон.

После полудня в эллинском стане заполыхали погребальные костры. Следуя своему обычаю, греки сжигали тела воинов, матросов и гребцов, павших во вчерашнем морском сражении. Не все убитые были доставлены на берег, несколько тел, упавших за борт в сумятице битвы, так и не были обнаружены. Сгоревший прах всех убитых эллинов было решено захоронить в общей могиле у подножия горы Телефрии.

По окончании траурной церемонии воины, гребцы и военачальники стали расходиться по своим становищам, разбросанным на морском побережье.

«Надо будет сказать Динону, чтобы в случае моей гибели мои бренные останки доставили в Спарту для захоронения», – думал Еврибиад, направляясь в кипарисовую рощу, раскинувшуюся на взгорье рядом со станом афинян.

Все доблестные предки Еврибиада были похоронены в Лакедемоне рядом с могилами древних спартанских царей. Род Еврибиада считался одним из самых знатных в Спарте, мужчин из этого рода было принято погребать в отчей земле. Если же случалось так, что прах павшего воина из рода Эгидов невозможно было привезти в Спарту, тогда его родичи воздвигали каменный кенотаф, то есть пустую могилу. На каменной крышке кенотафа выбивалось имя знатного спартиата, погибшего вдали от отчизны, но память о котором должна была жить в сердцах его потомков.

Взойдя на холм, поросший деревьями и кустами, Еврибиад замер, словно статуя, закутавшись в свой красный плащ. Над его непокрытой головой раскачивались и гнулись под порывами ветра темно-зеленые стройные кипарисы. Перед его взором расстилалась свинцово-голубая морская гладь, покрытая пенными волнами, катившимися к берегу из глубины Эвбейского пролива. Темные тяжелые небеса, затянутые тучами, казались зловещими.

Еврибиад вдруг ощутил в себе трепет души и волнение духа, созерцая бурную морскую стихию, неподвластную людям с их честолюбивыми помыслами. Ему стало жутко: таким ничтожным казался он себе перед этими темными небесами и штормовым морем, которые сливались у горизонта в нечто единое и бескрайнее.

«Что со мной происходит? Неужели я робею? – думал Еврибиад. – Но перед чем?… Перед новой грядущей битвой или перед этой мрачной соленой водой, способной поглотить разом наш флот и все корабли Ксеркса?»

Еврибиаду было стыдно перед самим собой за свой страх перед морем. Он жаждал подвигов и был готов сражаться с персами на твердой земле, а не на качающейся палубе триеры. Привычный к тактике сухопутной войны, Еврибиад терял уверенность в себе всякий раз, поднимаясь на корабль. Гордый и честолюбивый Еврибиад был вынужден внимать советам людей, сведущих в морском деле, и общаться с ними как с равными. Но разве равен по рождению с Еврибиадом тот же Фемистокл, матерью которого была фракиянка. Сами афиняне за глаза называют Фемистокла нечистокровным эллином! Симбулей Динон всюду сует свой нос, смея оспаривать даже некоторые приказы Еврибиада. А ведь Динон родом из периэков и не имеет полных гражданских прав, в отличие от спартиатов. Однако Динон имеет навыки судовождения и морского боя, а значит, Еврибиаду приходится с ним считаться. По спартанским законам, сим булей Динон является его правой рукой.

«Коль мне выпал этот нелегкий жребий, я обязан привести эллинский флот к победе! – мысленно подбадривал себя Еврибиад. – Если я проиграю варварам битву на море, то мой отец никогда не простит мне этого. Моя жена и мой сын будут презирать меня. Многие мои друзья от меня отвернутся. Уж лучше утонуть в морской пучине, чем терпеть такой позор!»

Глава пятая. Подвиги Еврибиада

На рассвете следующего дня к мысу Артемисий подошла «Саламиния», священная триера афинян, которая использовалась ими как посыльное судно. Архитель, командир «Саламинии», сойдя на берег, сообщил эллинским навархам два радостных известия. Оказалось, что следом за «Саламинией» к Артемисию спешат пятьдесят три афинских корабля при полной оснастке и с воинами на борту. Это были триеры, находившиеся в стадии достройки в афинских доках, когда общегреческий флот отплыл от острова Эгина к Эвбейскому проливу.

Второй радостной вестью стало то, что двести персидских кораблей разбились у южной оконечности острова Эвбея во время недавнего шторма.

– Штормовые волны выбросили суда варваров на скалы близ Герестейского мыса, все побережье в той местности усеяно корабельными обломками и трупами персов, – рассказывал Архитель обступившим его греческим военачальникам. – Мой корабль побывал там. Я лично могу засвидетельствовать, что ни один из варварских кораблей не спасся. Разгневанный Посейдон не пропустил вражеский флот к Еврипу!

Военачальники обнимали Архителя и трясли его за плечи, переполняемые радостными эмоциями. Фемистокл же назвал Архителя вестником счастливой Судьбы. «Похоже, боги решили уравнять морские силы Ксеркса с нашим флотом!» – заявил Фемистокл.

Прибежав в палатку Еврибиада, Фемистокл поведал тому о гибели двухсот вражеских кораблей у мыса Герест и о подходе к Артемисию большого отряда аттических триер.

Еврибиад выслушал Фемистокла с непроницаемым лицом, хотя в глубине души он возрадовался этому как мальчишка.

– В таком случае отступление к Еврипу отменяется, – сказал Еврибиад. – Покуда персидские навархи не прознали о печальной судьбе своих триер, отправленных вокруг Эвбеи в наш тыл…

– Нужно ударить по флоту Ксеркса, стоящему у побережья Магнесии, – воскликнул Фемистокл, прочитавший мысль Еврибиада. – Клянусь Зевсом, момент для этого подходящий, ведь суда варваров наверняка сильно потрепало вчерашним штормом. – Фемистокл развернул папирус с изображенной на нем картой стоянок персидского флота. – Предлагаю совершить нападение на отряд киликийских кораблей, занимающих бухту у самой горловины Пагасейского пролива. От других стоянок персидских судов киликийцев заслоняет скалистый мыс Гриба. Если наши триеры подкрадутся незаметно и внезапно обрушатся на киликийские корабли, то прочие варвары не успеют прийти к ним на помощь.

– Обсудим это на совете, – промолвил Еврибиад.

Как верховный наварх, Еврибиад мог бы своим приказом объявить по эллинскому флоту о выступлении к стоянке киликийцев, не собирая прочих навархов на совет. Однако Еврибиаду хотелось узнать мнение всех эллинских военачальников, увидеть, полны ли они решимости совершить эту дерзкую атаку. Еврибиад сознавал, что если все же флот варваров успеет на подмогу к киликийцам, тогда эллины окажутся в крайне невыгодном положении. Они будут отрезаны от мыса Артемисий, им придется сражаться в полном окружении.

Фемистокл, первым взявший слово, кратко и дельно изложил план нападения на стоянку киликийцев, обрисовав все выгоды этого замысла. Почти все навархи одобрили предложение Фемистокла. Против выступил лишь коринфянин Адимант.

– На прибрежных скалах у персов расставлены дозорные, – сказал Адимант, – поэтому нашему флоту не удастся подойти незаметно к мысу Гриба. Даже если нам удастся уничтожить суда киликийцев, на обратном пути к мысу Артемисий на нас может навалиться весь флот Ксеркса.

– Война без риска не бывает, друг мой, – промолвил Еврибиад, тем самым выражая свою поддержку Фемистоклу. – Тем более война на море.

Правда, Еврибиад внес поправку в план Фемистокла, объявив, что впереди пойдут спартанские и эгинские триеры. Афинским кораблям Еврибиад отвел место на флангах. Центр боевого построения он уступил коринфянам, в аръергарде поставил все прочие эллинские триеры.

По первоначальному плану Фемистокла спартанские и эгинские корабли должны были находиться в центре вместе с коринфскими судами, афинские же триеры должны были располагаться в голове и на флангах.

Фемистокл ни словом не возразил Еврибиаду, понимая, что тому не терпится оказаться на острие атаки.

Когда началось обсуждение относительно судьбы пленников, то Адимант предложил перебить их, а Фемистокл настаивал на отсылке в Коринф, где заседает совет из представителей тех греческих государств, кои объявили войну Ксерксу.

И опять Еврибиад поддержал Фемистокла, к неудовольствию Адиманта. Отсылкой пленников в Коринф Еврибиад хотел показать представителям Спарты в Синедрионе, что при его главенстве эллинский флот добился кое-каких успехов на море.

Знатных пленников без промедления отправили на «Саламинии» в Коринф.

С утра море было спокойно, но над западными горами собирались мрачные тучи, а это говорило о том, что погода может испортиться.

Всех прочих пленников эллины уступили эвбейцам, которые угнали их в каменоломни, расположенные в центральных областях острова.

Во второй половине дня был дан трубный сигнал садиться на корабли и выходить в море.

Еврибиад вышел из палатки, облаченный в боевой наряд, с мечом при бедре и с копьем в руке. Слуга-илот нес за ним его шлем и большой красный щит. Лекарь успел торопливо сунуть Еврибиаду чашу с каким-то целебным снадобьем, которую тот осушил на ходу. Несмотря на то что Еврибиад держался уверенно и прямо, по его бледному лицу было видно, что он недомогает.

Косые лучи низкого вечернего солнца заиграли яркими бликами на медном панцире Еврибиада и на его бронзовых поножах, едва он вышел из тени деревьев на широкий галечный пляж. Спартанские триеры уже были спущены на воду. Там, где матросы и гребцы толкали суда к линии прибоя, на низком пляже отпечатались борозды от корабельных днищ и килей.

Направляясь к высоко загнутой корме «Сатейры», Еврибиад столкнулся с симбулеем Диноном. Тот негромко бросил Еврибиаду:

– Если тебе худо, дружище, оставайся на берегу. Я поведу в сражение наш флот.

– Хочешь украсть у меня победу? – криво усмехнулся Еврибиад перед тем, как покрыть голову шлемом. – Не выйдет, приятель. Знай свое место, периэк.

Обиженно поджав губы, Динон зашагал прочь. Его триера покачивалась на воде рядом с флагманской триерой Еврибиада.

Какое-то время эллинский флот двигался на запад вдоль побережья Эвбеи. Корабли шли на веслах под переливчатые мелодии флейт, выстроившись тремя длинными вереницами. Поравнявшись с Гемейскими скалами, вершины которых были облиты розоватым сиянием вечерней зари, «Тритогенея», судно Фемистокла, повернула резко на север. Маневр «Тритогенеи» повторяли все афинские триеры, идущие за ней в кильватерном строю. Точно так же поворачивали к северу все прочие эллинские суда, тоже растянутые в кильватерные колонны, одну из которых возглавляла триера Еврибиада, а другую – черный корабль Адиманта.

Пересекая темно-лиловые воды широкого Эвбейского пролива, эллинские корабли ускорили ход.

На середине пролива волнение моря было гораздо сильнее. Пенистые волны, налетая на темно-красный борт «Сатейры», обдавали гребцов высокими брызгами. Нос корабля то взлетал высоко вверх, преодолевая очередную волну, то проваливался резко вниз, когда судно скатывалось в ложбину между двумя волнами. Борта и внутренние переборки «Сатейры» жалобно скрипели под натиском морской стихии.

В неспокойную погоду Еврибиад всегда чувствовал себя неважно на корабле, его начинало мутить, появлялась предательская дрожь в руках и ногах. Однако на этот раз Еврибиаду стало так плохо, что он спустился под палубу и, не снимая панциря, прилег на ложе в кормовой каюте. В голове у Еврибиада шумело, из его горла лилась рвота.

«Скоро начнется сражение с варварами, а я расклеился, как беременная баба! – злился на себя Еврибиад. – Представляю, что сказал бы мой отец, увидев меня в таком виде!»

По палубе над головой Еврибиада топали ноги матросов, до него долетали громкие команды кормчего Фрасона и келевста Клеандра. Еврибиад невольно позавидовал им, таким выносливым и неприхотливым! В отличие от Еврибиада, они никогда не страдали морской болезнью.

Еврибиад с горечью был вынужден признать, что даже очень сильный физически человек, оказавшись на корабле в бурном море, может свалиться с ног из-за морской болезни. А такие люди, как Фрасон и Клеандр, будут чувствовать себя замечательно при любом шторме, хотя оба не отличаются крепостью тела. Еврибиад полагал, что причина этого кроется в самой морской стихии, непредсказуемой и своенравной. Кого-то море принимает, а кого-то нет.

Лежа на постели, Еврибиад чувствовал, как тошнота раз за разом подступает к его горлу. Еврибиад пил воду, старался дышать глубже, но дурнота не отступала.

Внезапно открылась квадратная крышка люка и сверху прозвучал громкий голос Фрасона:

– Показался мыс Гриба! Прямо по курсу сторожевые суда варваров!

Собрав всю волю в кулак, Еврибиад выбрался на скользкую палубу, омытую струями морской воды. Оглядевшись, он обнаружил, что эллинский флот уже перестроился на ходу из кильватерных колонн в боевой ромбовидный строй. Совсем недалеко маячил мрачный мыс Гриба в обрамлении пенного прибоя, над его скалистыми утесами кружили белые чайки. Чуть дальше к северу возвышались отвесные скалы прибрежного хребта на Магнесийском полуострове.

– Вон они! – Фрасон указал рукой на четыре темных корабля, которые лавировали по волнам, ловя ветер в распущенные паруса. – Это дозорные корабли киликийцев. Уходят к бухте, чтобы предупредить своих об опасности.

Палуба под ногами Еврибиада ходила ходуном, поэтому он схватился рукой за борт.

– Варваров надо настичь! – крикнул он кормчему.

Фрасон отдал команду матросам, и те мигом поставили паруса. Ветер крепчал, поэтому «Сатейра» буквально полетела по волнам, срезая их верхушки своим медным тараном и поднимая фонтаны брызг. Еврибиад увидел, что «Тавропола», триера симбулея Динона, тоже оделась белыми парусами и заметно ускорила ход. «Тавропола» шла борт о борт с «Сатейрой», чуть приотстав от нее.

Стоящий на корме «Таврополы» Динон жестами рук показал Еврибиаду, мол, не тебе, сухопутному вояке, тягаться со мной в морском бою!

«Гнусный периэк! – мысленно вознегодовал Еврибиад. – Тебе не превзойти меня воинской славой, собачье отродье!»

«Сатейра» и «Тавропола», вырвавшись вперед, быстро оторвались от эллинского флота.

Еврибиад дрожал от нетерпения, видя, что «Сатейра» вот-вот настигнет один из вражеских кораблей. «Тавропола» приотстала от «Сатейры» всего на полкорпуса, воины во главе с Диноном сгрудились на носу триеры, готовясь ринуться на абордаж.

– Вижу сигнал на корабле Фемистокла! – раздался голос Фрасона.

Еврибиад оглянулся, отыскивая глазами афинские корабли. Они изрядно отстали, поскольку продолжали идти на веслах, как и весь эллинский флот. Триера Фемистокла была самая большая и находилась во главе боевого строя. Над кормой «Тритогенеи» трепетал на шесте длинный бело-красный вымпел. Это означало: «Принимаю начальство над флотом!»

Еврибиад не рассердился на Фемистокла, сознавая, что тот поступает правильно. Ведь Еврибиад вполне мог погибнуть, погнавшись с двумя триерами за четырьмя вражескими кораблями.

Вражеское судно, почти настигнутое «Сатейрой», внезапно убрало парус и совершило резкий разворот назад, двинувшись на веслах прямо на «Таврополу», целя тараном ей в борт. Кормчий на «Таврополе» не растерялся и сумел увести свой корабль от опасного сближения с вражеской триерой. Кренясь на правый борт, «Тавропола» описала полукруг по волнам и поддела тараном корму вражеского судна, сломав оба рулевых весла. Потеряв управление, корабль киликийцев сбавил ход. Еще через несколько мгновений «Тавропола» совершила очередной таранный удар по вражескому судну, расколов его пополам.

Еврибиад с восхищением глядел на быстрые маневры «Таврополы», завершившиеся потоплением киликийского судна. Крики тонущих варваров нисколько не трогали Еврибиада.

За мысом Гриба волнение моря было значительно слабее, поскольку скалистые утесы на нем принимали на себя порывы восточного ветра.

Впереди открылся широкий проход в бухту, где стояли на отмели длинные ряды киликийских триер. Укрытая от волн и ветров высокими скалами, эта бухта, несомненно, являлась самой удобной стоянкой в западной части Магнесийского полуострова.

Жестокая радость взыграла в сердце Еврибиада, когда «Сатейра» вздрогнула от носа до кормы, с глухим скрежетом протаранив вражеский корабль с черно-белым парусом на мачте. К этому моменту матросы на «Сатейре» убрали паруса. Гребцы навалились на весла после зычного возгласа Клеандра, повелевшего им дать задний ход. «Сатейра» подалась назад и, совершив поворот, устремилась вдогонку за другим киликийским судном, подгоняемая дружными взмахами весел. Протараненный «Сатейрой» вражеский корабль стал стремительно погружаться в морскую пучину и уже через минуту скрылся из глаз, оставив на пенной поверхности моря небольшой водоворот, в котором плавали обломки досок, весел и гребных скамеек. Оказавшиеся в воде киликийцы пытались спасаться вплавь, благо до мыса Гриба было недалеко.

У самого входа в бухту «Сатейра» настигла еще один вражеский корабль, прижав его бортом к мели. Киликийцам ничего не оставалось, как сражаться. Они скопом ринулись на палубу «Сатейры», громко вопя и размахивая оружием. Эллины приняли их на копья, мигом образовав боевую шеренгу.

Забыв про свое недомогание, Еврибиад яростно колол врагов копьем, а когда копье сломалось, то выхватил из ножен короткий меч. Свалив ударом по голове киликийского военачальника в чешуйчатом блестящем панцире, Еврибиад невольно пошатнулся, когда под днищем «Сатейры» прокатилась морская волна. В этот миг кто-то из киликийцев ударил Еврибиада дротиком в правый бок, пробив панцирь. Острие дротика застряло между ребрами Еврибиада, причиняя ему сильную боль.

Два спартанских гоплита заслонили Еврибиада щитами, давая ему возможность отойти назад. Однако Еврибиад не собирался отсиживаться в стороне. Он попытался выдернуть дротик из раны, но бронзовый наконечник дротика, погнувшись при ударе в панцирь, прочно засел между ребер. Тогда Еврибиад, скрипя зубами от боли, обломил древко дротика и снова бросился на врагов.

Очень скоро меч в руке Еврибиада окрасился кровью по самую рукоять. Сраженные им киликийцы так и падали на доски палубы, кто с перерезанным горлом, кто со вспоротым животом, кто с отрубленной рукой…

Еврибиад не заметил, как оказался на палубе вражеского судна, куда переместилось сражение. Киликийцев было много, но выстоять против спартанцев они не могли. Уцелевшие варвары стали бросаться с корабля в море, утратив мужество. Киликийский корабль оказался в руках греков.

Оставив на захваченном вражеском судне четверых матросов, Еврибиад повел «Сатейру» на подмогу к «Таврополе», которая тоже сцепилась бортом с четвертым из дозорных киликийских кораблей. Варвары уже одолевали команду «Таврополы», когда на них обрушились воины во главе с Еврибиадом. «Сатейра» подошла к киликийскому судну с другого борта. Таким образом, две спартанские триеры взяли неприятельский корабль как бы в тиски.

Все варвары были перебиты и выброшены за борт.

– Это тоже твой трофей, дружище, – сказал Динон Еврибиаду, жестом указывая ему на захваченное вражеское судно. – Без твоей помощи мне было бы не взять эту добычу. Клянусь Посейдоном, ты подоспел вовремя!

Еврибиад чуть заметно улыбнулся, польщенный похвалой Динона. Он держался прямо и разговаривал с симбулеем ровным голосом, хотя острие дротика, засевшее у него в боку, причиняло ему мучительную боль. Увидев обломок дротика, торчащий из тела Еврибиада, Динон стал уговаривать его поскорее спуститься в каюту и перевязать рану.

– Пустяки! – отмахнулся Еврибиад. – Рана не смертельная, и кровь почти не течет. Я не могу отлеживаться, когда эллины сражаются с варварами!

Самообладание и мужество Еврибиада произвели сильное впечатление не только на Динона, но и на Фемистокла. Эллинский флот, ворвавшийся на стоянку киликийских судов, отрезал варварам все пути отступления по морю. Сражение с киликийцами развернулось на суше среди их шатров и горящих костров. Еврибиад отличился и в этой битве, всякий раз появляясь во главе спартанских гоплитов там, где сопротивление киликийцев оказывалось наиболее упорным. Еврибиад получил еще одну рану стрелой в бедро, но не покинул боевой строй. Разбитые наголову киликийцы рассеялись среди окрестных холмов и гор, поросших чахлыми соснами.

Эллины подожгли киликийские корабли и в сгустившихся сумерках спешно отплыли к мысу Артемисий.

Глава шестая. Битва на рассвете

Лекарь Зенон озабоченно хмурил брови, врачуя раны Еврибиада при свете двух масляных ламп, озарявших внутреннее пространство палатки мягким желтоватым светом. Ловкие пальцы Зенона сначала извлекли обломок стрелы из бедра Еврибиада, забинтовав кровоточащую рану тугой повязкой. С наконечником дротика, застрявшим между ребер Еврибиада, Зенону пришлось изрядно повозиться. Видя, что Еврибиад без стона выносит сильнейшую боль, Зенон признался ему, что пациента со столь железной выдержкой у него еще не было.

– Неужели все спартанцы такие стойкие? – молвил Зенон, смывая кровь со своих рук над медным тазом с водой. Он был родом с острова Эгина.

– Можешь в этом не сомневаться, друг мой, – ответил Еврибиад, лежащий на постели с закрытыми глазами. – Спартанцев с юных лет приучают без стона выносить любую боль. И меня в свое время не раз секли розгами у алтаря Артемиды Орфии. Как видишь, мне это пошло на пользу.

Зенон лишь хмуро покачал головой, собирая в кожаный мешочек свои врачебные принадлежности. Ему был известен этот суровый обычай лакедемонян, согласно которому спартанские юноши обязаны приносить свою кровь на алтаре Артемиды Орфии. Жрецы секут юношей розгами так сильно, что кровь брызгает с их обнаженных тел на алтарь богини. При этом юные спартанцы не должны издавать ни стона, ни вскрика, иначе их жертва будет неугодна Артемиде Орфии.

Дав выпить Еврибиаду сонного снадобья, Зенон удалился. Его ждали другие раненые в становищах афинян, коринфян, эвбеян и пелопоннесцев. Зенон был лучшим лекарем в эллинском войске.

Этой ночью Еврибиаду приснилась Горго, жена царя Леонида. Еврибиад был дружен с Леонидом, поскольку вместе с ним вырос. Они и по возрасту были одногодками. Изначально Леонида не прочили в цари Спарты, поскольку эфоры и старейшины признавали право на царский трон Агиадов за Клеоменом, старшим братом Леонида. Клеомен и стал царем Лакедемона. Леонид же и другой его брат Клеомброт прошли все ступени сурового спартанского воспитания в илах и агелах как рядовые граждане.

Илами называются в Спарте отряды детей в возрасте от семи до пятнадцати лет. Мальчики в этих отрядах живут и учатся без родительской опеки, но под наблюдением воспитателя-иларха. В илах детей обучают чтению, письму и счету. Хотя главный упор делается все же на их физическую подготовку.

С пятнадцати до восемнадцати лет юные спартанцы постигают школу мужества в агелах, более крупных отрядах, организованных по военному образцу. В этом возрасте юношей начинают обучать владению оружием, умению незаметно подкрадываться, терпеть голод, холод и жару. Их приучают ходить обнаженными в любую погоду, поэтому им на все лето выдают лишь грубые сандалии и плащ. Во главе каждой агелы стоит наставник-агелат. Как правило, это или бывший военачальник, или воин, вышедший в отставку по увечью.

Еврибиад и Леонид взрослели бок о бок сначала в одной иле и агеле. Затем, став эфебами, они тоже вместе вступили в эномотию, боевое подразделение спартанского войска. Эномотия насчитывает сорок воинов, являясь составной частью пентекостии, состоящей из четырех эномотий. В свою очередь, пентекостия является частью лоха, в котором насчитывается от восьмисот до тысячи гоплитов. Спартанское войско имело в своем составе пять лохов.

Клеомен в силу чрезмерной властности своего нрава задумал совершить в Лакедемоне государственный переворот. Клеомен тяготился властью эфоров и старейшин, вознамерившись стать единоличным правителем в Спарте. Опираясь на войско, Клеомен собирался перебить своих противников среди спартанской знати, а затем навсегда отменить эфорат. Знатнейшие из спартанцев, в свою очередь, тоже составили заговор против Клеомена и убили его. Переворот не состоялся.

Таким образом, трон Агиадов неожиданно освободился для Леонида, шедшего по старшинству сразу за Клеоменом. Леонид пользовался авторитетом в спартанском войске, в рядах которого он служил с восемнадцати лет. К тому же Леонид не одобрял дерзкий замысел Клеомена.

Леонид был уже женат, когда вдруг стал царем. Однако эфоры принудили Леонида развестись с первой женой и взять в жены юную Горго, дочь Клеомена. По эллинскому обычаю, брак между дядей и племянницей считался кровосмесительным, а потому недопустимым. Но знать Спарты преступила этот обычай, насильно сочетав браком Горго и Леонида. У Горго был сильный и мстительный характер, она была способна на любую крайность, лелея в душе месть за своего подло погубленного отца. Потому-то именитые спартиаты выдали Горго замуж за Леонида, понимая, что тот сумеет вовремя удержать племянницу от любого опасного шага.