– Доктор сказал, что Дина первым делом вызвала вас.
      Адриена бросила на нее виноватый взгляд:
      – Да, но…
      – Мне не нужны ваши объяснения, – отрезала Габриэла. – Они меня не интересуют. – Но тут же спохватилась: – Простите…
      – Нет, не извиняйтесь! Я понимаю, как это для вас трудно, – быстро сказала Адриена, стремясь перебросить мостик через разделяющую их пропасть.
      Но Габриэла не поддержала ее стремления, в тот момент слишком поглощенная мыслями о Дине.
      – Конечно, мне нелегко, но это не ваша вина.
      – Не знаю, поверите ли вы мне или нет, я всеми силами пыталась примирить ее с вами. Еще когда Пит был жив, и это иногда вызывало у него недовольство. – Она помолчала. – Знаете, я собиралась встретиться с вами еще до этого случая, поговорить.
      – А тут такое произошло, да? – спросила Габриэла тихо. Она выпрямилась в кресле. – Я благодарна, что вы разбудили меня, я в любом случае отыскала бы вас сегодня. – Ее волнение улеглось, тон стал дружелюбным. – Я тоже хотела поговорить с вами.
      – Может, мы выпьем кофе? Вероятно, здесь поблизости есть ресторан.
      Габриэла кивнула и надела жакет, прежде чем встать. Какие-то воспоминания всплыли в ее памяти, и она неожиданно сказала:
      – Просто невероятно, каким сердитым человеком был Пит.
      Адриена тоже поднялась, перекинула сумочку через плечо.
      – Нет, он не был сердитым, – поправила она Габриэлу, – это, скорее, походило на слепое раздражение. Питер, казалось, был зол на весь мир, и за те полтора года, что я его знала, это чувство усилилось.
      – Не понимаю этого. – Габриэла задержала взгляд на лице Адриены, потом они вышли в коридор. – Как он мог стать таким?
      – Это все из-за вас, – просто сказала Адриена.
      – Он тоже причинял мне много страданий.
      – В этом я не сомневаюсь.
      Она взяла Габриэлу под руку, и они направились к лифтам. Молча дождались кабины лифта, спустились в вестибюль и вышли из госпиталя.
      – Я арендовала автомобиль, – сказала Адриена.
      – Я тоже на машине, – откликнулась Габриэла.
      – Так на чем поедем?
      – Все равно, – сказала Габриэла, пожав плечами.
      – Тогда давайте накручивать километраж на моей машине, – предложила Адриена с натянутой улыбкой.
      Уже в машине Габриэла сказала:
      – Знаете, вчера вечером у меня, когда я разговаривала с доктором, родилось странное чувство, что все повторяется. Возникли те же самые ощущения, от которых я долго не могла избавиться, когда Дина отказалась жить со мной. Тогда я легче пережила испытание, уехав в Париж! Во Франции как-то все само собой наладилось, я успокоилась – никто не задавал мне никаких вопросов. Французы достаточно равнодушны к другим людям и с большой неохотой сближаются с иностранцами. Вчера же, когда доктор стал задавать мне кучу вопросов, я опять почувствовала напряжение и замешательство, как всегда, когда меня спрашивают о последних годах ее жизни – о ее школе, друзьях или увлечениях, и мне было очень неприятно сознавать, что я слишком мало знаю о своем ребенке.
      – Что вас интересует? – спросила Адриена, отъезжая от больницы.
      Габриэла печально улыбнулась:
      – Я не знаю, ну, хотя бы кто тот мальчик, который вел машину? Ее друг?
      – Он далеко не мальчик.
      Габриэла удивленно посмотрела на нее:
      – Забавно, но почти теми же словами ответил мне доктор.
      Адриена вздохнула:
      – Понимаете, человек, сидевший за рулем автомобиля, – один из ее преподавателей. Он женат, – добавила она после паузы.
      – Неужели это и есть Динин дружок? – недоуменно воскликнула Габриэла, потом поправилась: – Я имею в виду любовник?
      Адриена кивнула:
      – Да, он у нее был первым.
      – М-да, не самое лучшее начало… Она потеряла невинность с недостойным человеком. – Габриэла взглянула на Адриену. – Хотя, с другой стороны, кто из нас может похвастать тем, что свой первый любовный опыт она приобрела с настоящим мужчиной.
      Адриена улыбнулась:
      – Да, немногие… Только нам удается выйти из-под опеки семьи, как мы попадаем в расставленные ими сети.
      – Особенно сложно освободиться от влияния отца, – добавила Габриэла. – Спасибо, что сообщили мне это…
      – Вы удивлены?
      – Да.
      – Потому что я в курсе ее дел, а вы нет?
      Габриэла кивнула.
      – Понимаю, первый раз мы с вами встретились при весьма печальных обстоятельствах, теперь, во второй, тоже радости мало, – сказала Адриена. – Подобный ход событий кого угодно наведет на грустные размышления.
      – И кроме того, мы с вами совершенно чужие.
      – Ну, не такие уж мы и чужие, – не согласилась Адриена.
      – Возможно, вы и правы – сказала Габриэла и задумалась – продолжать дальше или лучше сменить тему? Хватит, она устала от откровенности. Она обратилась к Адриене: – Вы не знаете, Клер не собиралась приехать сюда?
      – Не знаю, как вы к этому отнесетесь, но лично я рада, что Клер не приехала, она ненавидит больницы и пообещала, что будет молиться за Дину дома.
      – Я согласна с вами. – Габриэла посмотрела на часы. – Мне надо позвонить отцу, но лучше это сделать после утреннего обхода. Может быть, будут какие-то новости.
      Адриена свернула на шоссе.
      – Почему бы нам сначала не перекусить? Вы когда ели в последний раз?
      – Даже не помню, – ответила Габриэла, – кажется, пообедала в пятницу, и все. – Она замолчала, потом добавила: – С тех пор только кофе и булочки.
      И впервые за минувшие сутки Габриэла позволила себе роскошь подумать о Нике, хотя мысли о нем доставляли ей смутное беспокойство, причину которого она не могла понять. Может быть, потому, что она скучала по нему так, как ни по одному другому мужчине.
      – Посмотрите, вон там, направо, – сказала Адриена. – Видите, возле мотеля…
      Маленькое кафе было почти пусто. Несколько водителей грузовиков за стойкой обсуждали последний бейсбольный матч. Официантка сидела на высоком табурете и разгадывала кроссворд. Габриэла и Адриена расположились у окна лицом друг к другу. Официантка подошла к ним и приняла заказ. Женщины сидели молча – наблюдая как завороженные за восходом солнца.
      – Он до конца продолжал любить вас, – вдруг неожиданно сказала Адриена.
      – Зачем вы мне это говорите?
      – Потому что я в этом убеждена.
      – А я в этом сомневаюсь, видимо, у него был странный способ проявлять свою любовь.
      – Некоторые таковы.
      – Это была не любовь, это была его гордость.
      – Любовь и гордость тесно связаны, и иногда трудно решить, где кончается одно и начинается другое.
      – Это все так, – тихо произнесла Габриэла.
      – Мы говорим о стольких печальных вещах, и я не знаю, что вы сейчас имеете в виду.
      – Мы настолько не заботились о чувствах друг друга, что все стало так ужасно. Однажды после развода я встретила Пита на станции. Я была в такси, и, когда мы остановились на красный свет, я высунулась и крикнула ему: «Я тебя люблю!» Он выглядел потрясенным.
      – А он что ответил?
      – Ничего. Зажегся зеленый, машина тронулась. Когда я крикнула, он даже отшатнулся, а вот сказать ничего не успел… Но я и не ждала ответа, я сказала только для того, чтобы он знал, что я люблю его, даже если все и рухнуло.
      Адриена заметила:
      – Многие женщины буквально сходили по нему с ума. Для мужчины, который был недостаточно верен и честен с женщинами, он почему-то привлекал к себе слишком большое внимание со стороны слабого пола.
      Официантка принесла горячие оладьи, кофе, сок. Когда они немного утолили голод, Габриэла призналась:
      – Знаете, еще даже не зная вас, я уже была настроена против.
      – Из-за Дины?
      – В общем-то нет, хотя и из-за Дины тоже.
      – Я испытывала подобные чувства. – Адриена поставила чашку. – Я долго считала, что вы, у которой было все – муж, семья, ребенок, – разрушили все это. Более того, у вас был муж и ребенок, о которых я могла только мечтать, которых у меня никогда не было и никогда, вероятно, не будет. Знаете, когда женщине между тридцатью и сорока, особенно такой, как я, незамужней, – она становится очень жестокой. – Она сцепила пальцы и, словно подтверждая свою мысль, кивнула. – Очень жестокой.
      Габриэла грустно улыбнулась:
      – Будем надеяться, что нам повезет на пятом десятке, даже если в этом возрасте кое-что становится и поважнее личной судьбы.
      – Например?
      – Когда мне было двадцать, я от стеснения просто с ума сходила во время месячных, пытаясь спрятать тампаксы. Просто безумие какое-то нападало, а теперь, в сорок, мне плевать – да пусть смотрят!
      Адриена засмеялась.
      – А как насчет мужчин? – спросила Габриэла.
      – Что вы имеете в виду?
      – Ну, теперь, когда мы повзрослели, мы, надеюсь, научились в них разбираться. Так к какому же типу относился Пит?
      Адриена нахмурилась:
      – Я понимаю, вы смеетесь надо мной, но лучше не надо этого делать. Ко мне не стоит обращаться за консультацией по этому вопросу.
      – Ко мне тоже, – рассеянно ответила Габриэла.
      – Это не так. Вы встретились, когда оба были очень молоды.
      – Я до сих пор убегаю от милых, честных, верных мужчин, потому что не могу забыть красивого и сексуально привлекательного Пита, который прекрасно обходился без перечисленных достоинств.
      – Может быть, потому что не существует такого идеала – красивый, милый, верный, сексуальный?
      Теперь Габриэла нахмурилась:
      – Я в этом не уверена, хотя, может быть, и заблуждаюсь.
      Опять наступила тишина. Габриэла думала о Нике, о Пите, об отношениях Адриены и Пита.
      – Вы собирались пожениться? – спросила она.
      – Вначале я верила, что он на это решится, потому что устанет от случайных связей и ему надоест врать мне. – Она взглянула на Габриэлу. – Иногда нам было очень хорошо; так мирно и спокойно становилось на душе, что я надеялась, что Пит не захочет потерять меня. – Адриена откинулась на спинку стула, чуть расслабилась. – Но вскоре я поняла, что мужчины женятся не ради покоя и мира в душе – их, собственно, это не очень-то волнует. Они женятся скорее по необходимости – в юности сгорая от страсти, припертые к стене обстоятельствами; постарше – ради денег…
      – Обо всех мужчинах я судить не берусь, у меня был только один муж, но, что касается Пита, он был совершенно непредсказуем.
      – Что и делало его таким обаятельным, – добавила Адриена. – Правда, лишь до той поры, пока не возникнет угроза для счастья в совместной жизни. Но в профессиональном смысле он был совершенно другим. Как будто в нем уживались два разных человека.
      – Вы долго с ним работали?
      – Нет. Мы стали вести совместные дела сразу после вашего развода. Я поздно получила юридическое образование, просто в один прекрасный день решила стать адвокатом.
      – А чем вы занимались до этого?
      – Работала консультантом – этакая толстая, несчастная консультантша, которая помогает другим найти свое счастье. – Она улыбнулась. – Потом пришла пора и я решила изменить свою жизнь – занялась бегом, сбросила пятьдесят шесть фунтов, однажды приняла участие в Большом яблочном марафоне и даже с первой попытки сдала экзамены и вступила в члены коллегии адвокатов. Один из моих профессоров предложил мне поискать работу в конторе окружного прокурора в Минеоле. – Она как-то сникла. – Там я и познакомилась с Питом. – Адриена слегка покраснела. – И влюбилась в него с первого взгляда.
      Габриэла кивнула – образ Пита, энергичного, обаятельного, приветливого, встал перед глазами.
      – Вы были замужем?
      – Нет.
      – И детей нет?
      – Нет. Я предпринимала столько попыток, но безуспешно.
      – Когда-нибудь вам повезет, вы такая упорная, – сказала Габриэла.
      – Надеюсь, – тихо, с горечью произнесла Адриена, – но вы-то испытали то, что не каждой из женщин дается.
      – У меня было много хорошего в жизни, но я испытала и много боли. И то, и другое я храню в памяти.
      – А на мою долю достались старые сезонки на метро и кипа неиспользованных судебных повесток.
      – Послушайте, – сказала Габриэла мягко и коснулась руки Адриены, – вы знаете то, чего не знаю я. Два последних года вы были с моей девочкой. Вы в курсе того, что случилось с нею за эти два года…
      – По правде говоря, мне приятно сознавать, что мы с Диной стали друзьями, – согласилась Адриена, подняв глаза. – В последнее время я вспоминаю Пита с радостью. Странно, – продолжила она, – но при всей непредсказуемости своего поведения Пит был очень душевным и щедрым. – Адриена слегка покраснела и, возможно, не осознавая, что своими словами ранит Габриэлу, добавила: – Как любовник он был просто превосходен.
      Хотя Габриэле поведение Пита в постели было знакомо от начала и до конца, известны были и приемы, которыми он пользовался, чтобы завлечь женщину туда, воспоминания, нахлынувшие на нее, заставили сердце гулко забиться в груди. «Превосходен!» Пит все делал превосходно – играл в теннис, занимался любовью, выступал в суде. Какую же пошлость сказала Адриена, неужели она не могла найти других слов, ведь речь идет об умершем человеке и бывшем муже Габриэлы. Как она могла допустить такую бестактность! Пит давно стал ей чужим человеком, но смерть переворачивает психологию людей, и Габриэле вдруг неожиданно захотелось бороться за свое законное место, которое она занимала когда-то в его жизни.
      Адриена, занятая своими мыслями, не обратила внимания на смятение Габриэлы.
      – Конечно, я была очень наивна, когда верила, что он по-настоящему любит меня и в конце концов сделает предложение, но так было. – Она положила руки на стол. – Я цеплялась за эту ложную надежду, вместо того чтобы попытаться найти кого-нибудь другого. Теперь-то я понимаю, что он вел себя недостойно, но я любила его и обманывала себя в тщетной надежде, что он скоро поймет, что без меня ему плохо, и что он хочет того же, что и я.
      – А чего вы хотели? – мягко спросила Габриэла, тронутая наивностью этой женщины и тем горем, которое они могли разделить вместе. – Вы надеялись создать дом, семью, иметь все, что не получилось у меня. Неужели вы думали, что с Питом это получится?
      – Надеялась, – тихо сказала Адриена, потом спросила: – Вы уже догадываетесь, почему Дина оставила вас?
      – Нет, даже ума не приложу, – сказала Габриэла и с некоторым подозрением взглянула на соседку, но решила продолжить разговор на эту тему: – Вы считаете, что мы можем помириться? Я никогда не верила до конца, что она окончательно порвала со мной. Мы были так близки.
      – Может быть, даже слишком близки.
      – Я не понимаю, как это мать может быть слишком близкой своему собственному ребенку.
      – Я говорю о том, что часто близость ребенка к матери может принести вред.
      Габриэла даже опешила:
      – Если вы думаете, что я мешала ей познать взрослую жизнь, то это не так.
      – Дети видят мир в ином свете, чем взрослые, – мягко сказала Адриена. – Особенно когда это мать и дочь. Дина говорила, что чувствовала вашу твердую руку всегда и во всем.
      – Но это неправда! – возразила Габриэла. – Я давала ей полную свободу, уважала ее мнение, поощряла ее самостоятельность.
      Адриена отрицательно покачала головой.
      – Я не об этом. Не о ваших поощрениях и запретах, а о том, что она не могла найти свое место в жизни. – Она помолчала немного, прищурила глаза. – Давайте взглянем в лицо фактам – вы не очень-то похожи на образцовую мать.
      Габриэла кивнула, зная, что Адриена внимательно наблюдает за ней.
      – Это Дина сказала вам? – спросила она и попыталась улыбнуться, но губы не слушались ее.
      – Да.
      Габриэла настороженно взглянула на собеседницу.
      – Что мне оставалось делать? Как я могла узнать, что у нас что-то складывается не так, если она никогда не говорила мне об этом.
      – Вы не понимаете, – успокоила ее Адриена, – это не вопрос вины, правильности или ошибочности поступков. Всегда что-нибудь случается между матерями и дочерьми. Когда я работала консультантом, то почти каждый день сталкивалась с похожими конфликтами и поняла, что в подобном противостоянии не бывает ни начала, ни конца.
      – Значит, я ничего не могу поделать и мне остается только ждать?
      – Послушайте, Габриэла. – Теперь Адриена накрыла ее руку своей. – Я навидалась много чего похуже – детей, которые сбегают из дома и потом за дозу наркотиков продают себя на улицах; совсем молоденьких мальчишек и девчонок, которые кончали с собой или, наоборот, убивали других или умирали от подхваченного где-то СПИДа. Я встречала беременных девчонок, желающих продать своего ребенка за кусок хлеба. По крайней мере, ваша дочь убежала к отцу, я думаю, тут есть над чем задуматься такой счастливой женщине, как вы.
      Это уже было что-то совсем новенькое, Габриэла никогда не считала себя особо счастливой.
      – Я-то как раз думала, что не плохо бы переиначить мою жизнь, – сказала она с легкой иронией. – Я полагаю, что существуют люди, которые могут пройти по жизни без скандалов, разрывов, без бурных объяснений и слез.
      – Да, это верно, только они не всегда такие интересные личности, как вы или ваша дочь, – рассуждала Адриена. – Дина весьма неординарная натура, может, поэтому она и оказалась особенно подверженной влиянию, которое оказывал на нее отец, тоже яркая индивидуальность – этакий одиночка, кулаками прокладывающий себе дорогу в жизни. – Она улыбнулась своим воспоминаниям. – Вам никогда не приходило в голову, что он слишком уж сильное влияние оказывал на Дину?
      – Тогда почему она не порвала с ним?
      – Потому что он мужчина, потому что он ее отец, потому что его больше нет на свете и она может теперь толковать его поступки так, как ей нравится.
      Габриэла долго смотрела в окно, прежде чем опять сосредоточить свое внимание на Адриене.
      – Вам легче рассуждать рационально, чем мне, ведь я не видела свою дочь два года. Встретилась на похоронах своего бывшего мужа и получила от нее достаточную порцию ненависти. Мне так больно!
      – Мне тоже, – тихо сказала Адриена. – Я ведь тоже любила его…
      – Как вы можете сравнивать страсть любовницы с материнской любовью? – воскликнула Габриэла, но тут же пожалела о своих словах.
      – Любовь не знает различий. Когда она приходит, ей трудно сопротивляться.
      Габриэла кивнула, встретившись взглядом с Адриеной, и согласилась:
      – Вы правы.
      – Все мои прекрасные планы остались в голове. Мне столько хотелось сделать хорошего, однако я лишь восстановила ее против вас. Она молода, прекрасна, но и несчастна.
      – И все-таки вас очень многое связывает с моей дочерью.
      – Нас всех объединяет много общего, – сказала Адриена. – Мы все принадлежим к одному клубу – женщин ярких, несчастных и нервных.
      – Я должна обидеться за такую характеристику? – засмеялась Габриэла.
      – Как хотите. – В глазах Адриены мелькнули лукавые искорки.

Больница. Ночь с воскресенья на понедельник

      Только после полудня Габриэле позволили посещение Дины, которая по-прежнему находилась в отделении интенсивной терапии. Габриэла с нетерпением ожидала доктора, который на основе рентгеновского обследования и проведенных тестов должен был сделать окончательные выводы о ее состоянии.
      Почти весь день Габриэла провела в приемном покое, время от времени отлучаясь в мотель вздремнуть или позвонить Сильвио и Рокко. В промежутках болтала с Адриеной о всяких пустяках, не теряя присущего ей чувства юмора, которое помогало держаться и не упасть окончательно духом.
      Теперь, войдя в палату, Габриэла обнаружила, что одна из кроватей пуста, но это не свидетельствовало о том, что соседка Дины по палате выздоровела и покинула больницу. Она тихо подошла к кровати, на которой лежала ее дочь, и несколько мгновений молча смотрела на свою девочку. Ей очень хотелось разбудить Дину и объяснить дочери, что она верит в то, что у них все образуется, обвинить Пита в его жестокости и в то же время умолять Дину, чтобы она поняла и простила своих родителей за все те глупости, которые они совершили.
      Несмотря на все еще заметную припухлость и лиловые, уже отливающие желтизной кровоподтеки, Дина выглядела значительно лучше, она не была уже такой бледной. Наконец Габриэла не выдержала, наклонилась и легонько поцеловала дочь в лоб.
      – Привет, моя радость, – прошептала она.
      Веки девушки затрепетали и открылись:
      – Где Адриена?
      – Недалеко, – мягко ответила Габриэла без всякой обиды, радуясь, что девочка задает вопросы, она явно пошла на поправку.
      Дина кивнула и спокойно сказала:
      – Они вырезали у меня селезенку.
      – Я знаю, – ответила Габриэла, лицо ее разгладилось, и выражение его смягчилось. – Доктор сказал, что завтра утром тебя переведут в другое отделение.
      Дина тихонько хмыкнула, сдерживаясь, чтобы не нагрубить:
      – Знаю.
      – И еще ты знаешь, что я очень люблю тебя?
      Дина, казалось, была готова к отпору и спросила совсем о другом:
      – От кого ты узнала об аварии?
      – От человека, который всегда приносит плохие известия. Клер позвонила Сильвио.
      – Подходяще. – Дина скорчила гримасу. – Ну, она определенно была очень занята на этой неделе. Столько всего случилось!
      Габриэла заколебалась – стоит ли сейчас хоть немного продвинуться вперед в их сближении.
      – Мне кажется, я теперь понимаю гораздо больше, – сказала она осторожно.
      – Сомневаюсь, – ответила девушка и отвернулась.
      – Прости, Дина, если я причинила тебе боль.
      – Это так просто.
      – Что «просто»? – не поняла Габриэла.
      – Извиняться. Это очень просто.
      – Я вовсе не собираюсь что-то упрощать. Я просто не знаю, как еще начать.
      – Мы и не будем начинать опять все сначала, – предостерегающе сказала Дина. – Не думай, что для меня все в прошлом. Я столько выстрадала из-за тебя.
      – Все, что я хочу понять, это может ли общее страдание объединить нас. – Это все, что она могла сказать, и замолчала, чтобы унять сильное сердцебиение.
      – Может быть, тебе пора идти? – спросила Дина, явно желая закончить разговор.
      Габриэла встала, на прощание нежно коснулась руки дочери, задержала взгляд на ее лице и, тяжело ступая, ссутулившись, словно под непосильной ношей, направилась к выходу.
      – Подожди, – позвала ее Дина.
      Габриэла помедлила, одной рукой оперлась на стену, ощутив внезапный приступ слабости, потом вернулась к кровати.
      Дина приподнялась в постели.
      – Ты не уйдешь, оставив меня с чувством вины, – предупредила она, – моей ошибки здесь нет. – Ее глаза сузились. – Для меня это еще тяжелее, чем для кого-то еще, – заявила она и попыталась сесть в кровати, позволив Габриэле помочь ей. – Ваш развод и папины объяснения потрясли меня, ввергли в такую депрессию! – Она выкрикнула: – Знаешь, я не просила рожать меня!
      Опять! Каждый раз, когда Габриэла слышала подобные слова, ей хотелось оказаться где-нибудь далеко, как будто расстояние могло стереть их из памяти. А что останавливает ее сейчас? Почему бы ей не повернуться и уйти, чтобы не выслушивать подобное?
      Наверное, она обманывает себя, рассчитывая, что дочь принадлежит ей всецело только потому, что Габриэла в течение шестнадцати лет растила ее, заботилась о ней, кормила, учила делать первые шаги.
      Дина выросла и ушла от нее. Вероятно, у Габриэлы теплилась надежда, что дочь навсегда останется с нею. Как могла она так заблуждаться? Она ушла от нее, они теперь чужие люди, с этим надо примириться. И нечего тешить себя иллюзией, что ты рожаешь родного тебе человека!
      Странно, но эти мысли вдруг принесли покой в исстрадавшуюся душу Габриэлы, и, когда она заговорила, глаза ее были сухи:
      – Верно, с тобой не советовались – рожать тебя или нет. Ну и что из этого? На что это дает тебе право?
      Дина, казалось, растерялась от ее холодных слов.
      – Теперь уже слишком поздно что-то менять, – пробормотала она.
      – Да, и ты оказалась здесь.
      – Я не имела в виду несчастный случай.
      – Тогда что же поздно?
      – Что-нибудь делать, – сказала Дина грустно, откинувшись на больничные подушки.
      – На это всегда можно найти время.
      – Ты придешь завтра? – спросила Дина.
      – Конечно. И завтра, и послезавтра, и каждый день, пока ты не выздоровеешь.
      Дина неожиданно снова ощетинилась:
      – Лучше не надо. Адриена побудет со мной.
      – Вот и хорошо, значит, о тебе будут заботиться два человека, – сказала Габриэла, обратив внимание, что лицо дочери приобрело спокойное, умиротворенное выражение.

Встреча

      Габриэла стремительно вышла в коридор, не останавливаясь, пересекла его и остановилась у лифта. Художественный редактор в журнале когда-то учил ее, что, сделав снимок, надо стараться как можно скорее покинуть место съемки, не ожидая, пока объект поймет, что его сняли без его ведома, что может стоить фоторепортеру засвеченной пленки, а то и разбитой камеры.
      В ожидании лифта Габриэла вышагивала взад-вперед, внимательно разглядывая зеленые плитки пола под ногами. Она спустилась вниз, двери лифта бесшумно открылись, и Габриэла совсем не удивилась, увидев Николаса Тресса, потому что секунду назад мысленно уже представила себе эту встречу. Она просто шагнула в его объятия.
      – Я потерял тебя, – шепнул он, его губы легко коснулись ее волос.
      Глубоко вздохнув, она отстранилась от него, взяла его руки в свои, взглянула прямо в глаза:
      – Это невероятно.
      – Что невероятно? – спросил Ник.
      Габриэла ничего не ответила, только улыбнулась своим мыслям.
      Они пошли – рука в руке – к автомобильной стоянке.
      – Как ты здесь очутился? – спросила она.
      – Твой отец на моей стороне, – ответил он и радостно улыбнулся. – Каждый раз, когда я звонил ему по телефону, он жаловался, как тяжело ты переносишь случившееся. – Ник прижал ее ближе к себе. – А я вижу, что ты не нуждаешься ни в чьей помощи и прекрасно справляешься сама.
      Она молчала, пока он проводил ее до своей машины. Она не возражала, когда он помог ей сесть. На его вопрос, где она остановилась, Габриэла назвала мотель и подсказала, куда ехать. Какая-то новая атмосфера воцарилась вокруг них.
      Они добрались до мотеля и поставили машину перед конторой, потом направились по дорожке вдоль ряда аккуратных домиков, построенных вокруг бассейна. Шли медленно, словно бесцельно прогуливались. Прохладный ветерок обдувал щеки Габриэлы, она теснее прижалась к Нику, когда они остановились у двери ее комнаты.
      Едва они вошли, как ей пришла в голову мысль, что все это ей знакомо, было с ней давным-давно. Но нервы ее были слишком напряжены, чтобы сейчас предаваться воспоминаниям.
      Ник стоял и смотрел на застывшую словно в беспамятстве Габриэлу, положив руку на телевизор, но так и не включив его. Но когда она подняла глаза, в ее взгляде он прочел то, что она хотела сказать словами. Казалось бы, он обыкновенный любовник, временный обладатель ее тела, человек, не претендующий на место в ее сердце. Все как обычно, все так и бывает между мужчинами и женщинами – быстро, бурно, бездушно. Но ей это не подходит. Она – другая! Она должна отрешиться от воспоминаний и рассуждений. Если она забудет о прошлом и бросится в его объятия, это будет совсем не так плохо и нечего предаваться пессимизму.
      Направляясь в душ, она, минуя Ника, задела его, явно выдавая свои намерения. Прижавшись к нему всем телом, она взяла его за руки и обвила ими себя, медленно, кругами она водила кончиком языка вокруг его губ. Габриэла почувствовала, что у нее слабеют колени – еще мгновение, и она потеряет сознание в его объятиях. Вот его руки коснулись спины, того места, где должна находиться застежка от бюстгальтера, если бы она его носила. В следующее мгновение она, раскрасневшаяся, прерывисто вздыхающая, выскользнула из его объятий и стремительно бросилась в ванную.
      Вскоре она вышла оттуда – совершенно обнаженная, капли воды стекали с волос на лицо.
      – Лови меня! – шепнула она, приближаясь к кровати.
      Он лежал одетый, сняв только пиджак и ботинки, положив руки за голову. На лице у него застыло незнакомое еще ей выражение.
      – Ну-ка иди сюда, – сказал он мрачно. Когда она выполнила это приказание, он крепко обхватил ее и подмял под себя, так что пряжка брючного ремня впилась в ее кожу.
      – Почему ты одет? – спросила Габриэла.
      Ник поцеловал ее в волосы, обнял за плечи:
      – Потому что я хочу поговорить с тобой.
      – О чем? – спросила она, уже зная, что именно его интересует с первой минуты их встречи.
      – О твоем отъезде и о нашем прощании в аэропорту, когда ты направишься к самолету, вылетающему в Париж.
      У нее уже был готов ответ:
      – Неужели ты думаешь, что я не оставлю тебе свои адрес и телефон. Мы вычислим время, когда тарифы самые низкие и…
      – Это меня не устраивает, – резко оборвал ее Ник.
      Габриэла сама удивлялась себе, как далеко она могла зайти в своих обещаниях. Как еще заверить его в своей любви? Она почувствовала, как его сильные руки приподняли ее, и машинально принялась расстегивать пуговицы на его рубашке. Иногда ее руки прерывали это занятие, чтобы коснуться его шеи, груди. Потом попыталась в поцелуе приникнуть к его рту. Но он опять слегка отстранился, словно давая понять, что время для того, чего она так жаждала, еще не наступило.
      – Ник, что ты еще требуешь от меня? – спросила она. – Остаться здесь, забросить работу, забыть о безрадостной жизни, проведенной здесь?
      Он не ответил ей прямо, но и не ушел от темы разговора:
      – Я хочу знать, какое место ты готовишь мне в своей жизни. Если мне предстоит увеселительная прогулка в Европу через океан, письма и телефонные разговоры по льготному тарифу, если я случайный парень, которого ты подхватила на похоронной церемонии, то это меня не устраивает. Слишком долго я был влюблен в твою фотографию.
      Ее глаза расширились от изумления:
      – В какое фото?
      – Которое Пит хранил в доме на берегу, на письменном столе, рядом со снимками Дины, своих родителей и сестры. Он шутил, что это его семейная портретная галерея. Я, правда, всегда подозревал, что другие фотографии были только прикрытием, чтобы держать твое изображение перед глазами и не выглядеть идиотом, потому что на каждом углу он клялся в ненависти к тебе.