Миграция Души. Том 1: 2001–2011 избранное

Раздвинут шарниры колен пространственный

доступ!

Стальные пружинки растянут зрачок!

В последней конвульсии вздрогнет живот!

И руки замкнут смертельный захват

И на прилавке под давкой

Различных моделей пушистых котят

Ссверкает новинка —

«Ккукла Дафни – дочь Хеопса. И ее друг

Щелкунчик

В позе лотоса …»

43. Маленький ребенок собирает куклу

Маленький ребенок собирает куклу

В дальние походы. Утром.

Будоражит тело, вкручивает мысли

В голову, а в плечи – весла.

Пристегивает ноги, ставит их на лыжи будто.

И прячет ей подушки в большие балахоны

с голыми плечами «Будды». Получилось круто.

Ставит ее на пол, смотрит, измеряет – кукла. Не

вышло.

И вынимает дышло с реберного дела, с номером

«03».

Приехали, забрали.

Куклу разобрала старая больная Доктор.

Следующее утро.

Маленький ребенок собирает куклу в новые

походы.

Собирает тело, голову и шею, Душу.

Проводом проводит венные артерии, шарфиком

затянет,

На руки – железо, совесть вместо мыслей.

Брызнул.

Сколотил гвоздями, стал еще упрямей, посмотрел

на куклу, Стукнул.

Повесил ее в угол, поставил рядом свечи. Чего —

то не Хватает! – Иисуса.

Вот этого не надо! Маленький ребенок боится и

ложится

Под мамину кровать. Ночью

Выбежал, споткнулся, упал на холодильник.

«Аллахом»

Эта кукла выглядит. Не к месту. Сделал две

наколки,

Ссмазал ротик клеем. До утра успеет? Сможет до

распада сказать

«А Вы – что надо!»?

Воткнет себе иголку, сделает младенца?

Но та печально смотрит.

Головой вращает, кидает себя на пол и слышно

только

«МА-МА». – Кукла.

Из партии «зеленых» с красными глазами. Ну-ка

Давайте развернемся, добавим кукле темпа,

Глаза накрасим синим, оденем ей ботинки,

Бикини на платформе. Вытянем ей ножки,

Сходу обернемся – «Кеном»! И в новые походы.

Рядом только «Барби» —

ну прямо как живая!

Стая окружила, рвет ее на части, автографы на

память

Опилки и бумажки, гнутая резина, а Богу – капли

крови.

Не вышло в это утро. Маленький ребенок убивает

куклу.

Пишет ей уроки.

О правилах, законах, молекулах истории, большой

литературы

О химии, тычинке, о безопасном сексе, об этике,

эстетике

Лиц «политбюро» в нашей информатике, секретных

донесеньях

Правилах грамматики, новой демократии и прочей

дребедени.

Засовывает в голову. Хлопает в ладоши – а ну-ка

повернитесь!

И бегом, к «Лолите»!

Опять не вышло. Взорвалась кукла…

… Ощерилась улыбкой, глаза налились кровью,

мускулы

«Ван-дамма»

Прыгнула, ударила глобус. Он на антресоли

распался.

Из него посыпались маленькие буквы. Падают,

кружатся

Россыпью и на пол. Там сидит ребенок,

складывает слово

«Мама мыла раму».

Весело. Ручками играет, ножками топочет.

Падает и плачет.

Мама инстинктивно дернулась на помощь. Однако,

подоконник…

Упала и разбилась. Кукла —

Маленькая мама

Дева-одиночка

С маленьким сыночком,

Улыбкою «Мадонны»

Живущая в России

В городе «Бидоне»

В двухтысячном году

До рождества Христова…

44. Настоящим сообщаю что я жив. ТЧК

Настоящим сообщаю что я жив. ТЧК.

А другие пусть считают что я умер.

Потому как на часах у потолка

Ццифры «три» «девять» держу, спи

Моя «woumen», я твой «men» в уме …

Она спит и спит на небе пусть Бог!

От Онеги на огни летит псих черт!

Уплывают в океан волны – борт в борт

А левее не правеет смерти вид – стыд.

Она спит и я лежу у ее ног

Барсом

Пусть она меня во сне зовет

«Барсик»

А устанет нас держать стрелка —

Белкой

Перепрыгнет на соседню сделку,

И спит…

Сон (цветной), «Жанка и Данко»:

Юная Жанка стоит у зеркального шкафа в

короткой юбке и красит губки.

Заматеревший Данко на четвереньках, ходит

голый вокруг, по-кошачьи,

ластится. Выгибает спину, трется об ее

ножку: «мыр-р-р-р-р, моя кошка»,

смотрит вверх: «О, хитрая, без трусиков

она!!! Лижет языком ее коленку.

Падает на спину и высунув язык легонько

дышит, весело и преданно смотрит ей

в глаза. Она небрежно обращает внимание,

наклоняется, кусает больно и

почесывает его за ахулесовую пятку. Он резко

кидает ее на ковер. Она

успевает вскочить на четвереньки, но поздно:

«Дын-дын-дын-дын-дын-дын-дын…».

Она поскуливает, пытается отползти… «А под

диваном все в пыли», —

отметить все же успевает. Ворочает вокруг

зеленым глазом. Правым. Левый

слепит солнце. В окно стреляют снопы

лазерных лучей, однако, время! «Бах»!

На сцене фейерверки! Вертушки бешенно играют

«Skooter», Огни петард, дым

коромыслом! С убойным визгом из ракетниц

секунды вылетают хаотично. «ПУМС» —

взрывается у ней под чакрой, и стрелка бьет

в двенадцатую цифру нот…Спадает

груз, укатывается солнце. Темнеет. Они

кончают слушать вместе, в одном и том

же месте, с сильнейшим, пламенным оргазмом

музыкальным

в ее голове блеснула мысль:

«Вот она, настоящая поэзия и философия!»

Он разбирается в ней: «Так, посмотрим, что

тут у нас»?

Переворачивает на спинку: «Ага, … ОГО!», —

сует куда-то взгляд, – «А

говорили, что она существует только в моей

голове! Вранье! Вот же она!

Настояшшая! Так я напишу тебе стихи!» Пишет.

Жанка читает. Данко: «Читай, читай меня…»

Ложится, расстегивает грудь, она садится

рядом в позу

гейши, листает страницы его сердца:

– Так. Так…а что это за прочерк?

– Это шрамик.

– От Жанки шрамиков не будет, мой милый,

оставлю я тебе на память поцелуй…

Целует его прямо в сердце. В Засос.

– «Тук-тук-тук-тук-тук»

– «Дын-дын-дын-дын»

«Что тут за грохот, ты делаешь себе

ремонт?», – заходит муж.

«У-у-у-у-у-уйди пока, дорогой, я у космоса в

плену,

меня андроиды пытают», – разгоряченно

обернувшись, – «хочу в европу летом я»…

«В европе будет чудно ей», – задумчиво

тихонько он уходит…

Звонок в дверь: «Пиццу заказывали»? Жанка

берет коробку,

посыльный на ушко шепчет: «Там внутри вам

телеграмма»!

«Почти как Данко, его запомню я, пусть

только станет помужичистее он»,

– облизывает губки, играет гаммы, поставив

телеграмму вместо нот:

…Настоящим сообщаю что я жив. ТЧК.

А другие пусть считают что я умер.

Потому как на часах у потолка

Ццифры «три» «девять» держу, спи

Моя «woumen», я твой «men», в уме …

– В уме он или в Уме? В чуме? Какая-то

керня. Звонит:

«Моя чума, ты что за лабуду прислал мене?»

– С грибами.

– С грибами?

Падает: «Ах, я отравилась, я отравилась»!!!

Все бегают по городу:

«ОНА отравилась его стихами»! Объявляют

военное положение.

Пехота выдвигается на фронт. Мужа призывают.

Он в каске, бежит,

наперевес. В тылу, из облака на землю падает

десант. Среди,

как догадался Бог, них Данко… Но вдруг

звучит отбой. Муж, Данко, все

бегут домой, назад, встречаются на Эльбе…

Смешалось, танки, немки… Пьют.

Играют свадьбы. Жанка скучает дома. Звонок в

дверь: «Пиццу заказывали?»…

…Жанка открывает. На пороге красавец в очень

дорогом костюме с

коробкой из под обуви в руках. За ним

почтальон: «Вам телеграмма. Две. Распишитесь».

Жанка читает:

«Настоящим сообщаю что я жив. ТЧК. Вылетаю

жди.»

«Настоящим сообщаю что я жив. ТЧК. Вылетай

жду».

Стало очень тихо кругом. Птицы на деревьях

повернули головы в одну

сторону. Жанка странным взглядом смотрит на

разносчика пиццы. Тот улыбается

во весь свой чувственный рот.

45. Приходи вечером, будет весело… (Л.Ф.)

Приходи вечером – будет весело!

Я обещаю тебе слезы, вид на море,

и два кипариса раздвинут руками небо

и укажут нам путь

к сиреневой ветке настоящего Бога.

Приходи вечером – будет очень весело!

Они организуют «карэ»,

а мы анархично разбросанные

как листья березы на талой земле

замашем крестами поношенными

и отлетим в нашу фиолетовую страну.

Над морем тихо заплачет мокрый снег

их желтые лица уплывут вереницей

и на траурном столе

дохлая курица останется слушать

панихидную песенку о тебе:

Сложен, слажен ритуал,

свежий листик и бокал

под вуалькою вдова

чья-то пьяная рука

от колена вдоль бедра

новый чертит ей маршрут

снежных белых покрывал.

А в созвездии Тельца

кости, кости, черепа

с голой маленькой звездой

вытворяют чудеса…

Приходи вечером.

И ты увидишь

как холодный, фосфорный фонарь из морга

постучит в лиловое окно с подтеками

под которым твоя юная Мадлен

пять минут назад

дважды

вышла

замуж …

46. В Гремундодо над нами солнечное небо…

В Гремундодо за женский плач – в кастрюлю мужа!

В Гремундодо на свадьбах – «Бах», а ночью —

дружат!

В Гремундодо на ветках псы поют «бельканто»!

В Гремундодо глаза мендальные у франтов!

В Гремундодо в строю дельфины, а не танки!

На каждом венчики и пурпурные банты!

Сажают дев на плавники, а вслед за ними

На водных лыжах – кто, не видно – только спины!

Гремундодо – люблю тебя я – много света!

Тепло и весело нам жить в поселке этом!

Из «Англетэра» в бельведер мы переедем, нно!

В мешочек с дырочкой – «садовое» кольцо!

47. А что же Фауст?

…Наутро она вышла в сад, и раздвижная

дверь

в пазу слегка подрагивала в такт волне

которая вносила в дом прохладный бриз.

Вдали, на горизонте, на карниз тяжелого

спросонья океана, поставлены горшочки

кораблей.

Налей ей, Фауст, легкого дурмана в

бокал со льдинками,

налей, пусть губы обмакнет и смотрит

вдаль

и кутается в шелковую шаль. Жофрей вон

там,

под самым коромыслом слоеной радуги, и

яхта

его приставлена к лучу, косою толстой

линией который

разделит небо на «где ты был»-»что

будет с нею»…

А на моторе черном у алеи из стриженных

диковинных дерев

златой значок лелеет глаз и надпись

«Lexus» вто’рит

геометрии пространственных решений

Бога, что подарил вчера

на крикнутое ею «ах, авось» букетик

желтых роз

и черные, широкие колеса со спицами

стальным…

А на гросс-мачте Фрея под белесой и

хлопающей парусиной

в корзинке плакал впередсмотрящий

юнга. Внизу, на румпель,

с циркулем в руке, задумчиво смотрел

он, покусывая ус из смоли с

прожилками из лески волосы трепал

старик —

великий океанский ветер. А что же

Фауст? – Фауст нынче пуст.

Вчера, над нею он потрудился славно,

поход устроив

сквозь Перинеи свадебной аллеи и

алчный куст любовной муки,

украв е? с венчания в свой мир теней,

разлуке подарив колеса госта

«USA»…

48. Страна не забудет?

Довольно! Решаюсь, пусть будет, что будет!

Быстрее, в ракету! Страна не заблудит!..

…Осень, на Марсе, у моря, на пляже

Костры водорода, а мы не герои – изгои, и даже

На плато «Масконов» не можем держаться,

И нет кислорода в походной аптечке

Лишь водка, сигары, да Леночка – греться

Мешают скафандры, и не искупаться —

Везде ихтиандры, бежим что есть силы

С поправкой на ветер, на северный полюс,

Выносит на запад, а там небоскребы

Граненых стаканов, каналы, каноэ,

Полно марсианок, а нас только двое,

Да Леночка (на фиг, придумают тоже

Канаверал в душу,

Да зубы им в пластик!)

Но ветер роняет на лоб «Клеопатры»

Опавшие листья – троих космонавтов

С созвездия «Пса». Оттопырили уши,

На Леночку смотрят, торгуем, уходим,

Быстрее, в каноэ, в Венецию, «Мастер»!

Но осенью очень забавно на Марсе!

Мерещится город – выходят две Насти

Жена и любовница (дворница в «ЖЭКЕ»)

И я умираю, я гасну в каноэ,

Не долететь мне на этой ракете

До марсианок, они это видят,

И плачут, и воют

Потом столбенеют, подходят пигмеи

Их с веслами прямо на постаменты,

На крышу вулкана заносят и ставят.

Купи телескопчик с увеличеньем

И ясною ночью в сторону Марса

Гляди что есть силы. Вон видишь, вторая,

Без рук? – Моя марсианка! – Венера?

Да что ты! Я там еще не был. Одеться?

Смотаться?

За сигаретами…

Впрочем, не стоит – осень на Марсе.

Холодно, стужа, не топят в ракете.

И даже собаки деревья не метят …

49. Ах бы клевером душистым…

Ах бы клевером душистым

Обернуть страничку эту!

Ах бы в скошенной траве

Поваляться жарким летом!

Земляничных пятен крови,

Сладкой, выпить – и из клетки!

Оторваться от дороги!

Ноги, ноги, плавно, мягко,

Чуть касаясь!

Дорогая,

Где ты, где ты,

Жаль не видишь,

Я летаю, я летаю!!!..

– По дороге ехал трактор.

А ему навстречу автор —

Пошутила дорогая.

– Ах, я знаю, знаю, знаю,

Ты не веришь мне, а клевер

На обед употребляешь!

Наклоняясь и губами,

И губами, и губами!

Ах, бы клевером мне статься,

Оторваться от дороги,

И на небо, а ты следом!

Выше, выше, вдоль дороги!

– По дороге едет трактор —

Я тебя предупреждаю!

…Мужики на сенокосе,

Отдыхая у сарая,

Наблюдали за картиной.:

Там на гусеничный трактор

Побежал, вдруг, бык «Нико’ля».

Мужики застыли. Трактор

Взял взлетел и удалился.

Николя’ вчера женился —

Прошептали косари…

50. Начальница

Она лежала на боку, светилась синим,

Ее размытые черты не много линий

Давали в спектре излученья телескопа.

Ее душа напоминала ему ноты,

На диаграмме, разлагающей виденье

Материальное на волны сожаленья,

Страдания, любви, стыда и жизни

И множества оттенков покаяния.

Он наблюдал за ней давно, еще мальчишкой

Забившись в угол, на руках с чужою книжкой,

И в институте, с проституткой на скамейке,

Потом вот здесь – на Алатау, на «копейке»,

На пятачке, на блюдечке, накрытом

Куполом серебряным. Он битым,

Покинутым женой, страной, начальством,

Ежеминутно говорил с ней о несчастьи

Ходить в поношенных носках с дырой на пальце,

Ждать вертолета, и кружиться в вальсе

К нему сбегая по обрывистому склону.

Она смотрела на него очки меняя.

Он был то маленьким, то длинным, то без края

В диапазоне альфа-бетта излучений.

Она не понимала – то ли гений,

Пред ней внизу, а может он бездарный?

А может лень ему замерить лучезарный

И гибкий стан ее в халате «От нейтрино»?

Тогда б он понял, что живая, ночью, мимо

Земли к комете она томно уплывает…

И заработал бы себе на ломтик с чаем…

…Пастух не спал возле костра, он на овчине

лежал и думал ни о ком той ночью синей,

Когда она к нему свои открыла очи.

Пастух поднялся и пошел от стада, прочь ли,

А может звал его порыв стихосложения,

А может просто, ниже пояса томление

Его вело под черный купол, к телескопу.

Он постучался – дверь открыта, пусто

(ученый в это время ел капусту),

Чабан не смело потянулся к телескопу,

Задел своей рукой нечаянно ту ноту,

Которая давно уже просилась…

И в диаграмме красным цветом озарилась

Звезда, живая… И убитая кометой.

Он подбежал, и в телескоп – но где ты, где ты?

Ни в «гамме» нет тебя уже, ни в «бетте»!!!

Начальница моя! Теперь покинут!

Мой телескоп обратно мне не сдвинуть!

Программу переделать не умею,

Ну а вручную тяжело и просто лень мне!

…Убил он пастуха. То был не гений.

51. О печально бездонная высь

Колокольчик – трезвонная даль

вдоль по куцой порошной степи

от саней колея, да зари

в небеса завивается шаль.

О печально-бездонная высь!

с вечереющей черной каймой

ты упрячь в облака-ветви рысь

что послала девица за мной.

За торнадиком «вьюжный позем»

что бежит как саврас у саней

мне мерещится волчия тень

да вдали между молниий – гром.

Не гони мя, о тройка коней

вороные, лети воробьем

сяду я на рассветную шаль —

возле пальм у фазэнды твоей

и чирикну: «сдается в наем»…

52. На лепестке ромашки…

На лепестке ромашки, на лугу заброшенном

Она сидела и покачивала ножками…

Он бегал по цветку играя гаммы

На белых клавишах – такой – в панаме,

И в шортах пряча леденец, на память

Который подарила ему мама

Отправив пастушком на дальнюю поляну.

Она, склонив головку, подпевая,

Внимала звукам, посланным из Рая.

Его мелодия для верности гармонии,

Прохладным ветром по краям чуть скомканная,

Вторила перезвону медных колокольчиков,

В которые бокастые коровы били, емко

Поддакивая хрусту вафельной соломки —

Травы, просыпанной сквозь дыры, из холстины

Огромного мешка, что за спиной болтался

У Авина, бегущего по небу, с облако на облако.

И вдруг, пятнистая, от удовольствий, в

обмороке,

Об бок корова хлестанула себя «плетью» —

Хвостом, чтоб слепень не мешал играть им,

детям!

С ударом этим перевернута страница!

Волной поднялись в воздух партитура, лица

Берез и лип и тополей по кругу, вдоль поляны

Не закружились, нет, они качались, в ямы

Воздушные то падая, взлетая, улыбаясь, сцена

Вначале медленно, потом быстрее, стены

Все дальше, дальше, удалялись, небо

Спадало на луга туманом свежим.

И Авин на траву сошел. Улегся рядом.

Лаская взглядом подружку пастуха.

Ночь. Тишина. Костерчик сделан.

И над поляной ломтик белый.

Обедать! – Услышал пастушок от мамы…

И замолчали гаммы. Поэт ушел.

Остался Бог, пасущий лани —

Бокастых, северных коров,

С мохнатыми ресницами,

Влачащих вымя до земли, с таврами —

Печатями стихов «от Авина»…

53. «Мы уплываем в Шамбалу…»

Кронштадт. Матросы в бескозырках стоят на

палубе, стоит у дока желтая подлодка, стоит на

ней бутылка водки (то рубка), а вокруг зима

стоит, в начале Мая, Ольга, Ия, Дуся, Рая,

затем Татьяна – лежат в жизлонгах загорая,

рядами стройными лежат, скрипит на лифах белый

снег, скрипят матросы, тросы, трутся о ноги

дев златые псы, идет пакетная загрузка стихов

и писем и фигни и в танки шланги утопают. То

Авина бальзам качают – одеколон «Ален Дэлон»;

играет горн:

«бала-ла-ду!!!»

Мы уплываем в Шамбалу…

54. Все просто, мальчик

… Все просто, мальчик,

надо лишь суметь к фонтану близко подойти,

но издали смотреть на льва и берег

финского залива

за «Мон-Плезиром»,

глотая в воздухе парящие пушинки

абстракций стриженного

тополя.

И впечатления Самсона, терзающего пасть

златого Демона,

наполнятся реальностью! В экстазе он

добывает пищу для

фантазий роняя беспокойство в зеленые

глаза молоденькой

особы в короткой

юбке.

Она стоит за гроздьями людей, так одиноко,

под сводом девичьих забот, кусает губки, и

думает о

колбасе, мороженом, и дольке апельсина,

открыв свой ротик

навстречу жизни.

И строит планы – на следующее лето, у

фонтана, уже актрисой,

в наряде святой Екатерины, еще без сына, с

ободранной

коленкой, или в объятьях финна, или вдвоем

с Нечипоренко,

О, мой герой!

А на заливе особенно прохладно этим

летом лежать в траве

или спиной прижаться к дереву и

наблюдать причал,

внимать движенью метеора, считая

лепестки у клевера

и обнимать цветок большого

Феодора …

И волны падают на плоский берег,

из-за кустов на «Мон-Плезир» Глядят

зеваки,

считают палки на заборе, и тут же,

стройные, худые

иностранцы кивают дружно: «Си анимейшен

морэ,

Иван Монтана …»

Но пусть они смеются – они еще не знают,

что мы их просто отвлекаем, а в это

время финну в драке

у фонтана сломали несколько зубов в

обмен на

быстрый «Полароид», Который очень мало

стоит

В Лааппенранте …

55. Сага о форсмажоре

Исполняется на собраниях акционеров в электричках, на банкетах, и в залах «суда-туда», под чечетку из х/ф «Зимний вечер а Гаграх…

…Я шел с контрактом под мышкой к пре-зиденту

а мне навстречу девчонка цокала,

«Дала-Дубай» – напевал я и не заметил

мне пацаны рассказали потом о ней.

Она зашла в кабинет и тут же вышла, крыша

у безопасности сразу съехала,

она держала свое пальто под мышкой,

а все подумали – баба наехала,

и под пальто у нее стволы, лимонки

и бил чечетку, летел навстречу ей

охранник выпустил всю обойму, толку?

Девчонка села на лифт на скоростной.

И лифом кнопки нажала – так поехала,

мешало ей пальто – ведь крутой товар!

На пол не кинешь чтобы ноготь обломать

об кнопку лифта. Охрана в черный ход

«Бана-нана» – девчонка вышла в бар,

Тут я иду, иду, походкой шаркаю,

мой шарф малиновый она за хвост взяла,

но не заметил я, поскольку лизингом —

Главою пятою – был сильно увлечен!

Иду, считаю ступеньки на лестнице,

упал – охрана галопом по мне прошла:

– Вы, что ребята?

– Не видел ее внизу?

– Да, видел, там, отберите шарф у ней!

Вошел я в холл, на полу секретарша спит!

А дверь открыта – убитый пре-зидент!

Но не в натуре, а горем он убит

– Девчонка та его дочкою была!

С шарфом моим идет вдоль Казанского,

мой президент увидал его в свой бинокль!

И как заорет на меня: «Не парь мозги»!!!

Так страшно стало мне сразу, блин!

Откуда – думаю – он узнал что я

ночами глаз ложу на его жену.

И честно, преданно долго здесь служу?

Вот так и стал я дирек-тором потом,

как вспомню молодость – было тридцать лет!

Так хорошо, только жалко шарф из шерсти,

Его купила мне еще та жена!!!

56. ОСИНА

Осина стоит одиноко

на территории детского сада,

под нею играет со стайкой

«волчат»» воспитатель Инга.

Дети смотрят на землю

и на корни, на павшие листья,

на асфальте рисуют небо,

а один, наверное, водит.

Он уткнулся лицом в осину

и ладошками лодочку сделал,

и закрыл ими синие глазки,

остальные бегут врассыпную.

Воспитатель идет в сторонку

молча смотрит наверх, на крону,

вместе с нею смотрит ворона

повернув свою голову на бок.

Ветер тихо ласкает осину,

крутит медленно, вполоборота,

листья – круглые плоские блюдца

на коротких тонких пружинках.

Они тоже как малые дети

возле ветки иссохшей, у мамы —

держат за руку, но оторваться,

убежать, и упасть мечтают

на диван и залезть с головою,

завернутся в клубок, в одеяло,

и включить там большой фонарик,

что есть сил смотреть в отражатель.

И так тихо, светло под осиной —

незаметный, эфирный купол

синеглазого тайной окутал

и накрыл пуховым одеялом,

и уходит нечистая сила

за границу забора, в угол,

наблюдает игру, за Ингой

забывая закрыть калитку.

Синеглазый волчонк прыгнул,

оттолкнулся от липкой осины

и стремглав убежал за калитку,

и его уж никто не видел.

Он сидит вдалеке на пригорке,

смотрит вниз. И на детский садик,

и на сотни желтых кружочков,

трепыхающихся на ветру,

он наводит большой фонарик

каждой ночью. И по дорожке,

узкой, тонкой линии света,

он идет к воспитателю Инге…

Он читает ей толстую книгу

о древнейших святых заветах

и говорит ей: «Не плачь, спасибо

Что взяла и вот так отпустила

Нести новую тайну людям».

57. Неправильный путь

«Внимание! Наш поезд прибывает на станцию Репино по неправильному пути!»(Из объявления в электричке. Как пояснил сосед старичок – это нормально. Просто мы приедем не к правой, а к левой платформе. Только и всего…) Поберегись! Уйди с дороги! Мы такелажники, не Боги!

В созвездье «Андромедитаций» везем багаж

златых новаций,

Стихов сложения на рифмы; и в

пятистопных чемоданах

Трясутся голые на ямах тактовики

нарочных ямбов,

Слоями гласно безударно лежат извилины

попарно,

И стопы снежных людоедов за нами

стелятся надменно,

А на перроне проводницы нас провожают

слишком ленно!

Они уж точно повидали в окно в пути пока

не спали

В лесу зверей бегущих рядом, троих

мужчин избитых взглядом

Вагонвожатой в синей юбке, дующей уголь

в топку утром,

Чтобы налить старушке чаю, чтобы успеть

взмахнуть платочком

На перегоне прошлой ночью, впустить на

тамбур свой андроид,

И не снимать на полароид любви шестой

немую сцену.

Поберегись! Уйди с дороги! Давай, лети

моя тележка!

Директор поезда велел нам не ждать

минут и лучше мешкать!

Лететь до первого вагона, потом

причалить к машинисту.

Он свесив ноги из кабины играет вольно

фугу Листа

(Что интересно – на тромбоне), он

доберется до «диеза»

И вспоминая жесты жезла, улыбку, ночь

на дальней стрелке,

Он дунет так, что листья, кепки (или

фуражки) и все билеты

Слетят из рук проводников и понесутся в

чисто небо,

Как птицы-голуби в Сан-Ремо, и упадут

под Бологое

В траву зеленую на скатерть, а Машинист

без всякой ссоры

Стихи загрузит на приборы и будет всю

дорогу плакать

Считая стрелки, семафоры; помощник юный

безголовый

Прольет кефир на пятой строчке и по

незнанию где едут

Они свернут ко мне, налево, к заливу

медленно причалим,

Где нас уже давно встречают фигуры двух

железных Леди!

– А мы в Москву уже не едем? Вы чудо,

милый, милый Фредди!

И дамы тут же запорхают, и незаметно

исправляя

На платьях бусы, плечи, бюсты они в

кусты влекут, в аллею!

Сопротивляться кто посмеет? И поезд

медленно уходит,

В вагонах нам желают счастья, и

машинист доволен будет,

Помощник – он яичко кокнет и смажет

усики в кефире,

Старушка цокнет язычочком пока целуют

обе в щечки

И скажет внуку: «Он поехал не по

неправильном пути….»

2002.

58. А я выруливаю солнечных зайчиков

Перед ночью солнце очень красное.

Перед закатом небо очень синее.

Перед смертью листья очень желтые.

Перед Богом и врачом все люди – шизофреники.

Так для чего живем на белом свете мы?

Одни выходят погулять во двор с собакою

не для того, что бы она не там покакала,

другие с мыслями гуляют днем и ночью

не для того чтоб их увидели воочию,

а я выгуливаю солнечных зайчиков

не для того чтоб мне крутили боги пальчиком.

Так для чего живем на белом свете мы?

На облаке однажды Бог лепил ворону.