Приказ пришел ночью, с гонцом из Агры. Полковнику постучали с террасы. Гонец подал приказ в окно и ускакал.
      «Туземные полки взбунтовались в Мируте и двинулись к Дели. Приказываю немедленно выступить наперерез и препятствовать переправе через реку Хиндун».
      – Одна туземная рота остается в линиях, две в форту! – распорядился Гаррис. – Остальных собрать на плацу, в боевом порядке. Через час выступаем.
      – Слушаю, полковник-саиб!..
      Лицо Лалл-Синга, туземного капрала, расцвело счастливой улыбкой. Полковник не стал разгадывать ее значения. Пыхтя, он засовывал в каждый карман по пистолету.
      К веранде подвели оседланного полковничьего коня Робинзона. Гаррис поспешил к полю, освещенному дымными факелами.
      «Всего двести пятьдесят британских солдат в форту, – с тоской думал полковник. – Не меньше ста надо оставить на месте, остальных с собой. А индусов – шестьсот человек!»
      Он нагнал в платановой аллее лейтенанта Франка. Лейтенант сгорбился в седле, как больной. Гаррис понял: Франк думает о том же.
      Гаррис не поверил глазам: все шестьсот сипаев уже собрались на поле. У людей были возбужденные лица, однако выстроились они в образцовом порядке.
      – Сипаи! – обратился к солдатам полковник. – Ваши товарищи в Мируте изменили присяге. Забыв честь и совесть, они взбунтовались против нашей королевы… Ваш долг – образумить мерзавцев!..
      Полковник сделал паузу.
      Солдаты молчали.
      – Я надеюсь на вас, мои верные сипаи! Вы знаете хорошо, как сильны мы, саибы. Вы знаете, что мы можем, если понадобится, уставить виселицами всю дорогу от Мирута до Агры. Кто из вас хочет повиснуть на столбе непогребенным, пугая птиц и привлекая злых духов? Я уверен, вы расправитесь с бунтовщиками, как они того заслужили!..
      Солдаты молчали.
      Полковник повернул коня. Он подал команду: «Ш-а-а-г-о-м м-а-а-рш!» и замер, прислушиваясь.
      Раздался мерный, ровный топот: сипаи двинулись.
      Полковник облегченно вздохнул.
      В полном боевом порядке все шестьсот человек вышли из ворот военной станции. Был второй час ночи. Восточный край неба чуть светлел, до восхода солнца было еще далеко.
      Сипаи шагали молча. Разъезды британских солдат по флангам прикрывали отряд. Пушки тянулись сзади.
      «Прислуга при орудиях вся туземная», – думал полковник.
      В полумиле от станции дорогу пересекала небольшая речушка. Переправа через нее могла задержать отряд.
      Вот уже показался изгиб дороги перед спуском к реке и небольшой лесок на ее берегу.
      Кавалерийский разъезд вдруг выскочил из леса и повернул навстречу отряду.
      Сипаи ускорили шаг. Они шли быстро, пожалуй, чересчур быстро… И эти странные, возбужденные лица!..
      Всадники приближались. Рослый совар скакал впереди, уже видна была его белая чалма и пригнутые вперед плечи…
      Гаррис, еще не видя издали ни лиц, ни мундиров, снял: «Повстанцы!..»
      – Девятый полк!.. Аллигурцы!.. Мы ждали вас еще вчера! – кричал совар.
      Громкие крики в ответ… Полковник оглянулся: пехота почти бегом бежала вперед.
      – Стой! – крикнул он.
      Люди затоптались на месте.
      – Огонь!..
      Ни одного выстрела.
      – Огонь! – заревел полковник.
      Сипаи не слушались команды.
      – Лалл-Синг, сюда!
      Лалл-Синг подъехал к полковнику на своем худом гнедом коньке.
      – Почему они не стреляют, Лалл-Синг?
      – Не взяли патронов, саиб, – сказал Лалл-Синг. Радостная улыбка расцвела на его лице.
      – Сипаи, ко мне! – кричал рослый всадник в белой чалме. – Переходите к нам, аллигурцы!
      Он был совсем близко. Гаррис уже отчетливо видел на нем светлосинюю форму совара. Но вместо высокого кивера на голове у человека была белая чалма, завязанная по мусульманскому обычаю.
      «Магометанин? Впрочем, они сейчас все заодно: и мусульмане, и индусы… Проклятый бунтовщик!» – Полковник выстрелил.
      Совар припал на мгновение к шее коня и тотчас выпрямился снова.
      – Ко мне, сипаи! – кричал совар. – Мирут восстал!.. Наши конные полки идут на Дели. Все пешие и конные солдаты, все канониры, все саперы, все минеры бьются на нашей стороне!.. Конец пришел власти саибов!..
      – А-ла-а! – заревели в ответ аллигурцы. Передние хлынули вперед.
      – Переходите к нам, сипаи! Индусы, мусульмане, махратты! Разве мы все не братья одного дыхания?.. Разве наши отцы в деревнях не бьются вместе с нами?
      – Бхай-банд! Братья!.. – подкинув ружья, ломая ряды, сипаи с радостными криками устремились вперед.
      – А вы, канониры? – кричал совар. – Чего вы ждете? Чтобы полковник запорол вас на плац-параде? Чтобы саибы разорили ваши дома в деревне?
      – Бхай-банд!.. Братья!.. Вперед!..
      Конные канониры, обрубив постромки, с бешеным криком поскакали вперед, перегоняя пеших.
      – Стой!.. Ни с места!
      В ответ полетели сипайские пули.
      – Огонь по саибам!.. – командовал совар. – Пушки катите к нам!..
      Вся масса сипаев насела на кучку британцев, сгрудившихся вокруг брошенных орудий. Сипаи с криками перекатили пушки на свою сторону.
      Британцы рассыпались вдоль дороги отстреливаясь.
      Полковник кивком головы подозвал к себе Франка.
      – Обратно в форт! – сказал полковник.
      Лейтенант отъехал, короткая команда вполголоса, и стрелки-британцы сомкнулись вокруг обоих офицеров.
      – В Аллигур, – сказал Гаррис. – Будем пробиваться обратно в Аллигур!..
      Это еще было возможно. Британцы были на конях, хорошо вооружены и упорно отстреливались.
      И вдруг лейтенант Франк тронул Гарриса за рукав.
      – Смотрите, полковник! – сказал Франк.
      Он указывал в сторону Аллигура.
      Гаррис приложил к глазам подзорную трубу.
      Уже рассвело, первые лучи встающего солнца легли по равнине. Гаррис разглядел какое-то движение в левой башне форта.
      Самая большая пушка медленно повернулась, облачко дыма поднялось над фортом, грохот орудийного выстрела потряс воздух.
      Пушка стреляла по дороге.
      Пушечное ядро, не долетев, упало в лесу, за ним второе, третье.
      – Это в нас! – сказал Франк.
      Гаррис глядел, не отнимая от глаз подзорной трубы. Черные фигурки людей хлопотали вокруг орудий. Это Темал, должно быть, или Накхан – лучшие его солдаты, самые опытные бомбардиры! Он сам оставил их в форту.
      – Изменники! – сказал Гаррис.
      Пушечный снаряд упал совсем близко и разорвался, взметнув землю.
      Кольцо сипаев снова смыкалось вокруг. Одна за другой, две пули, просвистев у самого уха, едва не задели полковника. Франк подъехал к нему.
      – Надо уходить, – сказал Франк.
      – Нет! – ответил Гаррис.
      Он слышал, как часто зашлепали пули по листве соседнего дерева. Сипаи подступали ближе, он видел их лица, яростный блеск их глаз. Молодой индус пробился к полковнику из толпы. Индус был бледен.
      – Беги, саиб! – сказал индус. – Они застрелят тебя. Беги!..
      Полковник сжал в руке пистолет.
      – Разве ты не знаешь, Мунгар, – медленно сказал он, – разве ты не знаешь, что британцы никогда не бегут?
      Он в упор выстрелил в индуса.
      – Напрасно, полковник, – сказал Франк. – По-моему, совет хорош. Глядите!..
      Большой отряд конных выезжал из леса. В свете дни теперь уже ясно виден был широко раскинувшийся лагерь повстанцев на другом берегу реки. Позади был Аллигур. Оставалась едва приметная тропинка в джунглях и быстрые кони, которые еще могли их унести.
      – Совет хорош! – повторил лейтенант Франк. Он почти насильно заставил полковника повернуть коня, и они поскакали.
 
 
      За лесом раскинулось кукурузное поле, потом пошел редкий кустарник. Полковник скакал через поле наискосок.
      Пуля, просвистев мимо, задела ремешок на белом шлеме полковника.
      Он скакал дальше. Потом услышал, что кто-то догоняет его.
      Это был Лалл-Синг.
      – На этом коне тебя пристрелят, саиб, – сказал Лалл-Синг. – Возьми моего!..
      Он спешился и подвел к полковнику своего худого конька.
      Лалл-Синг улыбался.
      Разгадывать значение этой улыбки у полковника не было времени. Он отдал индусу своего могучего пегого Робинзона, а сам вскочил на худого Лалл-Сингова коня.
      – Спасибо, Лалл-Синг, – сказал полковник. Он поскакал дальше.
      «Неужели эта скотина всё-таки предана мне?» – думал он.
      Конь уносил его дальше через поля, незнакомой дорогой. Пушечная пальба доносилась издали, потом запахло дымом: где-то близко горели джунгли.
      Британские стрелки рассеялись по полю. Франк давно отстал.
      Солнце поднялось высоко, зной и жажда томили полковника.
      Сколько уже часов он провел так в седле? Он не мог бы сказать.
      За бамбуковыми зарослями открылась широкая мощеная дорога. Полковник гнал коня по дороге. Он увидел впереди гряду невысоких оголенных холмов, за холмами блеснула светлая полоса реки.
      «Да ведь это дорога в Дели!» – узнал Гаррис.
      Неужели конь унес его так далеко? Он допытался определить время по солнцу. Было уже не меньше трех часов пополудни.
      Мучительно хотелось пить.
      Где взять воды? Наполовину высохший пруд виднелся впереди у шоссе, – не пруд, а стоячая лужа в глинистых берегах. Напиться из лужи? Невозможно! Гаррис дал шпоры коню. Вперед!
      Впереди Дели. Древняя крепость, резиденция шаха, старый укрепленный город. В Дели – сильный туземный гарнизон, прекрасные стрелки, саперы, лучшая в стране артиллерия. В Дели – несметные запасы пороху и ядер.
      Неужели полковник Риплей в Дели откажет ему в батальоне стрелков, чтобы усмирить аллигурских бунтовщиков? Гаррис шпорил гнедого конька.
      Облачко пыли поднялось впереди. Кто-то скакал навстречу.
      В придорожном селении – тишина. Дым не струится над тростниковыми крышами. Точно деревня вдруг поднялась и ушла, – вся, до последнего человека.
      Облачко пыли ближе и ближе. Встречный всадник шел карьером. Гаррис уже видел треугольник леопардовой шкуры на высокой уланской шапке и морду коня, облитую пеной.
      Улан подскакал и круто осадил своего коня.
      – Назад! – кричал улан. – Поворачивайте назад, полковник!
      – Что такое? – спросил Гаррис, оторопев. – Что случилось?
      – Дели взят, – сказал улан. – Занят восставшими полками.
      Он спешился и, подбежав к пруду, жестом отчаяния погрузил в грязную воду лицо и руки.
      Только тут Гаррис увидел: пятна крови на мундире, разодранный рукав.
      – Без единого выстрела! – сказал улан. – Без сопротивления.
      Гаррису казалось: он слышит всё это в бреду.
      – Дели? Лучшую крепость в стране без боя отдали мятежникам? А как же знаменитый форт и пушки? Три полка? Арсенал? Бастионы?
      – Всё отдали! – сказал улан. Он уже вытирал лицо полой нарядного белого мундира. – Первые повстанцы выступили из Мирута еще вчера в полночь. Все деревни по дороге снимались и шли за ними. К утру были под Дели. Прошли по плавучему мосту… Таможенного чиновника – в воду! Стража салютовала у ворот. Ворота настежь. Четыре тысячи туземных солдат да тысячи полторы крестьян без препятствий вошли в город.
      – А гарнизон? Полковник Риплей?
      – Риплей убит! – сказал улан. – Свои же сипаи пристрелили. Гарнизон весь на стороне повстанцев. Обнимались как братья. Ни одного британского солдата не оказалось в Дели в решающую минуту…
      Улан уже вернулся к своему коню. Он наклонился и тем же жестом отчаявшегося человека подтянул коню подпругу.
      – Одно успели сделать наши: взорвали арсенал. Два молодых лейтенанта, отчаянные храбрецы. Должно быть, погибли.
      – А майор Аббот? А его туземные стрелки? – Гаррис не мог опомниться.
      – Майор Аббот бежал, бросив коня, бросив оружие, пешком по Курнаульской дороге… А его туземные стрелки сейчас расстреливают в кордегардии своих офицеров.
      Улан заметил резкую бледность на лице полковника.
      – Погодите, полковник, я сейчас вам помогу.
      Он зачерпнул воды всё из той же лужи и, сняв с Гарриса шлем, облил его голову грязной водой.
      – Назад, полковник! – сказал улан.
      Оба вскочили в седла и рысью пустили коней назад, по пустынному шоссе.
      – Теперь нам надо подумать, как бы вернее до наступления ночи добраться до Курнаульской дороги, – сказал улан.

      Еще никто не знал, что произошло в Мируте, а уже с ночи все чего-то ждали. Горожане не спали с четырех утра, купцы сомневались: открывать или не открывать лавки? В Шайтан-Пара и вовсе никто не ложился. Что бы ни принес этот день другим, – жителям Шайтан-Пара, квартала нищих, этот день мог принести только освобождение.
      На стене города, обращенной к реке, с восхода солнца толпились люди. Все смотрели на Джамну, на плавучий мост, на белую ленту дороги, ведущей к Мируту.
      В девять утра далекое облачко пыли поднялось над гладкой дорогой.
      – Они, они! – кричали люди.
      Облачко приближалось. Теперь уже хорошо было видно: большое войско, несколько тысяч человек идут к переправе.
      Вот голубые мундиры соваров замелькали сквозь пыль, – конница идет впереди.
      Все в белых чалмах, – конные совары поснимали ненавистные кивера, повязали головы белым полотном, – все в белых чалмах, ровным строем, по четыре в ряд.
      – Они, они, повстанцы!.. Смотрите, смотрите!..
      Конница подходит к мосту через Джамну. Люди замерли на стене.
      Вот первые ряды кавалерии вступают на плавучий мост. Зыбкие доски пляшут под копытами коней. Песня доносится, нестройная песня повстанцев.
      – Глядите, глядите! Таможенного чиновника в белом кепи кинули в воду! Вот часовые у таможни, побросав карабины, пропускают соваров!.. Глядите, глядите!..
      На башнях Дели – загадочная тишина. Будут ли стрелять по восставшим пушки? Как встретит их стража у городских ворот?
      Сегодня караульную службу по городу несет Тридцать восьмой пехотный, знаменитый Тридцать восьмой, тот самый, который пять лет назад возмутился против своих офицеров, отказался ехать морем на покорение Бирмы. Найдется ли сегодня в крепости хоть один сипай, который послушается офицерской команды и поднесет запал к заряженной пушке?
      Головная колонна уже под стенами города. Гончары, водоносы, башмачники, шорники, кузнецы смотрят сверху. Сегодня решается судьба города, судьба, быть может, всей страны.
      Как один человек, затаив дыхание, люди смотрят с городской стены.
      Ворота – настежь. Ликующие крики у ворот. Стража стреляет в воздух, – салют!.. Стража расступается, первые ряды конницы вступают в город!
      – Ха-ла-а, Дели!.. Ха-ла-а, Мирут!..
      Пушечный выстрел. Еще и еще. Со всех башен палят в воздух.
      Пушки Дели салютуют повстанцам.
      Радостный многоголосый крик на стене: «Ха-ла-а!» Толпа неистовствует и машет:
      – Привет вам, братья!.. Бхай-банд!..
      За кавалерией идет пехота, цепочкой набегая на мост, то разбивая, то вновь ровняя ряды. В красных форменных куртках, с барабанным боем, с развернутыми знаменами, как на параде. У самого берега сипаи спрыгивают в воду, добираются вплавь, вброд. Радостный крик всё громче, вот и вторые ворота раскрылись, со стороны реки. Что такое? Да ведь это дворцовые ворота! И правитель Дели, Бахадур-шах, заодно с повстанцами!.. Ха-ла-а, Бахадур-шах!..
      Крестьяне идут по мосту. Райоты Индии, в одежде цвета пыли, в синих домотканых тюрбанах. Копья, отточенные камнем, блестят на солнце, колышутся длинные самодельные пики. Райоты, как братья, плечом к плечу шагают с пехотой.
      – Салаам!.. Райоты Бхагпута! Привет вам!..
      В переулке Трубачей мерный топот, крики. Это Пятьдесят четвертый туземный полк вышел из своих линий.
      Сипаи Пятьдесят четвертого теснятся на открытом пространстве у северной стены.
      – Кто вам разрешил выйти из своих помещений?.. Измена! Бунт!.. – Полковник бежит к ним наискосок через плац, он застегивает ремешок шлема на ходу.
      Сипаи слышат шум толпы по ту сторону стены, приветственные клики. Вот первые совары показались.
      – Огонь по бунтовщикам!.. – командует майор. Сипаи вскидывают ружья. Только один раз успели прокричать команду офицеры. Несколько выстрелов, и полковник убит, убиты два лейтенанта; майор бежит, перескочив через глубокий ров, ищет спасения за стенами города.
      Офицеры бегут! Конец пришел власти саибов…
      – Ха-ла-а! Радж ферингов кончился! – ликует толпа.
      Пятьдесят четвертый спешит на соединение с мирутскими полками. Сипаи Дели и совары Мирута встречают друг друга и обнимаются, как братья.
      – Дели наш!.. Конец пришел саибам!.. Бхай-банд!..
      Узкая улица по эту сторону городских ворот уже не вмещает всех, волной напирает толпа, и передняя колонна повстанцев выходит на главную улицу города – Серебряный Базар.
      Во дворце – смятение. Бахадур-шах и рад и не рад повстанцам. Англичане бегут, – это хорошо; но они еще могут вернуться. Трясущимися руками правитель Дели надевает свой парчёвый убор. Он отдает приказ – раскрыть ворота, ведущие к реке, и закрыть ворота, ведущие в город. Старый шах не знает, как ему быть.
      Несколько англичан из города ищут спасения во дворце. Внизу под лестницей, ведущей в покои шаха, стоит Фрэзер, главный управитель города, палач мусульман и индусов – большой саиб среди саибов. Капитан Дуглас, начальник дворцовой охраны, поднимается вверх по лестнице. Он просит Бахадур-шаха укрыть англичан в своих покоях.
      Старый шах, седой, испуганный, выходит к нему навстречу. Он придерживает полы парчёвой одежды над разъезжающимися от страха худыми старческими ногами.
      – Уходи, капитан! – трясущимися губами говорит Бахадур-шах. – Если я спрячу англичан, – восставший народ убьет меня.
      Внизу слышны крики. Хаджи, хранитель шаховой печати, уже заколол Фрэзера у входа. Слишком много гнева против угнетателей скопилось в народе, слишком велики преступления англичан. Толпа бежит наверх. Фрэзер убит, убит и капитан Дуглас, в покоях самого шаха.
 
 
      Большая толпа повстанцев идет по Серебряному Базару. Ткачи, оружейники, каменотесы, медники, бочары присоединились к сипаям, – беднота города, рабочий люд.
      – Оружие! – слышны крики. – Взять оружие саибов!..
      Толпа теснится у западного тупика улицы. Здесь, за высокой стеной – круглое здание Арсенала. Кузнецы, седельники, гончары, грузчики, погонщики верблюдов знают, что им нужно. Здесь оружие: ружья, патроны, порох, пушки, снаряды – тысячи ружей, десятки тысяч патронов; оружие – хлеб восстания.
      Ворота Арсенала закрыты. Два королевских лейтенанта заперлись и забаррикадировались изнутри. Вся арсенальная прислуга еще рано утром ушла от офицеров, они все – индусы, солдат-британцев нет. Некому защищать кладовые Арсенала.
      – Именем правителя Дели, открыть оружейные склады!..
      Конный риссальдар, Рустем-хан, туземный офицер мирутского полка, подъехал к воротам.
      Мертвое молчание отвечает Рустем-хану.
      – Именем Бахадур-шаха!
      Риссальдар соскакивает с коня и стучит рукоятью шашки в железные ворота:
      – Именем шаха Дели!..
      – Уходи! – отвечают ему из-за ворот. – Мы не откроем бунтовщикам.
      Это лейтенант Форрест вышел из внутренних помещений Арсенала.
      Ага, феринги отвечают!.. Куски железа, камни летят в крепкие перекладины ворот.
      – Отдавайте оружие, феринги!
      – Патроны!.. Порох!..
      – Оружие повстанцам! Открывайте кладовые!..
      – Прочь, бунтовщики!.. – тонким срывающимся голосом кричит лейтенант. – Вы изменили нашей королеве!..
      – Больше нет над нами твоей королевы!.. Открывай! – ревет толпа.
      Бешеные удары по воротам. Штурмом идут на стену повстанцы. Ворота крепки, – двойные, обитые железом.
      – Лестницы! Несите лестницы! – командует Рустем-хан. Группа сипаев идет обходом, приставляет штурмовые лестницы к боковой стене, люди карабкаются наверх, десятки голов уже на гребне стены…
      И тут толчок чудовищной силы колеблет землю. Грохот раскалывает небо, – грохот, какого не слыхивала земля Азии.
      Точно огненные недра земли, прорвав кору, с бешеной силой устремляются в небо.
      Два британских лейтенанта взорвали пороховые склады.
      Центральное круглое здание Арсенала лопается, как набитая порохом огромная бомба. Столбы пламени и черного дыма устремляются к небесам. Меркнет солнце. С грохотом рушатся окрестные дома.
      – Великий бог!.. Спасите! Спасите!.. – Окровавленные люди мечутся среди развала кирпичей, в тучах белой известковой пыли.
      Далеко отхлынула толпа. Горожане бегут из соседних улиц.
      – Где Рустем-хан? Риссальдар убит. Силой взрыва его швырнуло на стену соседнего дома.
      Замешательство в рядах соваров. До самого Мусульманского Базара, до Раджраттских ворот отхлынула конница. Пустеют кварталы, прилегающие к Арсеналу.
      – Горе нам, братья!.. Чем будем воевать?..
      Новые и новые облака дыма поднимаются к небу, – это взрываются новые подземные кладовые. Долго не стихает треск взрывающихся на складах ракет, пальба воспламенившихся патронов.
      Три часа пополудни. Зной невыносим в этот час. Люди ищут тени. Они хотят скинуть ранцы, напиться воды у фонтанов, отдохнуть.
      Отдельные кучки сипаев бродят по переулкам.
      – Мы отбились от своих… Где нам становиться? – спрашивают одни.
      – Идите во дворец. Там укажут! – кричат другие.
      – Радж ферингов кончился. Теперь Бахадур-шах будет ставить начальников над нами…
      Но Бахадур-шах молчит. Он велел запереть ворота, ведущие из дворца в город. Бахадур-шах боится восставшего войска.
      – Рустем-хан убит взрывом… Кто же теперь будет нашим риссальдаром? – спрашивают друг друга конные совары.
      Высокий сипай в форме гренадерского полка взбирается на уцелевший обломок стены.
      – По своим полкам, солдаты! – кричит гренадер. – Или вы хотите, чтобы саибы захватили вас врасплох и перебили, как стадо коз?.. Сипаи из Мирута!.. Девятый аллигурский!.. Конники Восемьдесят второго!.. Каждый к своему знамени!..
      – Да! Да!.. Держаться старых товарищей. Правильно, правильно! – кричат солдаты. – Каждый при своем знамени.
      Сипаи-пехотинцы шумным табором располагаются на Серебряном Базаре и прилегающих улицах.
      – Радж ферингов кончился!.. Сам Бахадур-шах будет ставить начальников над нами!..
      Сипаи ждут у походных костров на площади базара.
      – Почему же молчит Бахадур-шах?
      – Скоро он пошлет своих глашатаев по городу.
      Огромное черное облако, пронизанное пламенем, долго стоит над центром города, оно видно на много миль кругом, из дальних и из близких селений.
      Шестой час пополудни. Скоро зайдет солнце. Конные совары, разбившись на мелкие отряды, шагом проезжают по улицам.
      – Рустем-хан убит… Совары, братья, кто же будет начальником над нами? – спрашивают друг друга мирутские конники.
      – Ждите, ждите вестей от Бахадур-шаха. Шах сам выберет начальника над конными и пешими войсками.
      Во дворце – совещание. Старый шах нескоро пришел в себя после волнений долгого дня. Он собрал своих министров на совет.
      – Кого мы назначим начальником над восставшими полками? – спрашивает у министров Бахадур-шах.
      Министры озабочены. Городская беднота вышла из своих домов. Восставшие крестьяне табором стоят на городских площадях. Улицы полны солдат, и конных и пеших. Еще никогда не видел старый город такого многочисленного войска.
      Министры хмурятся.
      – Нужна сильная рука, чтобы держать наших гостей крепко.
      Сам Мирза-Могул, сын шаха, хочет говорить. Все смотрят на Мирзу-Могула.
      Принц разжирел от пиров и празднеств, от неподвижной жизни в покоях отцовского дворца. Ленивым движением Мирза поправляет на груди атласную безрукавку.
      – Я, сын шаха, буду начальником над всеми войсками, – надменно говорит Мирза.
      Министры смотрят друг на друга. Министры не смеют возражать Мирзе. Но сам старый шах качает головой.
      – Ты отяжелел, мой сын, – говорит шах. – Едва ли ты сможешь сесть на коня. Станут ли слушаться тебя восставшие совары?
      – Опасно! – шепчут министры. – Народ в нашем городе горяч, мусульмане вспыльчивы, – кто знает, против кого обернется гнев народа?..
      Долго совещаются во дворце и не могут прийти ни к какому решению.
      В селениях к западу от Джамны еще не знали о происшедшем. Весь день, с восхода солнца, Инсур вдвоем с Лалл-Сингом объезжал деревни и военные станции к югу и к западу от Курнаульского шоссе. Под Инсуром был добрый конь – подарок одного мирутского совара. Лалл-Синг, в нарядной шелковой чалме с серебряной пряжкой, в новом поясе из серебряных колец, скакал не отставая, рядом, на гнедом полковничьем Робинзоне. Лалл-Синг был счастлив, как дитя.
      – Полковник наш был, как толстый буйвол, неповоротлив и умом и телом, под ним и конь шел тяжело. А подо мной, гляди, как легко идет, играет, – хвастал Лалл-Синг.
      Они уже повернули назад к крепости и подскакали к переправе через Джамну. Вдруг кони остановились под ними и взметнулись на дыбы, их точно подбросил кверху мощный толчок земли. Вода в реке всколебалась и прилила к берегам.
      – Смотри, Инсур! – сказал Лалл-Синг.
      Высокий столб дыма и пламени встал над крепостью. Гул донесся из Дели, точно огромные здания рушились, превращаясь в пыль.
      – Это пороховые склады! – крикнул Инсур. – Саибы взорвали Арсенал!
      – Арсенал!.. В нем было пороха и снарядов больше, чем во всей Индии!..
      Лалл-Синг смотрел на Инсура. Впервые он видел его таким. Инсур был бледен, пот каплями стекал по его запыленному лицу.
      – Горе нам, Лалл-Синг!.. Чем будем воевать?..
      – В крепости есть еще один склад, поменьше, – торопливо сказал Лалл-Синг. – Я знаю: подземный склад, у северной стены.
      – Надо приставить к этому складу охрану. Скорее, Лалл-Синг!..
      Они дали шпоры коням. Береговые ворота открылись перед ними. Правее Мусульманского Базара еще дымились черные провалы в земле, как огромный муравейник дотлевали остатки рухнувшего центрального здания.
      Женщины бродили среди развалин, искали близких.
      – Какое злое сердце было у того саиба, который отдал приказ! – плакали женщины.
      – К Кашмирским воротам! – сказал Лалл-Сингу Инсур.
      Они поскакали дальше. В казармах Тридцать восьмого пехотного, недалеко от Кашмирских ворот, Инсур нашел старых товарищей по Бенгальскому артиллерийскому. Вот и Рунджит, и Лакхи-Нат, и длинноносый дерзкий Шайтан-Ага.
      Артиллеристы встретили его восклицаниями:
      – Ты жив, Инсур? А саибы прочитали нам приказ о твоей казни!
      Утром десятого мая, ровно за сутки до того как первые восставшие полки вступили в крепость, Тридцать восьмой туземный полк собрали на плацу. Офицеры прочитали им старый мартовский приказ, с большим опозданием дошедший из Калькутты. Военный трибунал штаба Бенгальской армии в Калькутте вынес решение по делу троих сипаев по имени Панди, зачинщиков Барракпурской смуты.
      «Все трое приговорены к смертной казни, и приговор приведен в исполнение», – так говорилось в приказе.
      – Мы не поверили, – смеется Шайтан-Ага. – Разве такой, как ты, поддастся саибам?.. Тебя и веревка не берет.
      – Всех Панди им не повесить, – отвечает Инсур. – Нас было трое, а сейчас тысячи тысяч.
      Инсур с товарищами идут к запасному оружейному складу, что у Кашмирских ворот, приставляют к нему охрану.
      – Никого не подпускать к погребам! – велит Инсур.
      Офицеров-саибов больше нет в крепости. Кто остался жив, – бежал пешком по Курнаульской дороге.
      – Радж ферингов кончился, – хрипит Шайтан-Ага. – Теперь у нас забота: как бы они снова не вернулись.
      Все идут осматривать укрепления городской стены, башни, бастионы, бойницы, боевые посты.
      С востока мощные стены крепости омывает река Джамна. С этой стороны город недоступен для осады. А настланный по лодкам через реку легкий разводной мост может постоянно держать связь со страной. Отсюда будут подходить и подкрепления, и продовольствие. К этому мосту не подступится враг: пушки с Морийского и Речного бастионов никому не дадут приблизиться к переправе и разбить связь.
      С юга и с запада, непосредственно примыкая к городской стене, начиналась путаница пригородных построек, дома и сады окрестных поселян. Ни с юга, ни с запада не рискнут англичане приблизиться к крепости.
      Оставалась северная сторона. Инсур внимательно осмотрел северный участок крепостной стены, Кашмирский, Аймерский, Бэрнейский бастионы, каменные завесы, бойницы, рвы. Высокий земляной вал до половины прикрывал толстую стену от орудийного обстрела.
      – Сами саибы приказали нам в прошлом году укрепить этот вал камнями и на четыре фута углубить крепостной ров, – усмехается Шайтан-Ага. – Хорошо, что теперь наша работа не пропадет даром.
      Если решатся англичане на осаду, – они будут искать подступов к крепости с северной стороны. Гряда невысоких холмов, легшая наискосок по равнине к северу от Дели, кой-где проходит здесь меньше чем в миле от городской стены.