Раздался мягкий голос:

— Вот уже десять лет я радуюсь мудрости мадонны Атланты, осчастливившей меня возможностью в любую минуту завести беседу с хранителями мудрости, великими умами прошлого, и не столь древними. Я с удовольствием в который раз перечитываю Петрарку и Бокаччо.

Лаура указала на лежащее возле раскрытой рукописной книги гусиное перо:

— И делаете выписки?

Бальдассаре поклонился:

— Рад приветствовать вас в одной из лучших библиотек республики.

Кавалли поторопился представить друг другу состарившегося поэта и свою спутницу.

— Так я угадала? — напомнила о своем вопросе Лаура.

— Нет, — ответил Бальдассаре, — я не делаю выписки. Я пишу сам. У меня много задуманного. Но когда все это закончу, еще не знаю, а сделать хочу много. Вот начал свои «Эпилоги» и буду писать их медленно, чтобы отделать, отчеканить так, как куют хорошую сталь для клинка. Это тоже должен быть, согласно моему замыслу, меч, только меч сатиры! А пока что я читаю наших славных поэтов. Вот посмотрите, что наметил прочесть сегодня на вечере герцога Мантуи. Два сонета!

Бальдассаре прочитал стихотворение Петрарки:

— «Душа, что делаешь, что мыслишь? Придет ли к нам покой и мир иль вечной жить борьбою?»

Лаура подхватила строчку сонета:

— «Что ждет — темно, сужу сама с собою; Взор дивный скорбен общею бедою…»

Бальдассаре улыбнулся:

— А помните Бокаччо: «Сокрылась доблесть, честь угасала, стала Италия всеобщею женой…»?

На этот раз подхватил Сандро:

— «Кастальских муз не слышно ни одной, о них не мыслят, их не чтут нимало».

— Браво! — Лаура захлопала в ладоши.

Еще недавно она и представить себе не могла Стража Ночи, который читает стихи, но вот, пожалуйста — он знает наизусть Бокаччо!

— Вы чувствуете, синьора, как это сейчас звучит в унисон с нашими сердцами? — голос Бальдассаре дрожал от волнения.

Но ни библиотекарь, ни Лаура, ни даже Страж Ночи, увлеченные разговором, не услышали шороха женского платья и не увидели, как из-за незаметно откинутого полога показалась стройная женщина высокого роста с тонкими чертами лица, в пышной одежде тусклых голубоватых тонов. На светлой парче живописно лежали блестящие каштановые волосы. Никаких лишних украшений, кроме тонкой фероньеры с крупной жемчужиной на лбу в наряде женщины не было. Темные глаза смотрели мягко.

Тихим воркующим голосом она продекламировала конец сонета:

— «Плачь же со мной — жребий наш таков! При благосклонности Фортуны лишь не хватало творчеству оков».

— Здравствуйте, синьоры! Надеюсь, я не помешала вашей беседе? Я люблю этот сонет и помню его наизусть.

На несколько мгновений в библиотеке повисла тишина, которую нарушил стук застежек переплета рукописной книги — это Бальдассаре решил поставить лежавшую на столе книгу на место.

Лицо женщины показалось Лауре знакомым, и, позабыв о приличиях, она спросила, не дожидаясь, когда же их представят друг другу:

— Адриана?

Дочь Сандро протянула бледную изящную руку.

— Большинство людей узнает меня благодаря сходству с отцом.

— Извините, — Лаура пожала прохладные пальцы. — Я не хотела…

— Пустяки!

Поклонившись библиотекарю и отцу, Адриана отвела девушку к одному из шкафов, заполненному книгами. В глазах дочери Сандро мелькали веселые искорки.

— Даже не будь на вас моего платья, я все равно мгновенно догадалась бы, что вы Лаура.

Девушка покраснела и опустила глаза. Ее платье было из голубого бархата, рукава украшены рубинами, в их прорезях виднелся тончайший белый шелк. Такого роскошного одеяния Лауре даже видеть никогда раньше не приходилось.

— Мадонна, я бы не осмелилась…

— Ах, перестаньте! — Адриана рассмеялась. В любом случае, голубое вам больше к лицу, нежели мне. Бог дал каждому лишь одно тело, и все наряды, сшитые для меня, мне не переносить за всю жизнь. Платьев у меня столько, что, наверное, можно было бы одеть в них всех нищих в Венеции. Иногда мне даже становится стыдно иметь столь роскошный гардероб, особенно когда я думаю о тех, кому не повезло в этой жизни так, как мне.

Лаура вспомнила, с какой нежностью Сандро несколько раз упоминал о дочери. Теперь его чувства стали ей понятны. У Адрианы было то, чего не хватало Марку-Антонио: очарование, ум, щедрость, откровенность и простота в общении.

— Благодарю вас, мадонна. Рада, что вы не рассердились из-за того, что на мне оказалось ваше платье и не стали возражать.

— Лаура! — дочь Кавалли взяла ее за руку. — А я, вообще, не только против этого не возражаю, но и против всего остального тоже, — Адриана лукаво подмигнула.

Они были сверстницами.

Страж Ночи, прервав беседу с библиотекарем, обернулся.

— Кажется, отец несколько встревожен. Пожалуй, нам пора вернуться к мужчинам, — рассмеялась Адриана.

— Ты иногда заезжаешь сюда? — удивился Сандро, когда к нему подошла дочь.

— Нет, но по пути к загородному дому герцога Мантуи, куда мы с мужем приглашены сегодня на званый вечер, я увидела у дворца Грифоне твою карету и догадалась, что ты в библиотеке. Вот как я оказалась здесь. Муж ждет меня, мы все должны поторопиться, если хотим попасть на званый вечер.

Герцог Мантуи превыше всего ценил утехи и наслаждения, был знатоком изящной словесности и искусства, покровительствовал ученым, способствовал изданию древних греческих авторов и собирал рукописи. Образованностью и утонченностью вкусов он превосходил всех своих родственников, но, увлекаясь внешней эффектностью, уступал многим в оценке истинно значительного и талантливого. В собрании картин герцога наряду со множеством серьезных работ можно было увидеть и портреты его любимых обезьянок, и четырехметрового удава, причем портрет удава по требованию заказчика был выполнен художником в натуральную величину.

Баловень жизни, герцог Мантуи имел вкрадчивые манеры, умел проявлять любезность, а изящная осанка и окружающая роскошь порою позволяла забыть о его некрасивой наружности. Он старался не упустить ни одного из удовольствий, принятых в высшем кругу Венеции.

Герцог страстно любил охоту; своры собак и соколы в раззолоченных колпачках наводняли его поместье. Жил он весело и на широкую ногу. Вечные пиры и праздники следовали непрерывной чередой, один за другим. Вино в его доме лилось рекой, на золотых блюдах, сделанных художниками-ювелирами, появлялись самые редкие яства: рыба, привезенная живой из далеких краев, соус из языков попугаев…

Во время пира приближенные, среди которых были и поэты, услаждали слух герцога и его гостей музыкой и пышными стихотворными восхвалениями хозяина поместья. Сумасбродство герцога дошло до того, что после одного подобного пира всю драгоценную посуду побросали ради развлечения в Бренту.

Герцог Мантуи чуть ли не ежедневно устраивал званые вечера, пиры, маскарады, театральные представления, охоты, кавалькады…

Танцевальный зал в доме герцога Мантуи вызвал у Лауры благоговейный трепет и одновременно крайне неприятное чувство. Стоя рядом с Сандро у величественного входа, она изумленно взирала на высокий сводчатый потолок с фресками Беллини, мраморные арки с позолотой и пугающий вихрь веселящейся знати. Но убранство дворца казалось ей кричаще ярким, в отличие от классической простоты дома Кавалли.

Первым приветствовал их знаменитый триумвират: Тициан, Аретино и Сансовино.

— Божественный! — загудел Аретино, поднимаясь по ступенькам навстречу вошедшим, — как хорошо, что вы пришли!

Поэт сделал жест рукой в сторону переполненного зала:

— Видите, вас нет в Венеции, но она сама явилась к вам!

И действительно, Лаура заметила в зале многих известных патрициев. Запахи дорогих духов и какофония голосов смешивалась со звоном бокалов, лязгом кухонной утвари и звуками музыки.

Аретино по-медвежьи обнял Лауру.

— Как вы, моя прелестница? Страж Ночи не обижает вас?

Щеки девушки вспыхнули. Поэт перевел взгляд с Лауры на Сандро, а затем посмотрел на своих друзей.

— Боже! Не верю! — заорал он. — Да они любовники!

— Господин Пьетро, — сказал ему Кавалли, — какой у тебя большой рот!

Гости герцога стали поворачивать головы в их сторону. За раскрытыми веерами прокатилась волна шепота. Герцог Урбинский, оказавшись поблизости, презрительно посмотрел на Лауру.

— Ну теперь-то мы знаем, почему эта куртизанка осмелилась прийти во Дворец дожей во время Совета Правосудия! Она солгала, чтобы защитить своего любовника!

Не успела Лаура опомниться, как Сандро уже схватил герцога за камзол и притянул к себе.

— Еще одно слово, Франческо, и ты поплывешь по Бренте лицом вниз!

— Этого еще не хватало! — фыркнул герцог Урбинский, его лицо побледнело от гнева. — Из-за этой куртизанки мой сын в тюрьме!

— Нет, — отделившись от толпы гостей, к мужчинам подошла женщина. — Наш сын в Габбии из-за своего недостойного поведения, но вовсе не из-за этой девушки.

Лаура удивленно смотрела на герцогиню Урбинскую.

— Пороки молодости опасны. Что ж! Пусть Адольфо поймет, что ему крайне необходимо научиться обуздывать страсти!

Взяв мужа под руку, она отвела его в сторону, как непослушного ребенка, но предложила, как взрослому, стакан вина.

— Весьма разумная женщина, — заметил Сансовино, похлопав Сандро по плечу. — Чем скорее мы прекратим этот разговор, тем лучше. Давай-ка для забавы и в отместку пустим какой-нибудь слушок о Пьетро!

Тициан обнял Лауру за плечи и подтолкнул к тихому уголку.

— Наверное, нам лучше поговорить с тобой наедине.

— Да, маэстро. Зачем только столь безрассудно мессир Пьетро всполошил гостей?

— Ты счастлива, Лаура?

— Да, — ответила девушка.

Ей нужен Сандро и телом, и сердцем, и душой — безраздельно и навсегда, что, к сожалению, невозможно.

— Я слышал, Кавалли щедр с любовницами.

Лаура застыла.

— Любовницами?

Тициан взял с подноса проходившего мимо слуги бокал вина и передал его девушке. Ножка бокала показалась ей холоднее льда.

Художник удивленно заморгал.

— Ты же знаешь, я полагаю, что обычно всякий мужчина заводит себе любовницу. Одну или две.

Девушка вздохнула.

— Или четыре, — тихо добавил Тициан.

Лаура сделала глоток прохладного вина, но пламя, вспыхнувшее в душе, не затихло. С притворным безразличием она вскинула голову.

— Я и не подозревала, что у Стража Ночи так много любовниц.

— Сандро Кавалли уже долгое время остается холостяком. Не думаешь же ты, что такой мужчина, как он, до встречи с тобой вел монашескую жизнь?

Ей вспомнились их ночи, яростная страстность Сандро и его неутомимая жажда близости. Тициан прав. Ревность сжала Лауре сердце. Однако Кавалли не давал никаких обещаний, а нежность и ласку она сама выпросила у него и было бы глупо желать большего.

— Что-нибудь прояснилось насчет украденных полотен, для которых я вам позировала, маэстро? — переменила тему беседы Лаура.

Тициан вздохнул:

— Нет! Ни единой ниточки, чтобы зацепиться!

Лаура поежилась. Мысль, что картины, на которых она изображена обнаженной, находятся в чьих-то грязных руках, действовала на нее угнетающе.

— За последнее время я много сделала, маэстро.

Девушке захотелось поделиться успехом с учителем. Он искренне порадуется за свою ученицу, она в этом не сомневалась.

— У меня прекрасная мастерская благодаря заботам Стража Ночи.

— И Кавалли позволяет тебе заниматься живописью?

— Конечно! Вы ошиблись в своем предсказании, маэстро! Он даже поддерживает меня… и вдохновляет. У меня уже пять картин.

Тициан изумленно посмотрел на юную художницу.

— Пять? Я вряд ли напишу столько за целый год!

— Знаю. Эти мои картины… они другие. В них вся моя душа. Ничего лучшего я еще не писала.

Маэстро кивнул. Лаура знала: он верит ей и понимает, что она говори без всякого хвастовства, от чистого сердца.

— Если ты считаешь, что они хороши, должно быть, так оно и есть. Но тебе срочно нужно передать в Академию свои новые картины.

Сердце Лауры сжалось от мрачного предчувствия.

— Почему же? У вас для меня припрятана какая-то новость?

— Да.

Тициан взял свою ученицу за руку и провел через стеклянную дверь в открытую галерею. Холодный воздух окутал девушку. Тревога не покидала ее сердце.

— Значит… меня не приняли? — спросила Лаура, готовясь к худшему.

— Нет, — ответил Тициан, — не приняли, несмотря на мою поддержку.

— Почему же? Плохи картины? — новость ранила сердце юной художницы, лицо омрачила глубокая печаль. — Или все дело в том, что я женщина?

— Никто не посмел оспаривать высокое мастерство твоих работ, — ответил Тициан.

— Проклятие! — Лаура ударила ладонью о каменный парапет и сердито уставилась на черную блестящую ленту реки, окаймлявшую лужайку.

— Если бы дело было только в моих картинах, я могла бы что-то изменить… подработать полотна… Но что можно сделать с тем, что я женщина? Как они посмели отвергнуть меня только из-за этого?

— Я не сказал, что тебя отвергли, — борода маэстро дрогнула: он улыбнулся. — Я сказал, что тебя не приняли… на прошлой неделе. Но вот на следующей я потребую, чтобы повторно состоялось обсуждение твоих картин.

Вскрикнув от радости, Лаура закружилась на месте.

— Так скажите… скажите, что мне следует делать дальше!

— Я ведь уже сказал: необходимо представить на суд твои новые картины.

— Пять! Пять новых картин! — хлопнула в ладоши Лаура.

Никогда еще она не чувствовала такой уверенности в своем таланте. Надежда умирает последней. Даже мысль о любовницах Сандро не омрачала сейчас восторженного состояния. Когда ее примут в Академию, появятся заказы, а вместе с ними она обретет свободу и независимость. И Сандро Кавалли станет ей тогда не нужен!

При этой мысли Лаура несколько приуныла.

— Я возьму твои новые картины с собой в Венецию, — пообещал маэстро.

— Хорошо, — согласилась Лаура.

— Отправляюсь я домой завтра утром, — в голосе художника прозвучала некоторая доля неуверенности.

Он бросил взгляд на фигуру Нептуна, установленного в центре фонтана, и шаркнул ногой.

— В чем дело? — встревожилась его ученица.

— Среди твоих работ есть картины, изображавшие обнаженных натурщиков?

Лаура про себя тихо ахнула. Ну, конечно! Ей необходимо доказать свое мастерство в изображении человеческого тела. Без этого ее не примут в Академию. У юной художницы была целая стопка этюдов, запечатлевших Сандро. Она рисовала его в разных позах: лежащего в постели, стоящим у окна спиной к ней, поднимающим стакан вина. Два дня назад Лаура начала одну новую картину. Перенося на холст особенно понравившийся ей набросок, девушка сама поражалась тому, каким мощным получается создаваемый образ. Фигура мужчины на полотне казалась вырубленной из камня. И эта ее работа, несомненно, сумеет доказать, что она не только может правдиво изображать формы и пропорции человеческого тела, но и в состоянии придать изображению жизнь, силу, мощь.

Тициан с тревогой ждал ее ответа.

— Да, — сказала Лаура. Как раз сейчас я работаю над такой картиной.

Однако Сандро возражал, чтобы его портрет, на котором он обнажен, увидели бы другие. Страж Ночи опасался осуждения и насмешек. Лаура не могла не уважать его мнение, но ведь и он мог бы подумать о ее будущем! От его согласия представить этот портрет в Академию теперь так много зависит!

Тициан направился в танцевальный зал.

— Пришли мне картину с обнаженным натурщиком.

Маэстро задержался у входа, повернулся к своей ученице и добавил:

— Я уверен, ты добьешься успеха, Лаура.

— О чем это вы? — Сандро вышел из зала, едва художник скрылся за дверью.

— У меня новость! — Лаура бросилась к Стражу Ночи. — Академия высоко оценила мои картины. Маэстро считает, что как только я представлю новые, меня примут!

— Ничуть не сомневаюсь, что именно так и случится, — голос Кавалли прозвучал сдержанно.

Лауре хотелось, чтобы он порадовался за нее, но Сандро, вероятно, как и она сама, понимал: успех отнимет у него возлюбленную.

— У меня в Венеции будет своя мастерская, — принялась мечтать художница. — Я… я обрету независимость.

Девушка прижалась щекой к мужской груди.

— Сандро, ты… будешь по мне скучать?

Он коснулся ее волос.

— А ты как думаешь?

Не дожидаясь ответа, Кавалли крепко поцеловал Лауру, жадно куснув губы. Девушка попыталась высвободиться из объятий, но Сандро удержал ее. Он сжал ей руками ягодицы, прижавшись бедрами, и приподнял возлюбленную. Лаура обхватила его ногами и постаралась забыть обо всем и не думать о будущем.

— Этому я его научила! — раздался женский голос.

Обескураженная, Лаура оттолкнула Сандро. Отступив от него, она обернулась и увидела, что на них смотрят четыре красивые женщины. Говорившая была невысока и рыжеволоса, с красивой фигурой.

Стоявшая рядом с ней брюнетка ритмично похлопывала по ладони сложенным веером.

— Может быть, это и так, Джойя, но, видимо, научила ты Сандро подобной позе лишь после того, как я рассказала тебе, что ему нравится, когда женщина позволяет себя приподнять и сама закидывает ноги за спину.

— О, Барбара, помолчи! Не думай, что ты оригинальна, — сказала высокая блондинка, чьи острые глаза внимательно оглядывали Лауру, изучая девушку. — Разве не видишь, новая игрушка Сандро вполне собой недурна!

— Ты права, Арнетта, — заметила русоволосая женщина. — Совсем молоденькая! Только что из пеленок!

— Интересно! — сказал Сандро, потирая скулу. — Насколько я помню, вы всегда отличалась утонченными манерами, но сегодня я убедился, что память — штука ненадежная.

Он говорил подчеркнуто невозмутимо, даже равнодушно, но Лаура чувствовала его скрытый за спокойствием гнев.

— Мадонна Лаура, — продолжил Кавалли, решив все-таки соблюсти хотя бы видимость приличий, — мне доставит удовольствие познакомить вас с этими почтенными синьорами: Барбарой, Джойей, Ариеттой и Алиссией.

— Это… мои бывшие знакомые, — шепнул он возлюбленной.

Его любовницы! У Лауры похолодело в груди. Может быть, когда-нибудь он также скажет и о ней? Бывшая знакомая!

— Как приятно, — Арнетта приторно улыбнулась и, взяв девушку за руку, оттащила ее от Сандро.

— У нас так много общего, — язвительно заметила Джойя. — Идемте! Надо же за это выпить!

Кавалли шагнул следом, но Лаура предупреждающе покачала головой. С этими хищницами, вообразившими ее своей жертвой, она чувствовала себя на равных. И кроме того, ее сжигало любопытство и даже хотелось получше узнать женщин, удостоившихся чести быть любовницами Стража Ночи.

— Пожалуйста, мой господин, оставьте нас одних, — сказала она, подражая манерно-изысканной речи дам. — Я просто жажду познакомиться поближе с вашими бывшими… знакомыми.

Едва они отошли от Сандро, как Джойя резко спросила:

— Кем, черт побери, ты себя возомнила?

Лаура удивленно моргнула, никак не ожидая подобной грубости.

— Нас ведь только что представили друг другу и мне трудно судить, что мните о себе все вы, — она с притворной жалостью оглядела любовниц Сандро, — но мне говорили, что с возрастом женщины становятся склонны проявлять забывчивость.

— Кое-что мы никогда не забудем, — вмешалась Алиссия. — Например, что из-за тебя нас покинул Страж Ночи.

Ужасная мысль пришла Лауре в голову. Может быть, с самого начала эти женщины знали о ней? Возможно, именно они наняли браво, чтобы разделаться с соперницей! Девушка непроизвольно сделала шаг назад.

— Ты, наверное, думаешь, что вознеслась на вершину мира? Так Сандро скоро тебя вернет на землю, — предупредила Джойя.

— Видишь того человека? — Арнетта указала на пожилого человека в клетчатой юбке, мужчину, сидевшего в угловом кресле с пустым бокалом в руке.

В другой руке он держал клюшку для гольфа, опираясь на нее, как на трость.

— Граф. Сказочно богат.

— Впечатляет! — ответила Лаура. — Какое отношение имеет он к вам?

— Мы обручены!

Арнетта и Лаура одновременно вздрогнули.

— Это устроил Сандро! Сейчас он ищет подходящие партии и для остальных своих прежних любовниц.

— О, правда? — девушка поиграла жемчужным ожерельем. — Жаль, что вы сами не можете найти себе мужей!

Как же приятно было Лауре услышать в ответ разъяренные голоса.

— Послушай, ты, маленькая шлюшка, — зашипела Джойя, — мы знаем, кто ты такая и откуда явилась!

— И куда собираешься! — добавила Арнетта.

— Страж Ночи сейчас не у дел, — прошептала Алиссия, — вот и опустился настолько, что таскает к себе в постель из борделя фальшивых девственниц!

Арнетта сердито указала на престарелого шотландца.

— Останешься с Кавалли, и тебя постигнет та же участь!

Учитывая предрассудки Стража Ночи и свои собственные притязания, перспектива быть выданной Сандро за старика показалась сейчас Лауре весьма сомнительной. Но этим гарпиям она, конечно, говорить этого не собиралась.

— В отличие от вас, — Лаура присела в реверансе, — я увлечена искусством гораздо больше, нежели господином Кавалли и не нуждаюсь в том, чтобы какой-либо мужчина заботился обо мне.

— О? Но ты любишь мужчин! Я слышала, что однажды ты удовлетворила всех, желавших насладиться твоим телом!

Лауре оставалось только надеяться, что в приглушенном свете ее внезапная бледность останется незамеченной. Дерзко смерив всех четырех женщин презрительным взглядом, она ответила:

— А я слышала, что вы все вместе не в состоянии удовлетворить даже одного мужчину!

— А, вот вы где, — хлопнув в ладоши, на них налетел Аретино. — Итак, вы встретились! Я с нетерпением этого дожидался. Ну и каковы же ваши впечатления?

— Бестия! — проворчала Алисия.

— Ах, Лаура, я знаю, Сандро представил вас этим добрым синьорам с самыми лучшими намерениями, но сомневаюсь, что он отдал должное их добродетели!

В глубоком возмущении, шурша муаровыми шелками, оскорбленные и разъяренные, дамы удалились прочь.

Лаура прикрыла глаза и прильнула к груди Пьетро.

— Благодарю вас, синьор Аретино, — она облегченно вздохнула. — Вы просто спасли меня!

— Вас и не нужно было спасать, — услышали они женский голос. — Вы были великолепны!

— Да, Адриана, вы правы, спасать Лауру не было необходимости, но вот спасти меня от нежных объятий этой девушки вам придется! — Аретино отпустил Лауру, оставив ее в обществе Адрианы.

Сверстницы направились к танцевальному залу. Адриана раскланивалась с гостями герцога, то и дело останавливаясь, чтобы представить свою новую знакомую, причем расписывала ее столь красочно, наделяя такими достоинствами, словно речь шла о святой. И только Лаура чувствовала, как содрогается Адриана от смеха, глядя на изумленные лица знакомых.

Являясь дочерью Стража Ночи и женой члена Совета Десяти, Адриана занимала особое положение в высшем свете Венеции. Открыто выражая свое уважение к Лауре, она как бы требовала такого же отношения к ней и от других.

— Я ценю то, что вы пытаетесь для меня сделать, — пробормотала девушка, натянуто улыбаясь, — но вряд ли ваши усилия увенчаются успехом. Дело в том, что я незнатного происхождения, незаконнорожденная, жила в публичном доме, сыновья этих людей похищали меня, надеясь развлечься трентуно, и не все знают, что у них ничего не вышло. Да и мне, в свою очередь, не очень-то хочется добиваться их расположения.

— А я хочу, чтобы ваше положение изменилось к лучшему, и вы увидите, в конце концов, у этих людей не останется другого выхода, кроме как отнестись к вам с уважением.

Они отошли в сторону.

— Но почему вы это делаете для меня?

— Я это делаю из благодарности за то, что вы сделали для меня. Так что знайте, я всего лишь плачу добром за добро, ничего более.

Слова Адрианы прозвучали для Лауры эхом слов, уже слышанных ею однажды от Сандро.

— Чем же я смогла быть вам так полезна?

Адриана рассмеялась.

— Вы сделали моего отца таким, каким я всегда мечтала его видеть.

— Не понимаю.

— Вы его изменили! Всю жизнь, сколько я его помню, он был строгим и требовательным. Никогда не видела, чтобы отец улыбался, и уж точно не слышала его смеха! А теперь… только посмотрите на него! — Андриана кивнула.

В дальнем углу между Тицианом и Аретино стоял Сандро. Все трое, обнявшись, распевали песню, вкладывая в исполнение всю мощь своих голосов. Кавалли раскраснелся, глаза его блестели, поза была раскованной — никакой прежней вечной настороженности в слегка приподнятых плечах!

— Я считала его уже стариком, — продолжала Адриана, — даже когда он был молодым. Вы подарили ему юность, которой у него не было, — слезы навернулись дочери на глаза. — Только что, когда вы дышали свежем воздухом на открытой галерее, мы танцевали с ним. В первый раз за всю жизнь! И он сказал мне, что любит меня!

— Конечно, он вас любит и всегда любил.

— Но никогда не говорил об этом! Ни разу! До сегодняшнего вечера.

— Может быть, пребывание вдали от Венеции пошло ему на пользу?

— Не ищите других причин, — Адриана говорила с полной убежденностью. — Он изменился оттого, что полюбил вас.

— Он не любит меня! — быстро, с отчаянием проговорила Лаура. — Сам сказал мне об этом и правильно сделал! Чувства всегда мешают делам. Если бы ваш отец полюбил меня, — она замялась, подыскивая нужные слова, — все остальное стало бы невозможным.

— Теперь уже слишком поздно. Он любит вас. Это все замечают.

— Значит, его чувства скоро переменятся.

— Подлинная любовь не проходит, только усиливается со временем.

— На этот раз будет иначе!

Чувствуя, что поступает неразумно, но будучи не в силах сдерживать гложущие ее сомнения, Лаура пояснила:

— Если я хочу, чтобы меня приняли в Академию, то должна представить картину обнаженной натуры. Однако у меня всего лишь портрет Сандро, а он запретил его кому-нибудь показывать!

— Для вас это так важно? — спросила Адриана. — И вы рискнете? Представите картину, рискуя утратить любовь?

— Я всего лишь его любовница! — Лаура отвернулась. — Разве у меня не могут быть свои собственные мечты?

Адриана не дала ей уйти, схватив за руку.

— Я вас хорошо понимаю и считаю, что все это восхитительно. Пришлите картину мне, Лаура. Придется моему отцу поставить любовь выше гордости. Это ему ничуть не повредит.

Лаура покачала головой.

— Ваш отец никогда этого не сделает, не сможет, ведь гордость — это самое дорогое, что у него есть.

С бьющимся от волнения сердцем Лаура закрыла руками глаза Сандро и ввела в студию.

— Еще несколько шагов…

Мастерская казалась пустой после того, как Тициан забрал для Академии пять полотен. Он признал, что все они удивительно хороши. Художница радовалась, что этих картин в мастерской больше нет. Работая над ними, Лаура избавилась от преследовавших ее кошмаров. Теперь же все было в прошлом, и холодные пальцы ужаса не могли уже до нее дотянуться.

Вот по быку она скучала, вернее, скучала до тех пор, пока не закончила портрет Сандро.

— Как тебе угодно, — добродушно отозвался он.

Лаура остановилась и развернула его лицом к мольберту.

— Пообещай мне кое-что, — прошептала она, прижавшись щекой к его плечу и ощутив ровное биение сердца в широкой и мощной груди. — Пообещай, что не сразу скажешь мне свое мнение о картине, а прежде как следует разглядишь ее и лишь потом вынесешь суждение, сообщив, нравится она тебе или нет.

— Что, так уж плох мой портрет?

— Нет! — воскликнула Лаура и с полной уверенностью добавила. — Наоборот, хорош! Но, ради Бога, не спеши, подумай, прежде чем оценить мою работу.

Пытаясь унять дрожь в пальцах, она отняла руки от глаз Сандро и отошла, с замиранием сердца ожидая, какое впечатление произведет на него портрет.

«Только бы он понял!» — молила девушка.

Кавалли открыл глаза и… картина предстала перед ним, завораживая, лишая мыслей и наполняя чувствами. Она оглушала его и привела в ярость, но при этом Сандро отчетливо осознавал, что лучшей вещи Лаура еще не создавала.

Боже, он возненавидел свой портрет!

Художница изобразила его стоящим у окна и прислонившимся плечом к стене. За окном была ночь, и единственным источником света служил неясный туманный блеск луны, мягко вползающий в комнату молочно-бледным облаком.

Обстановка терялась в тени, взгляд зрителя притягивался к человеку, изображенному у окна. Он был обнажен, но не отсутствие одежды смущало больше всего Сандро. Лаура добилась невозможного: нарушив общепринятые нормы, она изобразила его таким, каким он был на самом деле, а не каким хотел казаться. Длинные взлохмаченные волосы пронизывались серебряными прядями. Свет и тени не оставляли сомнения относительно возраста. Каждая морщинка, каждый шрам, подмеченные безжалостным глазом художника, были выписаны со всей тщательностью. От портрета веяло осенью.

Повернутое в профиль лицо с резкой линией выступающего подбородка, слегка смягченной неожиданным поворотом шеи, придавало ему странный, противоречивый вид, в котором смешивались жестокость и мечтательность. Зритель невольно задумывался над тем, что привело изображенного человека в такое состояние? Кто он? Любовник ли, только что насладившийся ласками возлюбленной? Или же солдат, проводящий ночь в предвкушении битвы? О чем он думает? О плотских утехах или тяготах жизни? Человек ли он или античный бог?

У Сандро перехватило дыхание. В горле застыл комок. Лаура похитила его душу и перенесла на этот холст, выставив на всеобщее обозрение! А чтобы и сомнений не оставалось, приписала внизу: «Страж Ночи Венеции».

— Ну? — резко, будто выдохнув, спросила художница.

— Это… — Сандро откашлялся, вздохнул, —… как тот бык.

— Он тебе не понравился?

— Да, — Сандро внезапно почувствовал себя уставшим, обессиленным, побежденным. — Он мне не понравился. Я возненавидел того быка.

— Ничуть не удивляюсь! — Лаура начала говорить нервно, отрывисто. — Мало кому нравятся их собственные портреты. Сказать по правде, мне стало даже как-то легче, когда пропали мои портреты, которые написал Тициан. Конечно, шедевры, но я их не любила.