Оливер размахивал чайной чашкой.

– Посмотрите, что привезли из Франции! На дне этой чашки – обнаженная женщина.

– Дай мне ее, – Юлиана схватила чашку, заглянула внутрь, засмеялась и показала ее Нэнси и Джилли. На картинке была изображена купальщица, скромно прикрывающаяся гроздьями винограда, фиговыми листьями, с лавровым венком на голове.

Женщины начали охать и ахать, пока Стивен не прервал их с наигранной суровостью.

– Пора вам приниматься за работу.

– Мы не рабыни, господин, – смело заявила Юлиана.

– Нет, ты рабыня, – вмешался Оливер. – Я слышал, как папа разговаривал с дядей Джонатаном. Он сказал, что превратил тебя в рабыню страха.

Юлиана вскинула голову.

– Страха?

Уши у Стивена покраснели.

– Страсти, – заявила Нэнси, указывая пальцем на Стивена. – Ну и острый же у вас язычок, мой господин. Как можно говорить такое в присутствии вашего вездесущего постреленка.

– Я не вездесущий постреленок, – закричал Оливер, слезая с отца, словно с дерева. – Я шпион! Да!

– Шпион, как дядя Элджернон! – Воинственным криком он подозвал сына вдовы Шейн, который собирал яблоки, и они вместе помчались со двора.

Юлиана поднялась с кресла-качалки и подошла к мужу вплотную. Нэнси и Джилли почуяли надвигающуюся бурю, и их будто ветром сдуло из-под навеса.

– Я рабыня страсти, да? – потребовала ответа Юлиана, дрожа от оскорбления, нанесенного ее гордости.

С притворной беспечностью Стивен взял яблоко, вонзил в него зубы и начал медленно жевать.

– К несчастью, мальчик подслушал разговор. Но должен признать, как это ни ужасно, что это правда.

– Это оскорбление, – заявила она. – А ты чересчур высокомерен.

Стивен откусил от яблока большой кусок и зажал его зубами. Наклонившись к Юлиане, он предложил ей отведать яблока от своего куска. Она медлила. Тогда Стивен обхватил рукой ее шею и притянул к себе. С озорной улыбкой Юлиана заглотнула наживку и хотела отстраниться от мужа, но он опередил и впился в ее губы.

Юлиана поняла, что бесполезно противиться, да она и не хотела. Стивен заставил ее, воспитанную в роскоши, забыть, что она Романова. Среди бела дня он повел ее к покрытому соломой, построенному из известняка навесу. Там, среди глиняной посуды и деревянных чанов с сидром, он раздел Юлиану донага, бросил прямо на земляной пол ее шаль и занялся с ней любовью. Юлиана не произнесла ни одного слова протеста, когда он схватил ее руки, зажал их высоко над головой и быстро проник в нее. Не переставая двигаться над ней, он полил ее грудь и живот пенящимся сидром и, достигнув высшей точки, начал пить яблочный нектар с ее обнаженного тела.

Юлиана, лежа в его объятиях, издала удовлетворенный вздох.

– Ты прав, я рабыня страсти.

Стивен поцеловал ее мокрыми от сидра губами.

– А я другого и не желаю.

Прошли минуты отдыха. Сначала его руки медленно ласкали ее. Затем, прежде чем Юлиана сообразила, он снова овладел ею. Но в тот момент, когда Стивен собирался войти в нее, он вдруг тихо выругался.

– Что-нибудь не так? – спросила Юлиана.

– Я... забыл кое о чем.

Перевернувшись на бок, он потянулся к кошельку, висящему на перевязи.

– Стивен? – спросила она. – Что это?

– Это такая штука... из Франции. Для того... чтобы предотвратить известные вещи.

– Болезнь? – Юлиана видела однажды, как умирал цыган в агонии от страшной болезни, о которой шептались все в таборе. – Стивен?

Внезапно застеснявшись, она быстро надела блузку, юбку и плотно затянула шнуровку на талии. Юлиана внимательно изучала лицо мужа и вдруг все поняла. Правда стала ей вдруг очевидной, как щелчок взведенного пистолета.

– Чтобы у нас не было детей. Как ты посмел?

– Юлиана, – он крепко сжал ее плечи, – послушай меня. Я произвел на свет двух сыновей. Один умер на моих руках. Другой также болен. Я хотел избавить тебя...

– Избавить меня! – вздрогнув, она резко отстранилась от Стивена. – Кто ты такой, чтобы принимать за меня решение?

Стивен поднял голову и расправил плечи. Юлиана уже забыла, каким он мог быть в гневе. Его обнаженная грудь нависла над ней, словно каменная стена.

– Я человек, чей сын умер в муках. Моего второго сына, возможно, ждет та же судьба. Я не хочу больше страдать, Юлиана. И не буду. И я не хочу, чтобы ты испытала эту боль. Если ты против этой штуки, нам придется воздерживаться.

– Воз... – это английское слово было ей неизвестно.

Стивен притянул Юлиану к себе, взял пальцами за подбородок и заставил посмотреть в свои холодные голубые глаза – ледяные колодцы боли.

– Подумай об этом, Юлиана. Неужели ты захочешь отказаться от моих ласк... – Рука его провела по шее и груди Юлианы. – От моих поцелуев... – Он наклонился и коснулся ее губ. – Спать одной в своей спальне...

Несколько долгих мгновений она стояла, ошеломленная, представляя, что теперь он снова будет смотреть на нее через весь зал из-под полуопущенных ресниц. Когда Стивен еще раз коснулся ее губами и руками, он зажег ее, как огонь зажигает свежую смолу.

Юлиана оттолкнула его грудь.

– Черт бы тебя побрал, Стивен де Лассе. Черт бы побрал твой трусливый эгоизм.

– Ты считаешь, что это эгоизм – отказаться от обладания тобою? – Порывистыми движениями он начал натягивать на себя одежду. – Как это понять, баронесса?

Его ирония, словно хлыстом, обожгла Юлиану.

– Ты хочешь обладать мною на своих условиях. Ты хочешь изменить судьбу. А как насчет ночей, когда мы были беспечны, Стивен? Уже сейчас, возможно, я ношу твоего ребенка.

Лицо его побледнело, стало испуганным.

– Избавься от него, – произнес он зловещим шепотом. – Повивальная бабка сможет тебе помочь. Возможно, цыганам тоже известно средство от...

– Средство? – закричала она. – Ребенок в утробе это не болезнь, а благословение Божье.

– Это проклятье, черт бы побрал твои глаза!

Юлиана наклонила голову вбок так, будто он ударил ее.

– Я думала, что нашла счастье с тобой. – Она вскочила и бросилась к двери. – Я думала, что смогу забыть свою клятву найти убийц моей семьи. Я хотела отказаться от своего имени, от справедливого возмездия, от всего, чем жила все эти пять лет. И все ради тебя, Стивен. Все это только ради тебя.

– Я не нуждаюсь в таких жертвах. – Он засунул ноги в сапоги. – Ты ведь хорошо меня знаешь.

– Да, знаю. У тебя на столе все еще лежат бумаги на аннулирование брака, не так ли? – Она сделала глубокий вдох и заговорила со всей болью своего сердца. – Я не желаю состоять в этом противоестественном браке.

Стивен поднял руку, сжав кулак.

– Юлиана...

– Господин! – Ворота двора распахнулись. – Господин!

Юлиана выбежала из-под навеса. Стивен обогнал ее.

Юбки путались у нее в коленях, дрожащие ноги подкашивались. Через двор к ним спешила Нэнси.

– У Оливера приступ, он не может дышать.

Стивен бросил на Юлиану красноречивый взгляд и побежал к дому.

Юлиана ходила взад и вперед перед спальней Оливера. Стивен находился у постели ребенка уже несколько часов. Дверь в комнату была приоткрыта, и она видела сквозь слабый туман от камфары, как Стивен сидел на постели сына, прижимая к себе ослабевшего и задыхающегося мальчика.

Голова Стивена поникла, светлые волосы закрывали лицо. Его большие руки гладили спину ребенка, худые плечики.

Боль сжимала сердце Юлианы. Стивен ошеломил ее своим настойчивым нежеланием иметь детей. Теперь она начинала понимать весь ужас состояния мальчика. Это был самый тяжелый приступ с тех пор, как она узнала Оливера. Наблюдать его было нелегким испытанием.

«Мой сын умер у меня на руках».

Проснувшаяся в ее сердце материнская любовь к Оливеру, мысль о том, что она может потерять мальчика, не давали ей покоя. Юлиана сложила в молитве руки.

Нет, нет, нет.

По правде сказать, она еще не была уверена в своей беременности. Возможно, это была просто задержка. Она никогда не вела календаря своих недомоганий.

Избавься от него.

Как он мог такое сказать? Как посмел произнести смертный приговор собственному ребенку? Нет, он не имел в виду ничего дурного. Конечно, нет.

– Госпожа? – К ней приблизился Кит бледный, с хмурым лицом. – Королевский посланник ждет в зале.

У Юлианы кровь похолодела от предчувствия.

– Чего он хочет?

– Господина призывают ко двору. – Кит направился было в спальню.

Юлиана схватила его за руку.

– Не тревожь его, Кит. Ты меня понимаешь? Он даже не должен знать, что посланник был здесь.

– Но это приказ короля…

– Я сказала – нет, Кит. У моего мужа и без этого достаточно волнений. Я сама приму посланника.

Кит затоптался на месте.

– Вы просите меня держать это в секрете?

– Нет, – но прежде чем он почувствовал облегчение, она добавила властным тоном: – Я приказываю это тебе. – Заметив его напряженный взгляд, Юлиана смягчилась. – Оливер очень болен. Стивен делает все возможное, чтобы помочь ребенку. Его нельзя беспокоить. Если он отвлечется хоть на мгновение и что-нибудь случится с Оливером, кого он будет винить, Кит? Кого?

– Себя.

– Теперь ты понимаешь?

– Да, госпожа.

Юлиана спустилась в зал. В мрачном молчании она выслушала посланника. И когда он закончил говорить, она знала, что ей нужно делать.

Прежде чем отправиться на поиски Ласло, Юлиана тайно попрощалась с Лунакре. Никто, кроме Кита, не знал, что она уезжает. Юлиана заставила его поклясться, что он будет молчать.

Когда Юлиана шла по саду, она почувствовала холодное дуновение приближающейся зимы. На дорожках лежали желтые листья, прохладный ветер разносил по воздуху цветочные семена.

Так много воспоминаний связывали ее с этим местом. Там вдали, находилось старое аббатство. Ей пришло на память, как Стивен по канату спустился с колокольни, чтобы помирить поссорившихся детей, и как затем запустил камень в витраж – подарок короля Генриха первой баронессе.

По берегу реки огороженные наделы земли ожидали весеннего сева, а за лугом высокая ограда из колючих кустов скрывала лабиринт дорожек. Теперь ворота были открыты и лабиринт, и сад Оливера стали любимым местом для игр деревенских детей.

На мгновение она задержалась, чтобы заглянуть во двор, где готовили сидр. Низкая дверь все еще была открыта, и она видела, как тусклый свет освещал место, где они в последний раз занимались любовью. Юлиана заставила себя не думать о том, как это было в последний раз, когда соприкасались их губы и руки, когда их тела соединились в неистовой страсти.

Раньше она считала, что потеря семьи была самой невыносимой ее болью, но, оказалось, что новая боль еще сильнее.

Юлиана ускорила шаг. Уехать, как можно быстрее уехать отсюда и вырвать Лунакре из сердца, как занозу из кожи. Если она промедлит, то не сможет сделать того, что, как считала Юлиана, будет лучше для всех.

Она скакала в Лондон рядом с Ласло и еле сдерживала слезы. Но глаза ее были сухи, когда она появилась в огромном зале Хэмптон-корта[27]. Она также казалась внешне спокойной, когда принимала ванну с помощью дюжины суетливых горничных, присланных герцогиней Бедфорд.

Когда мажордом вел ее по продуваемым ветрами коридорам и гулким залам дворца, она следовала за ним в холодном молчании. Словно полуживая.

Юлиана вошла в тронный зал, где принимали только самых именитых гостей. Не обращая внимания на скептический шепот роскошно одетых советников и разряженных придворных дам, она прошла вперед и остановилась перед троном короля. Юлиане хотелось выцарапать им всем глаза. Но вместо этого она присела перед королем в грациозном реверансе.

Генрих был великолепен: при всех королевских регалиях, в собольей накидке, с тяжелыми золотыми цепями, с бриллиантами на каждом пальце, в одежде из тисненого шелка и вышитого батиста. Холодные лучи осеннего солнца проникали через окна в форме трилистника и создавали ему золотой ореол.

– Что за человек ваш муж, мадам? – строго заметил Генрих. – Почему он послал вас одну ко двору?

– Мой муж не получил вашего послания. Его получила я.

Любопытные-придворные тут же зашептались. Генрих сделал нетерпеливый жест рукой, подавая им знак удалиться.

– Глупцы, – пробормотал король, глядя на удаляющихся советников. – Они хотят, чтобы я снова женился.

Хотя Юлиана подозревала, что слова Генриха не предназначались для ее ушей, у нее вырвался вопрос:

– Кто? На ком?

Генрих отпил из стоящего рядом кубка.

– Весь этот мир. Все королевство. – Король взмахнул кубком и выплеснул вино на пол. – У Кромвеля на примете какая-то хорошенькая кобылка из Фландрии. Родственница герцога Клевского. Последовала пауза. Казалось, Генрих отбросил свои раздумья. Он остановил свой властный взгляд на Юлиане.

– Это очень глупо с вашей стороны явиться ко двору одной.

– Ваш приказ, – возразила она, – был бессердечен.

– С каких это пор считается, что король должен иметь сердце?

Юлиана рассмеялась бы, если бы не была так серьезна в тот момент.

– Я полагаю, что сердце необходимо всем благородным людям.

– Мне нужно, чтобы мои подданные мне повиновались, – вскричал король.

Она приняла взрыв гнева короля с каменным спокойствием, как будто Стивен лишил ее всех чувств, запер их в какой-то волшебной шкатулке и теперь сам будет ими пользоваться по своему усмотрению.

– Ваше величество, вы призвали Оливера де Лассе для службы при дворе. Почему?

– Я не должен отвечать ни на ваши вопросы, ни на чьи-либо еще. – Только сейчас Юлиана заметила, что король нервничает, его глаза постоянно обращались к боковой двери Тронного зала. – Уимберлей так долго прятал своего сына... Я не настаивал на его вызове ко двору.

– Тогда почему...

– Молчать! – Его рев наполнил эхом огромный зал. – До меня дошли слухи, что мальчик, Оливер, так, кажется, его зовут, выздоравливает.

– Не настолько, чтобы вынести...

– Наследник Уимберлея не может пользоваться особыми привилегиями. Если бы я разрешил, другие вельможи потребовали бы того же. Мальчик будет служить при дворе.

Из боковой двери раздался стук. К изумлению Юлианы, лицо короля побледнело.

– Подойдите, – тихо сказал король, голос его звучал покорно и даже почтительно.

В зал быстро вошел паж в бело-зеленой ливрее, за ним следовал человек в длинном совершенно черном одеянии. Врач.

Доктор прошептал что-то королю. Грудь Генриха начала вздыматься, и Юлиана почувствовала к нему сочувствие. Такой же страх и отчаяние она видела на лице Стивена, когда болел Оливер.

– Принц болен. Да? – прошептала она, когда врач удалился.

– Да, – король почти онемел от ужаса и стал похожим на обыкновенного человека.

– Ваше Величество, почему вы не пойдете к нему? Дети быстрее выздоравливают, когда рядом любящий родитель.

– Да? – Его черные глаза встретились с взглядом Юлианы.

– Я убедилась в этом, когда болел Оливер. Ему нужны были прикосновения нежных рук и близость любящего человека. Это необходимо каждому ребенку. – Юлиана прикусила губу, боясь напомнить королю о его любимой королеве Джейн. – Особенно ребенку, у которого нет матери.

Король поморщился.

– Вы говорите, что мне нужно приласкать принца Уэльского? Его апартаменты самые большие во всем королевстве, после моих, конечно. Вокруг него целая армия врачей. Няни, воспитатели, слуги...

– Но у него только один отец, Ваше Величество.

Какое-то мгновение. Генрих сидел неподвижно, словно статуя, и только золотые украшения поблескивали, когда грудь его возбужденно вздымалась. Затем он кивнул, схватил мясистой рукой колокольчик и позвонил.

– Вы, Романовы, такие шумные и дерзкие.

В то время как приближенные спешили помочь королю подняться с трона, Юлиана продолжала удивленно смотреть на Генриха.

– Когда, Ваше Величество, вы решили поверить, что я Романова?

Генрих недовольно заворчал, когда двое придворных подхватили его под руки, чтобы помочь ему встать на ноги. Его больная нога была перебинтована, и на одной штанине была видна большая выпуклость. Генрих осторожно опустил больную ногу па пол.

– Хэвлок рассказал нам и об этом. – Король ткнул пальцем в ее брошь. – Кромвель провел некоторые расследования и узнал, что это украшение и девиз на нем, действительно, принадлежат Романовым.

– Кровь, верность и честь, – произнесла Юлиана по-русски.

– И не только это, – заметил Генрих. – У меня для вас еще один сюрприз. Думаю, вы будете довольны. Я тоже был доволен. Кромвель! – закричал король и, прихрамывая, направился к двери.

Томас Кромвель тут же проскользнул в зал, как будто стоял в приемной и подслушивал под дверью.

– Проведите нашу гостью в сад у реки, – распорядился король.

Хотя Юлиана засыпала лорда-хранителя печати вопросами, она не получила определенного ответа. Он вывел ее через дверь, холодный ветер ударил им в лицо. Юлиана стояла на вершине холма, на склонах которого был разбит парк. Парк террасами спускался вниз к реке, во всех направлениях были проложены дорожки, по Темзе курсировали баржи и лихтеры[28].

Юлиана оглянулась назад, собираясь задать очередной вопрос, но мрачный таинственный Кромвель уже исчез. Сад казался пустым и бесплодным, листья с деревьев опали, а вечнозеленый кустарник потускнел, окутанный лондонским туманом.

Вдруг движение по лестнице привлекло ее внимание.

Там, спиной к ней, стоял мужчина и глядел на реку. Он широко расставил ноги, обутые в сапоги с отворотами, темно-красный плащ был накинут на одно плечо. Послеполуденное солнце поблескивало на его черных волосах.

Какое-то время Юлиана разглядывала мужчину. Яркие византийские кресты украшали кроваво-красную ткань его плаща.

Внутри у нее все похолодело. Мир рушился. Догадка, словно вспышка пламени, пронзила ее, и она, должно быть, издала какой-то странный возглас, потому что мужчина обернулся.

На его груди засверкали инкрустированные бриллиантами пуговицы. Юлиана увидела горящие черные глаза, прядь темных волос упала на его благородный лоб. Она узнала красивое улыбающееся ей лицо.

Словно во сне, Юлиана подошла к нему, но единственное слово, которое ей удалось выговорить, было его имя:

– Алексей!