От автора

Во времена Тюдоров астму неправильно и неэффективно лечили. Невежественное лечение доставляло больным жестокие страдания.

Однако цыгане и китайцы тысячелетиями успешно лечили астму при помощи настойки, приготовленной из растения, называющегося эфедра. Хотя с падением Рима использование эфедры было забыто до девятнадцатого века, это средство продолжало применяться на Востоке.

Кочующие цыгане, добравшиеся из Кашмира до Британских островов, могли привезти с собой эфедру, которая у китайцев называлась махуанг.

Эфедрин, изготавливаемый на основе этого растения, и сейчас используется для лечения астмы.

ПРОЛОГ

Декабрь, 1533 год

Цыганка чего-то не договаривала. Ульяна была уверена в этом. Даже в сумраке амбара, слабо освещенном горящим фитилем из наполненного маслом рога, она видела, как Зара нервничала, пряча свои узловатые руки в сборках пышной юбки.

– Ну, давай, Зара, – настаивала Ульяна, – ты обещала предсказать мое будущее.

Пальцы Зары беспокойно перебирали монисто на шее. Щеки ее пылали, глаза таинственно поблескивали. Лицо старой цыганки стало загадочным.

– Я ничего не обещала, сейчас дует черный ветер.

– Разве может ветер быть черным?

Зара покачала головой.

– Не обращай внимания на мои слова. Уже поздний час. Тебе нужно вернуться в дом. Если твоя мать узнает, что ты тайком вышла из дома и пришла к цыганам, она накажет тебя розгами, а нас вышвырнет на мороз.

Ульяна крутила пальцами гранатовые пуговицы своей накидки.

– Мама ничего не узнает. Она никогда не приходит ночью в детскую. – Ульяна сморщила нос. – И потом, я больше не сплю в детской, я уже слишком взрослая для глупых проказ Миши и Бориса.

Зара наклонилась к девочке через низкий стульчик, стоящий между ними. Ее большая тяжелая рука, слегка пахнущая овечьим жиром, погладила Ульяну по щеке с такой нежностью, какой та никогда не испытывала от своей матери.

– Четырнадцать лет – это еще не совсем взрослая, – прошептала Зара.

Ульяна молча смотрела на цыганку, разговаривающую с ней в полутемном амбаре. Из стойла шел пар от дыхания лошадей. Пахло сеном и животными. На улице был сильный мороз.

– Достаточно взрослая, чтобы быть помолвленной. – Ульяна положила руки на колени. Соболий мех, которым была отделана накидка, приятно грел ладони. – Именно поэтому ты не хочешь предсказать мою судьбу, Зара? Разве Алексей Шуйский... Он достоин любви? – Девушка вспомнила Алексея Шуйского, черноволосого красавца, которого впервые увидела только вчера. Молодой боярин приехал, чтобы договориться с отцом Ульяны о помолвке. За все время его пребывания в их доме Ульяна виделась с ним всего лишь раз. Дом был огромным, Алексей же, подобно всем остальным, считал, что место его будущей невесты – в детской. – Зара, а после свадьбы он будет меня бить? – осмелилась спросить девочка. – Потом найдет себе новую жену, а меня отправит в монастырь? Великий князь Василий[1] именно так и сделал. Наверное, сейчас такая мода.

Губы Зары растянулись в невольной улыбке но тревога затаилась в ее взгляде. Отсутствие нескольких зубов говорило о том, скольких детей она родила. Каждый ребенок стоил ей одного зуба. Потомство Зары – семеро крепких ребятишек – спало на соломе под грубыми одеялами в пустом стойле. Ее муж Ром и дядя Ласло ушли проверять капканы на зайцев.

Ульяне было уютно и спокойно у цыган. Цыгане – не частые гости в северных краях, но этот табор каждую зиму приезжал в Новгород, расположенный среди бескрайних лесов к северо-западу от Москвы. Отец Ульяны, Григорий Романов, позволял небольшому табору цыган расположиться в его огромном поместье во время зимних холодов.

Эту привилегию они заслужили. В возрасте трех лет Ульяна потерялась в лесу. Отец организовал поиски девочки. Искали повсюду, но тщетно. Надежда найти ребенка уже угасала, когда с приходом холодной северной ночи вдруг появился незнакомец.

На нем были яркие штаны до колен и рубашка, какие носили жители Карпат. На помощь себе он взял из псарни боярина Григория трех гончих и отправился в лес. После долгих неутомимых поисков по лесу с собаками, этому странному человеку удалось найти девочку, плачущую от страха, на берегу холодной реки далеко в лесу.

Ульяна плохо помнила этот случай, в памяти остались лишь возбужденный лай огромных собак и мужественное лицо Ласло, его сильные руки, когда он поднимал ее, чтобы отвезти домой. С тех пор девочку тянуло к этим загадочным, кочующим людям. Ульяна принадлежала к знатному роду, с самой колыбели ее готовили в жены одному из могущественных бояр. Девушка знатного происхождения не должна была даже замечать цыган, не то чтобы общаться с ними. Но запреты делали их тайные встречи еще более заманчивыми.

– Ну, давай, Зара, – настаивала Ульяна. – Ты видишь там Алексея?

– Мои видения нечеткие и не совсем точные.

– Ну, тогда, что ты видишь? – Нетерпеливая девочка вырвала серебряную пуговицу из своего капора. – Вот, возьми, она должна стоить не меньше ста копеек. – Зара накрыла рукой подарок, а Ульяна лукаво улыбнулась. – Это поможет тебе видеть отчетливей?

Зара спрятала пуговицу на груди.

– Всех вас, гаджо[2], так легко дурачат цыгане.

Ульяна рассмеялась: для нее эта пуговица стоила не больше деревянной. Как и многие знатные семьи, Романовы[3] были невероятно, фантастически богаты. Девушка воспринимала этот факт естественно, как и продолжительные отсутствия отца, служившего при дворе Василия III, великого князя соседней Московии.

Ей стало грустно. Несколько недель тому назад князь Василий умер. У власти остались его трехлетний сын Иван и боярская дума. Между членами думы тут же начались раздоры.

Сегодня отец заперся у себя в кабинете и долго писал проникнутые тревогой послания своим сторонникам в разные города. Он был обеспокоен тем, что знатные бояре начали жестокую борьбу за власть после смерти великого князя.

Отбросив мысли о расстроенном отце, девочка протянула ладонь цыганке.

– На этот раз ничего не скрывай. Но меня не устроит простой ответ: долгая и счастливая жизнь... Я хочу правды.

Зара, неохотно взяла руку Ульяны и повернула ее к свету лампы.

– Иногда лучше не знать своего будущего.

– Я не боюсь узнать.

Глаза Зары и Ульяны встретились: черные, как глубокие озера, глаза цыганки и изумрудные, как весенняя зелень, глаза Ульяны.

– Хорошо быть бесстрашной, Ульяна, – Зара провела ногтем, из-под которого никогда не вымывалась грязь, по извилистой непрерывной линии на ладони девушки. Цыганка бросила взгляд на крупную брошь на плече Ульяны – из золота, в форме креста, украшенную рубинами и жемчугом. Пламя лампы отражалось в драгоценных камнях, казавшихся бездонными.

Взгляд Зары стал неподвижным, она потупилась. Казалось, цыганка погрузилась в царство интуиции и воображения.

– Я вижу три сильных женщины, – медленно начала Зара, ее цыганский акцент стал более явным. – Их жизни переплетены.

Ульяна нахмурилась. Три женщины? Она – единственная дочь у родителей, хотя в Москве у нее много кузин из рода Романовых.

– Их судьбы разметал ветер на все четыре стороны, – продолжала Зара, по-прежнему не сводя глаз с броши. Пальцы ее продолжали скользить по таинственным линиям руки Ульяны. – Первая будет очень далеко. Вторая погасит пламя ненависти.

Зара продолжала водить пальцем по линиям судьбы Ульяны...

– Вот здесь все эти три линии сходятся. Третья женщина залечит старые раны.

Холодок пробежал по спине Ульяны.

– Я не понимаю, – прошептала она, испытывая желание отдернуть руку.

– Молчи, – Зара крепко сжала руку девочки и начала раскачиваться словно в такт слышной только ей мелодии. – Судьба падает, как камень в спокойную воду, круги широко расходятся по воде, вовлекая другие судьбы, рассекая невидимые связи. – К завыванию ветра присоединился вой собак из псарни. Встревожившись, Зара прислушалась. – Я вижу кровь и огонь, разлуки и любовь, такую огромную, какую не в силах разрушить ничто, даже смерть.

Ее взволнованный шепот как бы повис в сумеречном пространстве амбара. Ульяна замерла, хотя прекрасно знала, какие фокусы может проделывать Зара. Возможно также, что все ее предсказания – не что иное, как выдумки. И все же глубоко внутри что-то в ней загорелось, словно красные угли костра, раздуваемые ветром. Девушка чувствовала магическую силу слов Зары, и, хотя это было лишь смутное пророчество, Ульяна восприняла его всем сердцем.

Огромная любовь к Алексею? Ульяна видела его всего один лишь раз. Алексей был красив, молод, весел и тщеславен. Сможет ли она полюбить его?

Многочисленные вопросы роились у Ульяны в голове и были готовы сорваться с губ. С верхних стропил амбара прокричала сова.

– Bengui – дьявол. – Голос Зары дрожал от страха. – Это предзнаменование...

– Что? – Ульяна услышала дальний топот копыт. Даже не услышала, а скорее почувствовала чем-то внутри себя. – Зара, это всего лишь амбарная сова. Что она может предсказывать?

– Смерть, – ответила Зара, затем она вскочила и бросилась к стойлу, где спали ее дети.

Ульяна вздрогнула.

– Это просто смеш...

Двери амбара широко распахнулись. Весь в снегу, освещенный лунным светом, в дверях появился Ласло, а следом за ним Ром, муж Зары. Смуглые лица мужчин были искажены ужасом.

Ром быстро заговорил по-цыгански, но тут он увидел Ульяну.

– О Боже, – продолжил он по-русски, – не надо, чтобы она увидела это!

Предчувствие холодом сжало сердце Ульяны.

– Что произошло, Ром? – Девушка направилась к двери.

Ласло преградил ей дорогу.

– Не надо выходить наружу.

К страху прибавился гнев.

– Ты не имеешь права приказывать мне. Уйди с дороги.

Воспользовавшись его минутным колебанием, девушка проскользнула мимо и открыла дверь. Снежная метель встретила ее, ветер срывал с нее накидку, снег бил в лицо. Накинув капюшон глубже на глаза, она устремилась к дому. Жуткое красное пламя осветило здание. Ульяна закричала от ужаса. Весь дом пылал. Семья и слуги были в опасности. Ее любимые гончие и охотничьи собаки находились в пристройке, рядом с кухней.

Ласло приказал что-то Рому. Приподняв юбки, Ульяна бросилась к дому. Ласло схватил ее за рукав, но девушка оттолкнула его.

Она бежала так, словно у нее выросли крылья. Снежные заносы затрудняли путь, ноги проваливались в сугробы. Ульяна видела, как языки пламени вырывались из окон, слышала лай собак и ржание лошадей.

Но ведь все лошади в конюшнях. Страшная мысль мелькнула у нее в голове и быстро ушла, словно вода сквозь сито.

Пересекая широкую лужайку, обсаженную кустами и деревьями, она услышала позади себя прерывистое дыхание.

– Ульяна, остановись, прошу тебя.

– Нет, Ласло, – крикнула девушка через плечо, – моя семья – папа, мама, мальчики и их няня, Алексей... – и побежала еще быстрее.

Ласло схватил ее за капюшон и дернул назад, Ульяна поскользнулась и упала в снег.

Она хотела закричать, но Ласло быстро закрыл ей рот вонючей кожаной варежкой. Злость охватила Ульяну. Ласло придавил ее всем телом и тихо шепнул на ухо:

– Прости меня, маленькая гаджо, но я не могу тебя туда пустить. Ты не должна видеть, что там происходит.

Ульяна пыталась вырваться из его рук.

– Я должна сама увидеть это.

Прозвучала целая серия выстрелов.

– Стреляют! – Ласло еще глубже зарылся с ней в снег, спрятавшись за кустом, покрытым снегом. Дрожащей рукой он раздвинул ветки, чтобы видеть дом.

Шок лишил девушку дара речи. Она застыла неподвижно, словно икона в золоченом окладе... Пламя, подхваченное порывами зимнего ветра, разгоралось все сильнее. Гигантские языки пламени вырывались прямо из окон, бросали кровавые тени на снег.

Несколько всадников беспорядочно двигались перед домом. Лошади испуганно шарахались из стороны в сторону, пар валил из их раздувающихся ноздрей, снег летел из-под копыт.

На нижних ступеньках каменной лестницы лежала темная фигура.

– Григорий!

Это кричала мать Ульяны. В голосе ее звучала печаль, незнакомая Ульяне доселе. Наталья Романова бросилась к телу мужа с криком глубокой скорби. Широкоплечий мужчина в меховой шапке, в черных сапогах преградил ей дорогу. Страшный изогнутый меч сверкнул в свете огня.

Крики Натальи Романовой смолкли.

– Мама! – Ульяна снова попыталась выбраться из-под куста, но Ласло крепко держал ее.

– Тише, – прошептал цыган, – ты уже не сможешь им помочь.

Не сможет. Она ничего не сможет сделать, ей остается только смотреть, как убивают ее семью. Девушка заметила Алексея, мечущегося из одной стороны в другую. На какое-то мгновение в душе ее загорелась надежда. Может, Алексею удастся спасти ее братьев.

Но, появившись на мгновение, молодой боярин снова исчез куда-то, окруженный этими страшными людьми и ревущим пламенем пожара.

Для Ульяны было страшной мукой лежать здесь совершенно беспомощно, как бы в тисках отвратительного ночного кошмара. Убийцы налетели, словно ураган, но она поняла, что это была не банда преступников, а выученные солдаты, и руководил ими, несомненно, соперник отца. Да, возможно, это был Федор Глинский, чье княжество находилось по-соседству с их владениями. Всего лишь неделю назад князь Глинский назвал ее отца предателем.

– Закрой глаза и не смотри, малышка, – умолял ее Ласло.

Ульяна рыдала, уткнувшись в холодные руки, но взгляда не отводила. Уже невозможно было помочь ее близким, любимым людям, так как нападение произошло слишком, стремительно. Тени носились словно демоны, освещенные пламенем пожара. На секунду она увидела брата Михаила с перерезанным горлом. Тело маленького Бориса отлетело в сторону, когда человек выстрелил в него с близкого расстояния. Слуг, сбившихся, как овцы в стадо, загнали на задний двор и там закололи. Собак, которым удалось вырваться из псарни, прирезали ножами, когда они набрасывались на нападавших.

Весь ее сверкающий мир, полный радужных надежд, рассыпался, словно карточный домик.

Рот Ульяны открылся в безмолвном крике. Рука ее судорожно сжала рубиново-жемчужную брошь. Эта бесценная вещь была подарком отца. Крестообразная форма скрывала небольшого размера острый кинжал, но оружие это казалось жалким по сравнению с мечами, саблями и пылающими факелами в руках солдат.

Искры и головешки от пылающего дома разлетались в разные стороны. Затем послышался злой лай собаки. Выглянув из укрытия, Ульяна увидела двух дерущихся мужчин. Один из двоих – Алексей, она была в этом уверена. Девушка закрыла глаза и стала горячо молиться о его спасении.

Лай собаки заставил ее снова открыть глаза.

Гончая выскочила из темноты и вцепилась зубами в ногу одного из дерущихся. Ульяна услышала сдавленное проклятие.

– Что б тебя черт побрал!

Один из мужчин упал на землю, и Ульяне удалось увидеть его профиль и густую бороду. Показалось, что она знает его, но затем внимание девушки снова было отвлечено ужасными картинами крови и огня.

Сверкнуло лезвие, и нож попал собаке в лапу. Животное взвизгнуло и скрылось в темноте ночи.

До перепуганной насмерть Ульяны доносились мужские голоса.

– ... нашел девчонку?

– Еще нет.

– Черт бы ее побрал. Осмотри все снова. Нельзя, чтобы дочь Григория Романова осталась жива.

– Я здесь, – позвала Ульяна, но вместо крика у нее вырвался сдавленный шепот, – да, я здесь. Идите за мной!

– Дурочка! – Ласло снова прикрыл ей рот рукой, – Твоей смертью ничего не исправить.

Резкий ветер обдувал ее, и Ульяна поняла причину произошедшего: бояре. Завистливая властолюбивая знать. Они убили ее отца, всю ее семью, жениха.

Девушка припомнила споры между родителями. Несмотря на робкие возражения матери, Григорий Романов помогал великому князю перед смертью составить новое завещание, в котором ограничивались права бояр. Теперь Ульяне стали понятны страхи матери. Бояре были готовы зверски убивать женщин и детей, только бы сохранить власть в своих руках.

– Обыщите хозяйственные постройки, – приказал один из солдат.

Ульяна испуганно посмотрела на Ласло и прошептала:

– Помоги мне.

– Нам нужно торопиться, – Ласло потянул девушку за руку. – Пригнись и держись в тени.

Они пересекли лужайку. Ульяне казалось, что лезвие кинжала готово перерезать ей горло. Добежав до амбара, они проскользнули внутрь. Свет луны просачивался через открытые боковые двери.

Зара, Ром и дети исчезли. В воздухе еще витал запах масла из лампы. Около одного из стойл они заметили двух самых быстрых лошадей, из конюшни Григория Романова – специально выведенная порода быстрых и выносливых лошадей для бескрайних русских степей. Лошади были оседланы и стояли, низко опустив морды, пар шел из ноздрей.

– Быстрее на лошадь, – Ласло подставил ей свое колено, чтобы подсадить.

Раздался приглушенный взрыв. Ульяна взглянула в открытую дверь и увидела, как рухнула часть крыши дворца, тысячи искр взметнулись в ночное небо. Вспышка огня осветила три фигуры, бегущие к амбару.

– Поскакали через пастбище, – скомандовал Ласло, распахивая заднюю дверь.

Ульяна пригнулась к гриве коня и стегнула вожжами. Страх и отчаяние охватили ее. Зимняя ночь поглотила двух всадников, направлявшихся к реке Волхов. Спеша скрыться в темноте ночи, они проскакали вдоль земляного вала и каменных стен Новгородского кремля, на башнях которого горели факелы.

Приглушенный снегом топот копыт разбудил сонного стражника на деревянном мосту реки Великой, но пока стражник поднялся, чтобы потребовать плату, Ульяна и Ласло проскакали мимо.

Они промчались через купеческий район города. Собаки лаяли вслед, кто-то закричал на них, но они не обращали внимания. И только тогда, когда дорога сменилась занесенным снегом трактом, они замедлили бег лошадей.

– Кто-то преследует нас, – предостерег Ласло.

Ульяна посмотрела назад. Узкая тень скользнула к ним. Ласло выхватил нож из рукава.

– Нет! – вскрикнула Ульяна, соскочив с лошади. – Это всего лишь Павло.

И через мгновение огромная борзая бросилась к ней на руки. Павло, годовалый пес, был ее любимцем, она сама занималась его выучкой. Девушку не удивило, что собака догнала их. Гончих собак приучали к бегу на большой скорости на большие расстояния. Они умели так загнать волка, что охотники потом без труда ловили его. Встреча с Павло вернула здравый смысл происходящему.

– Павло, – девушка зарылась лицом в длинную шерсть собаки и почувствовала запах крови.

– Он ранен, Ласло, – Ульяна вспомнила одну из сцен ночного кошмара: собака бросается на человека, блеск ножа, затем проклятие, и бедное животное скрывается в ночи.

Ласло склонился к следам на дороге, рассматривая что-то.

– Он оставляет следы крови, гаджа. Извини меня, девушка, но нужно оставить его здесь.

Ульяна отбросила кинжал цыгана.

– Не смей, – голос ее прозвучал жестко, таким тоном она еще никогда с ним не разговаривала. Это был голос незнакомки, совсем не девочки, а женщины, побывавшей в аду. – Боже мой, Ласло это последнее, что у меня осталось.

Цыган проворчал что-то на своем языке. Он нашел кусок тряпки и перевязал рану собаки. И после этого они продолжили свой путь.

Ласло скакал впереди, он знал, куда едет. И только когда на горизонте забрезжил рассвет, Ульяна спросила:

– Ласло, куда мы направляемся?

Цыган заколебался, а затем бросил взгляд на противоположную сторону от восходящего солнца.

– Мы направляемся в край, о котором я слышал из песен моего народа. Этот край называется Англией.

Англия. У Ульяны было смутное представление об этой стране, она вспомнила то немногое, что о ней читала. Туманная, мрачная страна варваров. Ее воспитатель, очень образованный и талантливый человек, обучил ее английскому языку и читал ей героические английские поэмы.

– Но почему так далеко? Я бы хотела добраться до Москвы, встетиться с родственниками Алексея, чтобы рассказать, что случилось с их сыном.

– Нет, – резко возразил Ласло, тень пробежала по его лицу, – это слишком опасно. Убийцами могли быть знакомые люди, те, кому вы доверяли.

Ульяна вздрогнула, вспомнив о Федоре Глинском и других соперниках отца.

– Но... Англия, – произнесла она с сомнением.

– Если мы останемся в этой стране, они выследят тебя и убьют. Ты сама слышала, о чем они говорили. Они искали тебя, малышка. Я бы не рискнул появиться в Москве.

Измученная произошедшим несчастьем, девушка закрыла глаза и глубоко вздохнула. Но и с закрытыми глазами она вновь увидела страшные сцены смерти, крови, огня, и все это было окрашено дикой жестокостью.

Ульяна заставила себя открыть глаза. Восходящее солнце бросило слабый зимний луч на припорошенный снегом прошлогодний лист.

И вдруг она вспомнила пророчество. Зара гадала ей всего лишь прошлой ночью, но, казалось, с тех пор прошла вечность.

ГЛАВА 1

Ричмондский дворец, Англия. 1538 год

Стивен де Лассе, барон Уимберлейский вошел в Королевскую спальню и увидел свою невесту в постели короля.

Холодным немигающим взглядом, как на портретах художника Гольбейна, Стивен смотрел на темноглазую уэльскую красавицу, почти скрытую под стеганым шелковым покрывалом. Чувство глубокого возмущения клокотало у него в груди, грозя вырваться наружу. Сжав кулаки, Стивен овладел обуревавшими его чувствами. Он перевел бесстрастный взгляд на короля Генриха VIII[4].

– Монсеньор, – барон склонился в напряженном поклоне, вдыхая запах сухой лаванды, исходящий из-под балдахина над королевской постелью. Когда он выпрямился, королевские слуги уже направлялись к монарху, чтобы приступить к церемонии одевания.

– А, Уимберлей, – король вытянул руки, и слуги поспешили надеть на него свободный шелковый камзол.

Генрих улыбнулся. В этой улыбке сквозил намек на старую дружбу, на проделки тех лет, когда он был молодым принцем. Тем принцем, кого Стивен, будучи мальчиком, обожал и идеализировал, представляя его вторым королем Артуром.

Легендарный король Артур умер молодым в расцвете славы. Генрих совершил ошибку, дожив до среднего возраста и превратившись в развращенную посредственность.

– Ну, давай, иди сюда, – поманил Генрих рукой. Он спустил бледные, опухшие ноги с постели и сунул в парчовые тапочки, подставленные коленопреклоненным слугой. – Можешь подойти к королевской постели. Посмотри, что я для тебя нашел.

Стивен пересек огромную комнату, чувствуя на себе любопытные взгляды подданных монарха. К этому времени королевская спальня наполнилась титулованной знатью. У каждого из них была своя обязанность по выполнению утреннего туалета короля.

Сэр Ламберт Уилмет отвечал за то, чтобы у Его Величества был ежедневный стул и относился к этому так же серьезно, как и к дебатам по поводу границы с Шотландией. Лорд Гарольд Блодсмур следил за гардеробом короля и заботился о коллекции его обуви так внимательно, будто это были драгоценные украшения короны. Но сейчас внимание всех этих важных джентльменов было приковано к Стивену де Лассе.

Девушка скромно улыбнулась и даже слегка покраснела. Она потянулась в постели с кошачьей грацией, голое плечо показалось из-под покрывала. Как и большинство любовниц короля, женщина гордилась тем, что разделила ложе с монархом.

После стольких предательств Стивен давно должен был научиться не доверять королю и знать, что очередной вызов во дворец может означать только новую изощренную жестокость.

– У меня сегодня игривое настроение, – усмешка короля таила в себе одновременно и веселье и скрытую вражду. Слегка прихрамывая, король направился к специальному стулу, где облегчился, продолжая при этом говорить через плечо: – Я решил снова воспользоваться droit du seigneur[5]. Конечно, это устаревший обычай, но у него есть свои достоинства и нужно к нему возвращаться время от времени. Ну, а теперь поприветствуй леди Гвинит, а затем мы...

– Сир, – прервал его Стивен, не обращая внимания на возгласы возмущения присутствующих. Никто бы из них не осмелился прервать короля. На тридцатом году своего царствования Генрих VIII приговаривал к смерти своих подданных и за менее существенные провинности.

Стивен сразу же пожалел о своем поступке. Одно неосторожное слово, и он погиб.

– Да? – король не казался разгневанным. На него надели камзол, затем панталоны, обтягивающие икры. – В чем дело, Уимберлей?

Стивен ничего не мог с собой поделать. Ярость кипела в нем и была готова выплеснуться огненным фонтаном.

– К черту это ваше droit du seigneur!

Стивен резко повернулся на каблуках и быстро вышел из королевской спальни. Вполне сознавая, что нарушает правила, барон все же не смог заставить себя участвовать в уже знакомых ему отвратительных играх Генриха.

Затуманенным взором Стивен де Лассе проследил, как прошагали мимо дворцовые стражники, одетые в красно-белые ливреи. Выйдя на мощеный двор, чтобы успокоиться, он направился в сад, окруженный стеной. Дорожка, посыпанная галькой, вела через заросли боярышника и эглантерии. Разбитые в геометрическом порядке клумбы напоминали огромную мозаику.

Стивен в сотый раз пожалел, что приехал на ежегодные сборы короля, а не остался в Уилтшире.

Но не выполнить приказ короля означало подвергнуть риску свою жизнь. Он решил хранить свою тайну, даже если у него вырвут сердце и его гордость будет публично уязвлена.

Предчувствие, что король не оставит его в покое, подтвердилось часом позже, когда надменный мажордом вызвал его в Приемный зал.

Высокий зал был увенчан стеклянным потолком. Весенний солнечный свет струился сквозь двойные окна. Витражи отбрасывали разноцветные блики на стены и пол. Кто-то невидимый наигрывал на лютне, звуки музыки смешивались с негромким шумом голосов.

Члены Тайного Совета окружили трон, плечи их сгибались под тяжелыми длинными одеждами.

Стивен прошел по гладким плитам к золотисто-пурпурному помосту и остановился перед троном. Отбросив атласный плащ с одного плеча, он склонился в низком почтительном поклоне. Даже не глядя на короля, барон чувствовал, что Генрих доволен его покорностью и смирением, Генриху доставляло удовольствие все, что каким-либо образом унижало Стивена.

Стивен поднялся с колена, протягивая подарок. В глазах его отражались ненависть и непокорность.

Генрих сидел в массивном резном кресле, наподобие бога Бахуса, одетый в серебро и золото.

– Что это? – спросил король, давая знак пажу. Мальчик взял небольшую деревянную шкатулку у Стивена и подал королю. С детской поспешностью Генрих открыл шкатулку и извлек оттуда крошечные часы на золотой цепочке.

– Боже мой, ты постоянно удивляешь меня.

– Всего лишь безделушка, – ответил Стивен бесстрастным голосом. У Генриха было много страстей. Страсть к необычным подаркам была одной из них.

Генрих прикрепил цепочку на перевязь, опоясывающую его плотную талию.

– Предполагаю, это одно из твоих изобретений.

Стивен кивнул.

– У тебя редкий талант к различным изобретениям, Уимберлей. Жаль только, что тебе не хватает хороших манер, – из-за толстых щек короля еле видны щелки глаз, тонкие губы крепко сжаты, – ты покинул королевскую спальню даже не попросив разрешения, дорогой барон.

– Да, это так, сир.

Генрих стукнул пухлой рукой по ручке кресла. Пальцы, унизанные сверкающими кольцами, вцепились в резную ручку кресла.

– Черт бы тебя побрал, Уимберлей, почему ты всегда нарушаешь этикет?

– Только когда меня к этому вынуждают, сир.

Выражение лица короля не изменилось, но глаза зажглись гневом.

– Неужели тебе не приходит в голову, – спросил он тихим зловещим голосом, – что лучше тебе танцевать со своей невестой, чем играть на моем терпении? Леди Гвинит прекрасна, хорошо воспитана и достаточно богата.

– Она опозорена, сир.

– Я оказал честь девушке, – резко ответил Генрих. – В Англии только один король, как одно солнце на небе. Я не каждому дарю свое расположение.

Стивен прикусил язык, чтобы удержаться от ответа. Бесполезно спорить с человеком, приравнивающим себя к Богу. Он мог легко удовлетворить любую свою прихоть, любой каприз, и какой благоразумный мужчина или женщина осмелится отказать ему?

– Боже мой, Стивен, – заорал Генрих, – твоя строптивость бесит меня. В прошлом году я подыскал тебе четырех благопристойных женщин, и ты всех их отверг. Ты считаешь их недостойными тебя?

– Просто я не могу жениться, – заявил Стивен. – Мне никто не нравится, даже эта пустышка, эта Валлийская конфетка, которую я увидел в вашей постели.

– Конфетки очень сладки и приятны на вкус, – заметил Генрих.

– Но когда побывают в руках у многих, они теряют вкус. А когда их слишком долго хранят, они портятся.

Не отводя глаз от Стивена, король протянул, руку. Слуга шагнул вперед и вручил ему бокал белого сухого вина с Канарских островов. Генрих сделал несколько больших глотков.

– Ты все еще тоскуешь по Маргарет, хотя прошло уже семь лет.

Стивен еле сдерживал желание ударить монарха. Как легко король говорит о Мэг, так, будто никогда ее не знал.

– Неужели она так тебе была дорога, – продолжил король, играя ножом, – что не можешь полюбить другую женщину?