Борис Виан
      Водопроводчик
      I
      Это звонила не Жасмен - она отправилась куда-то за покупками со своим любовником. И не дядюшка - он умер два года назад. Собака дергает шнурок дважды, а у меня свой ключ. Значит, кто-то еще. Звонок был очень выразительный: весомый, чтоб не сказать веский, нет, скорее полновесный... во всяком случае... неторопливый и внушительный.
      Ясное дело, слесарь. Вошел, через плечо - какая-то нелепая сумка из кожи вымершего травоядного с позвякивающими в ней железками.
      - Ванная там, - показал он.
      Так, без тени колебания, с ходу, коротко и ясно, он сообщил мне, где в моей квартире находится ванная комната, которую без него я бы еще долго и не подумал искать там, где ей надлежало быть.
      Поскольку Жасмен не было, дядя умер, собака дергала звонок два раза (как правило, два), а мои одиннадцать племянников и племянниц играли на кухне с газовой колонкой, - дома в этот час стояла тишина.
      Указующий перст долго водил слесаря по квартире и наконец вывел в гостиную. Мне пришлось наставить его на путь истинный и провести в ванную. Я было вошел за ним, однако он остановил меня; не грубо, но с твердостью присущей лишь мастерам своего дела.
      - Без вас справлюсь. А то, чего доброго, хороший новый костюм запачкаете, - сказал он, напирая на слово "новый".
      Вдобавок он ехидно улыбнулся, и я молча стал отпарывать висевший ярлык.
      Еще одно упущение Жасмен. Но в конце-то концов, ведь нельзя же требовать от женщины, которая с вами незнакома, имени вашего в жизни не слышала, даже и не подозревает о вашем существовании, сама, возможно, существует лишь отчасти, а то и вовсе не существует, - нельзя же требовать от нее аккуратности английской гувернантки Алисы Маршалл, урожденной де Бриджпорт, из графства Уилшир; а я Алису бранил за постоянную рассеянность. Она возражала мне, что нельзя одновременно воздерживаться от воспитания племянников и срезать ярлыки, и мне пришлось склониться перед этим доводом, чтобы не угодить лбом в притолоку двери из прихожей в столовую, притолоку, заведомо слишком низкую, о чем я не раз говорил глухому архитектору, нанятому нашим домовладельцем.
      Собственноручно выправив непорядок в своем туалете, я на цыпочках тише тихого двинулся к спальне матери Жасмен, которой отдал одну из лучших в квартире комнат, что выходят окнами на улицу, а приходят, когда на них никто не смотрит, с другой стороны, лишь бы не выйти из себя вовсе.
      Пора, пожалуй, обрисовать вам Жасмен, хотя бы вчерне (ведь окна здесь всегда зашторены, потому что раз Жасмен нет в природе, то и матери у нее быть не может, как вы сами непременно убедитесь к концу рассказа), - так вот, вчерне, то есть силуэтом, но ведь в темноте вы все равно ничего не разглядите.
      Я прошел через спальню матери Жасмен и осторожно открыл дверь в бильярдную, смежную с ванной. В ожидании возможного прихода слесаря я заранее пробил здесь квадратное отверстие и мог в свое удовольствие следить теперь с этой точки зрения за его священнодействиями. Подняв голову от труб, он увидел меня и поманил к себе.
      Пришлось спешно отправиться тем же путем в обратном направлении. По дороге я обратил внимание, что племянники все еще не расправились с газовой колонкой, и испытал (правда, мимолетное, ведь водопроводчик позвал меня, и лучше было не мешкать, а то моя степенность часто кажется чванством) чувство безотчетного, но глубокого презрения к этим трудноломким конструкциям, газовым колонкам. Из буфетной я попал в небольшой холл с четырьмя дверями одна из которых, не будь она заколочена, вела бы в бильярдную, вторая, тоже забитая, - в спальню матери Жасмен, и четвертая - в ванную. Я закрыл за собой третью и, наконец, вошел в четвертую.
      Слесарь сидел на краю ванны и меланхолично созерцал толстые доски, которые в недавнем прошлом закрывали трубы, - он только что выломал их зубилом.
      - Никогда не видел подобной конструкции, - заверил он меня.
      - Она старая, - ответил я.
      - Оно и видно, - подтвердил он.
      - Вот я и говорю, - сказал я.
      В том смысле, что точно не знаю, когда она сделана, раз никто этого точно не знает.
      - Некоторые любят поговорить, - заметил он, - а что толку? Но это делал не специалист.
      - Ваша контора. Я помню совершенно точно.
      - Тогда я у них не работал. А если бы работал, - сказал он, - то ушел бы.
      - Стало быть, так оно и есть, - не возражал я, - раз вы ушли бы, можно считать, что вы там были, поскольку вас бы там не было.
      - Ну, во всяком случае, попадись мне этот недоделанный ублюдок, высказался он, - сын вонючей шлюхи, которую по пьянке обратал вшивый кенгуру, сволочь, так паршиво сварганившая эту чертову бардачную дерьмовую хреновину, ему бы у меня не поздоровилось.
      Потом он принялся ругаться, и от ругани вены на его шее стали похожи на веревки. Он склонился над ванной, нацелил голос на дно и, добившись мощного резонанса, битый час продолжал в том же духе.
      - Ладно, - с трудом переводя дыхание, заключил он. - Что ж, придется все-таки взяться за дело.
      Я уже собирался устроиться поудобнее, чтобы наблюдать за его работой, когда слесарь извлек из кожаного футляра огромную сварочную горелку. Потом он достал из кармана склянку и вылил ее содержимое в углубление, заботливо для этого предусмотренное изобретательным изготовителем. Одна спичка - и пламя взметнулось к потолку.
      Осиянный голубым светом, водопроводчик склонился, брезгливо изучая трубы горячей и холодной воды, газовую, трубы центрального отопления и еще какие-то, назначение которых мне было неизвестно.
      - Самое лучшее, - сказал он, - это все к черту снести и начать с нуля. Но вам придется раскошелиться.
      - Ну, раз надо, - сказал я.
      Не желая присутствовать при погроме, я на цыпочках удалился. В тот самый момент, когда я закрывал дверь, он повернул вентиль сварочной горелки, и рев пламени заглушил визг собачки дверного затвора, вернувшейся на свое место.
      Войдя в комнату Жасмен (эта дверь вначале тоже была заколочена, но, по счастию, не покалечена), я прошел через гостиную, свернул к столовой, откуда уже мог попасть к себе.
      Мне не раз случалось заблудиться в квартире, и Жасмен хочет во что бы то ни стало сменить ее, но пусть уж сама ищет другую, раз так упорно возвращается на эти страницы без моего приглашения.
      Впрочем, я и сам упорно возвращаюсь к Жасмен просто потому, что люблю ее. Она в этой истории никакой роли не играет и, может быть, вообще никогда не сыграет, если, конечно, я не передумаю, но предвидеть это невозможно, а поскольку решение мое незамедлительно станет известно, чего ради застревать на такой малоинтересной теме, пожалуй, еще менее интересной, чем любая другая, скажем, разведение крупной рогатой тирольской мушки или доение гладкошерстной травяной вши.
      Оказавшись наконец в своей комнате, я уселся возле полированного шкафчика, который давным - без преувеличения - давно превратил в проигрыватель. Манипулируя выключателем, размыкающим блок-схему, замыкание которой приводит в действие электроприбор, я запустил диск; на нем покоилась пластинка, позволявшая с помощью острой иголки выдирать из себя мелодию.
      Сумеречные тона негритянского блюза "Deep South Suite" вскоре погрузили меня в любимое летаргическое состояние. Все убыстряющееся движение маятников вовлекло солнечную систему в усиленное круговращение и сократило длительность существования мира почти на целый день. Так оказалось, что уже половина девятого и я просыпаюсь, встревоженный тем, что не прикасаюсь своими ногами к соблазнительным ножкам Жасмен; увы, она и не ведала о моем существовании. А я жду ее всегда, волосы ее струятся, как вода на солнце, и мне бы хотелось сладострашно целовать ее и задушить в своих объятиях, только не в те дни, когда она становится похожей на Клода Фаррера.
      "Половина девятого, - сказал я себе. - Слесарь, должно быть, умирает с голоду".
      Мигом одевшись, я сориентировался в пространстве и пошел в ванную. Ее окрестности показались мне заметно изменившимися, будто претерпели не одно стихийное бедствие. Я тут же понял, что все дело в том, что на привычном месте нет труб, и смирился.
      Вытянувшийся вдоль ванны слесарь еще дышал. Я влил ему бульон через ноздри - в зубах у него был зажат кусочек олова.
      Едва ожив, он взялся за дело.
      - Итак, - сообщил он, - основная работа позади, все разрушено, начинаю с нуля. Как будем делать?
      - Делайте как лучше, - сказал я. - Я полностью доверяю вам как специалисту и ни за что на свете не хотел бы малейшим пожеланием сковать вашу инициативу... которая, следовало бы мне добавить, есть исключительное достояние тех, кто входит в сообщество водопроводчиков.
      - Полегче, - посоветовал он. - В общем, я понимаю, но школу я окончил давно, и если вы мне будете голову морочить, я с вами разговаривать не смогу. Прямо удивительно, как это образованным надо всех на свете с дерьмом смешать.
      - Уверяю вас, я преисполнен почтения к вам и самого высокого мнения обо всем, что вы делаете.
      - Ладно, я парень не злой. Вот что: я восстановлю то, что они тут соорудили. Все-таки коллега работал, а слесарь ничего зря делать не станет. Часто говорят: "вон та труба - кривая". В чем дело, не понимают, и, конечно, у них виноват слесарь. Но если разобраться, то чаще всего на все своя причина. Они думают, что труба кривая, а кривая-то стена. Что до нашего случая, я сделаю в точности как было. Уверен, все будет в порядке.
      Я еле сдержался - все и раньше было в порядке, до его прихода. Но, может быть, я в самом деле был не в курсе. Притча о прямой трубе не шла у меня из головы, и я смолчал.
      Мне удалось добраться до своей кровати. Наверху раздавались беспокойные шаги. Люди страшно надоедливы: нельзя, что ли, нервничать, лежа в постели, а не вышагивать нервно из угла в угол? Пришлось признать, что нельзя.
      Жасмен неотступно преследовала меня как наваждение, и я проклинал ее мать за то, что она оторвала от меня Жасмен со злосовестностью, которой нет никакого оправдания. Жасмен - девятнадцать, и я знаю, что у нее уже были мужчины, - тем более у нее нет оснований отталкивать меня. Это все материнская ревность. Я пытался найти другую причину, подумать о какой-нибудь бессмысленной пакости, но мне было так мучительно трудно представить себе ее конкретно как нечто компактное, упакованное и перевязанное красной и белой тесемками, что теперь и я на целый абзац потерял сознание. В ванной комнате голубоватое пламя сварочной горелки окаймляло границы моего сна неровноокисленной бахромой.
      II
      Слесарь пробыл у меня безвылазно сорок девять часов. Работа еще не была закончена, когда я по дороге на кухню услышал стук во входную дверь.
      - Откройте, - сказали из-за двери. - Скорее откройте.
      Я отпер и увидел соседку сверху, в глубоком трауре. По ее лицу было видно, что она недавно перенесла большое горе, и с нее буквально текло на ковер. Казалось, она только что из Сены.
      - Вы упали в воду? - полюбопытствовал я.
      - Простите за беспокойство, - сказала она, - но дело в том, что у меня хлещет вода... Я вызвала водопроводчика, он должен был прийти три дня назад...
      - У меня тут один работает. Может, ваш?
      - Семеро моих детей утонуло. Только двое старших еще дышат, вода пока доходит им до подбородка. Но если слесарь должен еще поработать у вас, я не хочу мешать.
      - Наверно, он ошибся этажом, - ответил я. - Спрошу-ка его для очистки совести. Вообще-то у меня в ванной все было в порядке.
      III
      Когда я вошел в ванную, водопроводчик наносил последний штрих, украшая с помощью сварочной горелки голую стену цветком ириса.
      - Вот так уже сойдет, пожалуй, - сказал он. - Я все сделал как было, только здесь кое-что подварил - это у меня лучше всего получается, а я люблю, когда работа хорошо сделана.
      - Тут одна дама вас спрашивает. Вы не этажом выше должны были подняться?
      - Это ведь пятый?
      - Четвертый.
      - Значит, я ошибся, - заключил он. - Я поднимусь к этой даме. Счет вам пришлют из конторы... Да вы не огорчайтесь. В ванной для водопроводчика всегда работа найдется.