5

Позднее, теплой ночью, они сидели у реки и слушали, как раки перепиливают крепкими клешнями водоросли. Где-то в темном поле рокотал трактор, время от времени вдали мелькали светлые отблески его фар. И река и поле были полны невидимой жизни и тихих, загадочных шумов. То плюхнется с берега лягушка, то рыба плеснет хвостом в тихой, сонной воде. Со злым жужжанием пролетали комары.

Но Димов, погруженный в свои мысли, ничего этого не слышал, его городское ухо было глухим к бесхитростной жизни природы.

— Я не люблю спешить с гипотезами, — тихо заговорил он. — Предпочитаю сначала собрать все возможные факты.

— И все же, по-твоему, какая самая вероятная причина убийства?

— Грабеж, наверное, что же еще? — ответил Паргов. — Он стащил не только деньги, но и сетку с продуктами…

— В том-то все и дело! — воскликнул Димов. — Эта сетка не выходит у меня из головы. Она разрушает все возможные гипотезы. Представь себе, что он убит из мести, ну, скажем, из-за ревности. Допустим, убийца берет деньги, чтобы запутать рас. Но зачем ему сетка с продуктами? С точки зрения психологии это совершенно невероятно…

— Может быть, и так, но не совсем, — отозвался Паргов.

— Почему?

— Потому что ты рассуждаешь логически… А я тебе уже говорил — от наших людей всего можно ожидать. Я не удивился, что у Дыбева не было фуражки. Удивился я тому, что мы ее нашли…

— Неужели обитатели здешних мест настолько примитивны? — недоверчиво спросил Димов.

— Их не зря зовут чудаками — так оно и есть, тебе этого просто не понять…

Человек убил кого-нибудь, а потом ему захотелось поесть котлет… И такие есть на свете…

Димов надолго задумался, его широкое смуглое лицо совсем потемнело.

— Вроде бы действительно есть, — наконец проговорил он. — Только не называй их чудаками. Это настоящие выродки. По-моему, этот убийца — жалкое, отвратительное ничтожество, мелкий грабитель, для которого даже килограмм мяса представляет ценность.

— А раны в живот? Мне кажется, что простому грабителю до такого никогда не додуматься. Не моргнув глазом, он зарежет свою жертву, как зарезал бы петуха, а потом ограбит — и все… По-моему, эти раны — свидетельство личной ненависти и мести…

— Или садизма.

— Ну, это совсем другое дело, — покачал головой Паргов. — Садизм и мелкий грабеж — разные вещи…

Они снова замолчали. Тем временем раки, не интересуясь моральными проблемами, медленно подбирались к ободранным лягушкам, к западне. Раки даже не предполагали, каким коварным окажется их любимое лакомство, так хорошо приготовленное, а люди на берегу, увлеченные своим делом, совсем забыли про них.

— Ну, давай начнем сначала, — вздохнул Димов. — В два часа Евтим Дыбев получил зарплату сразу за целый месяц. Разве случайно, что убийство произошло именно в этот день? Конечно, может быть, и случайно. И все-таки каждая случайность о чем-то говорит. Проще допустить, что кто-нибудь видел, как Дыбев положил в карман деньги. Тот же Кротев, например. После этого Дыбев пошел в город, сделал там необходимые покупки и отправился на вокзал. До отхода поезда еще оставалось время, и он зашел в буфет. А может, он нарочно пришел немного раньше, чтобы выпить. Я просмотрел его записную книжку: всегда в день получки он позволял себе эту маленькую и, кажется, единственную роскошь — выпить пару рюмок виноградной ракии. Первую он выпил у стойки один, а когда принялся за вторую, к нему подошел какой-то приятель. Дыбев расплатился мелочью, потом оба они сели в поезд. Следует предположить, что в течение всего этого времени убийца был где-то неподалеку.

— А почему? — недоверчиво спросил Паргов.

— Но ведь мы же приняли гипотезу о грабеже. Во-первых, убийца в этом случае либо видел деньги, либо знал, что в этот день у Дыбева будут деньги. Во-вторых, естественно, что он следил за своей жертвой. Но, мне кажется, он не пошел бы за ним, если бы они не были знакомы, если бы не знал, где тот выходит. Он заранее знал, что на шоссе у него будет возможность для нападения и убийства. И, может, знал даже то, что Дыбев на этот раз без велосипеда, поэтому его можно будет догнать в любой удобный момент. Отсюда следует заключить, что, по всей вероятности, убийца ехал тем же поездом. Естественно, это не окончательный вывод, но, видимо, самый вероятный. По-моему, отсюда нам и следует начать наши поиски.

— Но ведь в поезде едет бог весть сколько людей… Это все равно что искать иголку в стоге сена…

— Не все равно. Ведь они знали друг друга, значит, убийца кто-нибудь из ближайших сел, а это облегчит поиски. Но пойдем по следам событий. Убийца садится в поезд и сходит на станции Косер. На шоссе ему нетрудно догнать свою жертву. Полагаю, что шли они не вместе. Убийца поначалу держался на довольно значительном расстоянии. Почему? Вполне понятно: если кто-нибудь случайно увидит их вместе, потом подозрения могут сразу же пасть на него. Как он мог бы объяснить тогда исчезновение Дыбева? Кроме того, мы знаем, что убийца завернул в сад, вытащил там кол. А если бы они шли вместе, он не мог бы этого сделать, тем самым он насторожил бы свою жертву.

— Совершенно верно, — кивнул Паргов.

— И вот приближается момент убийства. Убийца видит, что поблизости нет людей, он уже выдернул кол, держит его, скажем, под мышкой. Он прибавляет шаг и настигает жертву. А сейчас будь внимателен, Паргов, мы подходим к самому важному. Ты веришь, что убийца мог подкрасться к своей жертве так, чтобы тот не услышал его шагов? И чтобы не обернулся посмотреть, кто идет? Мне это кажется невероятным…

В конце концов, это не улица в Софии, а глухое поле, поздний вечер, скоро наступит ночь. Даже если нет ощущения опасности, то простое любопытство заставит тебя обернуться…

— Если только этот человек не был глухим, — отозвался Ларгов.

— Да, это действительно нужно проверить, — согласился Димов. — Но человек его возраста обычно хорошо слышит. Шаги ясные, отчетливые, убыстренные. Дыбев оборачивается, и что он видит? Первый вариант: за ним идет незнакомый человек с колом в руке. Даже если мы согласимся, что вид у него был предельно миролюбивый, то все-таки он спешит — в этом уже есть что-то тревожное. Я по себе замечал: человеку, который спешит, всегда уступаешь дорогу, даже из обычной любезности. Дыбев, сознательно или инстинктивно, подождал бы незнакомца, уступил бы ему дорогу. Тогда как же может быть, чтобы убийца ударил его сзади да еще с таким сильным взмахом? Я считаю этот вариант почти невероятным.

Димов с надеждой посмотрел на помощника, но лицо того ничего не выражало.

— Ты не согласен?

— В принципе согласен, — ответил Паргов. — Но представь себе, что Дыбев глубоко задумался.

— Для этого я не вижу никакой особой причины. К тому же у таких людей, как он, первая сигнальная система отлично развита, он услышал бы шаги, даже если бы спал. Но рассмотрим второй вариант — Дыбев оборачивается и видит знакомого ему человека, который дружелюбно улыбается: «Здравствуй, Евтим, никак не могу тебя нагнать!..» Дальше оба идут вместе. Убийца вынимает сигарету, спички, пытается прикурить, отстает на шаг. И тогда изо всех сил ударяет сзади свою жертву.

— Наверное, так оно и было, — пробормотал Паргов.

— А если это было так, нам есть за что зацепиться. Они знали друг друга, могли быть даже из одного села или из соседних. Не исключено, что убийца из Косера, и этот вариант будет для нас самым трудным. Что еще можно о нем сказать?

Бесспорно, это сильный человек, более того — исключительной физической силы. И все же не очень большого роста, если судить по размеру его обуви. Это все, что мы о нем знаем. К сожалению, этого очень мало, чтобы рассчитывать на серьезный успех. Очевидно, мы любой ценой должны найти какие-то новые данные.

— И мы их найдем, — спокойно сказал Паргов. — Ты в этом не сомневайся. Если я не найду эту сетку, можешь считать, что я ничего не смыслю в своей работе.

— Вот в этом-то я и сомневаюсь, — покачал головой Димов. — По-моему, убийца вульгарен и примитивен. Но он не дурак, в этом ты можешь быть уверен. Он хладнокровный и решительный. Как видишь, все его действия обдуманны. Он очень умело заметал следы. Мы даже не можем сказать, в каком направлении он исчез, хотя и вызвали служебную собаку. Более того, Паргов, убийца, наверное, не стал бы тащить с собой сетку с продуктами, если бы не жил где-то поблизости. Он был уверен, что пронесет ее домой и никто этого не заметит.

— Вот тут мне не все ясно, — прервал его Паргов. — Как он принесет сетку домой?

Ведь жена его спросит, откуда он взял чужую сетку. А если даже не спросит, все равно поймет, что сетка взята у убитого.

Димов смущенно заморгал.

— Да, ты прав, — проговорил он немного погодя. — Ты абсолютно прав. Тут, видимо, я основательно напутал. Но тогда зачем он взял сетку? А может быть, он живет один?

— В селе никто не живет один, — покачал головой Паргов. — Это не София, на селе, даже если ты захочешь быть один, — не сможешь… Разве что жена его в курсе дела. Иначе как бы он притащил вещественное доказательство домой?

Димов не знал, что ответить.

— А может быть, это диверсия, — неохотно сказал он. — Кража денег, сетка… Даже эта идиотская фуражка… Очевидно, он взял ее с каким-то намерением. А потом бросил… Но тогда все становится с ног на голову. Гипотеза об убийстве с целью грабежа должна быть отброшена…

— Ничего не нужно отбрасывать. Ведь я тебе говорил уже, что у здешних все не как у людей. Они помолчали.

— Ну, давай вытаскивать ловушки, — нарушил молчание Паргов. — Ты помнишь, где свою поставил?

— Помню, конечно, — уверенно сказал Димов. Но он едва нашел деревянную ручку. А когда поднял ловушку, увидел большущего рака, который висел, зацепившись за сетку огромными клешнями. Пока Димов удивленно таращился на него, тот высвободился и шлепнулся в воду.

— Ушел, чертяка этакий! — выругался Димов. И все-таки три крупных рака, прилепившись к ободранным лягушачьим лапам, остались в ловушке. Димов уложил их в ранец. Освещая себе путь карманным фонариком, показался Паргов. В голосе его слышалось удовлетворение:

— Девять — один лучше другого… А вот этот словно башмак…

— Да… — рассеянно проговорил Димов. — И все же не лучше ли нам идти?

Паргов собрал снасти. Ночь совсем притихла, низко над головами повис темный купол с хаосом блестящих звезд. Пока Паргов заводил свою тарахтелку, Димов не отрываясь смотрел на небо.

— Господи, а я и не знал, что на нем столько звезд! — воскликнул он. — Паргов, как тебе кажется, это нормально?

— Нормально, — ответил Паргов.

Он тоже глянул на небо и удивленно почесал затылок.

— Мм… вроде бы и не совсем нормально…

— Кажется, они того и гляди упадут нам на голову — Эту местность называют Яснец, — отозвался Паргов. — Может, название оттого происходит, что небо очень ясное…

— Только вот наши дела становятся все темнее…

Димов пристроился на заднее сиденье, мопед запрыгал по меже. Далеко справа мерцали огоньки Войникова, желтые и мутные, но на краю села четко проступало синевато-неоновое сияние.

— А что это такое? — с любопытством спросил Димов.

— Кооперативная мастерская, — не глядя, ответил Паргов. — Мастерят из пластмассы разные игрушки и гребешки… И, между прочим, сетки. Тут эти сетки дешевле шпината. Хорошие деньги получают, а то ведь, если будут только одной землей заниматься, пропали. Наша земля бедная, да и мало ее. А люди у нас ловкие, особенно войниковцы.

— Это что, солдатское, что ли, было село?

— Говорят, во время турецкого ига они охраняли дорогу в Сербию. А теперь мастерят детские игрушки. Вот такие дела, глядишь, и мы когда-нибудь окажемся на хозрасчете. И будем делать сахарных петухов или пустышки.

Они выбрались на шоссе, пустынное и темное, хотя не было еще одиннадцати часов.

До самого города они не встретили ни грузовика, ни велосипеда, ни даже телеги. В ночной тишине трещал только их мопед и освещал асфальт слабым светом своей фары.

Городок спал, ресторан давно был закрыт, на площади уныло мигала матовая лампа над дверьми милицейского участка.

Но в участке их ждали новости. Поступили данные экспертизы. Димов внимательно их прочитал. Потом наконец поднял голову. Выражение лица его изменилось.

— Послушай, Паргов! — воскликнул он и медленно начал читать: — «На коре деревянного кола обнаружены тонкие волосинки шерсти домашнего прядения. Следует предположить, что эти волосинки — от пуловера или фуфайки крупной вязки из не крашенной химическим способом пряжи. Цвет их бежевый, может быть, даже светло-коричневый. Не исключено, что это естественный цвет шерсти».

— И это все?

— А разве мало? — возбужденно спросил Димов.

— Меня больше интересует фуражка.

— Нет, на козырьке никаких отпечатков пальцев нет. Очевидно, прежде чем бросить фуражку, он тщательно вытер козырек.

— Ясно, — кивнул Паргов.

— Что ясно?

— Ясно, что убийца не такой дурак, каким мы его считаем.

— Ну а остальное? — удивленно спросил Димов. — Мы теперь знаем, что он был в бежевом пуловере. Я считаю, что бежевые пуловеры не так уж часто встречаются. Но Паргов не разделял его воодушевления.

— Совсем наоборот, товарищ Димов. Именно часто…

— Даже в начале октября? При такой погоде?

— Здесь не очень разбираются, какая погода, они и в августе могут надеть пуловер… Но, разумеется, это не пуловер, а самая обыкновенная фуфайка, которую носят сверху.

Димов убедился, что действительно этот цвет встречается здесь часто. Убедился в тот же вечер, когда Паргов привел его на новую квартиру. Подполковник ждал на кухне, одна щека у него была краснее другой. Он явно только что дремал. Димов с порога уставился на его фуфайку.

— Товарищ подполковник, мы уже знаем, кто убийца, — весело сказал он.

— Кто? — поднял брови Дойчинов.

— Вы.

— Да ну? — спросил Дойчинов. — А как ты это узнал?

— Очень просто — у него такая же фуфайка, как у вас.

— Ну, это уже кое-что, — зевая, пробормотал подполковник. — По крайней мере, знаем, что он был не голый…

Димов из любопытства потрогал фуфайку.

— А цвет шерсти естественный?

— Нет, но шерсть и некрашеная. Женщины, кажется, варят ореховые листья и опускают туда шерсть. Если отвар сильный, то можно получить коричневый цвет. Но женщины предпочитают посветлее…

Вскоре они уже поднимались по скрипучей лестнице на второй этаж.

6

Несмотря на то, что день был трудным, Димов спал отлично, без сновидений.

Проснувшись, он увидел, что комната залита солнцем и сверкает чистотой. Пол, сбитый из обыкновенных некрашеных досок, просто светился. Подсиненные простыни даже потрескивали, так были накрахмалены. Было необычно тихо, утренний свет, холодный и чистый, словно вода, струился в открытое окно. Димову не хотелось думать ни о трупах, ни об убийцах. Ему хотелось выпить теплого молока, густого и кипяченого, и чтобы в миске был накрошен домашний хлеб. Хотелось снова сидеть у реки и слушать, как она тихо шумит у берега… Димов со вздохом встал. Делая утреннюю гимнастику, он прислушивался к мягким тяжеловатым шагам на нижнем этаже. Наверное, хозяева уже поднялись, так что можно спуститься вниз.

В кухне его встретила полная женщина, низкого роста, поседевшая, но с гладкой румяной кожей, словно у двадцатилетней девушки. Одета она была в дешевое ситцевое платье и коричневую кофту. Она улыбнулась и по-свойски сказала ему:

— Ты слышал, как ночью лаяла собака? Вдруг разлаялась, точно бешеная. Я и говорю себе: ну, пропал у человека сон.

— Ничего я не слышал.

— Это не наша собака, соседская… Иногда ее разбирает — то ли хорька почует, то ли крота. Ну и хорошо, что не слышал. Я уже заметила: когда из Софии к нам приезжают, так их пушкой не разбудишь. Вы там, наверное, и поспать как люди не можете.

— Это уж точно.

Она посмотрела на его старый несессер.

— Будешь бриться? Я тебе подогрела воды.

Димов не любил чрезмерной заботливости — внимание затрудняло его гораздо больше, чем его отсутствие. Он намылил круглые щеки и усердно стал их скоблить затупившейся бритвой. Бедность в юношеские годы приучила его к экономии, и он никогда не выбрасывал лезвие, которым можно побриться еще раз. Эта в общем-то бессмысленная экономия стала его второй натурой.

— А где подполковник? — спросил он.

— Поливает цветы во дворе.

Когда немного погодя Дойчинов в самом добром расположении духа вошел в кухню, у Димова создалось впечатление, что тот в основном поливал свои ноги.

— Ну, давай завтракать, — сказал Дойчинов. — А потом подумаем о сегодняшнем дне.

Они выпили теплого овечьего молока, а потом вместе пошли в участок. Паргов уже уехал по делам, но другие сотрудники ждали Димова в комнате дежурного. Димов внимательно оглядел их. Один был слишком разодет. Димов, подробно разъясняя им задание на сегодня, заметил, что этот франт не очень внимательно его слушает.

— Тебя, кажется, зовут Пырваном, — внезапно прервал Димов свои объяснения.

— Пырваном, товарищ капитан… Пырван Мишев…

— Послушай, Пырван, а не пойти ли тебе прогуляться, — предложил Димов. — В это время как раз гимназистки идут на занятия.

В комнате раздался громкий хохот — было очевидно, что Димов попал в цель. Пырван все еще сидел и недоуменно смотрел на него.

— Я тебе говорю совершенно серьезно, — на этот раз строже сказал Димов.

— Иди сначала сосредоточься, а потом уж мы поговорим.

Пырван в замешательстве направился к выходу. Окончив разъяснения, Димов взял карту района и принялся внимательно ее рассматривать. Но карта — это только карта. Нужно все увидеть своими глазами. Здесь будет его поле боя, и надо знать все до мельчайших деталей. Немного погодя он пошел к Дойчинову — попросить машину. Подполковник стоял у окна и рассеянно глядел через пыльное стекло.

— Значит, ты выставил Пырвана, — улыбнулся он, садясь за стол.

— А он что, пожаловался? — осторожно спросил Димов.

— Что же ему жаловаться, если он виноват, — Дойчинов улыбнулся. — Просто так мне сказал.

Димов в замешательстве почесал затылок.

— Извините, товарищ подполковник, а вы ему не родственник?

— Какой родственник? — с любопытством посмотрел на него Дойчинов.

— Ну, скажем, дядя.

— Точно, я его дядя, — рассмеялся Дойчинов. — Интересно, как ты об этом догадался?

— Кто же еще будет жаловаться начальнику, когда сам виноват? Естественно, только родственник…

— Конечно, это так, — кивнул Дойчинов. — Ты прав… Он больше думает о девочках, чем о службе. Но вообще-то он неглупый парень.

— Какое у него образование?

— Ты думаешь, что у него нет образования? Он закончил школу с очень неплохим аттестатом. И все же не пришлось ему учиться в университете. Это, видно, место для других.

— А куда он поступал?

— На литературный…

— Ха-ха.

— Что за «ха-ха»?

— Мне просто стало смешно… Уж не пишет ли он стихи?

— Пишет, и хорошие. Например, о Спартаке.

— Да, понимаю… И о красных эскадронах.

— Ну, ты меня не задевай, парень, мы тоже кое-что понимаем в литературе. Если хочешь знать, в тридцать втором году я играл в «Синих блузах».

На этот раз смутиться пришлось Димову — он понятия не имел, что это за синие блузы. После краткой лекции на эту тему Димов наконец получил разрешение взять машину и вышел. В дежурке он сказал Пырвану:

— Пойдешь со мной.

Пырван энергично вскочил.

В машине они долго молчали. По обе стороны дороги расстилались безлюдные осенние поля. Только иногда мелькали стада овец. Наконец Димов спросил: