- Конечно… Так же, как и тебя…
      - Значит, мы были чем-то вроде подопытных кроликов? - я возмущенно вскочил с кровати. - Впрочем, кроликом был только я. Ты тоже экспериментировала!
      - Становишься злым, - сказала Ада. - Тебе это не идет.
      - Ты любишь его?
      - Естественно…
      - Так как же ты к нему вернешься?
      - Я еще не решила. Да и какое это имеет значение?
      - Имеет.
      - Ты же умница. Не надо упрощать… Отношения между людьми сложней, чем ты думаешь. Того, что сближает их, гораздо больше того, что разделяет… Всегда между ними остается что-то, что является для них сугубо интимным, личным.
      Она притянула меня к себе и обняла. Эти сильные нежные руки были заряжены поистине волшебной силой.
      Я чувствовал себя как в капкане и в то же время как в мягких объятиях моря. Настоящего моря, которого я никогда не видел воочию.
      Мы встречались каждую ночь. И с каждым разом слова и объятия были все горячее, лихорадочнее… Я не понимал, что мучаю ее. Понадобились многие годы, прежде чем я постиг это.
      Последние дни мне очень хотелось повстречать Сеймура, но он как будто прятался от меня. Все-таки однажды я увидел его на тихой флорентийской улице. Он сидел под оранжевым тентом за маленьким белым столиком из гнутого металла. Перед ним стоял стакан с каким-то напитком, красным, как кровь. Увидев меня, Сеймур дружелюбно кивнул.
      Я сел на белый стул рядом с ним.
      - Что это? - спросил я.
      - Гранатовый сок… Вряд ли тебе понравится.
      Он сходил в кафе и вернулся со стаканом сока.
      - Немного горьковато, - предупредил он, садясь. - И терпко…
      Я отхлебнул из стакана. Сок и вправду горчил. Сеймур долго молчал, разглядывая витрины на противоположной стороне улицы. Наконец повернулся ко мне:
      - Тебе нет необходимости идти к нему… Он и так все знает.
      - Откуда? - вздрогнул я.
      - От Ады, разумеется.
      - Она пошла и сказала?
      - Зачем говорить? Без этого видно…
      - В конце концов ты добился своего, - сказал я.
      - Не совсем. Но думаю, что я на пороге…
      - Ты считаешь, он выздоровеет?
      - Уверен… Ему необходим был такой шок… Что-то должно было разбудить в нем живые человеческие чувства. Это для него было нужнее воздуха… И ты отлично справился с задачей…
      - Скажи, зачем ты состроил эту сложную комбинацию? Только для того, чтобы спасти Викторова?.
      Он как-то по-особому прищурился:
      - Хорошо, буду откровенен. Это нужно было для всех троих. Но главным образом для тебя. Неужели ты не понимаешь, что у меня к тебе особая слабость, аж ни к кому другому? Неужели ты можешь представить, что я мог допустить, чтобы ты вернулся на Землю душевно искалеченным? Спустя пятьдесят лет… В конце концов каждый что-то выиграл в результате моей комбинации.
      Он снова засмеялся, на этот раз сухо. Сейчас мне стыдно, что я так мало понимал его. На “Аяксе” он был наиболее уязвимым, наиболее озабоченным, может быть, наиболее испуганным. Самая большая ответственность лежала именно на его плечах.
      - А сейчас эксперимент окончился, мой мальчик! - сказал он. - Ты должен освободить дорогу…
      - А если я не соглашусь? - резко спросил я.
      - Как-нибудь выйдем из положения. Не ты один играешь в эту игру.
      - К сожалению, это не игра, - ответил я с горечью.
      - Знаю! - сказал он. - Знаю лучше тебя. Пойдем-ка лучше побегаем…
      - Бегай один! - бросил я и поднялся из-за стола.
      Через два дня Ада сказала мне то, чего я давно ожидал. Было поздно, около часу ночи. Еще за минуту я почувствовал, что вот-вот она скажет это, - такой она была нежной, такой неспокойной.
      - Навсегда? - спросил я.
      Она ответила не сразу.
      - Ты должен думать, что навсегда. Так будет лучше… Но кто может знать, что в этом мире навсегда?
      - Просто ты хочешь успокоить меня, - сказал я. - Оставить мне маленькую надежду.
      - Не мучай меня! - Она заплакала. - Я отдала тебе все…
      Я ушел на рассвете. Над сосновым лесом занималось утро, белки в упоении носились в темных кронах деревьев. Сильно пахло смолой и лесными цветами - Бессонов превзошел самого себя в это утро. Но я шел как слепой, как тяжелобольной. Действительно, я болел тоской. - Вернувшись к себе, я два дня никуда не показывался. На третий день ко мне пришел Сеймур.
      - Тебя хочет видеть Толя.
      - А я не хочу!
      Сеймур долго молчал.
      - Ладно! - решил он. - Не ходи к нему. Встреча может произойти совершенно случайно.
      - Я же сказал, что не хочу! Зачем тебе это нужно? Еще одно представление?
      - Нужно, чтобы он переступил порог! - взволнованно ответил Сеймур.
      Его тон удивил меня. Похоже, он потерял свое знаменитое самообладание.
      Мне только что исполнился двадцать один год, когда мы понесли вторую тяжелую утрату. На сей раз это был старший геолог “Аякса” Жан-Поль Мара, симпатичный, задумчивый и тихий человек. Он был из числа пяти холостяков звездолета. Несмотря на усилия всего врачебного синклита, он просто угас однажды на глазах у всех. Угас так же тихо, как и жил, не сказав ни слова на прощание. В последние недели он, казалось, утратил всякие связи с “Аяксом” и населявшими его людьми. Мара походил на пришельца из другого мира, случайно попавшего в чужую среду. Он не мог остаться в ней.
      Его смерть потрясла всех. Если кончину Мауро большинство было склонно считать случайной, то сейчас все почувствовали, что болезнь может превратиться в опустошительную эпидемию. Никто уже не мог дать гарантии в том, что “Аякс” не придет к своей цели, как огромный космический гроб, усеянный трупами. Все могло случиться, но мы понимали, что самое невозможное - повернуть звездолет обратно к далекой Земле.
      Бессонов был совсем подавлен.
      - Может быть, в этой беде повинны мои проклятые проекции? - спросил он меня однажды. - Все равно что показывать попавшейся в мышеловку мыши кусочек сыра…
      - Спроси Сеймура.
      - Он слова не дает сказать.
      Нет, дело было не в голографии. Я не мог себе представить “Аякс” пустым и голым. Не мог представить, что, выйдя из дому, увижу не небо, а гладкие белые своды звездолета. Нет, Бессонов не был виноват. Он, быть может, спасал нас от еще больших напастей…
      “Аякс” все так же спокойно летел по бескрайнему космическому океану. Его умопомрачительная скорость не стала причиной каких-либо происшествий. За все время пути радарная установка семь раз подавала сигнал тревоги, и мощные энергетические заряды легко уничтожали непрошеных космических гостей. Наш корабль двигался увереннее и безопаснее, чем когда-то каравеллы Колумба и Магеллана. И тем не менее тревога, поселившаяся во всех сердцах, росла с каждым днем.
      С Толей Викторовым мы встретились в “Итальянском ресторане”, как в шутку называли нашу столовую с южной кухней. Я уже сидел за столом, когда увидел его с синим подносом в руках, уставленным тарелками. Видно было, что его волчий аппетит вернулся к нему после всех передряг последних месяцев. Увидев меня, Толя заметно смутился, но приветливо улыбнулся и сел рядом.
      - Ты немного похудел, - сказал он.
      - Не один я. Циглер держит нас как в школе гладиаторов.
      Циглер был нашим спортивным инструктором. Его шарообразная поблескивающая голова стала для нас настоящим пугалом.
      - Меня он еще не поймал, - сказал Толя. - Но я сам начал тренировки.
      - Чем занимаешься?
      - Боксом, - усмехнулся он.
      - Не представляю тебя в атаке, - сказал я. - Хочешь не хочешь, а придется тебе уходить в глухую защиту.
      - Ошибаешься… Мой стиль - мгновенная контратака! - ответил он, подмигнув несколько глуповато.
      - Как Ада? - поинтересовался я.
      - Хорошо… Намного лучше, чем я ожидал.
      Его добрые синие глаза смотрели на, меня в упор. Но я и ухом не повел. Неожиданно он спросил:
      - Скажи, вы с Сеймуром специально подстроили эту отвратительную комбинацию?
      - Почему ты спрашиваешь меня? Узнай у Сеймура.
      - Этот кретин отвечает точно как ты.
      - Значит, в твоих интересах знать столько…
      Он нахмурился, но нашел в себе силы ответить мне шуткой:
      - Не забывай, что я усиленно тренируюсь.
      - И я тоже. Бегаю на длинные дистанции.
      Целый день после этого разговора я чувствовал себя отвратительно. Такие отношения с людьми были совсем не в моем стиле. Насколько правильнее жили древние! В подобных случаях они набрасывались друг на друга с кулаками или с дубинами, а не вели лицемерно-остроумные разговоры.
      На другой день в моей комнате мягко загудел видеотелефон. Я нажал кнопку и в тот же миг увидел на экране суровое лицо Хенка.
      - Зайди ко мне! - коротко бросил он.
      Когда я вошел к нему, он стоял лицом к огромному иллюминатору. Его массивная фигура показалась мне более ссутулившейся, чем обычно. Услышав мои шаги, Хенк оглянулся. Лицо его было озабоченным и каким-то отрешенным.
      - Садись, - по-свойски сказал комендант, продолжая смотреть в иллюминатор.
      “Неужели он еще не насмотрелся в эту пустоту?” - подумал я.
      Хенк поманил меня к себе:
      - Знаешь, что это за звезда?
      - Которая именно?
      - Вот эта, самая яркая. В левом углу.
      - Не знаю, - смутившись, ответил я.
      Как и все другие, за исключением астрономов, я редко заглядывал за крепкие стены “Аякса”. Очень жутко не только знать, но и видеть, что ты нигде, в пустоте…
      - Это Анкур, - сказал комендант. - Говорит тебе о чем-нибудь это название?.. Быть может, самая интересная звезда нашего неба. Пятьсот шестьдесят лет назад она была сверхновой…
      - Да, припоминаю, читал, - ответил я. - Тогда она произвела настоящую сенсацию.
      - Анкур интересен и в другом отношении, - продолжал Хенк. - Мы пройдем от него довольно близко… Ни от какой звезды мы не будем так близко…
      - Красивая, - сказал я.
      - Да, конечно… То, что ты видишь, - это газовая оболочка. Потому звезда и выглядит такой крупной. Когда мы подойдем к ней на минимальное расстояние, она будет выглядеть как апельсин. Вот тогда я соберу всех вас. Я хочу, чтоб вы почувствовали, что мы летим не в пустоте. Мы летим в огромном живом мире. В мире, в котором пульсирует бесконечная материя. Океан огня и света.
      Я не знал, что он может выражаться столь патетически.
      - А энтропия? - спросил я.
      - Энтропия для дураков! - резко ответил он. - А огонь для Прометеев… Но это звучит немного старомодно…
      - Звучит что надо, - серьезно сказал я.
      - Правильно. Потому-то я и позвал тебя.
      Лишь теперь он посмотрел на меня прямо и цепко - глаза в глаза.
      - Я рассчитываю на тебя в одном деле. Поэтому предупреждаю - никакого расслабления… Ни при каких обстоятельствах. Ты должен быть постоянно готов - начищенным и твердым, как клинок.
      Он в самом деле заинтриговал меня. “Одно дело”? Что это может быть? Пройти рядом с Анкуром на нашей огнеупорной ракете? Хенк, словно угадав мои мысли, улыбнулся:
      - Не ломай себе голову. Это больше, чем ты можешь предположить…
      Я не мог и подумать в эту минуту, что доставлю ему самое тяжелое огорчение, что уязвлю его в самое сердце. Хенк снова уставился в иллюминатор и словно забыл о моем существовании. Я встал и бесшумно вышел. Мне очень хотелось узнать, кому я обязан необычным вниманием коменданта. Не была ли эта встреча одной из бесконечных комбинаций Сеймура? Не считал ли он необходимым помочь и мне каким-либо внезапным шоком? Я знал, что Сеймур и Хенк часто встречаются, часами о чем-то толкуют… Вряд ли о космической энтропии. Скорее о той, что происходит в сердцах людей… А может быть, Хенк, сам вспомнил обо мне?..
      Мне хотелось, чтобы верным оказалось второе.
      Несколько дней спустя я встретил в бассейне Аду. Она снова была в желтом трико, элегантная и гибкая, как всегда. Ада тоже заметила меня, взгляд ее был теплым и ласковым. Я не посмел подойти к ней - так громко и сильно колотилось мое сердце.
 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 
      Мы приближались к цели. Пройдет несколько месяцев, и “Аякс” повиснет в космосе, как дальний спутник Регины. Мы наконец узнаем, был ли какой-нибудь смысл в нашем бесконечном путешествии. Узнаем, есть ли там жизнь. Мы просто жаждали встретить человеческие существа, хотя бы и доисторической эры. Настолько невыносимой стала для нас мысль, что, может быть, мы единственные скитальцы в доступном космосе.
      Последние три года прошли как будто легче. Наш коллектив медиков открыл наконец сильные средства против герметического невроза. Но последняя его жертва была поистине и страшна и тяжела. Один из наших биохимиков, молодой профессор Моргенштерн, покончил с собой невероятным образом. Одетый в скафандр, он выпрыгнул в космос через люк и, открыв шлем, в мгновение ока превратился в сосульку. Все были потрясены. Моргенштерн наконец нашел то, к чему с такой огромной силой рвалась его душа, - бесконечное открытое пространство…
      Мы победили герметический невроз, но главный наш враг - космическая меланхолия - продолжал наносить удары. Еще восемь человек умерло у нас на глазах, и мы ничем не могли помочь им. Шестнадцать человек лежало в летаргическом сне в барокамерах. Когда мы приблизились к Регине, все они постепенно вернулись к нормальной жизни. Даже самое обыкновенное любопытство могло поставить людей на ноги, лишь бы оно было достаточно сильным.
      Я уже не был мальчишкой. За последние годы я превратился в солидного и спокойного научного работника с легкой склонностью к литературе. На моем счету было два серьезных научных труда. Я вырастил морскую свинку чуть ли не с настоящего земного поросенка. Ее звали Тони. Она весила около пятидесяти килограммов и поэтому большей частью лежала возле своего корытца, загадочно смотря на меня глазами альбиноса. Иногда у меня было такое чувство, что она вот-вот заговорит. При всей ее флегматичности у нее был отличный аппетит. И только присутствие Сеймура неизвестно почему выводило ее из равновесия - свинка становилась неспокойной и раздраженно повизгивала.
      - Зачем тебе этот урод? - морщился Сеймур. - Если бы можно было ее хотя бы зажарить на вертеле…
      Свинка вздрогнула и мрачно посмотрела на нас.
      - Тише, - сказал я. - Может быть, она нас понимает.
      - Не удивлюсь, - ухмыльнулся Сеймур. - От урода можно ожидать всего, даже того, что он при удобном случае перегрызет тебе горло.
      - Она меня любит, - возразил я…
      С Адой что-то происходило. Ее ласковый взгляд потерял свою былую жизнерадостность. Он стал намного глубже, и в этой глубине чувствовалась скрытая печаль. Тем не менее она все так же весело и непринужденно болтала со своими друзьями. Все так же нежно заботилась о своем Толе, который, кстати, полностью излечился. Он был, как я уже говорил, океанологом и целыми днями пропадал в своем рабочем кабинете. А в свободное время бешено тренировался. Я ни в коем случае не решился бы выйти против него на ринг.
      И Бессонов как будто поустал. Сейчас не он ко мне, а я чуть не каждый день забегал к нему. Чаще всего он предавался воспоминаниям - о своем детстве, о юности. Об отце, о дедушках и бабушках. Казалось, воспоминания стали основной его духовной пищей. Я подумал было, что это признак старения. Но нет - просто он тосковал по Земле, по табаку для своей трубки, по настоящим земным деревьям и цветам.
      Но работал он по-прежнему самоотверженно. А так как все сюжеты были давно исчерпаны, Бессонов с особой энергией и страстью занимался монтажом. Можно было сидеть на Елисейских полях и наблюдать Вестминстерское аббатство или Ниагарский водопад. Как-то под Новый год он показал нам “бал призраков”, который готовил несколько месяцев из подручных материалов.
      В последнее время я часто заставал его напевающим под нос какую-нибудь песенку. Иногда он аккомпанировал себе на гитаре. Пел он тихо, немного грустно, как-то особенно вслушиваясь в свой хрипловатый, но приятный голос.
      - Володя, - сказал я однажды. - Я слышал одну старую песню…
      - Какую?
      - “Крутится, вертится шар голубой…”
      Лицо его засветилось.
      - Молодец! - воскликнул он. - Я все думал, какую бы песню припомнить. Вот она…
      Он приложил ухо к деке гитары, потрогал струны и, выпрямившись, лихо запел:
      Крутится, вертится шар голубой,
      Крутится, вертится над головой…
      И долго потом звучала у меня в душе эта чудная старая песенка.
      Тормозные реакторы “Аякса” заглохли - мы вышли на орбиту вокруг Регины. Мы были все же довольно далеко от планеты - на видеоэкранах она выглядела, как Луна во время полнолуния.
      Наступил великий час Знания, час отчаяния или надежды. В течение последних дней люди едва прикасались к еде. Все были переполнены тревожным ожиданием. Только Сеймур выглядел вполне спокойным; чуть заметная ироническая улыбка не сходила с его губ.
      - Никаких чертей мы там не обнаружим! Иначе они давно уже вошли бы с нами в радиосвязь…
      - Может быть, они еще не изобрели радио, - парировал я. - Может, они до этого никогда не дойдут. Почему обязательно связывать разум с техникой?
      - При сходных условиях… - начал он.
      - Никакие условия не могут быть совсем схожими, - возразил я. - Представь себе, что у них есть радиосвязь на физиологической основе… Но слабой мощности.
      - Чепуха! - презрительно буркнул он.
      Я хорошо понимал его. Больше чумы он боялся бьющих через край надежд. Он опасался, что разочарование приведет к новой волне душевных заболеваний. И разумеется, был прав.
      Первые же сведения были удручающими. Регина оказалась просто-напросто ледяной пустыней. Правда, имелись и свободные океаны, занимающие около трети поверхности. Но все остальное было покрыто льдом. Специалисты были единодушны - при таких обстоятельствах на Регине не может быть разумной жизни. Даже если в далекие геологические эры и существовала жизнь или даже цивилизация, то она не могла бы устоять против тысячелетнего процесса оледенения.
      Так говорили специалисты. Это было логично, но никому не хотелось верить в это. Почему бы и не уцелеть разумным существам? Ведь они могли жить как амфибии в океане…
      Наши телескопы были достаточно мощными, но в их объективы не попадало ничего, кроме сугробов и ледяных образований. Фотографии были просто обезнадеживающими - они ничем не отличались от земных арктических снимков.
      Но некоторые данные были удивительны. Прежде всего атмосфера: она была намного тоньше и разреженнее земной, но зато очень богата кислородом. И температуры были не так уж низки - минус десять-пятнадцать градусов на экваторе днем. Были запущены три зонда, два из которых вернулись на “Аякс”. Первый установил наличие бактериальной среды на поверхности планеты. Другой принес пробу из океана - она была чрезвычайно богата планктоном и низшей растительностью. Третий зонд, снабженный телепередатчиком, остался на планете.. Днем и ночью возле экранов дежурили специалисты. И они увидели потрясающие вещи - какие-то темные гладкие предметы двигались возле поверхности и в глубине океана - что-то вроде подлодок или гигантских рыб. Однажды какие-то странные белые предметы пролетели в воздухе - может, хлопья снега, поднятые ветром, а может, и птицы.
      Научный совет “Аякса” был совершенно сбит с толку. Ни одна гипотеза не давала удовлетворительного объяснения виденного. Медленное и постепенное остывание планеты из-за уменьшения активности здешнего солнца предполагало совсем иную картину. И все же факты оставались фактами. Очевидно, в океане имелось изобилие растительности, которая выделяла кислород. И, по всей видимости, существовала какая-то жизнь - может быть, рыбы и даже млекопитающие, которые легко переносили оледенение.
      Дела совсем запутались, когда в следующих пробах были обнаружены некоторые вирусы, обычно связанные с более высокими формами белкового обмена. Мы попали на планету, очень похожую на нашу и все-таки резко отличную от Земли.
      Подошло время сделать решительный шаг - послать на Регину одну из наших ракет с экипажем. На борту у нас было всего три ракеты - самая большая на десять мест. Оставалось выяснить, не будет ли бактериальная и вирусная среда планеты опасной Для человека.
      После некоторого разочарования население звездолета вновь оживилось. Каждый лихорадочно занимался по своей специальности, обрабатывая пробы. Я включился в группу биологов. Никаких неожиданностей не случилось. И клеточный и молекулярный состав проб ничем не отличался от земного. Те же самые аминокислоты, те же молекулярные цепочки, тот же обмен, г0 же размножение. Не произошло ни малейшее сенсации. Теоретически ни вирусная, ни бактериальная среды не могли быть опасны для людей. Но все это надлежало проверить и практически. Что касается состава воздуха, атмосферного давления и силы, гравитации - ничего лучше нельзя было и желать. Мы должны были чувствовать себя почти как на Земле.
      “Аякс” продолжал обращаться вокруг Регины. Большая белая планета ярко светилась. Совсем как наше Солнце, пылала в черноте Сигма. Первая к звезде планета, как мы и ожидали, оказалась почти копией нашего Меркурия. Третья - как Сатурн. Не оставалось сомнений, что Регина - наша единственная надежда.
      Однажды вечером меня неожиданно вызвал Хенк. Я ни на минуту не забывал о нашем последнем разговоре. Но не забыл ли о нем комендант? До сих пор никакой особой задачи на меня не возлагали.
      Я застал Хенка в хорошем настроении. Слегка возбужденный, он прохаживался по своему просторному кабинету. На этот раз он пожал мне руку - очень сердечно, даже несколько торжественно, как мне показалось.
      - Только что окончилось заседание совета, - сказал он. - Есть для тебя хорошая новость.
      Я молчал в полном недоумении. Новости бывают разные.
      - Совет решил послать на Регину нашу ракету “Фортуна” с экипажем из восьми человек… Командиром назначен ты.
      Все, что угодно, я ожидал услышать, только не это. Он, наверное, заметил удивление на моем лице, потому что поторопился сказать:
      - Ничего удивительного в этом нет! Ты самый молодой, это верно. Но в то же время ты больше других сохранил физические и духовные силы…
      - Хорошо, - подчинился я. - А кто остальные?
      - Пилотом будет Зверев; надеюсь, ты с ним хорошо знаком?
      Да, я хорошо знал его. Этот сухой, жилистый сибиряк, высокий, как мачта, провел полжизни в Заполярье. Вторым членом экипажа был Кастелло - сильная и интересная личность, бывший директор одного из крупнейших африканских заповедников. Правда, шанс обнаружить на Регине слона или жирафа равнялся нулю, но главным достоинством Кастелло была привычка к суровой жизни среди природы. Не напрасно шутили в его адрес, что он может пощекотать самого свирепого крокодила. В экипаж, естественно, был включен и Толя - как океанолог. Но совершенной неожиданностью для меня оказалось то, что полетит и Сеймур. На следующий день наш телепередатчик на Регине неожиданно угас. Это нас сильно озадачило. Дежурная группа утверждала, что техническое повреждение исключено. Наблюдатели успели заметить, что на передатчик свалилось нечто белое, как сугроб, хотя, по всем данным, кругом не было ни снежных наносов, ни льдин.
      На Регину был послан новый телезонд, но и ему не удалось раскрыть тайны. Холодная пустыня была такой же немой и необитаемой, а замолчавший передатчик одиноко торчал среди ледяного поля. Только в океане иногда появлялись темные пятна, но нам ни разу не удалось засечь их локатором. В конце концов мы решили, что они не имеют отношения к животному миру.
      “Фортуна” “приземлилась” легко и плавно. Мне, как командиру, выпала честь первым ступить на лед Регины. Никогда не забыть эти прекрасные минуты. Я стоял, изумленный среди белой сияющей пустыни, не смея вздохнуть - такой. чистотой и спокойным величием дышала равнина. Наверное, я забыл настоящий цвет земного неба, но то, что я видел сейчас, показалось мне несравненно более нежным и теплым. Особенно поразило меня солнце - настоящее яркое тропическое солнце, повисшее в зените. Я не ощутил никакого холода. Чувствовал только свежесть воздуха, необычайную легкость своих первых шагов. По трапу “Фортуны” спустился Зверев, его глаза излучали восторг.
      Мы тут же принялись за дело. Надо было спустить сани, дом, весь остальной багаж.
      По программе первого дня мы втроем с Толей и Кастелло должны были съездить к океану - километров за двадцать от места приземления. Мы отправились на четырехместных санях с большим багажником. Сани были закрытыми, с прозрачными стенками. Запаса топлива для плазменного двигателя хватило бы на пару тысяч километров. Перед самым отъездом Кастелло сунул в багажник какой-то футляр.
      - Что это? - спросил я.
      - Как что?.. Удочки.
      - Ты думаешь половить рыбу?
      - Мне не приходилось видеть океан без рыбы, - уверенно сказал он.
      - А если в этом водятся гремучие змеи?
      - Справимся как-нибудь.
      Мы опустили герметический люк и тронулись под прощальные восклицания остающихся.
      Кругом расстилались ледяные поля, покрытые тончайшим налетом снега. Изредка встречались неровности и ледяные холмы - вот и все. Пустыня оставалась пустыней, без каких-либо признаков жизни. На нежной пелене снега были бы заметны даже мышиные следы.
      Потом мы стояли на берегу океана и затаив дыхание смотрели на бескрайнюю водную ширь. В’ глубокой синеве словно было что-то искусственное, химическое, как раствор синьки. Ни единая волна не бороздила поверхность. Ближе к горизонту океан казался почти черным; это придавало ему весьма зловещий вид. Пока Толя брал пробы, Кастелло ловко собрал удилище. Тонкая леска была очень крепкой - на ней можно было выволочь на берег и моржа.
      - А наживка? - спросил я.
      - Рыбе - рыбу, - улыбнулся он.
      И показал мне кусочек розовой лососины - отлично законсервированной, приятного свежего цвета.
      - Немного солоновата, - сказал Кастелло. - Но будем надеяться, что здешняя рыба не очень привередлива.
      Он взмахнул удилищем. Было видно, что он хороший рыбак, - наживка упала в пятидесяти метрах от берега.
      Не прошло и двух минут, как поплавок резко ушел в воду. Когда я взглянул на Кастелло, его лицо было белым от волнения.
      - Что-то есть! - воскликнул он, бесконечно удивленный.
      - Ты уверен?
      - Совершенно точно. Я чувствую, как тянет…
      Мы с Толей были взволнованы не меньше, го бы ни оказалось на крючке, это будет первым внеземным животным, которого увидят глаза человека. Кастелло довольно медленно крутил катушку, очевидно, наслаждаясь рыбацкой удачей. В этот момент мне хотелось лягнуть его.
      - Нельзя ли побыстрее?
      - Спокойно, - ответил Кастелло. - Оно не убежит…
      К нашему удивлению, он вытащил обыкновенную рыбешку. Ну, не совсем обыкновенную - она была совершенно черного цвета, с маленькими розовыми пятнышками на спине, как у форели. Кастелло изучал ее около десяти минут, особенно внимательно рассмотрев жабры и зубы.
      - Просто рыба! - наконец констатировал он. - Проделать такое путь из-за обыкновенной рыбешки!..
      Он поменял крючок на новый, размером с человеческий палец. На крючок насадил только что пойманную добычу.
      - Посмотрим, что будет сейчас, - пробормотал он.
      На этот раз мы прождали около получаса. Я начал было отчаиваться, когда Кастелло снова энергично подсек улов. По его горящим глазам я понял, что на этот раз удача больше.
      - Крупная! - подал он голос. И тут же добавил: - Не меньше тюленя.
      Наконец то, что так яростно билось на крючке, шлепнулось на лед. Вид этого существа изумил нас. Это было что-то черное, с короткой блестящей щетиной, похожее одновременно на выдру и на маленького тюленя. Но голова его была совершенно рыбья.
      - Вот так штука! - после тщательного изучения зверя сказал Толя. - Это млекопитающее. Дышит жабрами, а потомство кормит молоком, как обыкновенная кошка. Похоже, этот океан полон чудес…
      - Пора ехать! - сказал я. - Нарушаем график.
      Забрав добычу, мы тронулись в путь. На этот раз мы скользили на запад, в сторону заходящего солнца. Кастелло связался с базой - там все шло нормально.
      Ледяная равнина простиралась перед нами по-прежнему безжизненная и однообразная. Мы были достаточно возбуждены и не обращали на окрестности никакого внимания. Говорили только об океане, о тайнах, которые он скрывает. Особенно радовало нас то, что мы обнаружили млекопитающее, хотя бы и с жабрами. Толя предполагал, что в океане непременно есть и другие животные - более высокого вида.
      - Может быть, вся эволюция прошла у них в океане, - говорил он. - А суша всегда была пустыней…
      - Похоже, что это не так, - сказал Кастелло. - Глуши двигатель! Но на тормоза не жми……
      Я выключил мотор. Сани продолжали бесшумно скользить по инерции…
      - Что такое?..
      - Глядите! - сказал он чуть ли не шепотом, словно боясь спугнуть кого-то. На небольшом ледяном холмике, немного правее нас, сидело удивительно знакомое существо. То была просто-напросто собака. Правда, она немного смахивала на гиену - такая же грива торчала у нее на шее - и все-таки собака.
      - Что за чертовщина! - воскликнул пораженный Толя, созерцая чудо, неподвижно восседавшее на льду. - Может быть, у нас начались галлюцинации?
      - Заводи! - сказал Кастелло. - Подъедем к ней…
      Двигатель негромко заурчал, сани легко заскользили по склону холмика. У меня было такое чувство, что собака смотрит мне прямо в глаза - испуганно и зло. Когда мы были от нее в десятке метров, она вдруг отвратительно взвыла и бросилась удирать. Я выжал педаль скорости, сани рванулись и полетели по льду. И все же наша попытка догнать беглянку провалилась. Животное бежало с необыкновенной скоростью - около семидесяти километров в час. Это было бы пустяком для саней, если бы не началось неровное поле, усеянное ямами и ледяными глыбами. Не было никакого смысла ломать себе шею из-за простой собаки. Кастелло открыл люк и схватился за оружие.
      - Оставь! - крикнул я. - У нас будет время поймать ее.
      Кастелло захлопнул люк, я уменьшил скорость, чтобы развернуться.
      Собака скоро пропала из виду.
      Я сориентировался и поехал в сторону базы. Долго молчали.
      - Чем же может здесь питаться собака? - задумчиво произнес Кастелло.
      - Это дикая собака, - ответил я. - А они, как известно, питаются более мелкими и слабыми животными…