Ах, это доброе, старое время…
      Как, черт возьми, хочется курить! Но пепельницы поблизости не видно. Если она закурит, то очень может быть, в следующую минуту в комнату ворвется Молли с ведром воды в руках.
      Много ли, мало ли, но до сих пор говорила одна Габриэль. Неожиданно Остин стал издавать какие-то звуки, и она поняла, что он тоже старается с ней общаться. Габриэль пришло в голову, что он пытается спросить ее о том, как она живет. Он хотел знать, какие еще деяния, помимо подвига с поступлением в вечернюю школу, она совершила в этой жизни.
      Курить захотелось еще больше – хоть кричи.
      Слазив в сумочку, Габриэль достала пакетик с жевательной резинкой, предложила пластинку Остину, а когда он, помотав головой, отказался, сунула ее в рот и принялась усиленно работать челюстями.
      – Тебе интересно, чем я занимаюсь сейчас? – для верности спросила она.
      Ответить на этот вопрос искренне она бы не смогла. Как, в самом деле, сказать старшему брату, что ты зарабатываешь себе на жизнь стриптизом? С другой стороны, он, может быть, не столь консервативен, как кажется? Одна старая дама, что жила с ней в доме этажом выше, узнав, что Габриэль танцует стриптиз, даже выразила по этому поводу восхищение.
      – Стало быть, тебя интересует, что я сейчас делаю? – повторила Габриэль. Врать ей больше не хотелось, хотя по этой части она была настоящим спецом. – Да как сказать? Берусь то за одно, то за другое. Кручусь, одним словом.
      Трудно было придумать тему, которая могла бы заинтересовать их обоих. Ведь они такие разные. Если честно, то большинство значительных, интересных и забавных событий в ее жизни было связано с мужчинами, походами в бар, выпивкой и танцульками. Когда же очередной мужчина ее бросал, в душе у нее поселялась чувство пустоты и безысходности. По счастью, это скоро проходило…
      Чтобы подыскать тему для разговора, Габриэль порылась в памяти, вновь возвращаясь мыслями к их с Остином общему прошлому. Неожиданно ей вспомнилась история, которая в свое время была одной из ее самых любимых.
      – Помнишь, как мы были маленькими и обедали в одном ресторане? По моему наущению ты за обедом защемил «молнией» на джинсах конец скатерти. А когда встал, стащил скатерть и все тарелки со стола на пол!
      Момент и впрямь был классный.
      – Когда мы вернулись домой, нам попало по первое число, но дело, как говорится, того стоило!
      Остин расплылся в улыбке и согласно кивнул.
      – А помнишь, как в свой первый день в школе я то и дело сбегала от учительницы и неслась в класс, где занимался ты? В конце концов учительница разрешила мне остаться в твоем классе до конца учебного дня!
      Разгоряченная воспоминаниями, Габриэль неожиданно развеселилась. Остин больше не казался ей чужаком. Он снова стал для нее таким же близким, как и прежде. Вспоминая забавные случаи из детства, она до такой степени вошла во вкус, что не заметила, как Остин уснул. А ведь Молли предупреждала ее, что Остин быстро утомляется… Незачем ей было сидеть у него так долго.
      Габриэль встала с места и подошла к его креслу.
      – Будь здоров, Остин, – прошептала она.
      Во сне складки у него на лице разгладились, и он еще больше напомнил ей того задорного подростка, с которым она когда-то была очень дружна.
      Инсульт, который у него случился, в определенном смысле был «заслугой» их отца. Это он вечно подстегивал Остина, заставляя его думать об успехе, успехе любой ценой. Папаша требовал от него свершений, которых не смог бы добиться и супермен – не то что Остин. Не зная характера и возможностей сына, он неустанно, день за днем на него давил. А в том мире, где они обитали, наград за промежуточные успехи не полагалось – одни только колотушки за неудачи. Ставка делалась только на максимум. Ценой невероятного напряжения воли и всех своих сил Остин добился того, что неудач – в узкопрактическом смысле этого слова – у него становилось все меньше. И вот вам, пожалуйста, результат.
      Когда Остину было девять или десять, папаша поставил его в угол и продержал так всю ночь. А все потому, что на контрольной по математике он не решил одной задачи. Всего одной из десяти – подумать только!
      И мать ничем не могла им с Остином помочь. Она бессловесной тенью бродила по дому, пребывая где-то на окраине их жизни и крайне редко с ней соприкасаясь. Только много позже Габриэль поняла, что их мать была безвольной и не очень умной женщиной. Но папаша ничего против этого не имел. Ему нравилось доминировать над всем и вся в том мире, который он сам же и создал.
      Однако назвать их мать глупой тоже было бы неверно. Поскольку в один прекрасный день она сбежала из дома и никогда там больше не объявлялась. Габриэль пришла к выводу, что она встретила какого-то богатого парня, потому что поначалу они получали от нее открытки из разных экзотических уголков земли. Но со временем поток открыток стал иссякать, а потом и вовсе прекратился. Мать не присылала им поздравлений даже на день рождения и Рождество.
      Тогда их отец сказал, чтобы они забыли о матери, вычеркнули ее из памяти. Узнав, что мать больше к ним не вернется, Остин заплакал. Габриэль прежде никогда не видела, чтобы он плакал. Даже когда папаша награждал его тумаками. С тех пор, правда, он больше не плакал. Ни разу.
      Стоя у двери комнаты, Габриэль вспоминала, как в дальнейшем сложилась их жизнь. Все свое внимание папаша перенес на сына. Зажал в своих железных когтях и не отпускал. Так, из-за его патологической склонности к совершенству и привычки все мерить по самому высокому, «гамбургскому», счету, Остин был лишен детства.
      Шаги и шум в прихожей напомнили Габриэль, что ей пора уходить. Остин спал, как младенец. Когда, интересно знать, она увидит его снова? Может быть, опять лет через десять?
      От внезапно нахлынувших на нее чувств у Габриэль перехватило горло, а перед глазами все стало расплываться от слез. Тряхнув головой, чтобы избавиться от печальных мыслей, она подхватила сумку и решительным шагом вышла из комнаты.
 
      Марк не уставал повторять себе, что ему надо держаться от Молли подальше. Хотя бы некоторое время. Тем не менее, узнав, что Молли забрала мужа из больницы, он не смог устоять перед искушением и в первый же свободный день заехал к Беннетам: уж очень ему хотелось выяснить, как поживает Молли после воцарения в доме Остина.
      По его мнению – а он судил по выражению ее лица и печально поникшим плечам, – дела у нее шли не самым лучшим образом. Было только три часа дня, а Молли уже выглядела утомленной до крайности.
      Думать о том, что Молли не имеет ни минуты покоя и выбивается из сил, чтобы угодить Остину, который не стоит ее мизинца и никогда не оценит ее по достоинству, ему было неприятно.
      – Ну ты как – держишься? – спросил Марк сразу после того, как Молли впустила его в дом.
      Она закрыла за ним дверь и вздохнула.
      – Держусь. Хотя, надо признать, мое пребывание здесь Остина не слишком радует.
      – Возможно, тебе стоит все переиграть? Какого черта надрываться ради этого типа? Почему, к примеру, тебе не нанять какую-нибудь женщину?..
      – Марк, прошу тебя… – сказала Молли, поднимая руку. – Я должна пройти через это сама.
      Марк мог ее понять. В принципе, он хорошо понимал других людей – в этом-то и заключалась его главная проблема. Он был, что называется, всеобщей жилеткой, в которую плакались все кому не лень.
      В холле хлопнула дверь, а потом послышался дробный перестук дамских каблучков. Марк повернул голову и увидел женщину в тесной, облегающей юбке, красном кожаном пиджаке и с большими, в виде колец, серьгами в ушах. Ее светлые волосы были особым образом подстрижены и спускались на плечи в виде неровных прядей. Беспорядок, впрочем, был кажущимся. Каждая из этих прядок была зафиксирована на нужном их обладательнице месте с помощью лака для волос. По мнению Марка, эта женщина относилась к разряду тех особ, которых его мать именовала шлюхами.
      Как, интересно знать, подобная женщина оказалась в доме Молли? И что она здесь делает? Эта дама с вызывающей внешностью на фоне застилавших навощенные полы дорогих ковров и комнат, заставленных антикварной мебелью, казалась абсолютно чужеродным элементом.
      Неожиданно он услышал прерывающийся от волнения голос Молли:
      – Познакомься, Марк. Это сестра моего мужа Габриэль.
      Сестра Остина? Удивлению Марка не было предела. Он не мог поверить, что у этого консервативного, наглухо застегнутого на все пуговицы бизнесмена такая сестра. Как говорится, полная его противоположность. За исключением имени, конечно. Габриэль – подумать только! Видимо, в роду у Беннетов существует традиция награждать своих отпрысков экзотическими, помпезными именами.
      Некоторым женщинам ужасно нравится при знакомстве пожимать руки. И Габриэль, без сомнения, относилась к их числу. Марк обратил внимание, что кожа у нее на ладони горячая и сухая. От Габриэль пахло сигаретами. Этот неприятный, пропитавший ее одежду запах не мог отбить даже резкий и пряный аромат ее духов.
      Габриэль не сразу отпустила его руку. Прежде она внимательно, с ног до головы его оглядела. Марк не мог отделаться от ощущения, что ее тяжелый, пристальный взгляд его раздевает. Этот откровенный взгляд заставил Марка содрогнуться от возбуждения, хотя в своей повседневной жизни он всячески стремился общения с похожими на Габриэль женщинами избегать.
      Габриэль выпустила наконец руку Марка из плена.
      – А я и не знал, что у Остина есть сестра, – сказал он и тут же пожалел о своих словах. Говорить такое невежливо и бестактно. Теперь она подумает, что в этом доме никогда не упоминали ее имени – по крайней мере, в его, Марка, присутствии. На самом деле так оно и было.
      Она улыбнулась.
      – Нельзя сказать, что все здесь от меня без ума. Правда, Молли?
      Габриэль обладала низким, чуть хрипловатым голосом. По всей видимости, потому, что много курила. Марк ненавидел сигареты. Правду говорят, что люди, которые бросили курить, становятся ярыми противниками никотина. Марк сам бросил курить четыре года назад, а потому выступал за скорейшее запрещение курения по всей стране. Он считал, что если уж ему удалось покончить с этой привычкой, то и всем остальным это тоже вполне по силам.
      Марк едва удержался от того, чтобы не спросить Габриэль, не пробовала ли она антиникотиновый пластырь или жевательную резинку с аналогичным наполнителем.
      Молли переводила взгляд с одного нежданного гостя на другого.
      – Хотите кофе? – спросила она, чтобы сказать хоть что-нибудь.
      – Только не я, – сказала Габриэль, которой, казалось, прямо-таки не терпелось побыстрее убраться из дома ее брата, что она через секунду и подтвердила: – Мне пора идти. – Потом, звякнув украшавшими ее руку многочисленными браслетами, она взглянула на часы и добавила: – У меня назначена встреча с одним человеком.
      Повернувшись на каблуках, она вышла из дома, оставив на память о себе резкий аромат духов и стойкий запах сигаретного дыма.
      Марк оставался в доме, пока в гостевой комнате не завозился Остин, требуя к себе внимания.
      Жаль все-таки, что его хватил удар. Это резко изменило не только его жизнь. Когда Молли сбежала из дому, Марк, хотя и скучал по ней, был очень рад, что она избавилась наконец от своего ублюдка-мужа. Он даже начал подумывать о том, чтобы съездить во Флориду и ее навестить. Несколько раз он представлял себе во всех подробностях, как они вместе лежат на пляже или плещутся в голубых волнах океана. Его мечты чем-то напоминали идиллическую сценку из известного романа «Отсюда – и в вечность». Там герои, удалившись от всех, тоже беззаботно плескались в океане и загорали.
      Из комнаты донесся приглушенный дверью стук. Остин упал, что ли?
      Молли вскочила с места.
      – Пойду посмотрю, что там с Остином.
      – Я пойду с тобой, – предложил Марк. – Тебе может понадобиться помощь.
      – Пойдешь – только хуже сделаешь. Узнав, что ты все это время был здесь, он с ума сойдет от злости.
      На самом деле Остин в открытую своего недовольства по поводу присутствия в их доме Марка никогда не выражал. С другой стороны, какому мужу понравится, если рядом с его женой вечно отирается какой-то парень?
      – Ладно, – сказал Марк. – Но если что случится, звони.
      Она согласно кивнула и, потрепав Марка по плечу, направилась к мужу. Марк же вышел из дома и едва не столкнулся с Габриэль. Она сидела на ступенях крыльца и плакала.
      Он, воспользовавшись оставленным ею узким проходом, попытался осторожно ее обойти. Габриэль подняла на него глаза.
      Что и говорить, зрелище было не из приятных. По лицу у нее была размазана тушь, а из глаз двумя ручьями текли слезы. Мгновенно от него отвернувшись, она открыла сумочку и стала шарить в ней рукой. Не сумев найти того, что искала, Габриэль, продолжая всхлипывать, высыпала содержимое сумки на заасфальтированный пятачок у себя под ногами.
      Сам того не желая, Марк узрел тайны ее ридикюля. На асфальт вывалились губная помада, косметичка, какие-то таблетки, трусики в полиэтиленовом пакете, упаковка презервативов и бог знает что еще. Так и не обнаружив в этой куче нужной для себя вещи, Габриэль чертыхнулась себе под нос и стала укладывать свое барахлишко обратно.
      Только в ту минуту, когда она вытерла нос рукавом, Марк наконец понял, что, собственно, она искала. Бросившись к своему автомобилю, он сунул руку в открытое окно, вынул из «бардачка» пакетик с бумажными носовыми платками и поспешил назад к крыльцу.
      – Возьмите.
      – Спасибо…
      Положив пакет на колени, она извлекла из него два платка. С помощью первого высморкалась, а вторым стерла с лица размазанную по нему косметику. Пока Габриэль приводила себя в порядок, Марк расположился рядом с ней на ступеньках.
      – Остин так ужасно выглядит… – объяснила она причину своих слез, швыряя использованные платки себе под ноги. – А ведь какой был в детстве озорник и выдумщик! Находил, к примеру, дождевого червя и делал при мне вид, будто разжевывает его и глотает. Доводил меня этим чуть ли не до истерики. Старшие братья все такие – любят поиздеваться над младшими сестрами…
      Этот экскурс в прошлое, приоткрывший завесу над неизвестными прежде особенностями характера Остина, заставил Марка в изумлении покачать головой. Хотя, если разобраться, удивляться тут было нечему. Такое случалось с ним сплошь и рядом. Стоило только ему возомнить, что он знает о том или ином человеке все или почти все, как происходило нечто, напрочь перечеркивавшее его прежние представления, и ему оставалось только признать, что человеческая натура – вещь непостижимая, и он, Марк, ни черта в людях не смыслит.
      Габриэль шмыгнула носом, подняла с асфальта скомканные бумажные платки и зажала их в кулаке.
      – Наш отец работал преподавателем физики в колледже городка Сидар-Рэпидс. Работу свою он терпеть не мог и относился к разряду обозленных на весь свет непризнанных гениев, которым не удалось добиться признания и которые вследствие этого возлагали все свои надежды на отпрысков. Он хотел, чтобы его дети достигли блистающих вершин успеха, которых не было дано достичь ему. По этой причине он насел на Остина, желая сделать из него свое более удачливое подобие. Ценой больших усилий ему удалось вколотить в него кое-какие свои качества: брат стал самоуверенным, суровым и непреклонным человеком и оставался таким, по крайней мере, внешне, вплоть до самого последнего времени. Вот почему мне было так больно смотреть на него нынешнего. После инсульта Остин превратился в настоящую развалину, жалкое подобие того, кем он был…
      Габриэль открыла сумку и стала запихивать в нее грязные, скомканные бумажные платки.
      – Ну а вы сами? – спросил Марк. – Вы тоже стали суровой и непреклонной?
      Габриэль хохотнула.
      – Ну нет. Как говорится, бог миловал. Я старалась папаше не поддаваться, и он скоро понял, что тратить время и силы на мое перевоспитание не стоит. С тех пор я словно перестала для него существовать. Но Остину он основательно подпортил мозги.
      Марк подумал, что попытка Габриэль отделаться от удушающей опеки отца далась ей не так-то просто и сильно на ней сказалась. Работая психиатром, он не уставал поражаться тому, какое количество людей было, по сути, лишено детства. Их было так много, что так называемое «нормальное» детство можно было посчитать отклонением от правила. Без сомнения, человеческая жизнь – это минное поле и никак не иначе.
      Габриэль поднялась и одернула короткую юбку. Теперь, без косметики, она выглядела не в пример лучше. Казалась моложе и куда миловиднее, чем прежде.
      Возвращая Марку мятую пачку с бумажными платками, она сказала:
      – Большое вам спасибо.
      Когда Марк был маленьким и ему случалось переживать обиду или какое-нибудь детское горе, мать всегда кормила его мороженым. Марк на собственном опыте убедился, что это лакомство – лучшее на свете успокаивающее средство.
      – Не хотите ли сходить в «Дэйри Дилайт»? – спросил он, упомянув популярное кафе-мороженое.
      Габриэль посмотрела на него с таким удивлением, что можно было подумать, будто ее ни разу в жизни в подобные заведения не приглашали. В следующую минуту, однако, она улыбнулась, продемонстрировав мелкие и довольно белые для заядлой курильщицы зубы.
      – Почему бы и нет? Мне нравится ваша идея…

Глава 10