Руламан

И она упала на землю без чувств.

Гора, на северном склоне которой лежала пещера Тулька, тянулась на юг до крутого мыса, оканчивавшегося высокой отвесной скалой. Лишь вблизи можно было различить посередине ее круглое темное пятно. Это был вход в пещеру Стаффа, известный только айматам Тульки, так как с давних пор дикий виноградник разросся среди трещин скалы и закрыл его. Едва заметная тропинка, заросшая кустарником, вела по крутому уступу, висевшему над равниной. Отсюда с помощью приставленной лестницы или ствола дерева можно было взобраться в пещеру. Старуха была права, говоря, что здесь она никогда не будет открыта калатами. От отверстия, через которое едва мог пролезть человек, узенький, неудобный коридор спускался в небольшую, довольно сухую пещеру с куполообразным сводом. Айматам приходилось довольствоваться светом, проникавшим со стороны входа, так как разводить огонь в пещере было бы не безопасно: дым, выходя из отверстия, мог бы привлечь внимание калатов и выдать беглецов. Обу и оставшийся в живых аймат перенесли в пещеру Парру и раненого Руламана, все еще не приходившего в сознание. Всевозможные съестные припасы, шкуры, оружие и даже драгоценности были снесены туда же. Каждый вечер слышался стук и появлялась Ара; она приносила старухе воды, садилась около нее и оплакивала вместе с нею обрушившееся на айматов несчастье, и Руламана, лежавшего бледным и неподвижным у ног старухи. Айматы Тульки все еще не имели никаких известий о калатах. Обу часто пробирался на скалу Гуллаб и смотрел оттуда в долину Нуфы. Деревня казалась вымершей, и по тропинке к замку лишь изредка проходили люди. Все работы прекратились, а из лесу постоянно поднимался густой дым, очевидно, от сжигаемых трупов. Обу ходил на разведку и к пещерам Гука и Налли. Там он нашел всего несколько мужчин, избегнувших кровавой бойни, несколько старух, женщин и множество детей, не принимавших участия в празднике. Все были погружены в полное отчаяние и, лишившись вождей, молчаливо ждали своей участи.

Ара спрашивала Парру, что им предпринять: не соединить ли обитателей всех трех пещер вместе? Но осталось так мало мужчин и, напротив, так много старых женщин и маленьких детей, что этот план казался неисполнимым. Старуха не давала никаких советов. С болезнью Руламана все ее душевные силы и все надежды, казалось, рухнули, так как он был светом ее глаз и, как она была уверена, будущим спасителем айматов. Прошла неделя после праздника Бэла. Вдруг ночью Парре почудился военный клич и жалобные крики из пещеры Тулька. Неясные, но зловещие звуки, от которых кровь стыла в жилах, скоро прекратились; но старуха сидела около отверстия всю ночь, дожидаясь утра. При малейшем шорохе она раздвигала виноградник, выставляла седую голову, слушала и высматривала. Но все было тщетно, никто не шел и ей даже не с кем было поделиться своей тревогой. Если Ара жива, то она придет к ней сегодня вечером. Взошло солнце, наступил день, потом ночь, а никто не стучал внизу у скалы, — все кругом казалось вымершим и безлюдным.

Парра продолжала сидеть и слушать, и ждать, и томиться в безнадежной тревоге всю ночь и весь следующий день до вечера. Наконец она поднялась и уползла в пещеру. Все было кончено, и ей ничего не оставалось в жизни, как только умереть вместе с Руламаном. Она заснула, а когда проснулась, уже снова брезжил день.

Тусклый свет падал на лицо ее любимца. Еще раз нагнулась она над ним, прижала свой морщинистый лоб к его щекам и криком отчаяния облегчила душевную боль. Ни одной слезы не пролила она над ним.

Но что это такое? Неужели он пошевельнулся? Старуха встрепенулась: надежда опять вернулась к ней. Она взяла голову Руламана обеими руками, потом схватила его за плечи, потрясла их и громко назвала по имени. Он был жив и открыл глаза. Почти сходя с ума от радости, она разразилась громким смехом, схватила его за руки и попыталась приподнять. Это удалось ей, и Руламан, ее сокровище, сел перед ней. Он удивленно осмотрелся кругом и попросил пить. Но старуха не могла предложить ему ни капли воды, так как Ара давно не приходила к ним. Она дала ему освежиться сушеными ягодами.

— Где мы теперь? — спросил Руламан.

— В пещере Стаффа, — отвечала старуха.

— А где Обу и Ара?

Она рассказала ему о страшном крике ночью, и о том, что Ара, верно, уже никогда не придет.

— Где мое оружие?

Старуха показала в угол. Там лежал его каменный топор, лук, который он обменял у Обу, и прекрасный металлический меч, подаренный ему умирающим отцом.

— Я пойду в Тульку! — закричал он, сделал попытку встать и снова упал.

— Твои ноги ослабели, — сказала Парра, ласково улыбаясь, — а мои опять крепки, и ты у меня поправишься!

И на самом деле, как будто пробужденная к новой жизни, она бодро встала, взяла мяса, развела огонь, чего не делала уже десятки лет, и приготовила ужин.

Когда подкрепившийся едою Руламан снова сидел перед ней, на лице старухи светилась тихая радость.

Молодые силы Руламана воскресали: несмотря на боль раны, он встал, взял лук, стрелы и каменный топор. Старуха показала ему дорогу, и он добрался до отверстия.

С большим трудом, осторожно оглядываясь по сторонам, слез Руламан вниз по приставленному к скале бревну, сошел к ручью, жадно прильнул к свежей воде запекшимися губами и пошел к Тульке. У опушки леса, на лугу, где они объезжали когда-то лошадей, он остановился, чтобы передохнуть. Идти ему было нелегко: рана болела, ослабевшие ноги скользили и подгибались, и он с трудом переводил дыхание. Он прислушался, — отсюда можно было бы услышать голоса, если бы люди Тульки были живы. Но ни звука не было слышно. Почти бегом пустился он по знакомой тропинке, завернул на последний маленький выступ скалы и поглядел вниз, на широкую площадку у пещеры. Изломанные копья, несколько каменных топоров, множество стрел, куски шкур и одежды калатов лежали разбросанными по траве. Тис и дуб были сожжены, и их черные, мертвые ветви беспомощно застыли в воздухе. Большие кровавые лужи, еще не совсем высохшие, виднелись на земле. Легкое карканье заставило Руламана поднять глаза на пень, служивший раньше детям мишенью. На нем сидел старый ворон; он узнал Руламана, с громким, радостным криком закружил над ним и, сев на плечо, захлопал крыльями, как будто хотел рассказать ему нечто страшное. Руламан бросился в Тульку. Вход был завален громадным костром, наполовину сгоревшим; сверху на нем лежали свежие ветви с листьями, но внизу костер еще тлел, дымился, и тлеющие головни обдавали жаром. Что это? Не было ли это военной ловушкой калатов?

С большим трудом он пробрался через костер, зажег факел и вступил в пещеру; на него сразу пахнуло удушливым дымным чадом. Теперь ему все стало ясным.

Белые воины не осмелились вторгнуться в пещеру, но они выкурили айматов дымом, как выкуривают лисиц и гиен. А тех, которые выбегали, они убивали и бросали в огонь.

С ужасом и гневом в душе шел Руламан вперед. В высоком жилом помещении дым поднялся к потолку. Руламан вздохнул свободнее, и факел его вспыхнул ярче. Здесь он нашел только женщину, которая, спасаясь от удушающего дыма, заползла под шкуру медведя. Руламан узнал мать Обу, больную старуху, которая была слишком слаба, чтобы искать спасения в бегстве. Но где же другие обитатели Тульки?

Руламан продолжал поиски, освещая факелом каждый угол, каждое углубление в стенах. В гроте, хранившем запасы, он нашел еще трех женщин с маленькими детьми. Наконец, он добрался до грота, где помещался источник, и здесь увидел настоящее кладбище. Дым проникал сюда медленнее всего и потому сюда сбежались дети и подростки, которые лежали теперь кучами друг на друге; с ними был и ручной медведь. Некоторые дети повисли на выступах скалы: перед смертью, в отчаянии, они взбирались на стены. Одежда, посуда, оружие и запасы лежали и стояли нетронутыми на своих прежних местах: очевидно, калаты не проникли в пещеру. Руламан осматривал труп за трупом, не бьется ли в ком-нибудь сердце? Какая была бы радость, если бы он мог принести в пещеру Стаффа хотя бы одного ребенка своего племени! Но тщетно! Месть белого старика погубила всех! Он вышел и стал искать в лесу вокруг пещеры. Кровавые следы привели его к сосне, у подножия которой он уже издали заметил шкуру волка. Он подбежал, и ужасное зрелище представилось его глазам. На сосне висел труп, пронзенный множеством стрел и привязанный головой вниз. Это был Обу! Руламан перерезал веревки и принес труп в пещеру, где положил его вместе с другими, потом привалил большой камень ко входу и натаскал к нему древесных сучьев. Ни одна гиена и ни один волк не должны были коснуться дорогих мертвецов. Тулька с этих пор стала их могилой. Кроме того, Руламан воткнул в землю перед входом в Тульку три копья, взятые из пещеры, в знак того, что жив еще мститель за храброе умершее племя.

Он шел вниз по извилистой тропинке, не думая принимать никаких предосторожностей против встречи с калатами. Напротив, с каким наслаждением он бросился бы теперь на любого из них! Грустно и тихо потекла жизнь Руламана и Парры в пещере Стаффа. Знали ли калаты, что один аймат из Тульки еще жив? Он часто ходил к пещере, но копья продолжали стоять нетронутыми. Через несколько недель Руламан совершенно поправился. Когда он отправлялся на охоту, Парра, как ребенок, коротала свое одиночество, играя с вороном. Она заставляла птицу отлетать и прилетать к ней и кормила ее из своих рук. Но более всего радовалась Парра, когда ворон с веселым карканьем возвещал ей приход Руламана. Забыла ли она о гибели своего племени, или все чувства были подавлены тяжестью обрушившегося несчастия? Трудно сказать, что происходило в душе старухи, но когда Руламан рассказал ей все, что видел в Тульке, она глубоко вздохнула и не расспрашивала его более.

Когда же он немного позже сообщил ей о страшной участи пещер Налли и Гука, где калаты тоже истребили огнем и мечом остатки айматского населения, она, по-видимому, осталась равнодушной. Одна только мысль тяготила ее: что будет с Руламаном после ее смерти? Он утешал ее:

— Я останусь с тобой до твоей смерти и похороню тебя с другими в пещере Тулька. Живи и умри здесь, как последняя матка, — говорил он. Но старуха печально качала головой.

— Мне всегда казалось, что тебя ждет блестящая участь, и я не перестаю этому верить. Ведь не напрасно же судьба пощадила тебя одного?.. Но мои глаза не увидят того, что будет с тобою!

Руламана ждала большая радость. В один осенний вечер, выслеживая выдру у ручья Арми, он заметил выходящего из леса громадного волка, который подошел к ручью напиться. Это был Стальпе.

— Стальпе, Стальпе! — громко и радостно закричал юноша и быстро зашагал к нему навстречу.

Волк тихо завизжал и, одним прыжком очутившись около своего господина, положил лапы ему на плечи, лизнул в лицо и завыл от радости. С тех пор верный Стальпе проводил время в лесу около пещеры Стаффа. Они вместе охотились, но Стальпе по натуре своей продолжал оставаться волком: схватив добычу, он убегал с нею в лес и пожирал ее один.

Глава 28. РУЛАМАН НАХОДИТ СВОЕГО СТАРОГО ЗНАКОМОГО

Наступила зима, суровое время для отшельников пещеры Стаффа. Руламан все лето и осень ежедневно приносил с охоты то птицу, то какое-нибудь другое маленькое животное. Но теперь глубокий снег покрыл землю, птицы исчезли. Сурки спали, закопавшись глубоко в снег. Зайцы переменили свой серый цвет на белый, и без собаки их невозможно было отыскать, а за большой дичью одному человеку нечего было и думать охотиться: ее было трудно убить, а донести домой еще труднее.

Глубокая тоска по товарищам грызла Руламана во время его одиноких странствий. Часто, утомленный, он прислонялся к дереву, и охотничьи картины прежних лет вставали перед его глазами: охота на буррию с отцом, на туров с Репо у реки Нагри и на белого волка с Обу и Арой. Старая Парра тоже постепенно теряла то спокойное настроение, в котором жила летом. Она сильно страдала от холода. Они не смели разводить огонь днем, из опасения обратить внимание калатов. Тоска охватывала ее по теплой, уютной Тульке, по болтовне женщин и веселому шуму детей. Тихо сидела она, задумавшись, и смотрела на голые скалистые стены. Буря выла около отверстия пещеры; снежные хлопья, подхваченные порывами ветра, достигали старухи, и она содрогалась от холода.

Ворон, в свою очередь, сидел угрюмый, печальный и уныло прятал голову под крылья. Он тоже дрожал от холода и топорщил перья. Руламан старался развеселить Парру. Он подсаживался к ней и просил ее рассказать ему старые истории, которые он уже сто раз слышал от нее. Но, наконец, и он впал в тихое уныние.

Наступила середина зимы, а с нею жестокие холода. Запас сушеного мяса, которым снабдили их когда-то Обу и Ара, был почти съеден и с тяжелым сердцем смотрел Руламан в лицо будущего.

Вдруг однажды он напал на следы человека неподалеку от Стаффы, вблизи остроконечной скалы, возвышавшейся против пещеры. Рядом со следами человека тянулись следы двух волков или собак. Может быть, один из них Стальпе, который сегодня не дождался его зова и ушел на добычу один? Руламан не знал, что ему предпринять: идти ли по следам, или же бежать от них как можно скорее. Без сомнения, это был калат. Но ведь калат все-таки человек! Страстная потребность с кем-нибудь перекинуться словом потянула его вперед. Он утешал себя мыслью, что если калат встретит его враждебно, он имеет право его убить. Руламан остановился шагах в ста от скалы. Вдруг он услышал жалостный стон и крик о помощи. Не думая ни о чем, он побежал к горе, откуда слышен был голос. Косматая собака бросилась к нему навстречу. Она завизжала, как будто просила его о помощи. Руламан быстро пошел за ней и скоро увидал на снегу распростертого калата. Вглядевшись в лицо, он узнал Кандо, сына Гуллоха.

Невольный крик вырвался из груди обоих юношей. Они смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами, не имея силы вымолвить слова. Целый ряд воспоминаний вихрем проносился в голове каждого. Кандо думал о своем убитом отце, Руламан об истребленном племени родной пещеры. Тяжело раненый калат взывал о помощи в снеговой пустыне, а Руламан в течение многих месяцев не видал ни одного человеческого лица, кроме своей почти умирающей бабушки. Взволнованный Кандо первый прервал молчание.

— Ты еще жив? — сказал он, стараясь победить свое волнение. — Разве тебя не сожгли вместе с другими?

— Как ты попал сюда? — в свою очередь спросил Руламан.

— Я застрелил филина и оборвался со скалы. Я, должно быть, сломал себе ногу.

— Что же я могу для тебя сделать? — спросил Руламан. — Как мне явиться на гору Нуфа и позвать на помощь?

— Не делай этого, — сказал решительно Кандо, — друид тебя убьет.

— Тогда я отнесу тебя в свою пещеру. Ты ведь не выдашь меня и мою бедную, старую бабку?

Слезы благодарности выступили на глазах калата.

Руламан попытался его поднять.

— Эта ночь была ужасна, — сказал, дрожа, Кандо.

— Так ты упал еще вчера? — спросил Руламан.

— Еще вчера, и я был бы съеден в эту ночь волком, если бы не моя верная собака.

— Я видел волчьи следы рядом с твоими, — сказал Руламан.

— Волк тут недалеко, — продолжал Кандо, — он бродит кругом и ждет, пока я выбьюсь из сил или моя собака уйдет.

Руламан издал резкий свист, и тотчас же из лесу появился волк.

Руламан пошел к нему навстречу, крича:

— Стальпе! Стальпе!

Животное положило свои лапы ему на плечо и лизнуло в лицо. Руламан ласково погладил его и вернулся с ним к Кандо. Но волк испугался собаки и боязливо остановился в нескольких шагах.

— Ты должен с нею подружиться, как аймат с калатом! — закричал ему Руламан.

Но волк ничего не хотел слышать и бросился в лес.

— Разве тебя слушают дикие звери? — спросил Кандо с удивлением.

— Это мой ручной волк, которого я взял маленьким и вырастил, — отвечал Руламан.

Руламан осторожно поднял Кандо себе на спину, и тот крепко обхватил руками его плечи. Медленно-медленно, так как каждое движение бередило больную ногу Кандо, спускался с горы Руламан; верная собака следовала за ним. Хотя ноша и была тяжела, но на душе у Руламана было весело. Великодушное чувство сострадания и радостная надежда, что он нашел себе друга, заставили радостно биться его сердце… Он и Кандо были почти одних лет, и он с первой же встречи почувствовал к калатскому юноше симпатию. Дойдя до подошвы горы, он спустил раненого на землю. Волнения и боль так утомили Кандо, что он попросил дать ему отдохнуть. Руламан разостлал шкуру белого волка и положил на нее Кандо, который тотчас же закрыл глаза и задремал. Молодой аймат задумчиво смотрел в лицо спящего калата. Глубокая грусть охватила его душу, грусть о том, что судьба сделала врагами два народа. Наступил вечер. Кандо открыл глаза.

— Нам нужно поспешить, — сказал аймат, наклонясь к больному, — скоро стемнеет, а дорога ночью опасна, да и нога ступает не твердо, когда несешь тяжесть.

Когда они подошли к Стаффе, уже наступила ночь.

Руламан стукнул три раза в скалу. Слабый голос сверху ответил.

— Нам нужно подняться вверх, — сказал Руламан. — Но прежде я взберусь один, чтобы сообщить о тебе своей бабке. Он положил Кандо на землю и полез наверх.

— Ты возвращаешься сегодня поздно, — встретила его старуха с нежностью. — Но почему твой Стальпе сегодня воет так странно?

— Это не Стальпе, — возразил Руламан, — это калатская собака. Я принес сюда Кандо, сына Гуллоха. Он упал со скалы и сильно расшибся. Как фурия вскочила Парра, и хищная радость озарила ее сморщенное лицо.

— Молодец, Руламан! — вскричала она. — Где же ты сбросил его со скалы? Хорошо, молодец! Принеси его сюда, чтобы я могла видеть его. Он еще жив? Значит, ты мне покажешь, как он будет умирать! Она хохотала от радости.

— Я не затем его принес сюда, — возразил Руламан, отступая от старухи: — я нашел его в лесу с переломанной ногой и не стал убивать беззащитного человека. Не смерть, а спасение и уход за ним обещал я ему и сдержу свое слово! Обещай мне, что и без меня с ним ничего не случится дурного, а то мне стыдно будет носить имя Руламана и вспоминать своего благородного отца.

Решительный и твердый тон юноши сразил старуху: первый раз в жизни правнук осмелился возвысить перед ней голос и противоречить ей. Она не ответила ему ничего и поникла седой головой.

Руламану стало жаль ее; он взял ее за руку и сказал ласково, но твердо:

— Я уже мужчина, бабушка, дай мне волю поступать, как я хочу.

Старуха молча кивнула головой, и Руламан спустился к Кандо.

— Обними меня покрепче за шею и закрой глаза, чтобы у тебя не кружилась голова.

Он влез вместе с ним в Стаффу и положил его у огня на медвежьей шкуре.

С ужасом глядел Кандо кругом себя: на трещины скал, на клубы дыма над головой и на седую Парру, освещенную причудливым пламенем костра. Она сидела против него на корточках, и лицо ее было завешено седыми волосами, падавшими до земли. Испуганный ее видом, он не смел сказать ни слова и в немой покорности закрыл усталые глаза.

Внизу громко выла собака; это было опасно, так как калаты, очевидно, уже искали своего пропавшего вождя.

Что делать? Руламан быстро слез со скалы, схватил собаку за шиворот и принес ее в пещеру. Визжа, бросилась она к Кандо и положила голову к нему на грудь. Кандо вдруг стал бредить:

— Он мне спас жизнь… Вы не смеете приносить его в жертву! Вельда, Вельда! принеси мне воды: моя голова горит!

Руламан положил руку на пылающий лоб больного и успокоил его. Целую ночь сидел он у изголовья вождя своих смертельных врагов.

Глава 29. РУЛАМАН И КАНДО В ПЕЩЕРЕ СТАФФА

Кандо вынес продолжительную и тяжелую лихорадку. В первые две недели он редко приходил в себя. Громко и подолгу разговаривал он в бреду со своими родителями, и Руламан был тронут, слыша, с какой нежностью бормотал он ласковые слова, обращаясь к своей умершей матери и недавно убитому отцу. И все больше и больше видел в нем Руламан родственную себе душу: разве его собственная судьба не была похожа на жизнь этого калата? Разве Кандо не остался одиноким на свете так же, как и он? Все заботы о больном лежали на Руламане; но он радовался уже и тому, что старуха, при всей своей неугасимой ненависти, не причиняет больному вреда во время его продолжительных отлучек в поисках пищи и дров. Собака Кандо, впрочем, заслужила благосклонность Парры, и между ними завязалась нежная дружба.

Прошел почти месяц, когда Кандо в первый раз, с помощью Руламана, выполз к отверстию пещеры, на яркое солнце. Но он еще не мог и подумать о том, чтобы оставить пещеру.

А Руламан за это время не только научился хорошо говорить по калатски, но стал понемногу понимать обычаи и образ жизни калатского народа. Его поражали знания и прочный порядок, господствовавший среди его врагов. С другой стороны Кандо пленялся рассказами Руламана о подвигах и храбрости айматов на охотах, удивлялся уму, ловкости и мужеству, с которыми этот первобытный народ удовлетворял свои потребности такими простыми средствами.

Молодой калат начал учиться айматскому языку, чтобы завоевать себе, как он говорил, расположение старухи. Язык этот был очень прост, и Руламан с удовольствием учил ему приятеля.

Кандо очень удивился, узнав, что счет айматов доходил только до пятидесяти, и всякое большее количество обозначалось словами «пятьдесят да пятьдесят».

Странно было видеть этих двух юношей, одного с белым, а другого с желтым лицом, когда они, сидя со своей собакой у отверстия пещеры, начинали петь калатскую песню, которую пела когда-то Вельда. Оба юноши были счастливы в своем одиночестве, и это счастье давала им их тесная дружба. Но Кандо часто вспоминал о своей сестре, оставшейся одинокой в долине Нуфы под надзором старого друида; на него нападала порой тяжелая тоска, и тогда оба они чувствовали, что день их разлуки приближается.

— О, если бы ты мог пойти со мной на гору Нуфу! — сказал однажды Кандо. — Как мы были бы счастливы все трое вместе! Мы управляли бы, как братья, нашим народом, так как ты, ведь, знаешь, что еще много айматских женщин и детей живет среди калатов. Но пока друид жив, мы должны держать в тайне нашу дружбу.

— А что ты скажешь друиду о том, где ты прожил все это время? — спросил Руламан.

— Я ему отвечу, что это моя тайна, и он не должен добиваться от меня, где я был, — отвечал Кандо серьезно. — Еще недавно я был его учеником и слушался его как дитя. После смерти отца он сделал меня князем, но продолжал самовластно править народом. Теперь я муж, как говорите вы, айматы, и я буду княжить сам, и калаты будут на моей стороне, так как меня они любят.

— Друид приставит людей, которые проследят за тобой, и они найдут пещеру Стаффа!

— Мы будем встречаться в другом месте.

— Хорошо! Я покажу тебе одно место, которое никто не откроет. Так мы будем видеться через каждые пять дней.

— Нельзя ли мне привести с собой сестру и показать ей моего спасителя и брата? От нее у меня нет никаких тайн.

— Скажи своей сестре, что три раза в жизни у меня сердце дрожало от радости: в первый раз — когда я получил копье после того, как спас жизнь отцу в борьбе с буррией; во второй раз — когда после борьбы с медведицей мой верный Обу очнулся и открыл глаза; в третий раз — когда Вельда пела песню калатов в долине Нуфы.

Наконец, был назначен день расставания, — это было серое зимнее утро. Старая Парра обняла на прощанье собаку. Когда Кандо протянул ей руку, она покачала головой, провела рукой по своим белым волосам, выдернула из них прядь волос и прокричала громко:

— Отнеси мои волосы вашему друиду и скажи ему, что старуха, сидевшая под тисом, жива и ненавидит его.

Руламан и Кандо поменялись на прощанье луками, по старинному обычаю айматов, и вышли из пещеры. По дороге Руламан показал другу посредине густого, едва проходимого леса, пустую пещеру. Это был старый грот, откуда они выгнали когда-то медведя для погребального пира по Рулю. Тут они назначили друг другу день и место свиданий и расстались. Взобравшись на вершину горного кряжа, Кандо пропел одну строфу калатской песни; Руламан ответил ему из долины. Как только Кандо достиг долины Нуфы, его собака побежала вперед, как бы желая известить Вельду о приходе ее брата. Вельда взглянула вниз с холма, узнала брата и бросилась к нему навстречу. Она плакала от радости, засыпала брата вопросами и горько жаловалась ему на свою судьбу. Потом она сбегала домой и принесла ему молока. Кандо с удивлением спросил сестру:

— Где же телохранители? Почему княжеский дом кажется таким пустым и заброшенным?

— Друид построил себе собственный дом там, на горе Нуфа, и взял телохранителей к себе, — отвечала Вельда, — а также отцовский меч из небесного камня и священный щит, и многое другое он забрал себе. Ах, я боюсь, что он не обрадуется, когда увидит тебя. Когда ты в тот ужасный вечер не вернулся, он запретил мне извещать об этом народ. Три дня я искала тебя одна, бегая в смертельной тоске по лесу, и звала тебя по имени с утра до вечера, пока не выбилась из сил и не потеряла надежду видеть тебя живым. Между тем, народу стало известно, что ты пропал, и только тогда друид приказал тебя искать. Когда же на восьмой день они не нашли твоих следов, он отпраздновал по тебе тризну. Принесли в жертву мальчика и сожгли его на костре вместо тебя. Твоего верного коня, который вынес тебя из оленьего стада на равнине Кадде, он велел замуровать в твой склеп. О, это была страшная ночь, такая же ночь, как во время праздника Бэла! Весь народ плакал и звал тебя. Друид принудил меня присутствовать на сожжении трупа; чтобы утешить меня, он сказал, что чужеземный сын вождя придет и возьмет меня в жены; это объявил ему будто бы сам Бэл.

— Он сказал правду, — перебил Кандо сестру. — Чужеземный вождь придет и возьмет тебя в жены, и я знаю кто это. Вельда! Я стою на дороге у друида. Но я решил сам управлять своим народом; сегодня же я отправлюсь наверх и объявлю ему свою волю!

Радостная весть о том, что Кандо вернулся, быстро распространилась в долине. Мужчины, женщины и дети собрались вокруг княжеского дома, чтобы посмотреть на своего вождя. Кандо вышел к ним, и толпа радостно и шумно приветствовала его.

— Приведите мне лошадь, я поеду к друиду! — закричал он, и вскоре, окруженный ликующим народом, поскакал по извилистой дороге в гору. Долго оставался он там наедине с друидом, и когда вышел, был опоясан мечом отца и держал его щит. Вскочив на лошадь, он приказал телохранителям следовать за собой и поехал к сестре.

Каждый пятый день видели калаты, как Кандо и Вельда то пешком, то на лошадях уезжали из дому. Кандо строго запрещал кому-либо следовать за собой.

С нетерпением ждал их всегда верный друг из Стаффы, и сколько счастливых часов провели они вместе! Вельда никогда не забывала принести для Парры молока, хлеба и сыра.

Наступила весна. Друзья все дольше и дольше засиживались в одиноком гроте и, наконец, сочли возможным исполнить давнишнее желание Вельды: посетить пещеру Стаффа, где ее брат нашел себе приют и спасение. К приходу Вельды Руламан украсил пещеру. По стенам ее он поставил свежие сосны, зелень которых придавала веселый вид мрачному своду и наполняла его ароматным запахом. Радостно поспешил он навстречу гостям и нашел их у входа в долину, где Кандо упал со скалы. Он издали показал Вельде отверстие в Стаффу, которое темным пятном виднелось на сером фоне скал. Желая показать свое мужество, Вельда весело пошла по узкому, покрытому дерном уступу над самой пропастью. Как на крыльях взобрался Руламан по сучьям дерева, служившего ему лестницей, и подал руку Вельде; через минуту девушка была уже наверху. Войдя в пещеру, Вельда огляделась: пещера ей показалась более жилой, чем она думала. Она подошла к Парре, подала ей руку и протянула ей букет из лесных цветов. Старуха приветливо взяла ее руку; она примирилась и с Кандо, узнав, что он и друид стали врагами.

Лишь поздно ночью вернулись Кандо и Вельда в долину Нуфу.

Глава 30. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ПАРРЫ

Парра сидела у отверстия пещеры и грелась под теплыми лучами июньского солнца. Руламан отправился рано утром на охоту и только вечером вернулся домой усталый, настреляв немного дичи. Он радовался приближению следующего дня, так как на этот день было назначено его свидание с друзьями. Он обещал Вельде медвежонка, и вот, после долгих поисков, он нашел у покинутой пещеры Налли следы старой медведицы с медвежатами. Это было неподалеку от яблони, под которой он и Обу убили пестуна. Обу! Ара! Давно ли он делил с ними и горе и радость, а теперь калатский вождь и его сестра стали его друзьями! Не было ли это изменой дорогим умершим друзьям и оскорблением их памяти?

В воображении Руламана ярко встало лицо бледного, изнемогающего Кандо на снегу. Нет, не измена, а сострадание завязало и укрепило их дружбу, которая теперь открывает перед ним новую жизнь. Когда Руламан появился у отверстия пещеры, Парра, против своего обыкновения, не сказала ему никакого приветствия. Бледная и грустная, мрачно смотрела она на крутые скалы перед собой.

— Что с тобой, бабушка? — спросил Руламан нежно.

— Я увидала птицу из Вальбы — предвестницу смерти, — отвечала она медленно и серьезно. Это маленькая черная птичка с большими круглыми глазами; я никогда не видала ее прежде. Она летала над моей головой и пищала: «Смерть, смерть, смерть!»

— Эта птица тебя обманула, — сказал Руламан. — Я застрелю ее, чтобы она не нарушала твоего покоя. Не думай о смерти. Ведь мы еще долго можем жить счастливо вот так, вдвоем. Я не могу и рассказать тебе, как хорошо теперь у меня на душе. Вспомни, как Кандо и Вельда добры к тебе!

— Да, они любят тебя и заботятся о тебе, мой Руламан! — сказала старуха. — Тебя ждет счастливая жизнь, а мне пришло время умирать!

— Завтра пятый день, и Вельда принесет тебе молока и хлеба.

— Я не прикоснусь ни к питью, ни к пище, — возразила Парра. — Оставь заботу обо мне. Только об одном прошу тебя: погреби меня в Стаффе, в белой волчьей шкуре, и навали большой камень на мою могилу. А когда к тебе придет горе или забота и ты вспомнишь обо мне, приходи сюда; брось камень на мой холм, по старинному обычаю айматов, и я услышу тебя и дам тебе совет. Ты же сам удались со своими друзьями на гору Нуфу и по-братски помогай Кандо управлять калатами. Но помни, мой друг, что ты должен быть отцом и защитником айматских женщин и детей, — ты не должен давать их в обиду.