Как всегда, я жутко опаздывал и потому попросил шофера остановить у автомата, чтобы позвонить дежурному диспетчеру аэровокзала. Разумеется, этого делать не следовало, ибо та— ким образом я сам лишил себя последнего шанса успеть на лай— нер. Диспетчер оказался на редкость любезным. В ответ на свои причитания я услышал;

— Мы задержим вылет на пять минут. Это максимум, что я могу для вас сделать.

Я метнулся к машине, и, с места взяв третью скорость, мы кометой промчались по стальной радуге моста Стейтен-Айленд. У меня была срочная командировка в Москву — уже сегодня, а точнее к двадцати ноль-ноль, я должен был зарегистрироваться на участие в аукционе по продаже подряда на строительство грандиозного Уральского Туннеля.

Правительство настаивало на личном присутствии всех зая— вителей, но в любом случае фирме следовало бы хорошенько по— думать, прежде чем поручать это дело вашему покорному слуге Диксону Уэллсу; тем более что главой фирмы «Н. Дж. Уэллс Корпорейшн» является, так сказать, мой папа. Среди сотрудни— ков фирмы я имел (на мой взгляд, совершенно незаслуженно) репутацию человека, способного опоздать куда угодно и на сколько угодно. Однако это далеко не так. Просто у меня на пути постоянно встают различного рода препятствия, которые и мешают поспевать вовремя. А сам я совершенно ни при чем.

Вот и сейчас меня задержала неожиданная встреча со старым профессором физики. Не мог же я просто сделать ручкой стари— не Хаскелемо ван Мандерпутцу — как никак в 2014 году, во время учебы в колледже, я слыл у него за любимчика.

На самолет я, конечно же, опоздал. Мы все еще мчались по мосту, когда я услышал рев стартовых двигателей и имперский ракетоплан «Байкал» прогудел над нашими головами, оставляя за собой длинный прерывистый шлейф пламени.

Но мы все-таки заполучили этот контракт. Фирма связалась по телефону со своим агентом в Бейруте, и тот срочно вылетел в Москву. Впрочем, это не спасло моей репутации. Однако я воспрянул духом, когда, развернув вечерний выпуск, вдруг уз— нал, что, пытаясь обогнуть штормовую зону, «Байкал» слегка отклонился от обычного маршрута, в результате чего задел крылом британский сухогруз на воздушной подушке, и что из пятисот человек пассажиров и экипажа удалось спасти не более ста. Так что я чуть было не стал «безвременно' ушедшим» мис— тером Уэллсом, точнее — «безвременно улетевшим».

Я договорился со стариком Мандерпутцем встретиться на следующей неделе. Очевидно, он все-таки принял предложение Нью-Иоркского университета возглавить кафедру Новых Направ— лений в физике и, в частности, в области теории относитель— ности. Старик занял это место по праву: если на Земле еще оставались гении, он, несомненно, был одним из них. Даже сейчас, через восемь лет после окончания колледжа, я помню по его предмету больше, чем по высшей математике и физике газов, не говоря уже о прочих кошмарах, стоявших на тернис— том пути студента к диплому инженера. Итак, я зашел к нему во вторник после работы, правда, опоздав при этом на ^ час или два (честно говоря, я совершенно забыл о встрече и спох— ватился лишь, когда вечер пошел на убыль).

Профeccop читал книгу, и в комнате вокруг него царил обычный беспорядок.

— Гм! — хмыкнул ван Мандерпутц. — Я вижу, время меняет все, кроме привычек. Ты был неплохим студентом. Дик, но я не помню случая, чтобы ты явился в аудиторию раньше середины лекции.

— В то время я посещал еще один курс. Занятия проходили в восточном крыле и кончались поздно, поэтому на ваши у меня постоянно не хватало времени.

— Ну ладно, ладно. Однако пора бы уже научиться успевать, — проворчал старик. Глаза у него вдруг заблестели. — Время? — воскликнул он. — Самое загадочное слово в языке! Ты едва вошел, а мы уже говорим о времени. Всего за одну минуту мы пять раз произнесли это слово. И, как ни странно, прекрасно поняли друг друга, в то время как наука только-только начи— нает постигать суть этого понятия. Хотя при чем здесь наука? Вернее сказать — я начинаю!

— Вы и наука — синонимы, — ухмыльнулся я, садясь в крес— ло. — Разве вы не принадлежите к числу физиков с мировым именем?

Он даже фыркнул.

— К числу! Нет, как вам это нравится? А кто же еще из этого числа позвольте узнать?

— Ну… Корвейл, Гастингс, Шримсон.

— Ба! Уж не собираешься ли ты поставить имя ван Мандер— путца на одну доску с этими поденщиками? У меня полные при— горшни великих идей, а эта стая шакалов кормится тем, что подбирает крошки знаний, которые сыплются у меня между паль— цев! Вспомни прошлый век. Эйнштейн и де Ситтер — вот имена, достойные встать рядом с именем ван Мандерпутца!.. И то нав— ряд ли, — добавил он, подумав.

Я с интересом посмотрел на него.

— Однако Эйнштейн, кажется, считался великим ученым, — заметил я. — В конце концов, он первым связал воедино время и пространство в лабораторных условиях. До него они означали не более чем философские понятия.

— Вовсе нет! — обиженно проскрипел в ответ профессор. — Не спорю, может быть, он и разработал какие-то общие намет— ки, но его логика слишком примитивна — такое впечатление, будто он брел в тумане, в то время как я, Я — ван Мандер— путц, первым из людей ухватил время за хвост, втащил к себе в лабораторию и поставил на нем свой эксперимент!

— В самом деле? А что за эксперимент, если не секрет?

— Какой еще эксперимент можно провести со временем, кроме обычного измерения? — огрызнулся профессор.

— Ну… не знаю. Может быть, путешествовать во времени…

— Именно!

— Вы имеете в виду те машины времени, описаниями которых заполнены наши журналы? Путешествия в прошлое или будущее?

— Прошлое, будущее — все это, тьфу, ерунда! Чтобы понять невозможность подобных путешествий, не требуется утруждать мозги ван Мандерпутца. В свое время Эйнштейн привел на этот счет достаточно доказательств.

— Разве? Однако многие ученые считают это вполне возмож— ным.

— Возможным? И это говоришь мне ты, Диксон Уэллс — чело— век, который учился у ван Мандерпутца? — Он даже раскраснел— ся от возмущения, но вскоре успокоился и, уже серьезным мен— торским тоном, продолжал: — Послушай меня, мой мальчик. Тебе должно быть известно, что, согласно теории относительности Эйнштейна, с изменением скорости движения изменяется ско— рость течения времени.

— Да.

— Очень хорошо. А сейчас предположим, что великий инженер Диксон Уэллс изобретает машину, которая может передвигаться с очень большой, невероятно большой скоростью, равной девяти десятым скорости света. Ты следишь за ходом моей мысли? Прекрасно. Затем ты заправляешь топливом свою чудо-машину и отправляешься в маленькое увеселительное путешествие в 500 000 миль. Предположим, что с помощью энергии атома ты реша— ешь эту проблему. Ты стартуешь со скоростью 168000 миль в секунду и перемещаешься в пространстве на расстояние 204 000 миль. При таком ускорении тебя расплющит в лепешку, но это не важно — зато ты получаешь возможность проникнуть в буду— щее. — Он помолчал немного, на его лице поигрывала насмешли— вая улыбка. — Ведь так?

— Да.

— И на сколько же ты углубишься в это будущее?

Я задумался.

— Вспомни формулу Эйнштейна! — проскрипел его голос над моим ухом. — Ну так как? Хорошо, я подскажу тебе: на одну секунду! — Он улыбнулся с видом победителя. — Это и есть способ путешествия в будущее. Что касается прошлого… Во-первых, тебе пришлось бы превысить скорость света, для чего немедленно потребуется энергия большая, чем энергия всех бесчисленных лошадиных сил, имеющихся на Земле. Предпо— ложим, что великий инженер Диксон Уэллс решает и эту пустя— ковую задачку, хотя, с другой стороны, представляется весьма сомнительным, чтобы энергия целой Вселенной равнялась пусть бесконечно большому, но все-таки не беспредельному количест— ву лошадиных сил. Тогда он, используя свои лошадиные силы, разгоняется до скорости 240 000 миль в секунду и путешеству— ет в течение десяти секунд. Таким образом он проникает в прошлое. На сколько?

Я снова замешкался.

— Так я тебе скажу: на одну секунду! — Он вперил в меня торжествующий взгляд. — Выходит, все, что от тебя требуется,

— это создать такую машину, и тогда ван Мандерпутцу придется согласиться с возможностью путешествия в будущее… на нес— колько секунд. Что касается прошлого, я уже объяснил, что для этого не хватит энергии всей Вселенной.

— Но… — запнулся я, — вы сами недавно говорили, что…

— Я ничего не говорил ни о путешествии в будущее, ни о путешествии в прошлое. Я сам только что доказал тебе, что это невозможно. Но одно дело — технологическая неосуществи— мость проекта, и совершенно другое — теоретическая.

— Как же тогда путешествовать во времени?

— Даже ван Мандерпутц не в состоянии совершить невозмож— ное, — сказал профессор, улыбнувшись. Широкой ладонью он несколько раз похлопал по толстой пачке бумаг на столе рядом с креслом. — Смотри, Дик, вот это наш мир, наша Вселенная. Она имеет три измерения в пространстве и протяженность во времени, — он провел ладонью по верхнему листу и прочертил пальцем по корешку стопки. Но, — внезапно ткнув пальцем пря— мо в центр верхнего листа, — в своем четвертом измерении на— ша Вселенная тонка, как этот лист бумаги. Ван Мандерпутц вы— бирает всегда наиболее короткий, логически выверенный путь. Я не путешествую в прошлое или будущее во времени. Нет. Я путешествую через время, напрямик.

От неожиданности я даже рот разинул.

— Напрямик через время? Как это?

— А что здесь странного? — фыркнул старик. — Впереди нас будущее, позади — прошлое. Миры прошлого и будущего вполне реальны. Вот лучше скажи: какие миры не относятся ни к прош— лому, ни к будущему, но лишь к настоящему; и в то же время, не будучи настоящими, они существуют, как бы это выразиться, во времени, параллельном нашему времени?

Я отчаянно замотал головой.

— Идиот! — рявкнул профессор. — Разумеется, условные ми— ры! Миры под знаком «если». В будущем находятся миры, кото— рые только еще наступят, в прошлом — миры, которые уже сос— тоялись, а по обе стороны настоящего существуют миры, кото— рые при определенных условиях могли бы стать реальностью, — миры под знаком «если».

— В самом деле? — Я был несколько озадачен. — Вы хотите сказать, что можете предвидеть, что случится, если я, к при— меру, сделаю то-то и то-то?

— Вовсе нет! — грубо отрезал он. — Моя машина не занима— ется предсказаниями и не заглядывает в будущее. Я же сказал

— она демонстрирует условные миры. Иными словами, что могло бы произойти, если бы я уже сделал то-то и то-то. Миры сос— лагательного наклонения.

— Черт возьми! И как же она действует?

— Очень просто — для ван Мандерпутца, разумеется. Я ис— пользую поляризованный свет, но поляризованный не в горизон— тальной или вертикальной плоскости, а в направлении четвер— того измерения. Сделать это проще простого: берешь исланд— ский шпат и помещаешь в зону очень высокого давления, только и всего. А поскольку в направлении четвертого измерения все миры имеют чрезвычайно малую толщину — порядка одной свето— вой волны, — то будь она хоть в одну миллионную долю дюйма, такого давления вполне достаточно. Ну как? Недурное изобре— тение для удобства путешествий в прошлое или будущее, осо— бенно если припомнить невероятные скорости и немыслимые расстояния?

— Но… реальны ли эти ваши «сослагательные» миры?

— Реальны? А что вообще реально на этом свете? Может быть, они реальны так же, как реально число два, противопос— тавленное корню квадратному из минус двух, что, кстати, вполне допустимо. Эти миры могли бы существовать в том слу— чае, если бы… Понимаешь?

— Почти. Значит, можно будет увидеть, что стало бы, ска— жем, с Нью-Йорком, если бы в войне за независимость победу одержала Англия, а не колонии.

— В принципе верно, но ты в машине этого не увидишь. Все дело в психомате Хорстена (кстати, идею он украл у меня). Пользователь машины становится всего лишь частью устройства. Его разум необходим для обрисовки фона, на котором должно развернуться действие. К примеру, если бы Джордж Вашингтон смог воспользоваться моим аппаратом сразу после подписания мира, он увидел бы события. о которых мы никогда не узнаем, поскольку та война обошлась без нашего участия. Точно так же ты не увидишь, что могло бы произойти, если бы я вдруг не изобрел эту штуку, а я могу. Теперь ясно?

— Конечно! Вы хотите сказать, что в основе фона лежит личный опыт пользователя?

— Ты умнеешь прямо на глазах, — усмехнулся профессор. — Все правильно. Прибор показывает, что могло бы произойти в течение следующих десяти часов в случае, если бы… Хотя все действие сжато, как в кино, и занимает не более получаса ре— ального времени.

— Должно быть, это безумно интересно.

— Хочешь попробовать? Пожалуйста. Подумай, альтернативу какому своему поетупку ты хотел бы узнать?

— Да… тысячу таких альтернатив! Например, я хочу знать, как сложилась бы моя судьба, если бы я продал акции в 2009 году, а не придержал бы их еще на год. Тогда я стал бы мил— лионером, причем нажив капитал законным путем. Дело в том, что я немного опоздал с продажей и прогорел.

— Обычное явление, — кивнул ван Мандерпутц. — Пройдем в лабораторию.

Владения профессора занимали значительную часть террито— рии университета. Сначала мы прошли в физический корпус, от— туда он провел меня в лабораторию, сильно напоминавшую ту, что я частенько посещал в свои студенческие годы. Сам прибор

— профессор назвал его «есливизор», поскольку тот демонстри— ровал лишь гипотетические миры — расположился на огромном столе в центре лаборатории. Большая его часть представляла собой обычный психомат Хорстена, но слева таинственно поб— лескивала цепочка кристаллов исландского шпата — призма для поляризации света, сердце всей установки.

Ван Мандерпутц указал на шлем.

— Надевай, — приказал он.

Я надел шлем и устроился перед экраном психомата. В наше время любому школьнику известно, что представляет из себя психомат Хорстена. Несколько лет назад его принимали за та— кую же безделицу, как и планшетку для спиритических сеансов. Однако вскоре выяснилось, что это не просто игрушка. Подобно спиритической планшетке, он оказался прекрасным средством активизации памяти. Перед вашими глазами, сменяя друг друга на экране, медленной чередой проходят самые невероятные со— четания неясных разноцветных теней; и, наблюдая за ними, по— неволе начинаешь мысленно представлять себе картину действия и связанные с нею обстоятельства — именно то, что необходимо вспомнить. С помощью ручки искателя можно изменять сочетания теней и цветов. Но лишь только вы почувствовали, что случай— но созданный образ соответствует нарисованной в вашем мозгу картине, — вперед! Теперь вашему мозгу остается лишь внести в полученное изображение некоторые детали. Для любого друго— го на экране по-прежнему одни пятна теней и красок, но для вас картина может получиться удивительно правдоподобной. Мне не раз приходилось наблюдать изображения, которые — готов поклясться чем угодно! — почти в точности, во всех деталях совпадали с реальным образом. Должен признаться, это произ— водит сильное впечатление.

Ван Мандерпутц погасил свет, и пляска теней началась.

— Постарайся припомнить какой-нибудь случай из своей жиз— ни, скажем, через полгода после паники на бирже. Поворачивай ручку, пока картинка не прояснится. Сразу после этого я нап— равлю луч есливизора на экран, и больше тебе делать нечего — сиди себе и смотри.

Я в точности выполнил указания профессора. Картинки на мгновение появлялись и тут же исчезали. Аппарат издавал сла— бый шум, похожий на еле слышный человеческий голос, но без ясного изображения на экране разобрать что-либо было невоз— можно. Лицо у меня то краснело, то бледнело, и вот наконец я увидел. Я увидел себя сидящим в комнате с неясными очертани— ями — и все. Отпустив рукоятку, я сделал знак профессору.

Раздался щелчок. Свет слегка померк, затем вдруг усилил— ся. Изображение прояснилось, и на экране появился еще один человек, к моему удивлению, женщина. Я узнал се — это была Уимзи Уайт, бывшая телезвезда и прима-балерина «Телеварь— ете-09». Она сильно изменилась, но все равно я узнал ее.

Да и как не узнать! Я бегал за ней три года ее шумной и короткой артистической карьеры, длившейся с 2007 по 2010 год, и безуспешно пытался склонить к замужеству; а в это время папаша «Н. Дж.» изрыгал на мою голову проклятья, угро— жая, что в случае нашего брака завещает все деньги Обществу по освоению пустыни Гоби. Мне кажется, в ее решении повреме— нить с брачной церемонией его угрозы сыграли далеко не пос— леднюю роль. Но когда я получил свою долю имущества и за время рыночного бума довел размер состояния до двух миллио— нов — вот тогда ее отношение ко мне резко изменилось к луч— шему.

Но лишь на время. Весной 2010 года разразился биржевой кризис, и я вновь очутился в полной зависимости от своего отца и его фирмы «Н. Дж. Уэллс Корпорейшн», после чего преж— нее расположение ко мне Уимзи Уайт немедленно упало на две— надцать пунктов ниже биржевого курса. В феврале мы совершили помолвку, в апреле уже едва замечали друг друга, а в мае имущество пошло с молотка. Я снова опоздал.

И вот Уимзи передо мной на экране психомата, с уже поп— лывшей' фигурой, даже отдаленно не напоминавшая ту красотку, чей образ сохранился в моей памяти. Не отрываясь, она свер— лила меня враждебным взглядом. Я отвечал ей тем же. Неясный шум сменился отдельными голосами.

— Ты — ничтожество! — бушевала она. — Ты не имеешь права хоронить меня заживо в этой дыре! Я хочу обратно в Нью-Йорк

— там теплится хоть какая-то жизнь! Ты опротивел мне со сво— им гольфом!

— А ты мне со своей идиотской компанией!

— Они хоть живые люди, а ты — труп ходячий! Заграбастал сдуру кучу денег и корчишь из себя невесть что! Тоже мне, консервный король!

— Ну, ты тоже, знаешь ли, не Клеопатра! Эти твои друзья — они ухлестывают за тобой только потому, что ты устраиваешь им вечеринки да соришь деньгами направо и налево, заметь — моими деньгами.

— Это куда лучше, чем платить за удовольствие погонять на лужайке белые шарики! Тоже мне, нашел занятие!

— В самом деле? Тебе не мешало бы попробовать, Мари (та— ково было ее настоящее имя). Это пошло бы на пользу твоей фигуре, хотя… боюсь, уже слишком поздно.

От ярости она раскалилась добела. Вообще, эти полчаса ос— тавили у меня в душе неприятный осадок. Не стану вдаваться в подробности, но, честно говоря, я был рад, когда сеанс за— кончился и на экране снова поплыли ничего не значащие раз— ноцветные облака.

— Уф-ф, — только и сумел я сказать, глядя на ван Мандер— путца, погруженного в чтение.

— Ну как? Понравилось? — с интересом спросил он, отрыва— ясь от книги.

— Пожалуй, тот пройдоха, что выпотрошил тогда мои карма— ны, оказал мне неоценимую услугу. С этого дня я больше не жалею о прошлом.

— Вот в этом и заключается величайший вклад ван Мандер— путца во всеобщее счастье, — торжественным голосом произнес профессор. — Из всех слов сожаления, когда-либо произнесен— ных или написанных людьми, самые грустные — «я мог быть счастлив!» Но, благодаря ван Мандерпутцу, отныне истина зак— лючена в словах «могло быть хуже!»

Было далеко за полночь, когда я возвратился домой. На следующее утро я проспал и, естественно, опять опоздал в контору. Отец постоянно выговаривал мне за опоздания, но он явно преувеличивал, заявив однажды, что не было ни одного случая, когда бы я явился на работу вовремя. Похоже, он на— чисто забыл те дни, когда собственноручно будил меня чуть свет и тащил за собой в офис. Опять же совершенно незачем было насмешничать, вспоминая про мое опоздание на рейс «Бай— кала». Когда же я весьма корректно напомнил ему о трагичес— кой судьбе, ракетоплана, он безжалостно ответил, что попади я на борт вовремя, тот наверняка не опоздал бы с вылетом и, следовательно, избежал бы столкновения с британским сухогру— зом. Делать такие намеки с его стороны было не очень-то по— рядочно; особенно после того, как прошлой весной, с трудом выкроив несколько недель, мы вдвоем удрали в горы поиграть в гольф на альпийских лужайках. Правда, весна в том году выда— лась запоздалая, но я здесь совершенно ни при чем.

— Диксон, — сказал в заключение отец, — у тебя нет ника— кого понятия о времени. Абсолютно никакого.

Тут мне вспомнился разговор с ван Мандерпутцем, и, не удержавшись, я спросил;

— А как у вас насчет этого понятия, сэр?

— У меня есть, — сказал он самым серьезным тоном. — Ко— нечно, есть. — И, подняв указательный палец. с видом оракула возгласил: — Время — деньги!

С людьми, имеющими такие взгляды на жизнь, спорить бесс— мысленно.

Однако его клеветнические заявления (особенно относитель— но «Байкала») пробудили во мне некоторое беспокойство. Даже успей я вовремя, вряд ли мое присутствие на борту лайнера помогло бы избежать катастрофы. Меня терзали сомнения — по— лучалось, что я, хотя и косвенно, виновен в гибели четырех— сот пассажиров и членов экипажа, а это мне совсем не нрави— лось.

Конечно, если бы они подождали меня еще минут пять, или я успел бы вовремя, или они вылетели бы согласно расписанию, а не на пять минут позже, или если бы…, если бы…

Если! Я вдруг вспомнил ван Мандерпутца и его есливнзор — миры под знаком «если», фатальные, таинственные, существую— щие бок о бок с реальностью в настоящем времени и все-таки вне его. Где-то, среди бесконечного множества этих призрач— ных миров, существует один, который может дать мне ответ на вопрос: что случилось бы, если бы я не опоздал на лайнер? Оставалось только позвонить ван Мандерпутцу, чтобы назначить время, и выяснить все раз и навсегда.

Но такое решение далось мне нелегко. Предположим — просто предположим, — что я окажусь виновным; не с точки зрения за— кона, разумеется, ибо в данном случае для судебного пресле— дования или чего-нибудь в этом роде нет никаких оснований. Я даже не могу нести моральной ответственности за случившееся несчастье — кто мог тогда предположить, что мое присутствие или отсутствие на борту лайнера окажется настолько весомым для решения участи пятисот человек? Откуда я мог знать, в какую сторону — жизни или смерти — дрогнет стрелка весов судьбы? Пет, в любом случае я просто виновен, и все.

И в то же время я не мог оставить все как есть. Муки не— известности порой причиняют большие страдания, чем угрызения совести.

Я бросился к ближайшему видеофону, набрал номер универси— тета, и через минуту на экране появилось недовольное лицо ван Мандерпутца, которого мой звонок оторвал от утренней лекции.

Я был само проворство и деловитость, когда на следующий вечер торопился на встречу с профессором. И наверняка успел бы вовремя, не вынырни откуда-то сбоку регулировщик, которо— му непременно захотелось меня оштрафовать, якобы за превыше— ние скорости. И все-таки, открыв дверь и увидев меня, ван Мандерпутц был ошеломлен.

— Ну и дела! — ахнул он. — Мы с тобой чуть было не разми— нулись. Я как раз собирался в клуб. Никак не ожидал увидеть тебя раньше чем через час. Сегодня ты опоздал всего на нес— колько минут!

Я пропустил его замечание мимо ушей.

— Профессор, мне нужен ваш есливизор!

— Что? Ах, да. Тебе повезло. Я уже собрался было его раз— бирать.

— Разбирать? Но зачем?

— Он сделал свое дело — подсказал мне гораздо более инте— ресную идею, а для ее реализации мне понадобится место, ко— торое он сейчас занимает в лаборатории.

— А могу я спросить, что это за идея?

— Можешь. Ты и весь мир, который с огромным интересом ждет ее осуществления, возможно, кое-что уже и знаете, но сейчас ты услышишь о ней из уст самого автора. Я хочу ни больше ни меньше — составить автобиографию самого ван Ман— дерпутца! — Он выдержал эффектную паузу.

Я разинул рот.

— Собственную автобиографию?

— Вот именно. Человечество, быть может, не сознавая того, жаждет познакомиться с ней. Я опишу в подробностях свою жизнь, свою работу. Я предстану перед миром как человек, не— сущий ответственность за три долгих года последней войны.

— Вы?

— Я и никто другой. Не будь я тогда субъектом, с потроха— ми преданным правительству Нидерландов, сохранявшему нейтра— литет, не стой я в стороне от событий, то вместо изнуритель— ной трехлетней войны мы сокрушили бы Азию за три месяца. Как показал есливизор, я составил бы компьютерную программу, просчитывающую шансы на победу в каждом бою. Ван Мандерпутц исключил бы элемент случайности в военных действиях. — Он нахмурился: — Однако вернемся к моему проекту. Автобиография ван Мандерпутца! Что ты об этом скажешь?

Я сделал отчаянную попытку собраться с мыслями.

— Ну… в общем… это колоссальная идея! — Я постарался вложить в свои слова как можно больше энтузиазма. — Я непре— менно куплю себе экземпляр. Пожалуй, даже несколько экземп— ляров и разошлю их своим друзьям.

— А я сделаю на твоем авторскую надпись, — снисходительно пообещал профессор. — Ей тогда цены не будет. Я напишу что-нибудь соответствующее случаю, что-нибудь вроде «Magniiicus sed поп superbus» — «Великий, но не гордый!» Это даст наиболее верное представление о ван Мандерпутце, кото— рый, несмотря на свою гениальность, остается простым, скром— ным человеком без особых претензий. Ты не согласен?

— Да почему? Вернее не скажешь! Только… профессор, мож— но мне еще раз воспользоваться есливизором, прежде чем он освободит место, необходимое для воплощения ваших гениальных замыслов?

— А! Ты хочешь узнать что-то еще?

— Да. Помните, в газетах писали о катастрофе лайнера «Байкал»? Я должен был лететь на нем в Москву, но опоздал…

— И я рассказал ему все.

— Гм, — хмыкнул он. — Так ты хочешь знать, что могло бы произойти, если бы ты не опоздал к вылету? Что ж, па этот счет есть несколько вариантов. Среди миров под знаком «если» есть один, который мог бы стать реальностью, успей ты вовре— мя, еще один, в котором корабль задержался бы на более чем пять минут, наконец, тот, в котором ты успел бы к лайнеру за пять минут предоставленной отсрочки вылета. Который именно тебя интересует?

— Последний. — Он показался мне наиболее вероятным. В конце концов, было бы слишком наивно полагать, что Диксон Уэллс сможет когда-нибудь обойтись без опозданий. Что каса— ется второго варианта… они ведь сами не стали меня дожи— даться, что в любом случае снимало с меня всякую ответствен— ность.

— Пошли, — буркнул ван Мандерпутц, Мы миновали физический корпус и, пройдя длинным коридо— ром, вошли в его захламленную лабораторию. Прибор по-прежне— му стоял на столе. Я занял место перед психоматом и воззрил— ся на экран. Перед глазами снова поплыли разноцветные тени, и в их изменявшихся формах и сочетаниях цветов я пытался разглядеть подсказку, которая подстегнула бы мою память, на— толкнула бы ее на события того памятного утра.

Наконец я увидел то, что хотел: уходящее вдаль слегка выгнутое полотно моста Стейтен-Бридж, с бешеной скоростью мчащееся мне навстречу. Я кивнул ван Мандерпутцу. Послышался щелчок, и есливизор заработал.

На экране появилось выжженное, без единой травинки, стар— товое поле. Любопытные вещи происходят с человеком, сидящим перед психоматом: все происходящее на экране он видит глаза— ми созданного им образа. Это придает странный оттенок реаль— ности тому, что на самом деле является лишь результатом ра— боты довольно примитивной игрушки. Я полагаю, что в какой-то мере это можно объяснить самогипнозом.

Я мчался по голой земле к сверкающему серебристыми крыль— ями ракетоплану, похожему на реактивный снаряд. Стюард у входа раздраженно махнул мне рукой. Я рванул вверх по трапу и влетел в корабль, люк захлопнулся под мое облегченное «уф-ф!» .

— Садитесь! — рявкнул стюард, указывая на свободное мес— то. Я упал в кресло. В ту же минуту от резкого толчка ката— пульты корпус содрогнулся, и, быстро набирая скорость, ко— рабль устремился в небо. Импульсные двигатели ревели беспре— рывно, затем, через какое-то время, их рокот перешел в приг— лушенное рычание, и я увидел в иллюминатор, как Стейтен-Ай— ленд провалился куда-то вниз и поплыл назад. Гигантская ра— кета взяла курс на Европу.

— Уф-ф! — снова вырвалось у меня. — Кажется, успел!

Я поймал на себе удивленный взгляд справа. С левой сторо— ны был проход, рассекавший ряды кресел надвое. Итак, я по— вернул голову и встретился взглядом с глазами — насмешливы— ми, пытливыми и несколько холодноватыми.

На меня смотрела девушка. Может быть, на самом деле она и не была такой очаровательной, как мне тогда показалось, но не надо забывать, что я смотрел на нее через подернутый дым— кой экран психомата. С тех пор я не раз пытался убедить себя в том, что она просто не могла быть такой очаровательной и милой, что все объясняется моей чрезмерной фантазией, услуж— ливо дорисовавшей недостающие детали. Не знаю. Помню лишь, что, совершенно обалдевший, не отрываясь, я разглядывал ее голубые глаза, шелковые каштановые волосы, маленький рот и дерзко вздернутый носик. Девушка слегка покраснела.

— Извините, — быстро сказал я. — Все… так неожиданно.

На борту ракеты, летящей через океан, всегда присутствует некая дружеская атмосфера, между пассажирами, собранными си— лою обстоятельств на ограниченном пространстве, поневоле возникают короткие отношения. Знакомства между сидящими ря— дом завязываются сами собой. Достаточно одному, почувствовав взаимное расположение, заговорить — и знакомство состоялось.

Мне кажется, наши предки, жившие лет сто назад, должны были испытывать нечто подобное, когда от правлялись в дли— тельное путешествие по железной дороге. За время поездки вы обретаете новых друзей, и все для того, чтобы потом — в де— вяти случаях из десяти — никогда больше с ними не встретить— ся.

Девушка улыбнулась;

— Так вы и есть тот человек, из-за которого нас задержали с вылетом?

Я честно признался ей во всем:

— Похоже, я болен хроническим недостатком времени. Даже часы начинают врать, стоит мне надеть их на руку.

Она рассмеялась:

— Не думаю, чтобы ваша ответственность за все происходя— щее вокруг простиралась настолько широко.

Она говорила истинную правду! Хотя, с другой стороны, мне всегда казалось невероятно раздутым число гольф-клубов, мальчиков, подносящих игрокам клюшки, и девушек из кордеба— лета, чей доход в значительной мере зависал от щедрости мое— го кошелька. Так или иначе, но в присутствии этой голубогла— зой девушки мне почему-то не хотелось вдаваться в воспомина— ния.

Мы разговорились. Выяснилось, что ее зовут Джоанна Колду— элл и что она летит в Париж. Джоанна была художницей — точ— нее, надеялась ею стать, а как известно, подлинное вдохнове— ние и настоящее, мастерство можно отыскать лишь в Париже. Ей предстояло пройти годовой курс обучения, и, несмотря на улыбчивый ротик и смеющиеся глаза, чувствовалось, что она настроена очень серьезно. Я также узнал, что ради этой поез— дки ей пришлось много работать, что она в течение трех лет откладывала деньги, иллюстрируя женский модный журнал, хотя на вид ей можно было дать едва ли больше двадцати одного го— да. Занятия живописью занимали в ее жизни важнейшее место, и я ее прекрасно понимал. Со мной однажды случилось нечто по— добное, когда я не на шутку увлекся теннисом.

Так что, сами понимаете, мы сразу почувствовали друг к другу симпатию. Я видел, что нравлюсь ей, в то же. время имя Диксон Уэллс явно не вызывало у Джоанны никаких ассоциаций с фирмой «Н. Дж. Уэллс Корпорейшн». Что касается меня, то ска— жу честно: после первого же взгляда ее голубых, искрящихся глаз для меня ничего вокруг больше уже не существовало. Я смотрел на нее не отрываясь, и часы пролетели, словно мину— ты.

Ну, вы знаете, как бывает в таких случаях. Я вдруг поймал себя на том, что зову ее просто Джоанна, а она меня Дик, и нам казалось, будто наше знакомство длится целую вечность. Я даже решил на обратном пути из Москвы специально сделать ос— тановку в Париже и встретиться с ней, и тут же заручился ее согласием. Говорю вам, эта девушка ничем не походила на рас— четливую Уимзи Уайт и еще меньше на жеманных, легкомысленных девиц нашего круга, у которых голова до отказа забита тряп— ками да танцульками. Она была просто Джоанной — с чувством юмора, сдержанной, не по годам разумной и потому обаятельной и прекрасной, как античная богиня.

По салону прошел стюард, принимая заказы на второй завт— рак.

Мы не верили своим ушам: казалось, прошло не больше соро— ка минут, а на самом деле мы проболтали целых четыре часа! Мы с удовлетворением ощутили приятное чувство душевного родства, выяснив, что оба обожаем салат с омарами и ненави— дим устриц. Это обстоятельство связало нас еще крепче, и тогда я авторитетным тоном заявил, что это не иначе как знак судьбы, на что с ее стороны не последовало никаких возраже— ний.

Затем мы прошли по узкому проходу в обзорный салон в но— совой части корабля. В него уже набилось порядком народу, но нам это было даже на руку — стиснутые с обеих сторон, мы долго сидели, тесно прижавшись друг к другу и стараясь не обращать внимания на спертый воздух.

Катастрофа произошла сразу же, как только мы вернулись на свои места. Ничто не предвещало близкой опасности, разве что резкий крен вправо — следствие отчаянной попытки пилота в последний момент избежать столкновения. Раздался жуткий скрежет, и меня охватило страшное ощущение падения. В ту же секунду тишину салона разорвал одновременный вопль сотен лю— дей.

Это была настоящая битва. Пятьсот человек внутри обречен— ного лайнера швыряло из стороны в сторону. Нелепо размахивая руками, они натыкались на кресла, топтали друг друга ногами и сами валились на пол. Огромный ракетоплан с обрубком вмес— то левого крыла, вращаясь, стремительно несся к поверхности океана.

Стюарды пытались успокоить людей. Из громкоговорителя послышался нарочито спокойный голос пилота.

— Сохраняйте спокойствие, сохраняйте спокойствие, — пов— торил он несколько раз. — Произошло столкновение с надводным судном. Положение контролируется, положение контролирует— ся…

Я выбрался из разбитого кресла. Джоанны рядом не было. Наконец я увидел ее, лежащую без сознания между креслами, и в этот момент лайнер вошел в воду.

От сильного удара все вокруг смешалось. Громкоговоритель закричал:

— Всем надеть спасательные жилеты! Спасательные жилеты под креслами!

Я выхватил оранжевый жилет и быстро застегнул его на Джо— анне. Другой надел на себя. Хвостовая часть ракеты стала медленно погружаться, и толпа устремилась к носу. Освещение погасло. За спиной послышался плеск воды. Вдоль прохода то— ропливо шел молодой стюард. Поравнявшись с нами, он задер— жался, чтобы застегнуть пояс на потерявшей сознание женщине, и, бросив в мою сторону: «Все в порядке?», не дожидаясь от— вета, побежал дальше.

Кто-то из пилотов переключил радиосеть на автономное пи— тание. Из громкоговорителя донесся вдруг обрывок фразы: »…и плывите как можно дальше». Затем опять:

— Прыгайте из носового люка и плывите как можно дальше. Судно рядом. Оно подберет вас. Прыгайте из… — динамик сно— ва заглох.

Я освободил Джоанну из-под обломков и, стараясь не причи— нять ей боли, потащил к носовому люку. Ее лицо покрывала бледность, глаза были закрыты. Крен все усиливался, пока пол наконец не стал походить на лыжный трамплин. Мимо снова промчался стюард.

— Сами управитесь? — крикнул он на ходу.

Я приближался к люку. Толпа вокруг него как будто стала меньше, или просто люди сбились плотнее? Внезапно раздался громкий треск, и по салону прокатился вопль отчаяния и ужа— са. Стенки обзорного салона не выдержали, и с рычанием дико— го зверя вода ринулась внутрь корабля. Я оглянулся и еще ус— пел разглядеть стремительно приближающийся зеленый вал… Я снова опоздал.

Экран погас. Потрясенный увиденным, я оторвал глаза от есливизора и встретился взглядом с ван Мандерпутцем.

— Ну как? — осведомился он.

Я содрогнулся.

— Ужасно, — произнес я сдавленным голосом. — Похоже… похоже, нам так и не удалось оттуда выбраться.

— Нам? Я не ослышался? — Его глаза странно блеснули.

Я не стал ему ничего рассказывать, лишь поблагодарил, по— желал спокойной ночи и, погруженный в невеселые мысли, мед— ленно побрел домой.

Даже отец заметил, что со мной творится что-то неладное. На следующий день я опоздал всего на пять минут, и мой ста— рик, всерьез обеспокоенный, вызвал меня к себе в кабинет и долго допытывался насчет моего здоровья. Разумеется, я ниче— го ему не сказал. Да и как объяснить, что из-за своих беско— нечных опозданий я умудрился влюбиться в девушку через две недели после ее смерти?

Эта мысль чуть было не свела меня с ума. Джоанна — девуш— ка с голубыми, искрящимися глазами, лежит сейчас где-то на дне Атлантического океана! Я ходил, словно в тумане, не об— ращая внимания на шуточки окружающих, почти ни с кем не за— говаривая. Однажды вечером у меня даже не хватило сил, чтобы добраться до дома. Я вошел в опустевший кабинет отца и, удобно расположившись в его старинном кресле, долго курил, пока наконец не заснул. На следующее утро, войдя в кабинет и увидев меня в своем кресле, мой старик смертельно побледнел и, схватившись за сердце, смог лишь произнести: «О Господи!» Мне стоило немалого труда убедить его в том, что я пришел в контору не к началу рабочего дня, а просто опоздал уйти до— мой накануне вечером.

Наконец я понял, что дальше так продолжаться не может. Надо было что то делать. Но крайней мере, я могу, нет — обя— зан!' — узнать, что произошло бы в том случае, если бы нам удалось избежать катастрофы. Во «что бы то ни стало я должен проследить за развитием нашего фатального романа, сокрытого в дебрях миров под знаком „если“. Быть может, я смогу хоть как-то утешиться, наблюдая то, чего не было, но что могло бы быть. И… я снова увижу Джоанну!

Было уже далеко за полночь, когда, приняв окончательное решение, я помчался к ван Мандерпутцу. В лаборатории никого не было. Я обежал все здания и наконец столкнулся с ним в вестибюле физического корпуса.

— Дик! — воскликнул он. — Ты, случаем, не заболел?

— Заболел? Нет, физически я здоров как бык. Профессор, мне до зарезу нужен ваш есливизор, поверьте — очень нужен!

— Что? Ах, та игрушка. Ты опоздал, Дик. Я его недавно ра— зобрал. Я придумал, как можно с большей эффективностью ис— пользовать помещение лаборатории.

Пол дрогнул и покачнулся. В сердцах я чуть было не послал ван Мандерпутца ко всем чертям вместе с его автобиографией. Но подняв голову, прочел в глазах профессора неподдельное сострадание. Он взял меня за руку и провел в небольшой каби— нет, примыкавший к лаборатории

— А сейчас расскажи мне все с самого начала.

Я так и сделал. Думаю, я сумел достаточно точно передать ему весь трагизм моего положения. Под конец рассказа он нах— мурил тяжелые брови и сочувственно произнес:

— Даже ван Мандерпутц не в силах воскрешать мертвых. Мне очень жаль, Дик. но самое лучшее для тебя — постараться все забыть, и чем скорее, тем лучше. Даже будь у меня есливизор, я не разрешил бы тебе им воспользоваться. Это все равно что поворачивать нож в ране. — Некоторое время он не произнес ни слова, — Постарайся себя чем-нибудь отвлечь. Бери пример с ван Мандерпутца. В подобных ситуациях он находит забвение в работе.

— Вы правы, — хмуро ответил я. — Только кому интересна моя автобиография? Такое занятие больше подходит вам.

— Автобиография? Ах да, припоминаю. Нет, я передумал. Ис— тория сама со временем опишет и жизнь ван Мандерпутца, и его дела. В настоящее время меня занимает гораздо более гранди— озный проект.

— В самом деле? — Мне было глубоко и в высшей степени наплевать.

— Да. Недавно сюда заходил Гогли, великий скульптор. Мы говорили насчет моего бюста. Это будет прижизненный бюст ве— ликого ученого! Может быть, я подарю его родному городу или университету. Пожалуй, я передал бы его Королевскому Общест— ву, если бы они оказались хоть на самую малость менее кон— сервативными, чем сейчас, если бы они… если бы они… ес— ли! — последние слова он уже выкрикивал.

— Если!!! — бушевал ван Мандерпутц. — То, что ты наблюдал по есливизору, произошло бы в том случае, если бы ты успел на лайнер!

— Конечно.

— Но на самом-то деле все произошло совершенно иначе! Не— ужели не понятно? Она… она… Где старые газеты?

Своми большими руками он принялся шумно перебирать газет— ную стопу.

— Нашел! — крикнул он, выхватывая один листок. — Вот спи— сок спасенных!

В глаза мне бросилось имя Джоанны Колдуэлл, огненными буквами вписанное среди десятков других имен. Газета помес— тила даже небольшой отчет о происшедшем событии. И едва мой разум вернулся в исходное состояние, я сразу прочел его:

«Но меньшей мере двадцать человек обязаны своим спасением мужеству и находчивости двадцативосьмилетнего стюарда Орриса Хоупа. Во время охватившей пассажиров паники Оррис Хоуп ока— зывал помощь всем нуждающимся: он надевал спасательные жиле— ты и относил к выходу потерявших сознание. Он последним по— кинул борт тонущего лайнера через пролом в стенке обзорного салона и, почти теряя сознание, выплыл на поверхность океа— на. Среди обязанных жизнью молодому стюарду Патрик Оуэнсби из Нью-Йорка, миссис Кемпбел Уоррен из Бостона, мисс Джоанна Колдуэлл из Нью-Йорка…»

Думаю, мой дикий вопль был слышен даже в административном корпусе за несколько кварталов отсюда. Не будь лицо ван Ман— дерпутца оснащено внушительных размеров бакенбардами, я рас— целовал бы его в обе щеки. Похоже, я так и сделал — сейчас уже нет никакой возможности дать достоверный отчет о моих действиях за те несколько сумасшедших минут, что я провел в крошечном кабинетике профессора.

Наконец, немного придя в себя, я заявил:

— Я найду ее! Наверняка она вместе со всеми попала на борт того самого британского сухогруза, который пришел в порт на прошлой неделе, и, значит, должна быть сейчас где-нибудь здесь, в Нью-Йорке. Если же она успела улететь в Париж, я найду ее и в Париже!

Остается рассказать совсем немного. К сожалению, у этой истории вышел довольно грустный конец. Она не улетела в Па— риж. Только, как бы это объяснить, Диксон Уэллс познакомился с Джоанной Колдуэлл с помощью профессорского есливизора, в то время как сама Джоаниа Колдуэлл так никогда и не повстре— чала Диксона Уэллса. И кто знает, что могло бы случиться, если бы… если. Но ничего не случилось, за исключением од— ного: она вышла замуж за Орриса Хоупа — молодого стюарда, спасшего ей жизнь… Я, как всегда, опоздал.