3. ЛЕСНАЯ ВСТРЕЧА

Неделя, третья после прихода в чувство Коннора, закончилась. Он сидел на изогнутом камне, рядом с коттеджем Эвани и смотрел на пылающий потолок звезд и медную луну. Он жил — и если то, что он услышал было правда, а ничего другого, кроме как поверить в это, не оставалось — после того, как множество миллиардов людей канули в вечность.

Эвани, должно быть, права. Он был переубежден ее мягкими словами на искаженном английском и некоторыми изменениями в мире, окружавшем его. Это был не тот мир, который он оставил.

Коннор глубоко вдыхал прохладный ночной воздух. Он плохо понял большую часть рассказов Эвани о новом Веке, хотя кое-что от него было сокрыто тайной. Эвани рассказывала о городе Урбс и Повелителе, но только мельком.

— Потому что, — она заколебалась. — Ладно, потому что будет лучше, если ты сам сформируешь свои собственные суждения. Мы, люди живущие здесь, не находим Урбс и Бессмертных, живущих в нем, хорошими, но я не хотела бы переубеждать тебя и рассказывать, как подручные Повелителя, создавшие все лучшее, что есть в этом мире, не являются его врагами. Они правят в Урбсе и, наверное, долго останутся при власти после нашей смерти, хотя они правят всего семь веков.

Внезапно она вытащила нечто из кармана и протянула ему. Он взял предмет — золотой диск — монета. На нем было отчеканено 10-единств и фигура змеи, опоясывающей земной шар, вцепившись зубами в хвост.

— Змея Мидгард, — сказала Эвани. — Я не знаю почему, но она так зовется.

Коннор перевернул монету. На другой стороне был отчеканен профиль мужского лица, чьи черты, даже в миниатюре выглядели холодными, мрачными, властными. Коннор прочел:

— Orbis Terrarum Imperator Dominusque Urbis. «Император Мира и Повелитель Города», — перевел он.

— Да. Это — Повелитель, — голос Эвани был серьезен и она отобрала монету. — Это деньги Урбса. Для понимания Урбса и Повелителя, ты должен выслушать курс истории за все время, что ты проспал.

— Истории? — повторил он.

Она кивнула.

— Начиная с Темных веков. Когда-нибудь один из наших патриархов расскажет тебе больше, чем я. Я почти ничего не знаю о могучем древнем мире. Нам кажется, что это был невероятный век, с огромными городами, темпераментными нациями, неконтролируемыми растущими народами, ужасными энергиями и пламенем гениев. Великие войны, великая промышленность, великое искусство — и снова великие войны.

— Но ты можешь сказать мне… — начал Коннор несколько нетерпеливо. Эвани покачала головой.

— Не сейчас, — быстро сказала она. — Сейчас я должна спешить к друзьям, которые будут обсуждать со мной один очень важный вопрос. Может быть, когда-нибудь ты тоже узнаешь об этом.

И она исчезла, прежде чем Коннор смог сказать хотя бы слово, чтобы задержать ее. Он остался наедине со своими мыслями — настойчивыми, мучительными временами. Ему нужно было еще очень многое узнать об этом странном мире, в котором он внезапно оказался.

Во многих отношениях это был странный, новый мир, думал Коннор, когда смотрел, как девушка исчезает на дороге, которая поднималась на холм, к деревне. С того места, где он сидел на скамейке из камня, он мог видеть деревню, стоящую на вершине холма — несколько низких домов, построенных из какого-то белого камня. Все строения были классических форм, с подлинными дорическими колоннами. Эвани сказала, что деревня называется Ормон.

Все ему казалось странным. Не только люди изменились, но и физически мир стал совершенно другим.

Рассматривая деревню и снова переводя взгляд на холмы и леса окружающие ее, Том Коннор думал, что, может быть, они тоже изменились.

Ему хотелось бы это выяснить.

Сила Коннора возвращалась с такой быстротой, что он поднялся со скамейки, стоящей на солнце, и направился в лес, начинающийся прямо возле дома Эвани. Деревья светились свежей зеленью молодых листьев, изумрудно-зеленая трава покачивалась в полях, которых растянулись на холмах и разбили равнины на лоскутья.

Птицы щебетали в ветвях, когда он вошел в лес. Птицы были всевозможных форм и расцветок. Их количество и бесстрашие удивили бы Коннора, если бы он не вспомнил, чтобы Эвани упоминала о чем-то подобном. Урбсы, сказала она, уничтожили кусающих насекомых, мух, мучных червей и тому подобное много веков назад, и в этом им помогали птицы. И определенные паразиты выращивались специально для них.

«Они лишь позволяют птицам увеличиваться в количестве, — сказала тогда Эвани, — уничтожив их главного врага — египетскую кошку, домашнюю кошку. Они акклиматизировались здесь и были выпущены в леса, они питались паразитами и уничтожили их. И теперь у нас больше птиц и меньше насекомых».

Было приятно бродить по зеленому лесу под аккомпанемент птичьих трелей. Весенний ветерок мягко обдувал лицо Тома Коннора и впервые в жизни он почувствовал себя погруженным в свободу, не испорченную назойливым жужжанием москитов, оводов и мух, или других кусающих насекомых, которые превращали прогулки по лесу в пытку.

Какое счастье для человечества! Медовые пчелы жужжали вокруг колокольчиков на покрывале травы и пили сладость весенних цветов, но ни одной мухи или комара не прожужжало возле непокрытой головы Коннора.

Коннор не знал, насколько глубоко он забрался в дебри свежей зелени деревьев, когда внезапно он заметил, что идет вдоль берега небольшого ручья. Его чистая вода серебрилась в лучах солнца, пробивающегося сквозь деревья.

Время от времени, он проходил мшистые камни и заросли плюща, интересовавшие его, потому что он знал, что здесь лежат остатки древних строений, воздвигнутых до Темных веков. Эти нагромождения камней когда-то были домами в другом, давно минувшем веке — его веке.

Задумчиво идя вдоль маленького ручья, он наконец пришел к широкому озеру, куда впадал ручей с небольшой высоты, образовывая водопад.

Коннор обошел кругом озеро, смотря на чистое зеркало воды и внезапно остановился, его глаза изумленно раскрылись.

Ему на мгновение показалось, что он видит перед собой ожившую картинку, хорошо известную ему. Коннор думал, что находится в лесу один, но это было не так. В нескольких ярдах от того места, где стоял он, находилось самое прекрасное существо из тех, кого он когда-либо видел.

Трудно было поверить, что она была живым существом, а не создана его воображением. Ни один звук не сообщил о его приближении и она, уверенная в то, что находится здесь одна, сохраняла позу, в которой Коннор впервые увидел ее, похожая на очаровательную лесную фею, которой она и могла быть в этом изумительном новом мире.

Она стояла на коленях над темным зеркалом пруда, опираясь на изящные руки. Они выглядели алебастровыми на фоне темного мха, на который она опиралась. Она улыбалась своему отражению в воде — знаменитая картина «Психея», которую помнил Коннор внезапно ожила!

Он боялся дышать, а уж тем более, говорить, из страха испугать ее. Но когда она повернула голову и увидела его, она не подала и вида, что напугана. Она медленно улыбнулась и грациозно поднялась на ноги, просторные греческие одежды, покрывавшие ее, медленно покачивались на ветерке, подчеркивая совершенную во всех отношениях фигуру. Одежда крепилась серебряной повязкой, которая шла под ее грудью. Повязка была столь же блестящей, как и ее чернильно-черные волосы.

Но когда она улыбнулась Коннору, он увидел в ее зеленых глазах цвета моря не страх, а насмешку.

— Я не знала, — сказала она голосом, который звучал словно серебряный колокольчик, — что Сорняки так интересуются красотами Природы, что забираются в лес.

— Я — не Сорняк, — заявил Коннор, бессознательно делая вперед шаг или два. Он надеялся, что она не исчезнет при звуке его голоса или при его приближении. — Я…

Она на мгновение посмотрела на него, и затем рассмеялась. И в смехе тоже звучала насмешка.

— Нет нужды говорить мне, — сказала она мягко. — Я знаю. Ты — Спящий, который недавно появился со странной сказкой, что он проспал тысячу лет. Словно, если ты был Бессмертным!

В ее смехе, голосе, слышались нотки, что она, во всяком случае, не верит ни во что подобное. Коннор не делал попыток переубедить ее — не до того. Он был слишком поражен, просто рассматривая ее.

— Вы одна из Бессмертных? — спросил он, с голосом в котором звучало изумление. — Я много слышал о вас.

— Есть гораздо более бессмертные вещи, — сказала она полусерьезно, полунасмешливо, — чем человек, которому дано бессмертие. Так что Бессмертные почти ничего не знают о том, что было известно или предполагалась греками давным-давно минувших веков.

Снова Коннор уставился на нее. Она говорила так уверенно. И выглядела… Неужели это возможно, чтобы боги и богини, нимфы давно умерших греческих легенд были не легендами, а живыми существами? Может ли быть возможным, что он смотрит на одну из них — и она может исчезнуть от прикосновения или неосторожного слова?

Она казалось достаточно реальной, хотя было нечто такое в ее манерах, что не подходила ее имиджу прекрасной феи, как казалось ему. И она не вела себя как нимфа, как это описывалось в мифологии. Ничего из этого не казалось реальным, за исключением экстравагантной пульсирующей теплой красоты.

4. НЕМНОГО ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ

Слова девушки словно пробудили его, и одновременно, пришло осознание, что он неприлично неотрывно смотрит на нее, пока она спокойно стоит напротив, выпрямившись, словно изящная статуэтка, а легкий ветерок покачивает ее белые полупрозрачные одежды.

— Иди сюда, — сказала она тихо. — Подойди и сядь рядом со мной. Я пришла в лес, чтобы встретиться с приключением, которого не могла найти в этом скучном мире. И я не нашла его. Подойди, ты можешь развлечь меня. Сядь рядом и расскажи мне свою историю, которую я слышала о твоем… сне.

Наполовину зачарованный, Коннор подчинился. Он не задавал вопросов. Казалось вмешалась сама судьба, распорядившаяся, чтобы он оказался рядом со сверкающим темным прудом, перед этой женщиной — или скорее девушкой, потому что ей было не больше двадцати лет — чья красота была невероятной.

Солнце, пробиваясь сквозь фильтр листьев, светилось в ее волосах, настолько черных, что они отливали синевой, опускающихся каскадами до ее тонкого пояса. Ее кожа, цвета магнолии, казалось еще более светлой из-за эбенового цвета волос. Ее красота была чем-то большим, чем совершенством. Она была божественной. Но яркой, пылающей. Ее великолепные губы, казалось, постоянно улыбались, но так же как и улыбка в глазах, были сардоническими, насмешливыми. На мгновение красота, столь неожиданно появившейся нимфы, лишила Коннора всех мыслей; даже воспоминаний об Эвани. Но в следующее мгновение Эвани вернулась, наполняя все его чувства так, как когда он увидел ее впервые, холодную, понятную медноволосую приятную красоту. И даже в этот момент он понимал, что блестящее существо перед ним, так отличающееся от Эвани и остальных девушек-Сорняков, которых он видел, будет всегда преследовать его в воспоминаниях. Кто бы она ни была — человеческое существо или лесная богиня.

Девушка в ответ на молчание начала выказывать нетерпение.

— Расскажи мне! — сказала она настойчиво. — Мне нужно развлечение. Расскажи мне, Спящий.

— Я не Спящий, во всяком случае, не тот тип, о которых вы наверное слышали, — сказал Коннор, починяясь ее требованию. — То, что произошло, не было сделано по моему желанию. Это произошло…

Коротко, он рассказал о том, что произошло, стараясь ничего не драматизировать. Он, должно быть, рассказывал убедительно, потому что по мере того, как он рассказывал дальше, неверие и насмешка исчезали из ее зеленых глаз цвета моря и постепенно замещались верой, и затем восхищением.

— В это почти невозможно поверить, — сказала она, мягко, когда он закончил. — Но я верю тебе.

Ее восхитительные глаза оставались затуманенными.

— Если в своей памяти ты сохранил знания давних времен, то тебя ждет великая карьера в том веке, в котором ты оказался.

— Но я ничего не знаю об этом веке! — быстро заявил Коннор. — Я слышу обрывки разговоров о загадочных Бессмертных, которые обладают полной властью, о многих вещах, чуждых и непонятных мне. И пока что, я почти ничего не знаю о нынешних временах. Нет! Я даже не знаю об истории веков, которые прошли пока я… спал!

На мгновение лесная нимфа настойчиво посмотрела на Коннора, уважение мелькнуло под ее густыми ресницами. Насмешка мгновенно мелькнула в глазах и умерла.

— Неужели я должна рассказывать тебе? — спросила она. — Мы из леса и озер, знаем о многом. Мы знаем как минуют времена года. Но не всегда мы делимся своими знаниями.

— Пожалуйста! — попросил Коннор. — Пожалуйста расскажите мне — или я потерян!

Она на секунду задумалась, с чего начать. Затем начала говорить, словно преподавала урок по истории с самого начала времен.

— Ты из древнего мира великих городов, — сказала она. Сегодня тоже есть большие города. В Н'Йорке восемь миллионов жителей, в Урбсе, величайшем метрополисе — тридцать миллионов. Но там, где сейчас один метрополис в древнем мире было сотни. Удивительный век — твое время, но он закончился. Когда-то твой Двадцатый век оказался погруженным в пучину войны.

— Двадцатый век! — воскликнул Коннор. — Да это же мое время!

— Да. Ваши скорые на решения, воинственные нации, подпитываемые жаждой битв, наконец оказались в гигантской войне, словно облако покрывшей всю планету. Они сражались на земле, в воде и в воздухе, под водой и под землей. Они сражались оружием, секрет которого до сих пор утерян, странной химией и болезнями. Все нации оказались погруженными в борьбу; все из могучего знания было направлено на это. Гигантские города, город за городом, разрушались атомными бомбами или уничтожались путем заражения водных источников. Голод охватил мир, и после этого пришли болезни.

Но на пятый год после войны мир как-то стабилизировался. Затем наступило время варварства. Старые нации больше не существовали, и на их место пришло множество городов-государств, небольшие фермерские объединения, враждебно относящиеся друг к другу, изготовляющие собственную одежду, производящие собственную пищу. И затем начал изменяться язык.

— Почему? — спросил Коннор. — Ведь дети должны говорить так же, как их родители.

— Не совсем, — сказала лесная нимфа с мягкой улыбкой. — Язык подчиняется законам. Вот один из них: согласные имеют тенденцию замещаться по мере старения языка. Возьми слово «мать». В древнем Токкарском это было «makar», в латыни «mater». Затем «madre», затем «mother» и наконец «мась». Каждый из последующих звуков легче для произношения. Естественно, предпочтение отдается «мама» — чистым лабиальным звукам, которые являются самым древним в мире словом.

— Понятно, — сказал Коннор.

— Ну вот, когда не было давления печати, язык изменился. Стало трудно читать старые книги и они начали исчезать. Пламя бушевало в заброшенных городах; банды грабителей жгли книги, чтобы согреться зимой. Черви и старость разрушали их. Знание исчезало, некоторое навсегда.

Она на мгновение замерла, внимательно глядя на Коннора.

— Теперь ты понимаешь, почему я говорю о величии, если ты сохранил свои древние знания?

— Возможно, — сказал Коннор. — Но, пожалуйста, продолжай.

— Были и другие факторы, — сказала она, кивнув. — Первым делом, группа небольших городов-государств было лучшим местом для гения. Такова была ситуация в Греции во время Золотого Века, в Италии во время Ренессанса и во во всем мире во время Второго Просвещения.

Кроме того, период варварства действовал на человечество, заставляя его искать другие формы существования. Каменный век внезапно разродился светом Египта, Персия развалилась и начала процветать Греция, Средние века породили Ренессанс. Так Темные века дали вспышку прекрасному веку Второго Просвещения, четвертом великом рассвете человеческой истории.

Он начался достаточно скромно, после двух столетий Темных веков. Молодой человек, по имени Джон Холланд отправился в деревню Н'Орелан и начал копаться в городских развалинах. Он нашел остатки библиотеки и, что было почти невероятно в те времена, он умел читать. Сначала он учился сам, но вскоре к нему присоединились и другие. Так появилась Академия.

Горожане решили, что студенты — колдуны и волшебники, но по мере того, как знание росло, колдуны и волшебники стали синонимами, того, что в вашем веке называли учеными.

— Понятно! — пробормотал Коннор, и подумал об Эвани, Волшебнице. — Понятно!

— Н'Орлеан, — сказал его очаровательный лектор, — стал центром Просвещения. Холланд умер, но Академия жила и однажды молодой студент по имени Теран увидел видение. Некоторые из древних знаний открыли свои секреты. В видении он смог возродить древние Н'Орлеанские электростанции и системы канализации, чтобы дать городу все необходимое!

И хотя не было подходящего источника топлива, он и его группа трудились над машинами, которым были несколько веков, считая, что электричество можно будет добыть, если оно понадобиться.

Так оно и произошло. Человек, по имени Эйнар Олин, принялся бродить по всему континенту в поисках, — и наконец снова открыл! — величайшее достижение Древних. Снова была открыта атомная энергия. Н'Орлеан возродился в своей древней жизни. Из равнин и гор приходили тысячи, только для того, чтобы посмотреть на Великий Город и среди них было трое, изменивших историю.

Прежде всего, светловолосый Мартин Сейр и черноволосый Хоакин Смит, со своей сестрой. Некоторые называли ее сатанински красивой. Сейчас ее называют Черным Пламенем — ты слышал об этом?

Коннор покачал головой, его глаза упивались красотой женщины леса, которая привлекала его таким образом, что он никогда бы не поверил, скажи ему об этом кто-то другой.

На мгновение насмешливое выражение снова появилось на лице девушки, и затем внезапно оно исчезло и она пожала своими белыми плечами и продолжала:

— Эти трое изменили все течение истории. Мартин Сейр занялся биологией и медициной, когда поселился в Академии с монастырским уставом, и его гений сделал первое новое открытие, добавленное к знанию Древних. Изучая эволюцию, экспериментируя с жестким облучением, он открыл стерилизацию и потом — бессмертие!

Хоакин Смит занялся изучением социальных наук, государством, экономикой, психологией. У него была мечта — восстановление старого мира. Он был — точнее есть — колоссальным гением. Он взял бессмертие Мартина Сейра и сменял его на силу. Он сменял у Йоргенсена бессмертие на ракеты, движущиеся на атомном топливе, у Кольмара на оружие, у Эрдена на резонатор Эрдена, который взрывает порох на мили вокруг. И затем он набрал армию и отправился в поход.

— Снова война! — воскликнул Коннор. — А мне казалось, что им уже надоели войны.

Но девушка не слушала его. В ее изумрудных глазах был свет, словно она видела видения — видения о славном нашествии.

— Н'Орлеан, — продолжала она, — поддавшись магнетическому влиянию личности Смита, с радостью сдался. Остальные города, в основном, сдавались, словно зачарованные, а те, которые решили сражаться были побеждены. Какие шансы у луков и ружей против летающих Треугольников Йоргенсена или ионных лучей Кольмара? И сам Хоакин Смит был удивительным существом. Даже жены убитых приветствовали его, когда он утешал их своими благородными манерами.

Америка была покорена через шестьдесят лет. Бессмертие дало Смиту, Повелителю, силу, и никто, за исключением Мартина Сейра и тех, кого он обучил, не были в состоянии вызнать его секреты. Тысячи пытались, некоторые объявили об успехе, но результаты их ошибок до сих пор населяют этот мир.

И вот наконец, Хоакин Смит получил свою Империю; не просто одну Америку. Он уничтожил уголовников и безумцев, он распространил свой родной английский на все страны, он построил Урбс — прекрасный, сверкающий, невероятный город — столицу мира, и здесь он правит вместе с Маргарет Урбс. Кроме того…

— Я думаю, мир, который он покорил, должен преклоняться перед ним! — воскликнул Коннор.

— Преклоняться перед ним! — воскликнула девушка. — Слишком многие ненавидят его, несмотря на все, что он сделал, и не только для своего века, но для всех веков — начиная с Просвещения. Он…

Но Том Коннор больше не слушал. Все его мысли, чувства, внимание, глаза, упивавшиеся ее красотой, были сосредоточены на этой девушке. Она такая прекрасная. И такой ум находился под пышной шапкой ее черных волос. На это должен быть только один ответ. Она должно быть богиня, возродившаяся к жизни.

Он страстно желал коснуться ее, коснуться лишь края ее прозрачного одеяния, но этого не могло произойти. Его сердце отчаянно билось рядом с ней — но преклонение перед ней заставляло его оставаться на месте.

— То, что вы рассказали мне, похоже не сон, — сказал он голосом, звучащим, словно издалека. — Вы сами — мечта.

Танцующий блеск насмешки снова появился в ее глазах цвета моря.

— Значит, будем считать нашу встречу мечтой? — тихо спросила она. Она мягко положила свою белую руку на его плечо и он вздрогнул. Прикосновение было подобно удару электрического тока — но не болезненным.

— Человек Древних, — сказала она, — ты можешь кое-что пообещать?

— Все что угодно, все что угодно, — живо сказал Коннор.

— Тогда обещай, что ты ничего не расскажешь, даже девушке-Сорняку, которая зовется Эвани, Волшебница, о том, что видел меня сегодня утром. Ни единого слова.

На мгновение Коннор заколебался. Будет ли это недоверие к Эвани, если он даст подобное обещание? Он не знал. Но он знал, что собирался сохранить в секрете встречу по другим причинам — словно нечто священное; нечто, что следует хранить, как воспоминание в глубине своего сердца.

— Обещаешь? — спросила она голосом, напоминавшим звон серебряного колокольчика.

Коннор кивнул.

— Обещаю, — сказал он твердо. — Но скажи мне, увидимся ли мы снова? Ты…

Внезапно девушка мягко вскочила на ноги, замерла прислушиваясь словно фавн. Ее изумительные изумрудные глаза были широко открыты, словно она собиралась взлететь. Коннор услышал слабые голоса в лесу. Видимо, мужчины отправились на его розыски, зная насколько он еще болен и слаб.

— Я должна идти, — быстро прошептала девушка. — Но Древний, мы должны еще встретиться! Это мое обещание. Помни о своем!

И прежде, чем он успел что-то сказать, она развернулась, словно бабочка в полете, и помчалась сквозь лес, почти не касаясь босыми ногами земли. Коннор еще раз увидел ее развевающуюся белую одежду, мелькнувшую на фоне зелени листвы, и она исчезла.

Он медленно протер дрожащей рукой глаза. Мечта! Но она обещала, что они встретятся снова. Когда?

5. ДЕРЕВНЯ

Дни неустанно неслись вперед. Коннор постепенно восстановил все свои силы. Иногда, когда он знал, что за ним никто не наблюдает, он пробирался в лес. Но ему так и не удалось вновь увидеть лесную нимфу, столь глубоко поразившую его. Постепенно, он начал убеждать себя, что все произошедшее было всего лишь сном. Множество странных вещей произошли с ним после пробуждения. Только одно придавало его воспоминаниям реальность — знания, что он получил от черноволосой загадочной девушки. Знания — позднее подтвержденные жителями деревни.