20. ЗАГОВОРЩИКИ

Охранники без лишних вопросов пропустили их, едва лишь взглянув на медальон.

Достигнув комнаты за аркой, они мгновенно увидели Повелителя, сидящего за заваленным бумагами столом. Эвани грациозно опустилась на колено перед владыкой, когда они приблизились к нему. Коннор стоял прямо и смотрел на Маргарет Урбс, сидевшую в кресле возле окна с книгой в руке и черной дымящейся сигаретой в пальцах, в свою очередь смотрящую на него.

Глаза Повелителя остановились на вошедших.

— Могу я спросить, как вам удалось попасть сюда? — спросил он спокойно.

Коннор положил на стол медальон и его губы растянулись в довольной ухмылке, когда он увидел, как божественные губы Принцессы задрожали от ярости. Она быстро встала и подошла к Повелителю. Принцесса и Эвани смотрели друг на друга, разделенные лишь столом. Глаза Маргарет Урбс были непроницаемыми, а Эвани — враждебными.

Это была первая возможность для Томаса Коннора сравнить их. Он ненавидел себя за это, но не смог удержаться.

Принцесса была несколько выше, чем Эвани и, без сомнения, прекраснее. Это было нечестно, сказал себе Коннор кисло — чертовски нечестно сравнивать красоту Эвани с неземной красотой Черного Пламени Урбс. Это было все равно, что сравнивать простую красоту шиповника с изящной орхидеей или обычную бабочку-капустницу с роскошной тропической красавицей-бабочкой.

Повелитель заговорил.

— Я предполагаю, у вас был повод придти сюда.

— Да, — ответила Эвани. — Я не могу выдержать этого… быть заключенной в комнате. Мне нужно было увидеться с вами.

Ее губы задрожали. Она была великолепной актрисой, Коннор внезапно понял это.

— Вы знаете я… у меня кровь метаморфа. Вы понимаете, что это означает. Я должна находиться на открытом воздухе и дышать воздухом под открытым небом, а не идущим из вентиляторов Дворца. Поэтому я пришла просить у вас немного свободы. Просто позволение гулять, время от времени, во Внутренних Садах.

Коннор изумился, каким образом прогулки во Внутренних садах могут помочь ей бежать, ведь Дворец окружал сады.

— Я собирался освободить вас, но пока что не могу этого сделать, — сказал Повелитель. — До тех пор, пока я не получу того, чего хочу от Томаса Коннора.

— Но я этого не выдержу! — дрожа всем телом воскликнула девушка.

Повелитель повернулся к Коннору.

— Ты помнишь о своем обещании? — спросил он. — О второй его части, где обещал ничего не предпринимать против меня?

— Я не нарушу данного слова, — твердо сказал Коннор.

— Хорошо, тогда я не вижу никаких препятствий.

Повелитель произнес несколько слов в коробку, находящуюся перед ним, и потом заговорил с Эвани.

— Тебе предоставлена свобода передвижения в коридорах и Внутренних Садах — не больше. А что касается тебя, — его глаза на мгновение остановились на Конноре, — то ты как-то справляешься без моего позволения. Это все.

Эвани вновь опустилась на колено, поднялась и отправилась к выходу. Когда Коннор последовал за ней, Повелитель сказал:

— А ты, Томас Коннор, задержись.

Коннор обернулся и взглянул в довольное лицо владыки.

— Я должен сказать, — заявил Повелитель, — что моя сестра не послушалась меня.

Принцесса насмешливо рассмеялась.

— Разве я когда-нибудь слушалась тебя, Хоакин?

— Номинально, время от времени.

Он замолчал, мгновение холодно изучая свою сестру.

— Как ты наверное знаешь, — заявил он, — я собрал Конклав на послезавтра. Я очень занят. Но я не забыл о твоем обещании, Томас Коннор, и не потерял интереса к древним знаниям. Таким образом, ты можешь отправиться в палаты за Тронным залом и выполнить свое обещание объяснив Маргарет, насколько хватит времени о математике, в особенности о логарифмах, и устройстве, которое, как я слышал, позволяет вычислять их. Это все.

Коннор встретился глазами с Принцессой.

— Я могу, на сей раз, послушаться тебя, Хоакин, — сказала она и направилась к двери.

Коннор последовал за ней. В коридорах суетились клерки, готовясь к Конклаву. Залы Дворца были более людными, чем раньше. Дважды каменноликие, длинноволосые Бессмертные проходили мимо них, вскидывая руку в приветствии Маргарет Урбс.

Она повернула к Южному Коридору.

— Это не тот путь, — заметил он.

— Мы направляемся в башню.

Она искоса взглянула на него.

— Скоро ты поймешь для чего нужен такой большой Дворец. Здесь соберется двадцать тысяч Бессмертных, и мы должны каждому из них предоставить комнату. Половине всех Бессмертных мира!

— Половине! Эвани сказала, что вас три миллиона.

Она откровенно улыбнулась.

— Нет ничего страшного в том, что Сорняки переоценивают нашу силу.

— Тогда, для чего сообщать об этом мне?

Ее улыбка походила на улыбку Монны Лизы.

— Я ничего не делаю без повода, — единственное, что она ответила.

Он рассмеялся. Когда наконец они добрались до вершины башни, не взглянув на могучий город внизу, Принцесса достала ручку и бумагу, села и посмотрела на Коннора.

— Ну? — заявила она. — Начнем?

И он принялся говорить. Сейчас он видел перед собой новую Маргарет Урбс, совершенно неизвестную, за исключением тех мгновений, когда он упомянул о Венере Милосской, или несколько раньше в лесу, когда она продемонстрировала ему, насколько обширны ее знания в истории и политике.

Она была сообразительной, любопытной, настойчивой и необыкновенно быстро схватывала информацию. В ее образовании были солидные пробелы. Часто ему приходилось останавливаться, чтобы объяснить самые элементарные вещи, в то время, как иногда, она молча следовала за ним сквозь лабиринт самых запутанных рассуждений, не задавая ни единого вопроса.

Вечер заканчивался, тьма опустилась над огромным городом, и наконец она отбросила ручку.

— Достаточно, — сказала она. — Мы должны создать таблицы десятичных логарифмов. Они будут бесценными на Землее. — И только сейчас тень насмешки появилась в ее голосе. — Я надеюсь, ты понимаешь, — заявила она,

— что, когда мы получили твое знание, все поводы для того, чтобы держать тебя в живых — исчезли, а для того чтобы убить — остались.

Он рассмеялся.

— Тебе нравиться пугать меня, не так ли? Неужели тебе еще не надоело? Повелитель верит моему слову. Я верю его слову — а не твоему. — Его губы сжались. — Если бы я не верил ему, то сбежал бы сегодня утром. Что мешало мне выхватить у тебя оружие, оглушив тебя в пустынном месте — или даже похитив тебя — и сбежать на «Небесной Крысе»? Я ведь никогда не обещал не убегать. Меня здесь держит вера в его слово и желание увидеть, как окончится эта игра!

— Ты нигде не был бы в безопасности, Томас Коннор, — мягко сказала Пламя, — разве что, я смилостивилась бы над тобой. А почему ты еще живешь

— загадка, настолько огромная, что я сама изумлена. Я никогда раньше не была столь милостива с тем, кого так сильно ненавижу.

Она сверкнула своими изумительными изумрудными глазами.

— А я ненавижу тебя?

— Ты лучше разбираешься в ненависти, чем я.

— И кроме того… кроме того, я думаю, — она слабо улыбнулась. — Что если бы я так же сильно любила, как ненавижу, то даже смерть не смогла бы остановить меня. Но нет человека достаточно сильного, чтобы покорить меня.

— Или может быть, — ответил он, — он не заинтересован в тебе.

Она снова улыбнулась с явными следами тоски на лице.

— Ты очень силен, — согласилась она. — Мне, должно быть, понравилось жить в ваши древние времена. Жить среди великих воинов и великих создателей красоты. Как минимум, они были настоящими мужчинами — ваши древние. Я могла бы полюбить одного из них.

— А разве ты, — спросил он с иронией, — никогда не любила ни одного мужчину?

Он не смог уловить ни одной насмешливой нотки в ее голосе.

— Любила? Мне казалось, что я влюблялась сотни раз. И как минимум, дюжину раз я отправлялась к Хоакину просить его о том, чтобы он дал бессмертие мужчине, которого я люблю. Но Хоакин давным-давно поклялся Мартину Сейру, что будет награждать бессмертием лишь достойных, и он держит свое слово.

Она криво улыбнулась.

— Для того, чтобы доказать, что он достоин, человек тратит всю свою молодость и, кроме того, Бессмертные — ученые сухари — вовсе не в моем вкусе! Хоакин отказывал мне каждый раз, когда я просила об одолжении, желая удостовериться в том, уверена ли я, что никогда не устану от того, за кого прошу. И просил меня поклясться, что я уверена. И понятное дело, я не могла поклясться.

Она задумчиво замолчала.

— Он, как всегда, прав; всегда. И они надоедают мне, еще до того, как старость портила их.

— А что сделала ты, чтобы доказать, что ты достойна бессмертия? — насмешливо спросил Коннор.

— Я говорю серьезно, — ответила Принцесса. — И не хочу заниматься пикировкой. Мне кажется, я могла бы полюбить тебя, Томас Коннор.

— Благодарю, — он отвесил поклон, ожидая увидеть блеск в глазах, но не заметил его. — В мои времена, делать подобные заявления, было в обычае мужчин.

— Твои времена! — вспыхнула Маргарет Урбс. — Неужели меня волнуют доисторические обычаи и предрассудки? Неужели ты думаешь что Черное Пламя будет такой же стеснительной и скромной, какую изображает из себя твоя Эвани?

— Ты бы нравилась мне чуточку больше, если бы вела себя так же.

— Я тебе не нравлюсь. Ты просто ненавидишь меня, потому что я представляю из себя все то, что ты ненавидишь в женщинах. И, кроме того, ты не можешь заставиться себя ненавидеть меня. И я склоняюсь к тому, что ты любишь меня.

Он рассмеялся сейчас в свою очередь насмешливо.

— Я Маргарет Урбс! — вспыхнула она. — Чего я хочу от тебя? Ничего! Я вообще не хочу тебя, Томас Коннор. Ты будешь, как и все остальные… ты будешь стареть. Твои могучие плечи согнуться, ты станешь толстым или усохнешь. Твои чистые глаза станут бледными и водянистыми. Твои зубы пожелтеют, а волосы выпадут, и затем — ты умрешь!

Она выхватила сигарету из коробки и выпустила струю дыма ему в лицо.

— Помни об этом, когда мы освободим тебя — если это когда-нибудь произойдет! Можешь отправляться и кричать на весь мир, что ты один изо всех мужчин был достаточно силен, чтобы отвергнуть любовь Маргарет Урбс. Можешь сказать, что Черное Пламя не смогла сжечь тебя; не смогла даже согреть тебя. — Ее голос задрожал. — И можешь сказать, что ни один человек, за исключением тебя не знает — насколько… она несчастлива.

Ее прекрасные глаза были полны слез. Он изумленно смотрел в них. Неужели она снова притворяется? Неужели от Маргарет Урбс не осталось ничего, кроме сотен масок и тысяч поз — ничего настоящего внутри? Он выдавил из себя сардоническую улыбку, потому что невероятная красота девушки действовала на него помимо его воли.

При этой улыбке ее лицо потемнело.

— И затем скажи, — сказала она сквозь стиснутые губы, — что Черное Пламя не волнует, как твои разговоры отразятся на мнении людей о ней, потому что она будет гореть, пока ты и те, с которыми ты будешь говорить, через несколько лет превратятся в пыль! Пыль!

Снова Коннор улыбнулся и Пламя резко обернулась.

— Я думаю, ты можешь идти, — сказала она глухо.

Но Коннор почти не слышал ее. Он размышлял о странности сочетания черного и золотого в душе Принцессы, дразнящей, ненавистной, потрясающей до невозможности и одновременно чего-то скорбного, почти жалкого. Словно, подумал он, он увидел правдивую душу в женщине, которую встретил в лесу, а все остальное было маскарадом.

Он окинул взглядом совершенство ее лица, погруженного сейчас в печаль, когда она смотрела на миллионы светящихся окон. Затем искра движения привлекла ее внимание в бассейне тени во Внутренних садах.

— Кто-то в Садах, — заметил он отсутствующим тоном.

— О, — заметила Принцесса безжизненно, — это должно быть Антарктический Бессмертный наслаждающийся садом под чистым небом.

Она щелкнула экраном визора.

— Сады! — приказала она. — Северный берег бассейна.

Приглушенный смех привлек его внимание. Он резко развернулся. Здесь перед его глазами была Эвани, сидящая на скамейке. Ее голова покоилась на плече Яна Орма, его рука обнимала ее за талию!

— Лакей! — воскликнула Принцесса с презрением. — Дворцовый лакей!

Но несмотря на ее смех и собственную сконфуженность, Коннор заметил, что в ее глазах стоят слезы.

21. ОБЕД У «СПЯЩИХ»

На следующее утро Коннор проснулся поздно и внезапно вспомнил о шоке, который он пережил при виде Эвани и Яна Орма. Большую часть ночи он провел придумывая естественные оправдания для девушки. Может быть, он присутствовал при вполне невинной сцене.

Ведь, как бы то ни было, Эвани и Ян Орм были давними друзьями, рожденными и выросшими в Ормоне, и, может быть, именно поэтому Эвани обратилась к нему, находясь в одиночестве, а, может быть, в отместку за встречи Тома Коннора с Маргарет Урбс. Но насмешливая реплика Принцессы и воспоминание о нежном лице Эвани на экране визора — вот что беспокоило его. Кроме того, он помнил признание Яна, что тот любит Эвани.

Одевшись, он глянул вниз, во Внутренние Сады и заметил ее развевающиеся на ветру бронзовые волосы. Она лежала, растянувшись на траве. Он забыл о завтраке и поспешил в коридор, где охранник, помня о медальоне Принцессы, лишь салютовал ему, не обратив внимания, что у Коннора больше нет с собой золотого диска.

Коннор моментально спустился на нижний уровень в центре Дворца и открыл дверь в конце зала. Вместо солнечного света внутри он увидел полутемную комнату, одна стена которой была залита светом, и через мгновение, мигнув, он обратил внимание на приблизительно двадцать человек, собравшихся здесь. Некоторые взглянули на него с удивлением, но большинство неотрывно смотрели на стену.

— Прошу прощения, — сказал он ближайшему из них. — Я искал выход в Сады.

Неожиданно за его спиной заговорил голос.

— Выход в Сады на два этажа выше нас. И я вижу, ты снова находишься без присмотра.

Голос принадлежал высокому черноволосому Повелителю. Рядом с ним находился другой Бессмертный, с мрачным взглядом и волосами песочного цвета.

— Это Томас Коннор, — сказал Повелитель, — наша сокровищница древних знаний. Томас, это — Мартин Сейр, прибывший из Австрополиса. — Он добавил:

— Томас, один из тех, кто отказывается становиться на колени в нашем присутствии. Я простил его.

— Прощение характерно для ваших Урбских привычках, — заметил светловолосый мужчина. — А что, принцесса тоже — простила?

— Без особой охоты. У Маргарет один из тех беспокойных годов, когда она не знает, куда себя девать. Но это пройдет, обязательно пройдет. — Он показал на стену. — Это наш демонстрационный зал. Здесь сходятся сигналы всех сканеров в Урбс — со всех моих городов, если я пожелаю. Если Дворец — мировой мозг, то эта комната — его глаза.

Коннор отвел взгляд от легендарной фигуры Мартина Сейра, дающего жизнь и посмотрел на стену. Миллионы небольших картинок покрывали ее, каждая не больше ногтя, некоторые светились цветом, а некоторые, из-за отдаленного расстояния, были темными, серо-голубыми. Он увидел на картинках мелькание движения мужчин и женщин, занимающихся своими повседневными делами.

— Мы можем увеличить любую из них, — сказал Повелитель, — показывая на ряд больших экранов, некоторые из которых светились. — Из этой комнаты я могу проследить за жизнью человека от рождения до смерти, пока он остается в одном из моих городов, — он замолчал, задумался и добавил:

— Сады двумя этажами выше нас, Томас.

Это была вежливая форма приказа покинуть их. Коннор снова посмотрел на Мартина Сейра, чувствуя себя так, словно смотрел на полубога. Мартин Сейр, Дающий Жизнь — самый великий, за исключением Повелителя, среди всего героического века Просвещения. Затем он отвернулся от великого Бессмертного и отправился в Сады.

Эвани находилась здесь, прекрасная как древняя статуэтка, установленная в парке, когда она лежала в варварском костюме Урбса, наблюдая как двадцатидюймовая колонна воды падала из пасти гигантского каменного льва. Когда Коннор приблизился к ней, она холодно посмотрела на него.

— Эвани! — воскликнул он со страданием. — Я везде искал тебя.

— Зачем? — нетерпеливо спросила она.

— Чтобы, конечно, побыть с тобой. Ты знаешь это.

— Откуда мне это знать. Или Черное Пламя наконец-то сожгло тебя?

Ее холодность поразила его.

— Эвани, — взмолился он, — почему ты так жестока?

Ее губы поджались в твердую линию.

— Ты дезертировал из армии Сорняков, Том. Неужели ты считаешь, я когда-нибудь прощу это?

— Послушай, Эвани, — сказал он убежденно. — Ты должна понять хотя бы одну вещь. Я оказался среди Сорняков Ормона не имея выбора. Неужели это означает, что я должен слепо принимать ваши социальные теории? Может быть, я слишком примитивен для анархии — но мне кажется, что и ты тоже! — Он продолжил более спокойно. — Мне не кажется, что ваши теории будут жизнеспособными и мне кажется, что правление Повелителя именно то, что нужно миру. Это не самое совершенное правление, но это лучше, чем то, что предлагают Сорняки — и даже ради тебя, Эвани я не могу отказаться от свободы мыслей.

— Ты хочешь сказать, что не желаешь думать! — вспыхнула она. — Ты не одурачишь меня, Том! Я знаю каким образом Черное Пламя проникает в кровь мужчин, словно отрава, а ты был с ней слишком часто! Ты сгорел и… — Ее ярость усилилась. — Уходи!

— Эвани! — начал он умоляюще и замолчал.

Действительно ли он устоял перед очарованием Принцессы? Мягкая теплая дрожь ее губ, его ощущения во время приземления в Тихом океане…

— Она — дочь Ада! — пробормотал он.

— Уходи! — повторила Эвани. — Быстрее!

Горячие слова готовы были сорваться с его губ. Но он подавил свою злость, даже когда картинка обнимающихся Эвани и Яна возникла в его мозгу, и повернувшись, он направился во Дворец.

Больше часа он шатался по бесконечным коридорам, сейчас заполненных прибывающими Бессмертными из Африки, Антарктики, Австралии и Южной Америки. Время от времени, они смотрели на него своими холодными глазами или мрачно улыбались ему вослед. Никто не остановился и не обратился к нему.

Он прошел не меньше мили по этим бесконечным коридорам, когда к нему подошел охранник. Он бросил на Коннора яростно-мрачный взгляд, но протянул ему небольшой черный конверт, на которыми белым было что-то написано совершенным почерком Принцессы. Коннор распечатал конверт. Внутри оказалась короткая записка. Она гласила:

«Приходи в мои палаты, в половине восьмого, чтобы сопровождать меня на обед. Одень черный костюм и черную шапочку.

Маргарет Урбс.»

Простое приглашение — но даже простое королевское приглашение — это приказ. Он криво ухмыльнулся. А почему бы и нет? Черное Пламя не может обжечь сильнее, чем раньше и, в конце-концов, он может сорвать на ней свою ярость.

И хотя оставались часы до времени обеда, он отправился назад в свою комнату и нетерпеливо принялся поглядывать на урбскую официальную одежду, старательно разложенную на его кровати. Она походила на его нынешнюю, только было покрыта черными металлическими чешуйками и отливала серебром. Подойдя к окну, он сел, смотря вниз на Эвани, которая купалась в солнечном свете, до тех пор, пока человек в урбской одежде, который не мог быть никем иным, как Яном Ормом, не присоединился к ней. Коннор резко отвернулся и фыркнул.

Без завтрака и ленча он был одновременно нетерпелив и голоден как волк. И когда часы наконец прошли, он отправился в палаты на сто седьмом этаже Южной башни и находился в настроении далеком от приятного. Два вооруженных охранника преградили ему дорогу и служанка Сора позволила ему войти, с преувеличенной любезностью.

Он прошел в комнату, обставленную так же, как лаборатория Черного Пламени рядом с Тронным Залом, со вкусом и богато. Но его глаза расширились от изумления, когда он увидел гигантского черного персидского кота, который внимательно смотрел на него. Глаза его были почти точной копией глаз Принцессы.

— Кот! — воскликнул он. — Мне казалось, что они были истреблены.

— Сатана — бессмертен, — ответил мягкий голос Маргарет Урбс.

Он обернулся и увидел, как она входит из другой комнаты. Ярость и голод начали уходить из него, по мере того, как он смотрел на Принцессу.

Она была великолепна! Одетая в черный плащ, покрывавший ее до зеленых хрустальных сандалий, она казалась более высокой, чем была на самом деле. Диадема, с зелеными драгоценностями — изумрудами, подумал он — украшала ее эбеновые волосы, и в ее глазах горел морской огонь.

Но он почувствовал дрожь полного ошеломления, когда она распахнула плащ. Ее короткая юбка и блузка были усыпаны зелеными драгоценными камнями, а у пояса сверкали загадочные кристаллические цветы, переливаясь всеми цветами радуги, от красного к фиолетовому, голубому и чистому изумрудному. Затем, она подошла к лампе, и в желтом свете костюм стал не зеленым, а глубокого лавандового цвета.

— Александриты, — засмеялась она, отвечая на его молчаливый вопрос. — Зеленые днем, и фиолетовые при искусственном освещении. Естественно, синтетические. Во всем мире не найдется столько подлинных камней.

Она повернулась.

— Нравится?

— Превосходно! — прошептал он. — Ты — дочь Люцифера!

Он следовал за ней в состоянии восторга, когда они спустились вниз на нижний этаж и сели в длинную дворцовую машину с крепкоплечим водителем и лакеем.

— Мериме, — сказала она и машина помчалась вперед, взбираясь на верхний уровень Дворцового Проспекта.

Было темно, и время от времени, когда движение замедлялось, слышались возгласы, многие взгляды останавливались на них. Маргарет Урбс игнорировала обращенные на нее взгляды, но улыбалась возгласам приветствия.

— А кто такой Мериме? — спросил Коннор.

— Богатый Спящий, в Каатскилле. Здесь живут, в основном, Спящие.

— Новые дворяне?

— Бессмертные редко вмешиваются в их дела. Они слишком серьезные.

Появился Каатскилл, и они заскользили рядом с богатыми фасадами поместий в греческом стиле. Повсюду горел свет и, когда они вышли, раздались веселые голоса.

Наступила пауза, когда все общество опустилось на колено. Маргарет Урбс небрежно махнула, и гости встали. Сам Мериме, совершенно лысый, бросился вперед, бормоча приветствия, и поздравляя себя за то, что такая честь оказана его дому.

— Вы все же прибыли, Ваше Высочество! В такое короткое время… вы увидите, мы подготовили все лучшее, что можно было достать… я знаю, вы простите…

22. ДЕКЛАМАЦИЯ

Обед был превосходным. Коннор сидел слева от Принцессы. Потоки официантов обтекали гостей бесконечным потоком, принося супы, потом рыбу, бомбейскую утку, помпано, дюжину неизвестных яств, дичь — фазанов, лебедей, журавлей и множество других.

Коннор ел жадно. Он попробовал все и только в середине обеда заметил испуганные взгляды толпы, потому что практически он был единственным, кто ел.

— Каким образом я нарушил правила поведения? — спросил он Принцессу.

— Ты должен был есть только те блюда, которые попробовала я, — сообщила она холодно.

— Но я голоден. А ты практически ничего не ела.

Это была правда. Маргарет Урбс лишь прикоснулась к салату и затем тянула вино кубок за кубком.

— Мне хотелось бы помучить этих обжор, — сказала она тихим, но хорошо слышным голосом. — Они раздражают меня.

— Тогда для чего было приходить?

— Каприз.

Он хмыкнул, переведя свое внимание на выступающих. Удивительно талантливый жонглер сменил ловкого фокусника; женщина низким голосом пела сладкие древние мелодии. Изящная пара танцевала адажио на удивительно узком пространстве между столами, акробату удавалось скручивать свое тело под невероятными углами. Выступающие молча входили и выходили. Ни одни всплеск аплодисментов не сопровождал их.

— Невоспитанная публика! — буркнул Коннор.

— Правда? — переспросила Принцесса. — Смотри!

Следующий номер, как ему показалось, был самым худшим в программе. Отталкивающего вида мужчина с дрессированной обезьянкой, которая что-то тарахтела и гримасничала, и делала жалкую попытку танцевать. Но Маргарет Урбс подняла свои великолепные руки и зааплодировала.

Внезапно вокруг разразился гром аплодисментов. Аплодисменты загрохотали в помещении; раздались крики «браво» и изумленный артист застыл посреди бушующей толпы.

— Вот, его будущее обеспечено, — заметила Принцесса. Н'Йорк будет стараться заполучить его и Ч'каго, и Сингапор.

Конферансье объявил:

— Гомеро, Поэт Личностей!

Появился тонколицый уранец в лавровом венке, с классической арфой.

Он кивнул и улыбнулся.

— И кто, леди и джентльмены, это будет? О ком, я должен буду спеть?

— Ее Высочество! — заревела толпа. — Принцесса Урбс!

Гомеро настроил свою арфу и начал бормотать по типу менестреля:

Принцесса? Имя прилагательное и глагол Как передать? Великолепная? Превосходная?

Непревзойденная? Ничто из этого не может передать Живость Урбского Пламени.

Наша Принцесса! Звезды отказываются загораться, Потому что они тускнеют в сравнении с твоими очами, Но если даже и взойдут, их не будет видно из-за блеска глаз Прекрасной Маргарет.

Семь Континентов и океаны, Вращаются по законам Небес.

Что ограничит, упорядочит, или усмирит их бег?

Язык, повторяющий имя — Пламя Урбс!

Аплодисменты, дикие и бурные, вторили певцу. Маргарет опустила глаза и улыбнулась.

— Кто сейчас? — воскликнул Гомеро. — О ком мне спеть?

Неожиданно заговорил Мериме.

О Томе Конноре! — закричал он. — О Томе Конноре, Древнем!

Гомеро, тронул пальцами свою арфу и запел: