5

Первым побуждением Эдит было позвонить Мэтью и высказать ему все, что она о нем думает. Она ни секунды не сомневалась, что художник-любитель Мэтью Смит и офицер безопасности, который занимался «делом» Сесила, — одно и то же лицо. Итак, Мэтью всю неделю проверял Сесила, но, когда она рассказала ему, что Сесил Лайтоллер — ее жених, он ни словом ей не обмолвился, что знает его.

А еще раньше, когда Эдит заговорила с ним о рисунке, на котором был изображен Сесил!

Мэтью и тогда отделался какими-то пустыми словами. Ну конечно, он привык держать язык за зубами по долгу службы. Но ясно одно — он крайне невысокого мнения о Сесиле и это может серьезно повлиять на содержание докладной записки, которую он должен представить начальству. Еще, чего доброго, выставит Сесила перед своим начальством чуть ли не шпионом. А это означает, что карьера Сесила будет безжалостно погублена в самом ее начале!

Этого она ни в коем случае не должна допустить. Надо немедленно позвонить Мэтью и объяснить ему, что он не может судить о Сесиле объективно из-за какой-то непонятной личной неприязни и что ему следует поговорить с людьми, которые знают Сесила с детства. Конечно, Сесил поступил очень глупо и опрометчиво, но никакого вреда он никому не причинил, вот и его собственный начальник оправдывает его.

Эдит уже потянулась к телефонной трубке, но тут ее взгляд упал на часы. Стрелки показывали начало первого. Неловко звонить человеку в такую пору, пусть она даже уверена, что Мэтью еще не спит, — как-то он говорил, что ложится довольно поздно. Она в растерянности уронила руки на колени, но тут же вспомнила, что завтра он собирался ехать в Пилбем за своей машиной на двенадцатичасовой электричке.

Прекрасно! Она поедет этим же поездом и по дороге поговорит с ним о Сесиле. И заодно навестит бабушку. Правда, Сесил что-то такое говорил вчера про обед в ресторане, но от этого Эдит мысленно отмахнулась. Гораздо важнее сейчас убедиться, что Мэтью не станет в своей докладной рисовать Сесила черными красками.

Может быть, она еще и успеет вернуться в Лондон к шести.

Эдит погасила свет и легла спать. Засыпая, она успела удивиться тому, что испытывает радостное волнение, словно ей завтра предстояло нечто приятное и увлекательное.

Утром Эдит включила радио, чтобы прослушать прогноз погоды, и услышала, что день опять предстоит жаркий. Она поспешно выпила чашку кофе, надела легкое, короткое платье кремового цвета, подкрасила губы розовой помадой, взяла плетеную сумочку на длинном ремешке и, спустившись вниз, побежала к метро.

Не успела она занять место у газетного киоска, откуда хорошо просматривалась вся платформа, как увидела Мэтью. Он шел от билетных касс, помахивая свернутой в трубочку газетой, одетый в темно-синюю рубашку поло с короткими рукавами и светлые брюки. Увидев его, Эдит почувствовала волнение и необъяснимую радость. Должно быть оттого, что так ловко его подкараулила. И вместе с тем возмущение — вот он идет как ни в чем не бывало, а от него практически зависит судьба другого человека.

Она шагнула вперед, чтобы он ее заметил.

Их глаза встретились, и его лицо из нейтрально-спокойного тут же сделалось удивленно-радостным. Он взглянул, и Эдит обдало теплой волной.

— Вот неожиданность. Вчера ты, кажется, говорила…

— Решила все-таки навестить бабушку, — сказала Эдит, пристально глядя ему в глаза. — Кроме того, мне надо поговорить с тобой… Ты, наверное, догадываешься, о чем.

Он кивнул и подал ей руку, чтобы помочь войти в вагон. Они уселись в пустом купе друг против друга, и поезд тронулся.

— Итак, вы прекрасно знаете Сесила Лайтоллера, господин офицер службы безопасности, — произнесла Эдит.

— Я разоблачен и сдаюсь. — Он шутливо вскинул руки. — Хотя знаю его далеко не прекрасно.

Ты хочешь упрекнуть меня, что я не рассказал тебе о том, что последнюю неделю выяснял, кому и зачем Лайтоллер показывал документы, не подлежащие выносу из офиса. Видишь ли, я хотел, чтобы ты услышала об этом от него самого. Ты разве не считаешь, что так справедливее по отношению к нему?

Эдит молчала. Возмущенная тирада, которую она заготовила, оказалась ненужной. Разумеется, Мэтью поступил даже очень благородно, что не стал обвинять и чернить Сесила в ее глазах. Но что он намерен делать дальше? Она так и спросила:

— И что ты намерен делать дальше?

— То, что должен. Он нарушил правила обращения с секретными документами. По его словам, он просто ради дружбы показал их лицу, не имеющему к ним доступа. Это значит, что такому человеку нельзя доверять..

— В твоих руках его будущая карьера, — тихо сказала Эдит. — Неужели ты способен ее погубить?

— Я не собираюсь ничего и никого губить.

Я просто должен доложить о результатах проведенной проверки своему начальству, это моя работа.

— Тебе не нравится Сесил, и поэтому ты готов выставить его в самом невыгодном свете, разве это справедливо?

— Я только изложу факты. Ответственный сотрудник весьма вольно обошелся с секретными документами.

— Ты знаешь, что через несколько дней эти документы перестанут быть секретными. Сесил никому не причинил вреда. И неужели тебе не понятно, что некоторые вещи можно действительно сделать по дружбе?

— А они что, такие большие друзья? — Он впервые с начала разговора позволил себе усмехнуться. — И ты так уверена, что он сделал это по дружбе?

— А зачем же еще? — растерялась Эдит.

— Сесил Лайтоллер не кажется мне человеком, который способен рискнуть карьерой из соображений дружбы.

— Почему ты о нем такого мнения? Можно подумать, что он продал за деньги государственный секрет! — воскликнула Эдит. — Какая чушь.

Мэтью пожал плечами, и она продолжала.

— Я не хочу мешать тебе делать твою работу, я только прошу, чтобы ты поговорил с начальником Сесила. Он очень высокого о нем мнения.

— Я уже говорил с сэром Рэндальфом, и в присутствии Сесила, и наедине. Да, он настаивает на том, что не произошло ничего из ряда вон выходящего, что все это внутренние дела его отдела. И очень положительно характеризует Лайтоллера.

— И тебе этого мало? — изумилась Эдит. — Скоро из Италии приезжает мой отец, он тоже будет защищать Сесила, вот увидишь.

— Еще бы, ведь от карьеры Лайтоллера зависит счастье его дочери, — пробормотал Мэтью.

Эдит вспыхнула.

— Вот уж о моем отце ты никак не можешь судить. Он справедливый человек и никогда не станет ничего делать вопреки своей совести.

— Скажи, Эдит, — заговорил Мэтью после небольшой паузы. — А ты сама хорошо знаешь своего жениха?

— Разумеется! — горячо воскликнула она. — Уж гораздо лучше, чем ты.

Оба замолчали, и на некоторое время в купе воцарилась тишина. Потом Мэтью произнес спокойно и как-то устало.

— Не надо волноваться. Я думаю, что для него все обойдется. Вот только с назначением в Рим ему придется распрощаться.

— Сесил так ждал этого назначения… — прошептала Эдит. Если Сесила оставят в Лондоне, для него это будет настоящей трагедией. — Может быть… — Ей стало мучительно стыдно за то, что она собиралась сейчас сказать, но она все же решилась. В конце концов, она, как невеста Сесила, должна бороться за его интересы, она просто обязана. Ее долг — всеми силами поддерживать своего жениха. — Может быть, Мэтью, ты смог бы что-то сделать.., ну как-то так представить дело, чтобы у Сесила не было никаких неприятностей? Он и так уже наказан.

А он больше никогда в жизни…

Она замолчала, чувствуя, что поступает дурно, и от смущения у нее даже выступили на глазах слезы. Мэтью резким жестом остановил ее.

— Не надо, Эдит! Я вовсе не жажду крови твоего Сесила. Можешь мне поверить, я сделаю все, чтобы для него этот поступок остался без последствий, и хватит об этом.

Он протянул руку и положил ладонь ей на локоть, его темные глаза смотрели на нее встревоженно и сочувственно.

— Ты серьезно говоришь? Ты обещаешь? — пробормотала она, презирая себя.

— Да. — Он сел рядом с ней и улыбнулся, но его улыбка показалась Эдит довольно грустной.

Мэтью вдруг понял, что и правда сделает все для этой необыкновенной девушки, которая не способна видеть в людях зло. И еще он понял, что полюбил и с этим уже ничего не поделаешь.

До сих пор Мэтью упорно говорил себе, что Эдит вызывает в нем лишь эстетическое чувство. Она словно сошла с портрета одного из его любимых ранних итальянцев — это утонченное лицо, одухотворенное и вместе с тем наивное, эти огромные глаза, загадочные и манящие.

Когда он поцеловал ее у подъезда, то испытал потрясение и исполнился незнакомого волнения. Таких поцелуев в его жизни еще не случалось. Ему казалось, что он знает о женщинах все. Отношения с ними давно перестали быть для него чем-то волнующим и таинственным.

Они были ни к чему не обязывающими, мимолетными. Правда, с Шейлой было несколько иначе… Она, казалось, была страстно влюблена, и это не могло оставить его равнодушным.

Какое-то время он даже думал, что и сам может полюбить ее. Кто знает, как могло все обернуться, если бы она не познакомилась на одной вечеринке с Сесилом Лайтоллером… А впрочем, Мэтью давно перестал винить во всем Сесила. Видимо, он сам просто не соответствовал ее запросам.

Как странно, что, встретив Шейлу через полгода, он совсем ничего не почувствовал.

И дело было вовсе не в ее измене.

Сказать «люблю» значительно легче, чем разобраться в своих чувствах. Сделать это до конца не может ни один человек. Тогда у дома Эдит он поспешно простился и ушел, стараясь ни о чем не думать. Но на другой день, едва проснувшись, он понял, что весь мир разделился для него на две половины: Эдит — и все остальное.

Мэтью весь день думал о том, что вечером увидит ее, и представлял, как снова коснется ее губ, бережно и страстно. Но когда они встретились, она сказала ему, что выходит замуж за Сесила Лайтолллера! Того самого Сесила, который год назад увлек бедную, глупую, доверчивую Шейлу, соблазнил ее и отбросил за ненадобностью, как изношенную перчатку.

Сейчас, когда Эдит со слезами на глазах просила его о своем женихе, которого, очевидно, любила всей душой, сердце Мэтью переполнилось не ревностью, а нежностью и сочувствием.

Главное, чтобы она была спокойна и счастлива, пусть даже с Сесилом. Вот для этого он и в самом деле сделает все, что только в его силах.

А что будет твориться в его собственной душе… это касается только его одного.

В остававшиеся до Пилбема десять минут он постарался отвлечь Эдит от тревожных мыслей шутливым разговором, и она, кажется, действительно успокоилась и даже заулыбалась.

Они вышли на перрон и остановились, глядя в глаза друг другу.

— Передавай привет от меня миссис Грэхем, — сказал Мэтью. — Можешь сказать ей, что портрет совсем почти готов.

— Как, уже? Вот это скорость! — изумилась Эдит. — Как же некоторые художники работают над портретами месяцами?

— Если ты сможешь, хорошо бы провести еще один сеанс.., последний. В любое удобное для тебя время, — сказал он, и его лицо при этом было абсолютно непроницаемым. Зачем ей знать, что всю неделю он работал над портретом все свободное от работы время, даже ночью. Спать не хотелось совсем. Он включал сильные лампы дневного освещения, направлял их на холст и становился к мольберту. Руки двигались как бы сами собой, голова горела и слегка кружилась, его не покидало странное волнение, безумный азарт… Он работал ночь напролет и не чувствовал усталости, небывалое вдохновение вело его, и он знал, что такого с ним уже не повторится. И когда на него взглянули с портрета глаза Эдит, Мэтью почувствовал, что взлетает над землей…, — Не могу сейчас точно сказать… Я позвоню, — пробормотала она неуверенно. Но, подняв на него глаза и увидев близко его лицо, Эдит поспешно поправилась:

— Я приду, обязательно приду еще раз. Бабушкин день рождения — двадцать четвертого августа, а мой портрет — подарок для нее.

Она кивнула Мэтью и пошла дальше по платформе, а он двинулся в противоположном направлении, чтобы только не смотреть вслед ее удаляющейся воздушной фигурке.

— А почему Мэтью не зашел? — Это был едва ли не первый вопрос, который задала ей бабушка, расцеловав внучку в щеки. — Он говорил в тот раз, что сегодня приедет за своей машиной. Вы ведь вместе ехали в поезде?

— Ну.., да, вместе. Но он просто просил передать, что портрет скоро будет готов. Я должна побывать у него еще на одном сеансе, — добавила она нехотя.

Бабушка заметно обрадовалась.

— Между прочим, он замечательно починил в прошлый раз мой миксер. Я даже не поняла, что он сделал, просто присоединил какой-то проводок. А я всегда считала, что художники абсолютно ничего не смыслят в домашней технике.

— Ну… Мэтью не только художник, — пробормотала Эдит. Ей очень не хотелось обсуждать его сейчас, и она испугалась, что бабушка начнет выспрашивать подробности их встреч.

Бланш иногда бывала очень любопытна.

— Я сегодня не надолго, просто решила тебя проведать и убедиться, что ты хорошо себя чувствуешь, — сказала Эдит, целуя бабушку в мягкую, розовую щеку, пахнущую мятой. — Вернулся Сесил, и мы сегодня собирались вечером в ресторан.

Бабушка сразу помрачнела, повернулась и пошла в дом. Эдит с досадой последовала за ней.

— Сесил, Сесил, — услышала она бабушкино ворчание. — Мог бы и подольше не приезжать.

Вот и она тоже несправедлива к бедному Сесилу! Но с бабушкой спорить бесполезно.

— У меня сейчас была Роза Ярдли, — сказала бабушка, и Эдит вспомнила, что это та девушка, которая охотнее других помогает бабушке возиться с малышами. — Она повела двойняшек Фокстонов на прогулку. Вот у кого настоящий дар общения с детьми! Из нее вышла бы чудная воспитательница или учительница. Но ее семья страшно бедная, никто не станет платить за ее образование. Роза устроилась официанткой в паб, на учебу не остается ни денег, ни времени. — Она вздохнула и села на диван. — Не нужно сегодня полоть, лапочка, просто посиди со мной… Ты ведь не надолго…

В ее голосе прозвучала грустная нотка. Эдит села рядом и с участием заглянула бабушке в глаза.

— Ты нездорова? Только умоляю, не скрывай от меня. Если не хочешь, мы не скажем маме и папе, но я должна знать…

— Нет, ну что ты, моя дорогая. — Бланш любовно провела ладонями по ее волосам. — Я здорова.., насколько это возможно для моего возраста. Другое меня беспокоит. — Она взглянула на Эдит, и взгляд ее был таким ласковым и тревожным, что у Эдит сжалось горло. — Если бы ты только еще раз подумала, хорошенько-хорошенько подумала… Заслуживает ли он твоей любви?

— Бабушка, честное слово, ты беспокоишься напрасно! — воскликнула Эдит. Ей сейчас хотелось только успокоить бабушку, и она забыла о собственных сомнениях, которые с некоторых пор не давали ей покоя. Как всегда, когда к кому-то проявляли несправедливость, Эдит чувствовала потребность броситься на его защиту. — У нас с Сесилом все получится. Конечно, он заслуживает любви! Каждый человек заслуживает, чтобы его любили. И он меня действительно любит…

Бабушка, не дослушав ее, со вздохом встала, подошла к буфету и стала доставать тарелки.

— Давай-ка лучше обедать. Я приготовила камбалу в белом вине.

Эдит вгляделась в ее лицо, и ей показалось, что у бабушки под глазами появились тени и вся она как-то осунулась.

— Знаешь, что? Я позвоню Сесилу и скажу, что пойду с ним в ресторан в другой раз. А сегодня подольше побуду у тебя.

— Мне как раз надо как следует вытряхнуть все покрывала, — оживилась бабушка. — Боюсь, одной мне не справиться.

Она прошла в кухню, напевая какой-то веселый мотивчик, а Эдит подсела к телефону и сняла трубку. Смешная бабушка, придумала какие-то покрывала. Ведь миссис Пули исправно приходит к ней раз в неделю, чтобы сделать уборку.

— Алло? — откликнулся сразу же голос Сесила, он как будто ждал ее звонка. — Это ты, малыш?

— Да, — ответила Эдит с мимолетной запинкой, потому что до сих пор он ее ни разу так не называл. — Как ты себя чувствуешь, дорогой?

— Как я себя могу чувствовать? — кисло отозвался он. — Эта пытка неизвестностью продлится до понедельника. Ты откуда звонишь? Я набирал твой номер, но ты не отвечала.

— От бабушки. Сесил, ты не очень расстроишься, если мы перенесем наш ужин? — спросила она виновато. — Понимаешь, бабушка, мне кажется, нездорова и скрывает это от меня. Я волнуюсь. Мне хочется убедиться…

— Я что-то не пойму. Разве ты врач? Ну вызови к ней врача, если она действительно заболела, — сухо проговорил он.

— В том-то и дело, что я не уверена. И, чтобы успеть к тебе, мне надо уже бежать на поезд, а я только что пришла…

— Я что-то ничего не понимаю! — резко проговорил Сесил, и Эдит представила, как он хмурит свои красивые каштановые брови. — Ты что-то нафантазировала и из-за этого отменяешь нашу договоренность. Ничего не случится с твоей бабушкой. И ты, наверное, забыла, что кроме бабушки тебя ждет кто-то еще.

Его резкий тон вызвал в ней протест. Эдит тоже нахмурилась.

— Прости, Сесил, но ничего страшного не случится, если мы поужинаем в другой раз. У нас впереди вся неделя.

— Ты что, не понимаешь, что мне нужна твоя поддержка, что я хотел побыть сегодня с тобой? — зашипел он.

Эдит замялась. Не могла же она рассказать ему о том, как просила за него Мэтью. Почему-то обещание Мэтью ее настолько успокоило, что теперь она нисколько не волновалась за Сесила. Может быть, напрасно? В конце концов, Мэтью не такая уж крупная фигура… Наверное, ее место действительно рядом с Сесилом… Но нет, ведь она пообещала уже бабушке, что останется с ней.

— Сесил, я и так все время думаю о тебе. И я уверена, что все у тебя обойдется. Давай сходим в ресторан завтра, прошу тебя.

— Мне бы твой оптимизм, — проворчал он. — Ну как хочешь. Если тебе веселее с бабушкой…

Тогда до завтра. Я зайду к тебе в офис.

Он положил трубку, — и тут же из кухни выплыла довольная бабушка с кастрюлькой в руках.

— Вот и чудесно, милая. Быстрее расставляй тарелки, а то я очень проголодалась.

Через четыре часа Эдит сошла с электрички на вокзале Виктория. Был тихий, теплый летний вечер, и она решила пройтись пешком до дома. Перекинув ремешок летней белой сумочки через плечо, она неторопливо зашагала по тихой Гренвилл-стрит.

Навстречу ей то и дело попадались молодые пары, желавшие продлить удовольствие воскресного дня. Встречались и одинокие женщины, и мужчины, причем последние бросали на неспешно шагавшую Эдит заинтересованные взгляды, пытаясь поймать ее взгляд, но она смотрела вдаль или равнодушно скользила глазами по их лицам.

Вот она поравнялась с оградой сквера, на который выходили окна ее квартиры. На скамейках сидели неизменные мамы с колясками, по дорожкам бегали дети. Эдит задумчиво смотрела на них, ведя пальцем по прутьям ограды, и вдруг замерла на месте. На одной из скамеек сидел Мэтью. И ей мгновенно вспомнилось, как вчера она увидела его в окно, но потом решила, что ей показалось…

Эдит почувствовала, как вся переполняется радостью. Возможно, она даже не осознала, что это радость, — просто ей стало легко дышать, на губах сама собой заиграла улыбка, в груди разлилось приятное тепло. Она вошла в ворота и остановилась перед ним. Мэтью быстро вскинул глаза.

— Эдит! Я пойман на месте преступления.

— Вот именно. И вчера я тоже тебя видела.

Ты сидел на этой же самой скамье, а потом как сквозь землю провалился.

— Боюсь, что это правда. Я действительно сидел здесь вчера.

— Ну и что ты делаешь здесь, в этом сквере? — спросила она в том же шутливом духе, и вдруг по ее спине пробежал легкий озноб. Что он ей сейчас ответит?

— Здесь чудесный уголок, типично лондонский. Очень живописный. Я уже сделал несколько зарисовок, — ответил он как ни в чем не бывало. — Хочешь посмотреть?

Он приглашающим жестом, указал на скамью рядом с собой. Эдит села, аккуратно расправив юбку. Он раскрыл блокнот и стал показывать ей свои наброски — дети с собакой, старушка с коляской… Но Эдит едва смотрела, ее вдруг охватило совершенно необъяснимое, неодолимое желание дотронуться до него, почувствовать прикосновение его руки. Она не отрываясь смотрела на его длинные пальцы.

Руки его казались худыми, но в них чувствовалась недюжинная сила. Если он подхватит женщину на руки, то она почувствует себя уютно и в безопасности. Она перевела взгляд на его шею… Какая она прямая и крепкая, и как красиво касаются волосы на затылке воротничка рубашки. У него очень красивые волосы, просто как шелк. Ему стоит отрастить их подлиннее…

Мэтью что-то говорил про свои рисунки, но вдруг замолчал и посмотрел на нее. Снова Эдит увидела эти серые глаза совсем близко. Ее сердце сладко замерло…

— Ты наконец забрал свой автомобиль у Лесли Райта? — спросила она первое, что пришло в голову.

— Да, — ответил Мэтью помедлив, словно не сразу понял, о чем она спрашивает. — И даже рассчитываю некоторое время на нем поездить.

Какое-то мгновение они просто смотрели в глаза друг другу, стараясь прочитать там что-то очень важное, а потом… Наверное, это произошло одновременно. Они оба подались навстречу друг другу, и губы Мэтью соединились с губами Эдит так естественно, словно иначе и быть не могло.

Весь скверик с его обитателями стремительно ушел куда-то вниз, и Эдит растворилась в небывалом блаженстве. На этот раз он целовал ее более страстно, и это оказалось так восхитительно, что страшно было поверить. Она чувствовала его ладони на своей спине, чувствовала, что и сама обнимает его за шею, и ей не было дела до того, что на них, возможно, смотрят, хотелось только, чтобы этот миг длился и длился до бесконечности…

Они остановились только тогда, когда оба начали задыхаться.

Эдит провела дрожащей рукой по лбу, пытаясь унять головокружение.

— Эдит… — Он отстранился, но его глаза как будто продолжали целовать ее губы, тело, всю душу.

— Мэтью… — Медленно, вместе с прохладным ветерком, который овеял ей разгоряченные щеки, вместе с опускающимися на маленький сквер сумерками приходило отрезвление. Что я делаю? — в отчаянии подумала она. — Ведь это предательство! Я предаю сейчас Сесила.

Ей показалось, что Мэтью снова наклоняется к ней, и она отпрянула и невольно вскинула руку.

— Нет, Мэтью, нет… Мне пора. Не надо было нам… — Она встала и попятилась. Мэтью тоже встал, не делая попыток приблизиться к ней.

— Эдит, я…

— Нет-нет. Не надо ничего говорить. Этого не должно быть. Это я виновата. — Она все пятилась. — До свидания, Мэтью. Не надо за мной ходить. И не надо больше приходить в этот сквер, — бормотала она, сама не отдавая себе отчета в своих словах.

Под ногу ей подвернулся камешек, она покачнулась, и Мэтью шагнул к ней. Но Эдит повернулась и быстро пошла, почти побежала по дорожке к воротам, пересекла улицу и скрылась в своем подъезде.

— Так надо, так надо, — твердила она, запрещая себе вспоминать о волшебстве, которое случилось с ней только что. Войдя в квартиру, она бросила сумочку на столик, прошла в гостиную и включила телевизор, чтобы только не оставаться одной в тишине, ведь тогда придется поневоле прислушаться к собственному сердцу.

Что случилось? Что происходит? Эти вопросы стучали ей в виски и не давали покоя.

Надо сейчас же позвонить Сесилу. Они поговорят, доверительно и душевно, как бывало раньше, и она успокоится. Она позвонит сию же минуту…

Но нет! Он обижен на нее, ведь она отказалась пойти сегодня в ресторан. Лучше всего поехать к нему домой. Прямо сейчас… Она возьмет такси и сделает ему сюрприз. А там пусть будет то, что будет!

Эдит забежала на минутку в ванную, чтобы причесаться и заново накрасить губы. Она даже не стала переодеваться, хотя ее льняное платье, конечно же, немного помялось за день, и снова спустилась вниз.

Уже стемнело. Эдит настороженно скользнула глазами по скверу, но там никого не было. Теперь побыстрее поймать такси! Сесил один, он страдает, а она — просто холодное, бессердечное, безнравственное чудовище…

Эдит подняла руку. Рядом остановилось такси. Она назвала адрес и откинулась на сиденье, сжимая руками плетеную сумочку. Сейчас она увидит Сесила, он скажет, что любит ее, и будет целовать своими чувственными влажными губами, долго и пылко. И она станет отвечать ему не менее пылко и горячо… Но почему так противно сосет под ложечкой при этой мысли и сжимается горло?

Такси остановилось у дома Сесила как раз вовремя — Эдит изо всех сил боролась с приступом тошноты. Должно быть, ее укачало. Она сунула в окошечко деньги, вышла на тротуар и отошла к стене дома, глубоко вдыхая свежий вечерний воздух. На лбу у нее выступила испарина, она отерла ее платком. Сумочка выскользнула из ее рук, и Эдит нагнулась за ней. Тут из подъезда со смехом выбежала какая-то пара.

— Смотри, вот и такси, как раз для нас! — весело воскликнул женский голос, и мужской ответил в тон подруге:

— Потому что сегодня наш день, Сара. До твоего выступления еще целых двадцать минут, малышка. Хемпстед, клуб «Белый орел», пожалуйста.

Эдит распрямилась как раз вовремя, чтобы увидеть, как за стеклом отъезжающего автомобиля мелькнул профиль Сесила. Она успела увидеть и его спутницу — девушку с короткой мальчишеской стрижкой. Матово блеснули бронзой ее волосы, она продолжала звонко смеяться, Сесил склонился к ней, и такси унесло их в сторону Оксфорд-стрит.

Некоторое время Эдит смотрела им вслед.

Ошибиться она не могла — это был Сесил. И Сесил уехал с какой-то девушкой — с Сарой — в клуб «Белый орел». От кого-то Эдит слышала, что есть такой ночной клуб, где выступают с весьма пикантными номерами стриптиза. На том месте, где парочка садилась в такси, на тротуаре что-то темнело. Эдит нагнулась и подняла шелковую розу, расшитую блестками, — брошку, которую прикалывают к вечернему платью.