4

Они встретились в понедельник около памятника Виктории и долго гуляли по Гайд-парку, сидели в летнем кафе и разговаривали. Говорила в основном Эдит. Незаметно для себя она рассказала Мэтью о своем детстве, об учебе, о любимых детских занятиях и шалостях, о книгах и несбывшихся желаниях — как она мечтала иметь собаку, но не получалось, семья все время была в разъездах. Как хотела учиться в большой школе, а училась в школе при посольстве, где в классе было только четыре человека.

Говорила о родителях, о бабушке. Никогда в жизни она еще так много не говорила, а слушавший ее человек смотрел на нее горящими темными глазами и жадно впитывал каждое ее слово.

Иногда он вынимал блокнот, Эдит с улыбкой кивала, и тогда он быстро делал набросок.

Кажется, он рисовал ее уже десятки раз. Она даже попыталась переключить его внимание на других людей, но он отмахнулся.

— Нет, Эдит, меня интересует здесь только один объект.

— Ах, вот как? А взгляните на ту девушку.

Разве не красавица? И какой необычный тип, совсем не английский, очень романтичный, как раз в вашем духе. Гейнсборо счел бы за честь писать ее, — дразнила она его.

Но Мэтью продолжал рисовать Эдит, перебегая странно блестевшими глазами с ее лица на лист блокнота.

— Зачем вам столько набросков? — удивлялась она.

— Не могу удержаться. В вас все время проскальзывает что-то новое и неожиданное.

Интересно, это хорошо или плохо, думала Эдит. Она тоже узнала от Мэтью подробности его детства, учебы на юридическом факультете Оксфорда. Вот только о своей работе он избегал говорить. Она заключила, что он тяготится этой работой, весь поглощенный страстью к рисованию.

Эдит не задумывалась ни о чем, не анализировала свои ощущения, но ловила себя на том, что испытывает какое-то небывалое чувство свободы. Дышать было легко, словно на дворе стояла ранняя весна, а не середина лета.

Они перешли «на ты» — это произошло легко и естественно, просто в каком-то кафе заказали по бокалу французского вина и выпили сначала за здоровье отца Мэтью, потом за будущий портрет Эдит, а потом просто друг за друга и стали говорить друг другу «ты». Потом они шли пешком до самого ее дома, и, прощаясь у подъезда, Мэтью вдруг вместо того, чтобы поцеловать ей руку, шагнул к ней и, обняв за талию, бережно коснулся губами ее губ.

Странно… Поцелуй Мэтью не застиг Эдит врасплох, она подсознательно ждала, что это должно случиться. Но то, что она испытала при этом, потрясло ее. В ее груди волной поднялся такой восторг, какого ей еще никогда не приходилось испытывать! Она не думала, что мужские губы могут быть такими нежными… Голова приятно кружилась, Эдит казалось, что она стремительно куда-то проваливается… Горячее дыхание мужчины блаженным теплом разлилось по ее телу. И когда его язык проник в бутон ее рта, она с незнакомой ей жадностью и смелостью принялась исследовать своим язычком источник этой сладости…

Но вот Мэтью оторвался от нее, и она прошептала, не задумываясь о своих словах:

— Поцелуй художника должен быть именно таким…

Тут же, смутившись, повернулась и забежала в свой подъезд. В прихожей, включив свет, она остановилась и удивленно прижала руки к щекам, а через мгновение закружилась по комнате. Ни о чем не хотелось думать, но, если бы можно было взлететь, она взлетела бы и порхала под потолком, как бабочка.

Сегодня, увидев Мэтью на углу Букингемского дворца, где они договорились встретиться накануне, Эдит уже не удивилась ощущению легкости и радости. Мэтью молча протянул ей руку, и они пошли по направлению к Темзе. Они спустились на набережную, сели на скамью и стали смотреть на воду, которая в сумерках казалась свинцово-серой. Начал накрапывать дождь, и Мэтью раскрыл над ними свой большой черный зонт. У них было" такое чувство, что они сказали друг другу уже очень много и сейчас надо молчать. Эдит не замечала сумерек, как не заметила потом и наступившей темноты. Это вечер с моросящим дождем казался ей солнечным.

— Завтра я собираюсь прокатиться в Пилбем, Лесли починил-таки мой лимузин, — сказал Мэтью. — Передать от тебя привет бабушке?

Эдит вдруг вспомнила, что забыла в прошлую субботу у бабушки свою любимую пудреницу, без которой не могла обходиться, и сказала об этом Мэтью.

— Я могу заглянуть к миссис Грэхем и забрать ее. Ты позвони ей и предупреди, что я зайду по твоему поручению.

— Не знаю… Она может удивиться, что я посылаю человека с подобными поручениями.

— А я могу сказать, что пудреница непременно должна фигурировать на портрете. Он так и будет называться «Девушка в зеленом, пудрящая нос».

Эдит фыркнула.

— Тогда зрители станут обращать особенное внимание на мой нос, который вовсе не отличается классической правильностью! Лучше встретимся на вокзале. Я тоже проедусь, навещу бабушку, в прошлый раз мне показалось, что она неважно себя чувствует. Она ни за что не скажет об этом по телефону — всегда боится, что я из-за нее нарушу свои планы.

И вдруг ее ужалила мысль: завтра прилетает Сесил! Она за эти дни разговаривала с ним по телефону два раза, очень коротко, Сесил и сам не склонен был затягивать разговор. И оба раза Эдит беззастенчиво врала ему, когда он спрашивал, что она делает вечерами. Сказала, что встречалась со школьной подругой, которая приехала из Шотландии в Лондон на неделю, У нее и правда была такая подруга, Венди Макгрегор, которая сразу после школы вышла замуж за шотландца и уехала к мужу в Абердин.

Ну не могла она сказать по телефону, что гуляет со своим новым знакомым, художником, который пишет ее портрет!

Ей до сих пор было так легко и хорошо с Мэтью, что она совсем не задумывалась, как Сесил отреагирует на это ее новое знакомство.

Но в глубине души Эдит сознавала, что ему это не понравится.

Мысли о Сесиле, предстоящей встрече с ним и неизбежном разговоре сразу навалились на нее камнем. Эдит словно вынырнула из розового романтического тумана и увидела вещи такими, какими они были в реальности.

— Мэтью, пожалуй, я не смогу завтра поехать к бабушке. Завтра приезжает.., один мой друг, и я должна буду с ним встретиться, — медленно выговорила она. Он молча смотрел на нее, и она чувствовала, что он ждет продолжения. И Эдит сказала:

— Меньше чем через месяц я выхожу замуж. Он тоже работает в Форин-офисе, это сын наших хороших знакомых, очень талантливый, многообещающий дипломат. Мы дружим с самого детства. Его зовут Сесил Лайтоллер.

Ей показалось, что Мэтью вздрогнул, его глаза вспыхнули, но тут же погасли. Он отвернулся и стал смотреть на реку, которая была уже совсем черной, и в этой непроницаемой черноте плескались оранжевые желтки фонарей.

— Ты видела его портрет в моей папке, — произнес Мэтью спокойно. — Хочешь спросить, хорошо ли я его знаю?

— Да, хотелось бы знать, — подтвердила Эдит, задетая его холодным тоном.

— Не могу сказать, что мы близко знакомы, но встречаться приходилось, в основном по работе. Ты его очень любишь? — спросил он тихо.

Эдит молчала. Дело в том, что ее язык в эту минуту отказался ей повиноваться. Она хотела сказать «да», но язык вдруг взял и не послушался.

Мэтью решил, что она обиделась на такой нескромный вопрос.

— Извини. Это был глупый вопрос. Ты не из тех, кто выходит замуж без любви. Пойдем, я провожу тебя домой, а то дождь усиливается.

Он встал, держа над ней зонт, она тоже поднялась, и они медленно двинулись в сторону вокзала Виктории.

— Мне все-таки интересно, чем он тебе так не нравится? — спросила она немного погодя, хотя некоторое время назад решила ни за что об этом не спрашивать. — Тем более что, по твоим словам, вы практически незнакомы. Это что — нелюбовь с первого взгляда? По-моему, это единственный портрет, где ты так отчетливо выразил свое негативное отношение к человеку.

— Считай, что я погорячился, — усмехнулся он. — Потом, в моей коллекции портретов явно не хватало злодея.

— И ты решил сделать злодея из Сесила? — возмутилась она. — Чем же он тебе так не угодил?

— Просто показалось забавным — передать контраст между красивой внешностью и не слишком привлекательной сутью.

— Что-то мне не очень понятно. Ты что же — взял и приписал ему отрицательные качества по собственной прихоти?

— Писатель ведь вправе, встретив какого-то человека, придумать ему характер и историю, которая может совсем не совпадать с действительной.

— Писатель руководствуется фантазией, но художник.., разве он не обязан говорить о человеке правду?

— Я сам считаю, что рисунок получился неудачным, — сказал он. — Пожалуй, я его уничтожу, прямо сегодня же вечером. Выброси это из головы, Эдит.

Дальше они шли молча. Внутри у Эдит все кипело от возмущения. Какое право Мэтью имеет по собственной прихоти наделять человека теми чертами, которыми он не обладает, — отрицательными чертами? Впрочем… разве можно изобразить доброго человека злым? Это нонсенс. Обычно художник просто рисует портрет, и на нем как бы сами собой проступают свойства натуры изображаемого человека. А шарж — это преувеличение вполне безобидных недостатков. Шарж можно сделать из каждого. Но почему Мэтью именно к Сесилу так отнесся?

Когда они остановились у подъезда, она ничего не чувствовала, кроме желания побыстрее проститься. Она холодно кивнула.

— До свидания.

— Да свидания, Эдит, — откликнулся он, не делая попытки поцеловать ей хотя бы руку.

Вчерашнего поцелуя словно бы не было и в помине. Он стоял, смотрел на нее, и она ничего не могла прочитать в его взгляде. — Думаю, мы за эту неделю сделали достаточно набросков. Теперь осталось перенести все это на холст.

Я позвоню, когда портрет будет готов.

— Надеюсь, тебе не придет в голову придать мне какие-то злодейские черты, — едко сказала она.

— Нет, ты очень ловко скрыла их от меня, — ответил Мэтью, слегка усмехнувшись.

Эдит повернулась и вошла в подъезд, недовольная собой, Мэтью, а также прилетающим завтра из Монако Сесилом. Не успела она войти в квартиру, как зазвонил телефон. Эдит метнулась к нему, споткнулась в темноте о край ковра и едва удержалась на ногах.

— Алло!

— Эдит, здравствуй, моя девочка. Как дела?

Уехала наконец твоя идиотская подруга к себе в Шотландию? — Голос Сесила звучал как-то напряженно.

— Ну.., да, — пробормотала Эдит, не сразу сообразив, о чем идет речь. — Как твои дела?

Когда ты прилетаешь?

— Завтра. Утром. И сразу придется поехать в министерство. Возникли кое-какие дела, — произнес он мрачно.

— Какие дела?

— Ничего особенного, — буркнул он, и тут же в его голосе появилась вкрадчивость. — Я приду к тебе вечером, хорошо?

— Вечером? — машинально переспросила Эдит, чувствуя неприятный спазм в солнечном сплетении. Подавив сильное желание сослаться на нездоровье, она усилием воли переборола себя и произнесла как можно радушнее:

— Ну конечно. Приходи, я буду тебя ждать.

— Думаю, что приду часов в шесть. Тебя это в самом деле устроит? — спросил он пытливо. Может быть, ты планировала что-то другое?

Почему он задает ей этот вопрос? Уловил какое-то сомнение в ее голосе? Она постаралась его разуверить.

— Сесил, у меня нет никаких планов. Я очень хочу, чтобы ты пришел, и я буду тебя ждать. В шесть часов или в любое другое время. Возвращайся скорее.

— Ты забыла добавить: «мой, любимый», — сказал Сесил притворно-обиженным тоном.

— Сесил, перестать дурачиться. — Эдит почти обрадовалась, что нашелся повод слегка рассердиться. — Все. Жду тебя. До встречи.

Она положила трубку и вздохнула. А ведь у него есть причины для недовольства. Такие слова, как «любимый», «дорогой», «целую», естественные для невесты, почему-то не шли с ее языка. Хотя многие внешне сдержанные и даже холодные женщины в минуты страсти пылают как факел. Может быть, у нее все еще впереди?

Вчера, когда ее поцеловал Мэтью, она совершенно расслабилась и вела себя очень даже раскрепощенно. Нет, Мэтью не назвал бы ее холодной. Мэтью…

Эдит, словно вдруг чего-то испугавшись, торопливо прошла в ванную и встала под душ.

Бегите, прозрачные струйки, уносите из головы все ненужное, лишнее, опасное… Теперь у нее на уме должно быть только одно — как лучше встретить Сесила.

В маленькой, уютной столовой с темно-вишневыми викторианскими обоями был накрыт стол из орехового дерева, на нем стояли свечи в бронзовых подсвечниках, которые Эдит пока не зажгла, поскольку на улице было еще слишком светло, а сама Эдит хлопотала в кухне. Она только что достала из духовки утку, которую приготовила с апельсинами, по французскому рецепту. Салаты, один из морепродуктов, другой неаполитанский, с уксусом и маслинами, были разложены по красивым салатницам. Клубника со сливками, предназначавшаяся на десерт, уже стояла в холодильнике. Там же охлаждалась и бутылка шампанского.

Сегодня было очень жарко, и Эдит открыла окно, через которое с Кромвель-роуд, как всегда заполненной транспортом, доносился шум автомобилей. Все готово! Она быстро приняла душ и надела легкую белую блузочку без рукавов, простую, но изящную, и черную узкую юбку с пышной шифоновой каймой внизу, затем поставила диск с «Временами года» Вивальди и села к туалетному столику.

Из зеркала на Эдит смотрело осунувшееся личико с испуганными золотисто-карими глазами. Она торопливо придала ему веселое и беззаботное выражение, но вышло нельзя сказать чтобы слишком здорово. Ну чего ты боишься, спросила она себя, расчесывая волосы и закалывая их на затылке заколкой. Давай рассуждать спокойно… Боишься, что Сесил снова набросится на тебя как голодный зверь?

Этого не случится. Сегодня она уже не позволит застать себя врасплох, она будет вести себя спокойно и твердо, а еще лучше — возьмет инициативу в свои руки.

Стрелки часов приближались к шести. Эдит подкрасила ресницы, щеки, коснулась губ розовой помадой, попрыскала духами шею, встала, несколько раз глубоко вздохнула и перешла в гостиную на диван, закрыла глаза и попыталась отдаться чарующим звукам Вивальди. До какой-то степени ей это удалось, потому что она потеряла счет времени, и когда открыла глаза, то увидела, что на часах уже двадцать минут седьмого.

Сесил задерживался, хотя обычно бывал точен и даже бравировал своей точностью. Должно быть, он считал, что эта королевская черта ему весьма пристала. Ну что же, его вызвали на работу в выходной день, значит, он сам себе не хозяин. Эдит прошлась по комнате и выглянула в окно — не подъезжает ли к подъезду ярко-красный «ягуар» Сесила. Но нет, в переулке у ее дома стояли только две незнакомые машины.

В скверике напротив играли дети, оглушительно визжа. На скамейках сидели две мамаши с колясками и какой-то человек с книгой.

Вздохнув, она отошла от окна, и тут ее словно ударило током. Тот человек с книгой… Она могла поклясться, что это был Мэтью!

Мгновение Эдит стояла неподвижно, потом осторожно приблизилась к окну и бросила взгляд на скверик из-за шторы. Две женщины с колясками по-прежнему сидели на скамейке, но соседняя скамья была пуста. Привиделось ей, что ли?! Она легла грудью на подоконник и оглядела переулок, насколько позволяла ей ее позиция. Нет никого, даже отдаленно напоминавшего Мэтью! Не мог он за какие-то несколько секунд исчезнуть без следа. Разве что подошел к ее подъезду…

У Эдит сильно забилось сердце. Что, если в дверь сейчас позвонят и это будет Мэтью? Стиснув руки, она подошла к двери и прислушалась. Нет, на площадке было тихо, даже лифт не шумел. Эдит вернулась в гостиную и несколько раз прошлась из конца в конец, пытаясь успокоиться. Что она так разволновалась? Наверное, ей просто показалось…

Прошел еще час, а Сесил все не появлялся.

Эдит уже перестала горевать об остывшей утке, убрала салаты в холодильник и включила телевизор. Передавали субботний комедийный сериал «Да, господин министр», но сегодня Эдит не находила в сыпавшихся с экрана шутках ничего смешного. Она несколько раз нажала кнопку на пульте, остановилась на международных новостях, села в глубокое кресло и раскрыла новый французский роман, который недавно начала читать…

Разбудил ее резкий звонок домофона; Эдит вскочила, книга соскользнула с ее колен на ковер. Неужели она заснула! Часы показывали десять минут одиннадцатого. Ну и ну! Она побежала в прихожую, на ходу поправляя волосы.

— Кто там?

— Это я, Сесил.

— Открываю.

Через пять минут в дверь вошел Сесил. Он был в светлом костюме, голубой рубашке (он особенно любил голубые рубашки, поскольку они подчеркивали цвет его глаз), с портфелем в руке. Эдит сразу бросился в глаза его напряженный вид. Первым ее побуждением было спросить, что случилось, но она тут же решила, что он сам сейчас расскажет ей все.

— Ну наконец-то! — Сделав над собой совсем маленькое усилие, она подошла, обняла его за шею и поцеловала в щеку. В последнюю секунду что-то помешало поцеловать его в губы, но, конечно, он сейчас сделает это сам, и уж тогда она не оплошает…

— Здравствуй, котенок. — К удивлению Эдит, он тоже чмокнул ее в щеку и, положив портфель на столик под зеркалом, прошел в гостиную. — Ну просто как в кино, — с усмешкой произнес он, оглядываясь. — Спасибо, дорогая.

Но извини, есть что-то совсем не хочется.

— Давай тогда выпьем за твое возвращение, — предложила Эдит.

Сесил вяло кивнул, и она побежала за шампанским. Поскольку в гостиной уже включили свет, зажигать сейчас свечи показалось ей неестественным. Когда Эдит вернулась с открытой бутылкой, Сесил уже сидел у стола и крутил в пальцах салфетку. Рядом с ее тарелкой лежал браслет — золотая змейка с бирюзовыми глазами.

Эдит с преувеличенной радостью примерила подарок. Она никогда не носила подобных вещей и вообще была равнодушна к украшениям. Единственное, чем она украшала себя, были маленькие золотые сережки. Но, наверное, Сесил хочет, чтобы она носила украшения, иначе зачем бы он купил ей такую дорогую, но совсем не в ее вкусе драгоценность?

— Спасибо, Сесил, браслет просто шикарный, — сказала она, пытаясь вложить в слова как можно больше чувства, в ответ на что Сесил небрежно произнес:

— Не стоит благодарности.

Затем разлил шампанское и, подняв свой бокал, прищурился через него на свет.

— Давай выпьем за тебя, за твои успехи в работе, за твое назначение, — улыбаясь, предложила Эдит, приподнимая бокал.

К ее удивлению, эти слова не вызвали в нем ответного энтузиазма. Он сделал несколько глотков, поставил бокал на стол, встал и прошелся по комнате, затем сел в стоявшее в углу кресло и мрачно уставился перед собой.

Нет, у него определенно что-то случилось!

Наверное, он ждет, чтобы Эдит заговорила об этом первая.

— У тебя какие-то неприятности на работе? — спросила она робко.

Сесил неопределенно мотнул головой, не поднимая взгляда, и забарабанил пальцами по подлокотнику. Эдит шагнула к его креслу и в растерянности остановилась перед ним. Вот сейчас настало время проявить такт и понимание, а также выразить свое сочувствие как можно недвусмысленнее. Она должна сделать первый шаг. Другая девушка на ее месте не стояла бы как столб. Она должна……..

Неуверенно приблизившись к жениху, Эдит коснулась его плеча. Раньше она, не задумываясь, погладила бы его по голове и даже по-дружески обняла, но теперь ей стало страшно — она не знала, какую реакцию вызовет ее ласка.

Сделав над собой усилие, она медленно села к нему на колени и обняла за шею, чувствуя, как напряжено все ее тело. Но так было все-таки менее страшно, чем пассивно ждать, как он поведет себя с ней сегодня.

Но Сесил, казалось, даже не заметил того, что его невеста оказалась у него на коленях. А если и заметил, то особого удовольствия ему это не доставило. Капризно выпятив свои изящно очерченные губы, он слегка отстранил ее, словно она надоедала ему своими ласками с утра до вечера.

— Прости, Эдит… Мне сейчас не до того.

Незаметно вздохнув с облегчением, Эдит встала и пересела на стул.

— Может быть, все-таки расскажешь, в чем дело? Почему ты вернулся раньше? Что-то случилось?

— Ну да, если хочешь, случилось. У меня неприятность. Из-за сущей ерунды подняли шум!

Можно подумать, что сейчас идет война.

Она непонимающе смотрела на него, и он воскликнул с раздражением.

— Одним словом, из меня хотят сделать шпиона!

— Кто хочет сделать из тебя шпиона? — растерянно повторила Эдит.

— Есть такие, — буркнул он и, вертя бокал в пальцах, продолжал:

— Короче говоря, я показал одни документы знакомому нашей семьи.

Он член парламента от оппозиционной партии.

Ты как-то встречала его у нас в гостях, это Джерри Ройлот. Ему понадобились кое-какие данные для выступления, и он спросил у меня, вот я и вынес ему эти бумаги, а на другой день рано утром вернул на место.

Эдит изумленно раскрыла глаза. Сесил, наверное, сошел с ума.

— Зачем ты это сделал? Документы были секретные?

— Через неделю они появятся в прессе! — фыркнул Сесил. — Если не раньше. Так нет же, вездесущая Бинкс заметила, что документы не положили на место, и подняла шум. И вот всю прошлую неделю офицер службы безопасности ходил и разнюхивал, представляешь?

Эдит похолодела. Она примерно представляла, чем может грозить Сесилу подобный поступок. В худшем случае он лишится работы, в лучшем могут понизить в должности. О назначении культурным атташе в Италию можно забыть.

— Но объясни, ради Бога, зачем ты это сделал? Джерри Ройлот что, твой близкий друг?

Или ты сочувствуешь оппозиции? Ты всегда говорил, что политика тебя нисколько не интересует…

— Ну говорил, говорил! — вскричал он в раздражении, вскочил с кресла и заходил по комнате. — Теперь перед тобой надо отчитываться.

Я и так сейчас раз двадцать повторил им одно и то же.

— Кому им? — пролепетала она, нервно сжимая руки.

— Рэндальф прилетел еще вчера — и ему сразу же доложили. — Сэр Рэндальф Хоуп был начальником Сесила, с которым он вместе летал в Монако. — Вот я и оправдывался перед ним сейчас, как мальчишка, перед ним и этим Смитом.

— Смитом? — машинально повторила Эдит.

— Ну да, Смитом, это офицер из секретного отдела. Смотрит так на меня, молчит и усмехается. Другое дело Рэндальф — он все-таки человек. Сразу мне поверил. В конце концов мы оба принялись убеждать Смита не подавать докладную записку. Он почему-то промешкал и не подал ее сразу, а теперь должен это сделать в понедельник. Теперь все зависит от его прихоти, представляешь? Точнее от того, как он представит это дело своему начальству. Когда он ушел, Рэндальф сказал мне, что прикроет меня.